Помещик 2

Глава 12

Иван Петрович собирается на несколько лет уехать за границу и в ближайшее время хочет сдать своё имение в аренду. Своим имением он полностью занимался сам и никаким управляющим не доверяет.

Поэтому оптимальным считает сдачу имения в аренду, и желательно чтобы арендатор через какое-то время его купил.

Сейчас за его имением присматривает отец Петр. Но ему это совершенно не с руки и Иван Петрович принял такое необычное решение.

Получение такой конфиденциальной информации Пантелеем меня очень удивило, но ларчик как всегда открылся просто.

Болтливые слуги обожающие общение с себе подобными часто неоценимый источник информации. Вот и на этот раз это сработало.

Пантелей оказался пройдохой, везде находил общий язык с крестьянами и дворней и мы получил нужную мне информацию. И думаю еще и много другой о которой пока решил промолчать.

Пока я переваривал полученные знания, отец Петр пригласил меня на обед.

Я естественно сразу же согласился, резонно полагая, что он желает со мной побеседовать о решении Ивана Петровича.

За обедом мы занимались именно тем, для чего собрались за столом — то бишь обедали или как выразился отец Петр трапезничали. И лишь потом, когда прошли в гостиную, через какое-то время после общих фраз о погоде и природе, зашел разговор о деле.

То, что отец Петр из благородного сословия, я почувствовал сразу же и общаться с ним было очень даже приятно.

— Иван Петрович получил какое-то предложение от генерала Чернова и принял его. Они с супругой уже покинули Россию и полагаю вообще не предполагают возвращаться, по крайней мере сюда в Торопово. Детей им Господь не дал и поэтому Иван Петрович так и распорядился поступить с имением. Он распорядился сделать сначала предложение вам, Александр Георгиевич, и лишь затем в случае вашего отказа желающим.

Без сомнения это шикарнейшее предложение о котором можно только мечтать, но надо узнать маленькую деталь: сколько мне надо будет выложить за тороповское имение. Моё финансовое положение Иван Петрович и должен предложить какой-нибудь разумный вариант.

Отец Петр тем временем продолжал говорить и приступил к самому интересному: цене и платежам.

— Иван Петрович желает получить за своё имение сто двадцать тысяч рублей, естественно серебром. И согласитесь, сударь имение того стоит, — это вне всякого сомнения.

Тороповское имение в две тысячи десятин земли, почти семьсот душ крепостных, имеется в виду естественно мужской пол, с преуспевающим хозяйством конечно этих денег стоит. Даже возможно и дороже, но у меня таких денег нет. А их надо выкладывать сразу же.

И это при том, что огромные деньги надо найти или заработать на выкуп брата.

Так что придется отказаться.

Отец Петр вероятно понял ход моих мыслей и улыбнувшись в свою бороду, сказал:

— Не спешите, Александр Георгиевич. Сначала выслушайте до конца. Иван Петрович предлагает вам подумать до Рождества. И если вы согласитесь, то он согласен на то, что вы будите выплачивать десять лет равными долями по двенадцать тысяч в год.

Это предложение намного интереснее и более близкое к реальности и его конечно можно и нужно рассмотреть. Тем более, что ответ мне надо дать только через три месяца, к Рождеству. Поэтому я железно не скажу «нет» и подумаю.

— Польщен и признателен за такое предложение и конечно подумаю над ним, — отец Петр с ехидцей улыбнулся услышав мои слова и закончил наш разговор сосершенно неожиданно для меня.

— Тут какой-то шустрый мужичонка интересовался тороповским дойным стадом. Если вам интересно, то вы можете хоть сейчас купить несколько коров.

От подобного предложения я не отказался и в на следующий день к полудню в нашем хлеву появилось целых пять коров.

Это были самые продуктивные животные из тороповского стада. В их числе была и корова-первотелка от отела Степаниды.

Кроме них была еще и тройка нетелей, среди которых была и вторая дочь степанидой коровы.

Это покупка сделала очередную дырищу в моем бюджете. Но я рассчитывал, что эти коровы быстро отработают потраченное на их покупку и начнут приносить прибыль.

Контрольные дойки, проведенные Акулиной, внушали большой оптимизм. От четырех коров можно смело рассчитывать на три тысячи литров, а пятая от степанидиного отела больше и возможно намного.

Но это всё возможно только при одном условии: содержать и кормить их будут как положено. А как положено — обращайтесь к Степаниде. Пантелей, пообщавшийся с ней, пришел ко мне и высказал своё восхищение:

— Ваша Степанида любого из нас за пояс заткнет. Ей у нас учиться нечему. Странно, что она в деревне одна такая.

— Так её вообще колдуньей некоторые считают, — хмыкнул я.

— Дуракам, Александр Георгиевич, закон не писан. А предрассудки эти по моему глубочайшему убеждению проистекают от двух вещей: дремучего невежества и безграмотности нашего народа и людской лени.

Пантелей очередной раз поразил меня до глубины души. Простой крестьянин, а так рассуждает и говорит. Не у каждого дворянина такая речь, так еще и глубина потрясающая.

Похоже он будет первым кандидатом на смотрящего за имением в моё отсутствие.

Глядя на немалые литры молока, внезапно появившиеся в моем хлеву, я подумал, что неплохо бы обзавестись сепаратором. Но это устройство еще не изобретено.

«Александр Георгиевич, а почему бы вам его не изобрести? — внезапно подумал я. — Как он устроен и работает вы знаете. Вполне пойдет ручной вариант. И по свежим следам на него можно будет оформить привилегию».

Эта мысль так потрясла меня, что я тут же направился к Степаниде и целых два часа объяснял её сыну кузнецу что и как делать.

У Василия очень хорошо работает голова и золотые руки. Он одинаково блестяще работает и с железом и с деревом. Поэтому я уверен, что сепаратор будет сделан. А какой будет первый экземпляр, деревянный, полностью железный или какой0то смешанный роли не играет.

Любые документы для получения привилегии составляются одинаково вернувшись в усадьбу, я быстро нарисовал все необходимы чертежи и по имеющемуся шаблону написал всё необходимое.

Завтра я отправлю пакет в Петербург на имя чиновника, занимавшегося моим беконным делом.

Мой расчет очень прост. В прилагаемом письме я напомнил ему кто я такой и любезно прошу его помочь мне и в этом деле.

А вдруг это сработает и у меня будет десятилетняя привилегия на ручные сепараторы. Они вполне могут оказаться востребованы.

ПОпытка не пытка и завтра я отправлю письмо в Калугу для пересылки адресату в Петербурге.

Ночью мне не спалось, в голову лезли всякие мысли. Чтобы выполнить все свои хотелки мне требуется в течении года заработать, занять, добыть каким-то законным способом огромные деньги.

Что-то незаконное или скажем так аморальное я для себя отвергал. В православных храмах я бывал дважды в год, на Пасху и Рождество, но вот что Бог есть я свято верил и не хотел вечно гореть в аду.

А как законно и не аморально заработать такую кучу денег я не знал. Хотя конечно вполне возможно что мои отношения с Анной получат такое развитие, что я смогу воспользоваться её помощью, но этот вариант был сразу же отвергнут.

Под утро я принял единственно правильное решение. Надо работать, работать и работать. А ближе к Рождеству будет видно.

После этого мои мозги как по команде переключились и я вдруг подумал:

«А правильно ли я оцениваю ситуацию? История с Софьей Павловной конечно чистая случайность. А всё остальное? В какой момент генерал Чернов узнал о моем родстве с поручиком Нестеровым? Чем все таки интересен мой брат для этого паши? Может дело не только в важной секретной европейской миссии генерала? Ведь по большому счету это мои домыслы, что он уехал именно с этой целью. Возможно всё достаточно прозаичнее. И например, дело еще и непосредственно в моем брате?»

В итоге я поспал всего три часа и встал позже обычного с головной болью и в отвратительном настроении.

Отправив письмо в Калугу, я направил свои стопы в коровник. Наши новоселы несколько дней должны стоять в хлеву. Животные должны привыкнуть к новому дому. И если через три-четыре дня все будет нормально, начнем их выгонять на пастбище.

Поход в коровник ожидаемо поднял мне настроение и вылечил мою головную боль.

Я очень довольный увиденным вернулся в дом и позвал пелагею.

— Пелагея, голубушка, скажи-ка а батюшка проставлялся мужикам после уборочной?

— А как же, каждый год пока в силе был. Это потом когда они болеть начали и управляющий силу взял это забылось.

— А почему я не помню?

— Да где ж вам помнить. Матушка ваша это очень не любила, баловством и заигрыванием с мужиками называла. Вот она вас и не пустала.

Я первый раз услышал что-то реально критическое в адрес моих родителей от Пелагеи и решил этим воспользоваться.

— Вот как-то получилось, — решил я схитрить, — что-то ни родителей, ни мужиков с бабами я особо не знал. Скажи честно, матушка мужиков с бабами особо не любила и брезговала. У меня осталось именно такое воспоминание.

Пелагею мои слова повергли в панику. У неё задрожали руки и задергались губы, а по лицу и шеи пошли красные пятна. Думаю говорить что-то критическое в адрес своих хозяев она просто не умела, да и сейчас не умеет.

Немного успокоившись, Пелагея все таки ответила на мой вопрос слегка дрожащим очень тихим голосом.

— Да, барин, ваша матушка, мужиков и баб не любила и всегда высказывала свое недовольства когда вы играли с деревенскими и тут же запрещала.

— Тогда понятно почему я праздники урожая в имении не помню.

— Что вы сказали? — изумилась Пелагея.

— Праздник урожая, — повторил я. — А сколько батюшка ставил мужикам?

— Обычно две четверти и немного угощения. Этого добра деревенские много сами приносили. И гуляли как положено, только раньше. На Покров первый раз. Обычно на осенины какие-нибудь. При управляющем гуляний у нас в деревне не было.

Услышав опять про самоуправство подлеца управляющего, я не удивился, а только подумал — сколько раз еще придется столкнуться с его деятельностью.

— А так гуляем, — Пелагея всплеснула руками и закатила глаза, — как положено: на Святки, Масленицу, на Пасху, Радоницу и конечно на Троицу. В Сосновке своих гуляний обычно не бывает, на святки только. А так всегда всей деревней ходят в Торопово, там и ярмарки устраиваются и коробейники с Калуги приезжают, а некоторые даже приходят. Гулянки ведь большие бывают, не только наши туда приходят. А потом только молодежь собирается на осенины.

— Я уже и подзабыл деревенские праздники, — осторожно и неуверенно сказал я.

Тема эта одна из самых скользких. В любом случае странно, что молодой барин совершенно не знает как проходили праздники в имении. А воспоминаний Сашеньки по этому поводу совершенно нет, кроме Святок. Да более поздних в Москве, когда учился в университете.

— А вам, барин, и помнить нечего. Матушка ваша почему-то всегда уезжала куда-нибудь с вами: в Калугу м или Москву. Не хотела чтобы вы выросли таким же как братья.

— Ты знаешь Пелагея у меня очень мало детских воспоминаний, — начал я импровизировать, вытаскивая из памяти какие-то обрывки воспоминаний Сашеньки. — Все какое-то серое, унылое и одинаковое. Только одно светлое пятно — брат Василий.

— Так оно и не удивительно. Ваша матушка решила что вы здоровьем слабы и военная карьера не для вас. Оберегала от всего, гуляли только с ней. Кроме Василия и друзей то у вас не было.

В этот момент пришли отчетливые воспоминания как Сашеньку оберегали от всего и всех Он, когда вырвался из-род такой опеки, назвал своё детство с жизнью в стеклянной колбе.

Но матушку он любил и страдал, когда огорчал её своей учебой в университете. Домашнее обучение не приучило его к дисциплине и каждый курс Сашенька преодолевал со второй попытки.

— Ну, я потом свое взял в университете. Как говорится — есть что вспомнить.

Пелагея с некоторой укоризной покачала головой и разговор на этом закончился.

На следующий день после последних осенин на Воздвижение, староста с целой депутации пришли ко мне за последним решением на проведение праздника урожая.

Так я для себя назвал событие в имении когда барин проставляется после окончания всех работ.

Последняя рубка капусты были буквально накануне. И это был заключительный аккорд осенних работ.

Молодежь традиционно провела вечеринки на капустник и на следующий день осенинах на Воздвижение.

Семейные готовятся к гулянью на Покров. Почти в каждой избе заканчивается варка деревенского пива. Которого традиционно должно быть много.

Мужики пришли узнать какое место барин окончательно наметил для гулянки. Но я уверен, что это только предлог.

Место для гулянок только одно — большая поляна за околицей рядом с дорогой в бор. А главное что всех интересует другое, сколько же барин поставит.

Не здоровый интерес к этому делу, о котором мне еще раз рассказал Андрей мне не понятен. Ну вот не производят мужики впечатления публики зависимой от зеленого змия, хоть ты тресни.

Ожидая меня, мужики расположились в передней вели какую-то беседу.

Створки двери были приоткрыты так, что я почти уже зашел, а мужики меня не видели.

Услышав о чем они говорят, я остановился как вкопанный.

— А я ведь, мужики, думал что всё нам хана пришла когда барин преставился и старшие сыновья, — говорил один из мужиков. — От парижского хлыща разве можно было ждать что нибудь хорошее. Он имение даже толком не знал и проку от него никогда не было. Ну, думал, если этот гад управляющий крутит старым барином как хочет, то уж этим то тем более.

— А я, мужики, — заговорил другой, — грешным делом в бега стал собираться. В Москве у меня знакомый есть, он выправил бы мне бумаги и подались бы мы за Камень. А тут смотри как обернулось. Молодой барин оказался орел. Гаду Семену быстро голову открутил и хозяйствует вон как ловко.

— Тут уж ничего не скажешь. То, что мы с урожаем оказались, только барина заслуга, — подключился третий мужик. — Этот басурман его оказался вон какой башковитый, а барин умное слово послушал. Окрест все жалуются на плохой урожай, даже тороповские, а мы вон как вырвали.

— Поговаривают, что даже опять голод может быть, — опять заговорил первый мужик. — А нам эта напасть не страшна. А барин вон вообще коров завел.

— А что не заводить? — спросил Сидор. — Хороший хлев есть, зерно у барина имеется, работать есть кому. А сена у нас в Сосновке всегда вдоволь с большим запасом. А барин вообще говорит, что можно кормить соломой, только её надо рубить и запаривать.

— Василий такую штуку уже делает и еще крупорушку для барина. Он зерно дробить будет и кормить дробленкой будет. Сена то сразу меньше надо будет, а молока больше будет. У меня было бы зерна побольше я бы тоже своей буренке его давал бы.

— Вот поэтому, мужики, нечего дураков слушать. Если будем трудиться всем обществом, то проку больше будет, — горячась начал говорить еще какой-то мужик. Вон смотрите, мы уже со всеми делами управились и могли на печи уже брюхо чесать, а все еще в поле горбатились. Мы даже быстрее тороповских управились, в кои то веки. Нет, что не говорите, миром ловчее, быстрее и лучше получается. В этом годе у нас ведь потерь совсем не было. А под бороздами гуляло аж восемь десятин. А ведь на следующий год зерно с них пойдет каждому в карман.

— Не горячишь, Емельян. Вроде как решили уже, — рассудительно подвел итог староста. — А ежели кто будет воду мутить, так его можно и выделить. Пусть один ковыряется со своим клином.