Помещик 2

Глава 20

Дела у купца третьей гильдии идут очень не плохо. Главное на сегодня то, что он сохранил своё купеческое звание и думаю уже готов к большим свершениям.

— Здравствуй, Савва. Спрашивать как дела не буду, и так вижу, — не сдержавшись, ухмыльнулся я. — Вопросы только по делу. Что за юноша помогает и как в Калуге мясная торговля идет.

— Это мой племяш. В учение ко мне пришел. А с мясом пока хорошо, даже очень. Режут много, в зиму в этом году меньше пойдет, кругом неурожай. Думаю этой зимой с мясом будет намного хуже.

— И какой практический вывод из этого следует? — мне сразу же пришла в голову мысль, что надо сделать большую закупку мяса. Погода позволяет обходиться без больших ледников, по ночам уже через день заморозки.

— Закупиться бы не мешало. Оно ведь как бывает, сейчас скотину порежут, а зимой резать будет нечего. Цены сразу подскочат, — Савва покачал головой. — Есть у нас купцы, которые на этом ох как поднимаются. Неурожай он же не по всей России. У некоторых получается привезти того же зерна из хлебных губерний, или из того же Нижнего Новгорода. Попридержат его, а ближе к весне начинают продавать. А цены то уже ого-го. С мясом точно также. Цены высокие, а они везут оттуда, где голодухи нет и цены там низкие, не в пример нам.

— Потому то Самохватов и уехал вдруг в Нижний, — пробурчал я себе под нос.

Савва встрепенулся, резонно предполагая, что я должен что-то предпринять.

— Вот как, Савва, мы поступим. В трактире есть флигель, там будет наша контора. А пока кабинет управляющего, то есть Вильяма. Послезавтра ближе к полудню, я тебя там жду. И подумай, кого приказчиком возьмешь.

У Никифора я тоже не задержался, отставной солдат служит честно и но совесть. Все копеечки, попадающие ему в руки, он пускает на дело им предназначенное и наш дом просто в великолепном состоянии, выгодно выделяясь среди других.

Это уже начало работать в нужном направлении. Квартиранты в доме постоянно меняется: примерно половина моего жилого фонда снимается надолго, есть уже такие кто живет несколько лет, а половина сдается на короткое время.

И неожиданно стала появляться конкуренция при сдаче комнат в доме. Их количество в свободном тираже тут же резко уменьшилось, а самое главное — цена аренды поднялась на пятьдесят копеек.

Деньги небольшие, но это плюс к доходам и это очень приятно.

Мой протеже из Малоярославца снимал за символическую плату в буквальном смысле угол и Никифор прислал записку с вопросом, можно ли сдать ему освободившуюся большую комнату за половину цены.

Это была не просто большая комната, а по сути миниквартира с прихожей в три квадратных метра и почти такой же чулан. Если я разрешу сдать её за половину цены, то господин Волков наконец-то перевезет из Малоярославца свою семью.

Он, со слов Никифора, на службе пропадает чуть не целыми сутками и когда появляется производит впечатление довольного человека.

Распорядившись сдать господину Волкову эту комнату, я оставил записку ему и Иванову с приглашением посетить меня в моем новом жилище в Калуге, в глубине сада ресторана. Заезд туда я наметил через три-четыре дня.

А от Никифора я отправился с визитом к губернатору.

Господина губернатора я не застал, оказалось, что по делам службы он совершает осенний объезд уездов и будет дома не раньше чем через неделю. Но его отсутствие мне с лихвой компенсировала жена, которая естественно, как она мне по секрету сообщила, «такой дурью не страдает, чтобы кататься во всякие забытые Богом дыры», и приняла меня как дорогого гостя, а самое главное завсегдатая её дома.

Меня угостили без всякой натяжки великолепным чаем и каким-то очень вкусным вареньем в котором не сразу признал крыжовник. Я узнал все губернские новости, в смысле сплетни кто на кого как посмотрел и особенно про невест на выданье. Выслушал комплименты своему трактиру и вкуснейшему новому продукту уже покорившему всех в Калуге. Ответил почти на десяток вопросов о будущем ресторане, открытие которого с нетерпением ждет вся Калуга.

И только после всего этого мне был задан главный вопрос, интересующий супругу губернатора: где сейчас дражайшая Анна Андреевна? И когда калужское общество опять будет иметь счастье её лицезреть.

По возвращению из инспекции уездов губернатор планирует устроить большой прием и надеется, что я и Анна Андреевна его посетят.

Визит к предводителю губернского дворянства был почти точной копией губернаторского.

Председатель правда был в наличии, но фактически в качестве мебели. Он, я не понял почему, все время дремал, возможно просто из-за плохого самочувствия, а скорее всего своё уже брал возраст.

Седьмой десяток сейчас у многих это глубокая старость и дряхлость, а предводителю уже восьмой. Общение лично с ним ограничилось его пожеланием увидеть меня среди малоярославских депутатов на следующем губернском дворянском собрании.

А вот у его супруги наверное была таже методичка, что и у жены губернатора, и я по второму разу ответил на те же вопросы.

Светскую часть своей программы на этом я счел исчерпывающей. Всем прочим господам прокурорам, председателям палат и далее по списку, визиты я нанесу позже. В процессе так сказать.

А сейчас мне надо срочно возвращаться в Сосновку. Время уже достаточно позднее и когда я приеду, а дорога займет не менее двух часов, будет уже ночь.

До Сосновки ехать почти тридцать верст. Мое имение это граница двух уездов, Малоярославского и собственно Калужского. И губернский центр значительно ближе, верст на пять как минимум.

Сразу же мостом через речку Песочня на дороге Калуга-Малоярославец влево уходил самый обыкновенный проселок, через три версты упирающийся в нашу Сосновку.

Когда мы сворачивали на него, то сразу же возникало чувство, что находишься почти дома, так как проселок почти полностью идет по земле имения.

В полудреме я слышал как Андрей свернул на проселок и сразу же повеселевшим голосом стал торопить лошадей.

Неожиданно он остановился и изменившимся голосом тихо обратился ко мне.

— Барин, — про обращение по имени-отчеству он забыл и обратился привычно «барин». — Вон там слева в роще огоньки какие-то странные были.

Было уже достаточно темно, луна работать фонарем отказалась и вообще казалось, что дело идет к дождю.

Стряхнув сон, я тоже тихо спросил.

— Где? Покажи точнее.

Андрей спрыгнул на землю и подошел к двери коляски.

— Вон там, — он показал куда-то прямо и немного влево, — растет большой дуб, вы на него каждый раз говорите, что красавец. Вспомните.

— А что вспоминать, дуб и не забывал.

— Хорошо, хоть луны нет, а он темнее, приглядитесь.

Я стал приглядываться и вдруг в том направлении действительно блеснул огонек. При чем было ощущение, что он достаточно высоко над землей.

Резко обернувшись я увидел такой-же огонек сзади. Мне даже показалось, что он совсем рядом.

Я быстро вышел из коляски.

— Матушка, давеча сказывала, что разбойники в нашем уезде появились, — зашептал сзади Андрей.

— А мне чего не сказали? — удивился я.

— Так тоже сененихина сноха говорила, а ей сбрехать как…

Сравнение речей семенихиной снохи известно с чем, мне не интересно, тем более, что я не знаю ни Семениху, ни её сноху.

— А что конкретно? — задаю я вопрос по делу.

— Вроде как двое или трое, по ночам на дороге нападают. Лошадей забирают, а путников того, убивают.

— Будем считать, что трое, — буркнул я. — Держи лошадей, чтобы тихо стояли.

Из ящика под сидением я достал четыре заряженных пистолета, которые всегда возил с собой и два ножа. Всякие там сабли и шпаги, это не для меня, ими мне размахивать только людей смешить. Сашенька этим искусством овладеть не удосужился. А тем более жил в другие времена и во всякие подобные секции не ходил. Хотя явно надо несколько уроков фехтования взять не мешает. Все-таки дворянин.

А вот когда-то ножи я неплохо метал и на досуге как-то попробовал это дело. После нескольких неудачных попыток у меня получилось.

Сначала конечно очень коряво, да и через раз. Но повторение мать учения, да и учителя были хорошие: прапорщики, прошедшие Афган. А мастерство как известно не пропьешь.

Мышечной памяти естественно не было, но я всегда отличался умом и сообразительностью, так что сумел вспомнить чему и как учили и быстро восстановил навык после первого удачного метания.

И вот сейчас я резонно решил, что в возможном ближнем бою, это имение мне поможет.

Андрей справился с задачей и лошадушки стояли тихо, не издавая ни единого звука. Ветра почти не было, никаких кустов или деревьев рядом вроде не должно быть и я рассчитывал что в ночной тиши что-то смогу услышать.

И действительно где-то впереди раздались какие-то глухие звуки, потом тихое лошадиное фырканье и что-то типа недовольного подавленного не разборчивого слова. В это мгновение тучи разошлись и лунный свет залил все вокруг.

Прямо перед собой я увидел насторожившегося человека, сзади которого был другой держащий двух лошадей. Удивленный возглас сзади заставил меня обернуться.

Сзади пешим метрах в десяти был третий и в руках у него блеснуло что-то с длинным лезвием.

Раздумывать я не стал и схватив пистолеты, благо их я взвел на выезде из Калуги, выстрелил в тех, кто впереди.

Затем тут же обернулся и на звук и блеск клинка метнул нож, а следом другой.

Протяжные вопли боли были четкими сигналами, что мои выстрелы были в цель и как минимум один нож нашел свою цель.

Сзади кроме звука упавшего тела не раздалось ничего, а впереди кто-то стонал, а другой начал громко материться. Маты были очень сочные, через один или два ругающийся то же стонал.

Я четко различил слова:

— Это же надо, эта дворянская сука оказывается умеет стрелять, — все эти слова были щедро украшены ругательствами.

Что делать дальше я не знал. Идти проверять результаты своей стрельбы и метания ножей я не хотел, просто опасаясь темноты. Незнакомцы, а это вне всякого сомнения была лихая публика, ранены, в этом я не сомневался. Но в темноте вполне можно получить от них удар ножом или саблей от того, кто сзади.

Мои сомнения разрешил Андрей со своим орлиным зрением. Он видел намного лучше меня и в дороге я часто в этом убеждался.

— Из Сосновки, барин, нам навстречу с факелами скачут. Человек пять, не меньше.

Приглядевшись, я увидел, что впереди действительно появились прыгающие огоньки, как раз там, где должна быть наша Сосновка.

— Ночью далеко слыхать, — предположил Андрей, — сосновские выстрелы то и услышали. А кто кроме нас может в такое время ехать? Больше не кому, вот они и…

Через несколько минут всадники с шумом подъехали. К своему удивлению во главе компании сосновских мужиков вооруженных топорами, я увидел местного станового пристава, мужчину лет тридцати, очень мужественного вида, обладателя красивейших пшеничных усов. У него было редкое для русских людей имя Соломон и громовой бас.

Наше знакомство было шапочным. Он как-то по долгу службы заехал в Сосновку познакомиться со мною.

— Александр Георгиевич, рад вас видеть в добром здравии, — загрохотал он в немного неожиданном приветствии. — Ну, что там мужики, не томите?

Двое мужиков проскочили смотреть что там сзади меня, а большинство, спешившись, склонились над продолжающимся ругаться впереди.

Сзади раздался удивленный возглас и выкрик:

— Наповал ножом, прямо в сердце, — по голосу мне показалось, что Серафим.

Спереди раздался мат уже другого человека и короткий удар.

— Заткнись, сука.

Наступила тишина. Я взял факел из рук какого-то подошедшего мужика и пошел вместе с приставом назад к силуэту предполагаемого Серафима.

Это был действительно он и у его ног мы увидели тело человека, держащего с судорожно сжатом кулаке короткую кривую саблю. В его груди торчал вошедший по самую рукоятку нож.

— Это же надо, как вы его, Александр Георгиевич. Кто бы сказал, не поверил бы. Это же надо, как вы его, — растерянно, но с уважением проговорил пристав.

Разбойникам впереди тоже не повезло, один из них получил пулю куда-то в грудь и успел отойти в мир иной. Второго я угостил куда-то в ногу. Он за своё поведение получил хороший удар в лицо, разливающийся свежий синяк под левым глазом сигнализировал об этом.

Наклонившись, я увидел, что моя пуля наверное на вылет прошла через левую голень и скорее всего он достаточно легко отделался.

— Ножиком, сука, размахивать начал, — сказал кто-то, по голосу скорее всего Федор.

— Ну ка, мужики светите лучше, я вроде как этого, — пристав наклонился над убитым злодеем, — знаю.

Несколько мгновений он вглядывался в лицо разбойника, выражение которого было искажено внезапной смертью.

Потом он присвистнул, сдернул фуражку и перекрестился.

— Конокрад знаменитый это, Ванька Сизый. За него большая награда назначена.

Сразу же раздались удивленные и обрадованные возгласы мужиков.

Я уже знал, что среди русских крестьян конокрады были самыми ненавистными людьми. Ненависть к ним была всеобщей и просто зашкаливающей.

Когда их ловили, то расправы были мгновенные и страшные. Ни что и ни кто не мог спасти пойманного конокрада. В руки властей они попадали редко, но даже это не уберегало их от смерти.

Власти бывало пытались вести расследование, резонно полагая, что самосуд это плохо. Но крестьяне всем миром твердо говорили, что били всей деревней или селом. Даже бабы с детьми смело в этом признавались. И следователи несолоно хлебавши уезжали. Наказать например за это целую деревню конечно можно, но гарантировано получишь смуту во всем уезде и это в лучшем случае.

Так что дураков творить такое нет. Тем более, что от этой публики страдали не только крестьяне. Бывало ходили слухи, что даже из императорских конюшен уводили лошадей.

— Вот видишь, ваше благородие, — сказал кто-то из мужиков, — наш барин то какой молодец. За вас всех работу сделал.

— Поговори мне, — раздраженно, но с какой то веселой ноткой ответил пристав. — А Александр Георгиевич ваш молодец, ничего тут не скажешь.

Человека, вернее даже двух, я убил впервые в жизни. Но никаких угрызений совести не ощущал. Эти люди наверняка убили бы нас с Андреем. Да и крови на их руках было скорее немерено. А уж сколько слез было пролито из-за них, когда например со двора уводилась последняя лошадь.

Это часто обрекало крестьянскую семью на голодную смерть. Лошадь для нашего мужика это все, нет её и хоть в петлю лезь.

Так что угрызений совести я не испытывал. Но вот запоздалый липкий страх, змеей начал заползать в душу.

Я тряхнул плечами и спросил пристава.

— И что теперь делать, Соломон Иванович?

— Вам, Александр Георгиевич, ничего. Поезжайте к себе в имение. Буду признателен, если вышлите пару телег. Выпейте вашей знаменитой наливочки и ложитесь отдыхать после трудов праведных, — пристав хмыкнув, коротко хохотнул. — Господин капитан-исправник я думаю сам к вам приедет. Тут все понятно, но объяснение с вас получить надо. А потом у губернатора награду получите.

— И сколько мне за эту загубленную душу полагается?

Мне как-то стало не по себе. Пусть и конокрад, но это человек. И за его убийство получать деньги это как-то не камильфо.

— Деньги не малые. За самого Ваньку пять тысяч серебром, за каждого сообщника по тысячи. Они столько горя успели принести. Государю даже по весне докладывали. Я теперь то же награду получу, хотя и моей заслуги тут нет. И господина Буркова Государь перед пенсией отметит.

«Интересные круги на воде пойдут» — подумал я, но спросил другое.

— А с пособником этого, как ты сказал, Ваньки Сизого, что будет?

— Убьют его, до суда дело не дойдет, — пристав уверенно покрутил головой. — Никакой острог не спасет. Надзиратели да охрана забьют. А ежели следствие будет, то как у мужиков, круговая порука. Да и не будет никто разбираться. Он конокрад.