Помещик 2

Глава 15

Вильям-Вильгельм показал себя с самой положительной стороны и я могу смело поручить ему всё калужские дела. Тем более что пока здесь нет ничего сложного и очень серьезного.

Кроме трактира и будущего ресторана ему надо обеспечивать продажу бекона Саввой и контролировать его. Весь бекон из имения доставляется в трактир и Вильям уже сам полностью им распоряжается. Ему надо правда по заявкам Серафима еще будет дополнительно покупать в мясных рядах хорошую свинину.

В имении на мой взгляд проблем пока тоже нет. Пелагея, Степан и староста Сидор, я уверен, вполне справятся с делами в имении, которые пока идут своим чередом.

В случае острой необходимости им всегда поможет отец Петр. Я у него прямо спросил могу ли рассчитывать на его помощь и он ответил мне коротким «да».

Так что после полудня девятого октября я еду в Калугу, где сделаю короткую остановку. По крайней мере я на это очень рассчитываю.

Через два дня после обеда я поехал в Калугу. В Москву со мной едут Андрей и Пантелей.

В Калуге мы были засветло. Пантелей остался ночевать у Вильяма, а я с Андреем поехал к Анне.

На пороге гостиной я вижу широко раскрытые любимые глаза и падаю в них, понимая, что они бездонные.

«Саша, я так боялась, что прошлая наша ночь была всего лишь сном, и что ты не приедешь».

Я почти на яву слышу эти её слова и отвечаю.

«Нет, любимая, это не сон, а явь. И я приехал».

Мне здесь конечно всего двадцать один год, но я уже совсем не мальчик и в постели на самом деле почти ас, ну или по крайней мере учусь на него, но эта ночь любви с Анной была просто не что.

Она была неутомима и ненасытна. Её энергия, темперамент и сексуальные фантазии наверное могут поднять кого угодно, и что угодно, и из чего угодно. Любой гигант секса передо мною был этой ночью ребенком. Оказывается я на такие подвиги способен, что…

На рассвете, утомленная многочасовыми любовными ласками и утехами, Анна заснула, доверчиво прильнув ко мне своим горячим телом и положив свою прекрасную голову на мою грудь.

Я был счастлив. На моей груди спала моя половина, самая лучшая из женщин, которая счастлива от того, что ею обладают.

Она отдалась мне вся, полностью и без остатка, я обладаю её душой и телом.

И мне становится страшно. Внезапно я понимаю, что оказался на минном поле. Мины кругом. Любой неосторожный шаг погубит всех: и меня, и Анну, и моего брата. И только от моей персоны зависят их жизни, и что я не смогу жить без них.

Стоило мне пошевелиться, как Анна проснулась и улыбнулась мне счастливой уставшей улыбкой.

— Саша, неужели нам сегодня надо вставать и куда-то ехать?

Я ничего не ответил. У меня вообще не было желания не то, что куда-то ехать, а даже вставать с постели совсем не хотелось.

Не получив ответа, Анна изобразила готовность кулачком ударит меня в лоб. Я поймал её руку и как можно максимально нежно, поцеловал.

— Не подлизывайся и быстро уходи. Сейчас придет Луиза, а до поры до времени нас так, — Анна обвела рукой постель, — никто видеть не должен.

Наши сборы были не долги и после легкого завтрака, мы покинули имение Анны.

Мы едем в её дорожной двухсекционной карете. Её скорее можно назвать маленьким дилижансом.

Первая секция для господ. В ней с комфортом могут ехать двое взрослых и двое детей лет так до десяти.

Вторая секция грузо-пассажирская: она рассчитана на двух человек и часть багажа. Спереди кареты полузакрытое сидение для двоих человек и место для двух кучеров, которое имеет откидной верх.

Сзади на запятках может ехать еще один человек. Сверху большое открытое багажное отделение.

Анна всегда путешествовала в сопровождении минимум четырех человек: двадцатипятилетней горничной Луизы, тридцатилетних кучера Семена, секретаря камердинера Ивана и камердинера-стремянного двадцатисемилетнего Никанора.

Все они были её крепостными. Их верность обеспечивались еще и тем, что Анна, в отличии от многих других дворян-помещиков. разрешала своим дворовым людям иметь семьи, жизни и благополучие которых естественно зависели полностью от неё.

Мужики, сопровождавшие её, кроме всего прочего при необходимости обеспечивали и охрану. Они вооружены пистолетами и со слов Анны приличные фехтовальшики.

Самый ближний круг прислуги, в который входили еще дворецкий и экономка с кухаркой, были ей очень преданны. Это я понял сразу же и отметил для себя, что все они были люди семейные.

Луиза и Андрей расположились в грузопассажирском отделении, которое сообщалось с отделением для господ маленькой дверкой, а остальные четверо: трое мужиков Анны и Пантелей на местах впереди.

В карету запряжена четверка великолепных гнедых, которые производили впечатление сытых и сильных лошадей.

Пантелей ночевал у Вильяма и когда мы его забирали, то в трактир заходил один из доверенных приказчиков Самохватова.

Пока мы доехали до трактира, я понял что моя любовь в Калуге женщина известная. Почти каждый прилично одетый мужчина счел своим долгом поприветствовать её проезд: кто легким поклоном, кто снятым головным убором.

И это при том, что шторки на окнах кареты были полузадернуты и было совершенно не видно, кто сидит внутри.

Пантелей, перед тем как сесть рядом с кучером, подал мне записку Вильяма и самохватовский приказчик великолепно меня разглядел.

Анна это увидела и презрительно сложила свои прекрасные губки.

— Бедная Аглая Дмитриевна, еще один подлый удар от меня по её болезненному самолюбию.

Про Самохватова она упомянула до этого только однажды вскользь в первый день нашего знакомства. А про Аглаю ни разу. Я недоуменно посмотрел на на нее и Анна немного посвятила меня в свои взаимоотношения с купеческой дочерью.

— Эта мерзкая особа в своё время имела наглость вмешаться в мою семейную жизнь. Не знаю было ли у моего мужа что-то с ней или нет, я выяснять после его смерти не стала. Но знаю одно, что она виновница. После смерти мужа выяснилось, что его дела в полнейшем расстройстве. Я наверное скорее всего все бросила бы и уехала к матушке, но компаньонами были его брат и отец. Брат очень достойный человек. Самохватов, заглаживая вину дочери, скупил почти все долги мужа и ждал пока у меня появится возможность расплатиться с ним.

Но Аглая Дмитриевна не могла успокоиться и решила мне сделать очередную подлость. Один местный дворянин начал оказывать мне знаки внимания и даже имел какие-то виды на меня. Но на него оказалось имела виды и купеческая дочка. С чего она решила, что у неё есть какие-то шансы, не знаю. Он сделал мне предложение, но я отказала. Молодой человек был офицером и тут же уехал на Кавказ, где вскоре погиб.

Не знаю чего уж там наговорила Аглая, но свекор и деверь устроили мне страшный скандал. У свекра даже случился удар и он в результате почти отошел от дел. Брат мужа потом разобрался и извинился, но было уже поздно. Совместное дело, свекровь взявшая всё в свои руки, поделила. Со мной она отказывается общаться до сих пор и грозится лишить наследства мою дочь, если я выйду замуж. Но я в итоге оказалась на коне. Моя двоюродная сестра вышла за богатого новороссийского помещика, у которого большая хлебная торговля. Узнав о моих проблемах, он предложил мне торговать хлебом здесь и на северо-западе.

Аглаю наказала Соня. Здесь в Калуге от неё уж начали бегать все потенциальные женихи. Узнав, что она имеет наглость иметь виды на тебя, Соня решила вмешаться и первое о чем она попросила Чернова, была просьба поставить на место и Аглаю и её папашу. Ты был её последней надеждой и она с горя поехала с Самохватовым в Нижний, где я думаю утешится, её папаше есть кого там купить. В Нижнем ошивается много различных дворянских альфонсов.

Анна нежно взяла меня за руку, вероятно решив, что её рассказ, особенно в части видов Аглаи на мою персону, мне не очень приятен.

— Прости если тебе мой рассказ был не приятен. Но рано или поздно ты это все бы узнал и тогда…

Я долгим поцелуем не дал Анне договорить. А оторвавшись от её сладосахарных уст закончил:

— И тогда… Мне это абсолютно все равно. Мой железнейший жизненный принцип: если я по настоящему люблю женщину, то всё, подчеркиваю абсолютно всё, что было до меня не имеет значение. Она для меня единственный и главный друг, товарищ и брат. Соответственно и я ей. И у нас друг от друга нет никаких тайн.

Когда я закончил говорить, мне показалось что в карете воцарилась абсолютная тишина. Анна смотрела не меня такими глазами и с таким выражением, что я наверное оглох от её взгляда.

Через какое-то время она зарыдала и уткнулась мне в грудь.

Когда нельзя, но очень хочется — то можно. Всю дорогу до Москвы мы в карете занимались любовью. Делая это и в движении и на коротких остановках.

Что там по этому поводу думали наши слуги, нас не интересовало. Хотя конечно это было не камильфо. Представляю, что они думали, когда из кареты неслись вполне определенные достаточно громкие звуки.

Лошадей мы естественно не меняли, решив полностью совершить путешествие до Москвы на своих.

На последней почтовой станции перед Первопрестольной мы сделали самую большую останову, привели себя в порядок и переоделись.

У Анны был вид человека выполнившего тяжелую работу, заметив мой удивленный взгляд, она сунула мне зеркало и засмеялась.

Да, мой видок был еще тот. Синяки под глазами и запавшие щеки. Румянец во всю щеку, который появился у меня в результате жизни на природе и здорового образа жизни, исчез.

«Батенька, — подумал я. — Такие сексуальные подвиги вас до добра не доведут».

Анна вероятно поняла мою мысль и засмеявшись сказала:

— Ну это же будет не часто. Я была просто на седьмом небе. Никогда не думала, что такое возможно.

На этой почтовой станции мы расстались, договорившись о встречи через два дня в Москве, в гостинице отставного подполковника. Анна поехала к своей матушке, а я на образцовую ферму Московского общества сельского хозяйства в Бутырках.

Ферма была расположена прямо за Бутырской заставой Москвы и она была наглядной демонстрацией роли личности в истории.

После смерти профессора Павлова и особенно Николая Николаевича Муравьева, для фермы началась черная полоса. Она конечно продолжает работать, но без муравьевских денег за несколько недель сразу же захирело КРС-ное отделение, мотором деятельности которого был покойный генерал.

Его трое старших сыновей служат, успешно продвигаясь на государственных постах, четвертый сын ученый и писатель. Так что заканчивать дела отца выпало на долю младшего сына Сергея.

Когда я приехал, почти все поголовье уже было продано, от былого молочного стада на ферме почти ничего не осталось. Но обещанные мне три коровы и два быка, ждали меня.

Один из них был хорош. По всем признакам этот бычара должен стать рекордистом, от него уже был получен приплод, который начал давать молоко…

Сергей Николаевич пригласил меня на обед. Он определенно чувствовал себя не в своей тарелке и попытался объяснить мне почему так все произошло.

— Ферма в Бутырках держалась исключительно на энтузиазме и деньгах нашего батюшки. Интересы моих братья, да и мои тоже, если вы, сударь, заметили, лежат немного в других областях. Да и наши финансы оказались не в столь блестящем состоянии, чтобы продолжать содержать ферму, — Сергей Николаевич явно нервничал.

Ему было вероятно крайне неприятно объяснять почему ни он, ни братья, не желают продолжать дело отца.

— Поэтому мы вынуждены были продать почти всё поголовье. Пантелей Петров последние годы был одним из ближайших помощников Николай Николаевича и я естественно не могу отказать в его просьбе, — улыбка тронула губы младшего Муравьева. — Не знаю чем вы, сударь, его так очаровали, но лично мне будет приятно если дело нашего батюшки будет продолжено. Поэтому я продаю вам Кудряша. Это последнее время был любимый бык батюшки. Он на него возлагал большие надежды.

За трех коров и двух быков я выложил триста рублей. это сейчас бешеные деньги, обычная корова идет самое большое рублей за пятнадцать. Со слов Пантелея купленные коровы давали в пересчете на знакомые мне литры по пять-шесть тысяч в год. Все три были третьим отелом и стельные.

Бык Кудряш Пантелея приветствовал радостным гулом и маханием головы. Но когда Пантелей подошел он успокоился, дал погладить себя и взял у человека краюху хлеба.

Пантелей же от радости прослезился. И все ни как не мог отойти от быка.

— Пойдет дело, пойдет, — приговаривал он, гладя бычью морду.

Я конечно не суперспециалист в молочном деле, но считал, что это вполне достойный результат, коровы почти в самом соку и принесут еще не один приплод.

Все время моего нынешнего визита в Бутырки, я ломал себе голову, когда Пантелей сумел разглядеть во мне продолжателя дела Муравьева.

Я даже не мог вспомнить его во время моего первого визита в Бутырки, что собственно было и не мудрено. Моя голова была занята другим после беседы с отставным подполковником и все что было в тот день, я вспоминал как в каком-то тумане.

За сотню рублей Пантелей должен организовать перевозку моего приобретения в Сосновку, а я, поблагодарив за любезность Сергея Николаевича, направился к господину отставному подполковнику.

Он похоже ждал моего приезда и при том на той же лавочке в сквере.

— Я вас, сударь, жду уже несколько дней, — сказал Василий Николаевич вместо ответа на моё приветствие. — У меня для вас и плохие и хорошие новости. С чего прикажите начинать?

Отставной полковник неожиданно зло прищурился и начал буравить меня своим пронзительным взглядом. Я реально ощутил как его колючие глаза буквально впились в меня.

— С плохих естественно, Василий Николаевич, — не раздумывая ответил я.

— Это правильно, я тоже так предпочитаю, — удовлетворенно кивнул головой мой собеседник. — Ну так вот. Шансов выкупить вашего брата на самом деле нет, как и всех других офицеров. Причину такого интереса этого турка к русским офицерам, в ближайшее время выяснить не удастся, если вообще это возможно. Для этого надо его просто захватить в плен. Что, сударь, сами понимаете, — отставной подполковник развел руками.

Я решил не задавать вопросов и терпеливо ждать пока отставной подполковник выскажется.

Он сделал паузу и внимательно посмотрел на меня, вероятно ожидая от меня какой-то реакции на свои слова. Не дождавшись, отставной подполковник довольно хмыкнул и продолжил.

— Плохого больше ничего нет. Остальное на мой взгляд вполне приемлемо. Этот турок кость в горле у наибов Шамиля, даже сам имам недоволен им. Он ведет себя так, как хозяин в горах, нарушая при этом так называемые законы гор.

Отставной подполковник ехидно ухмыльнулся, видимо будучи не очень высокого мнения об этих пресловутых законах гор.

— И они будут очень довольны если он исчезнет. А с тем, кто поспособствует его исчезновению, горцы готовы и поторговаться. Свобода нескольких русских офицеров вполне приемлемая цена для них.

Самое удивительное, что я уже ожидал услышать не что такое. Но как это можно организовать?

Отставной подполковник еще раз окинул меня взором и довольно хмыкнув, продолжил.

— Перевалы уже закрыты снегом и особо в горах не разбежишься. За определенную сумму можно будет договориться, что небольшой отряд пройдет в нужное место и нападет на турка. Если это будут хорошие бойцы, то у них будет шанс. Потом, когда дело будет сделано, они уйдут с освобожденными офицерами.

Первая моя реакция была, что я слышу форменный бред. Небольшой отряд пройдет в нужное место и нападет на турка. Как все просто. Конечно я не сомневаюсь, что можно будет купить проход отряда через горы и он разгромит лагерь, или что там будет, этого турка. А потом благополучно уходит вместе с освобожденными русскими офицерами, среди которых мой брат.

Как все просто. А ведь мы не знаем толком ничего об этом турке, ни о его логове, ни о силах которые у него есть.

Но посмотрев на отставного подполковника, ожидающего моих вопросов или ответа на это сумасшедшее предложение, я совершенно неожиданно для себя сказал:

— Сколько и когда?

— Двадцать тысяч серебром до Рождества и тридцать когда дело будет сделано.