Подонки! Однозначно

Глава 6

Многие революционеры были такими — с приятными манерами и привлекательной внешностью, но с очень жестокими эпизодами в послужном списке. Михаил Фрунзе, ныне носящий фамилию Михайлов, приехал в Петроград по делам большевистским, и Седов его практически украл ради получасовой беседы и рассказа о радужном будущем объединённого социализма.

— Складно глаголите, товарищ! — ответствовал Фрунзе, покручивая пышный молдавский ус. — Только большевики — партия проверенная. Вы же ещё даже не оформились.

— Но до съезда я и мои единомышленники успели больше, чем вся большевистская партия в Петрограде! — Седов выдал заготовленный рекламный спич о том, как он перетянул на свою сторону Путиловский завод и многие другие предприятия, Центробалт и отряды пролетарской красной гвардии, выдернув их из-под влияния меньшевиков и эсеров.

— Но такоже из-под большевиков?

— Это совершенно неверно, Михаил Васильевич! Мы с большевиками — как близнецы-братья. Каждое телодвижение согласовано. Преимущество СПР лишь в том, что мы привлекаем куда более широкие слои для выполнения задач, которые Ильич начертал в «Апрельских тезисах». Он совершенно не против, что большинство редколлегии моей газеты — большевики, там же несколько бывших эсеров.

— Позволите полюбопытствовать? — Фрунзе протянул руку к свежеотпечатанному экземпляру.

Кабинет княгини Голициной, занятый Седовым, был куда менее помпезен, чем ленинские хоромы, тот распорядился оборудовать под себя целый учебный класс. Но здесь было уютнее и всё под рукой.

— Возьмите брошюрку моего авторства «О задачах пролетариата и крестьянства в 1917 году». Убедитесь, товарищ, никаких противоречий с большевиками у меня нет.

— Что же вы мне предлагаете? — предметно спросил Фрунзе, на тот момент — главный минский милиционер, формально подчинённый вертикали Временного правительства.

— То же самое. Крепить в белорусских губерниях единство социалистов с перспективой установления диктатуры пролетариата. Кто колеблется и считает большевиков излишне радикальными, пусть отправляют на Съезд Советов умеренных — под мои знамёна. Но голосовать им придётся с большевиками заодно.

— Мудро… Если бы я оставался верующим, сказал бы: сам бог послал вас к нам.

— Кто-то же послал… — Седов не считал уместным развивать тему попаданства из 2022 года. — Кроме того, дорогой товарищ, мне нужны депутаты от белорусских губерний на учредительный съезд СПР. Представительство уже широкое, но всю Россию не охватывает. И люди неохотно едут в прифронтовую полосу. А солдатские Советы слишком верят эсерам. Солдаты — сплошь из крестьян, те как заслышат «земля и воля»…

— Даже не рассказывайте мне, Леонид Дмитриевич. Перетащить солдатские массы к нам от эсеров — моя самая сложная забота.

— Вот! Теперь у вас новый инструмент — сотрудничество с СПР. Как у вас с финансированием революционных дел?

— Как всегда — на голодном пайке.

И Седов отслюнявил ему 5 тысяч из партийного фонда — на пролетарскую революцию. Чем изрядно улучшил к себе отношение. Конечно, Фрунзе не из тех, кто с удовольствием загребёт эти деньги себе, в своё удовольствие пропьёт и прогуляет. Но деньги решают некоторые вопросы, камнем висящие на шее. Не помешают никогда.

С явными корыстолюбцами выходило проще. Они кланялись, обещали поддержку и усиление влияния СПР в их губерниях, полные надежды ещё и ещё получать пачки ассигнаций. Но расходы на них постепенно опустошали сейф, вынудив Седова к очередному эксу. Людей он отбирал сам, не обращаясь к Дыбенко, и поскольку балтфлотцы, несшие при нём охранную службу, получали жалование, а не только воодушевляющие обещания, слушались нового вождя куда более прилежно, нежели указания Центробалта.

Во главе «оперативно-тактической группы» на этот раз поставил унтера с эсминца «Автроил» Жору Галкина, преодолев неприязнь к фамилии, потому что другой Галкин, комик из Российской Федерации, глупо высмеивал Седова в прошлой жизни, подонок. Считая, что в прошлый раз задействовал слишком много народу, он ограничился дюжиной основного состава и двумя переодетыми разведчиками, выехавшими загодя. 29 мая те отбили телеграмму из Пскова: «Бабушка готова прiнять плѣмяннiка завтра». Понимая, что безумно рискует, съезжая из Петрограда прямо накануне исторического съезда, Седов всё же решился. Слишком малое доверие вызывали у него матросы, пропитанные анархией даже не как политическим учением, а, скорее, вытекающим из неё отношением к жизни: все похрен, все дозволено. Пёстрая матросская компания на взятом у Центробалта грузовике выкатилась в Псков на дело поздно вечером.

Их целью был выбран банк Городского общества взаимного кредита на перекрёстке улиц Великолуцкой и Плоской. Считая, что прежнее прикрытие фальшивой бумагой от имени правительства не поможет, к бумажному обеспечению операции Седов отнёсся с прохладцей и поручил Евдокии на бланке, подмытом в Кронштадте, напечатать текст о принудительной конфискации полумиллиона на нужды Балтийского флота. Та вскинула глаза, округлившиеся от удивления, отнекивалась, выкручивалась, но потом всё же вставила морской бланк в «ундервуд» и отстучала: «Прѣдсѣдатѣлю Псковскаго Городскаго общества взаимнаго крѣдита. Трѣбуемъ вручить податѣлю саго товарiщу Новгородскому 500 000 (пятьсотъ тысячъ) рублѣй на нуждъ Россiйскаго флота. Замѣститѣль прѣдсѣдатѣля Кронштадтскаго Совѣта матросскихъ и солдатскихъ дѣпутатовъ Бѣлогрiвовъ». Разумеется, Белогривов — фигура столь же вымышленная, что и Новгородский.

— Лёня… Ты уверен? Как это вообще возможно? — она протянула ему отпечатанный текст и едва разжала пальцы, не желая отдавать, бланк едва не порвался.

— Ты же из партии социалистов-революционеров, знаешь про революционное насилие. Думаешь, пролетарии хранят там «лишние» деньги? Только подонки — купцы и чиновничество Временного правительства, буржуазная мразь. Экспроприация их капиталов — справедлива! Всё равно, рубли скоро обесценятся, экономика начнёт разваливаться, а Псков захватят германцы. Так пусть деньги, пока они ещё что-то стоят, послужат правому делу!

— Лёня… Береги себя!

В светлых глазах под коротко стриженой пшеничной чёлкой блеснули слёзы. Правда беспокоится о своём мужчине или всего-навсего боится потерять любовника-работодателя в одном лице? Он не знал. Зато осведомлён о другом, тревожном — государственные банки усилили охрану после Ревельского экса. Вдохновлённые слухами о многомиллионном ограблении, а молва раздула размер добычи раза в четыре, питерские банды пытались повторить успех — с разной степенью удачливости. На рассвете 30 мая, когда группа Седова-Галкина прикатила к городу, разведчики доложили: охрана городского банка тоже усилена. Кроме сторожа с револьвером там непременно присутствуют два милиционера с винтовками. Всё равно — против 14 моряков несерьёзно.

Остановили грузовик у входа. Угловое здание банка пестрело вывесками: «Писчебумажный магазинъ А. Ш. Ильяшева» и ей подобными. Следующая вывеска содержала изображение чёрного рояля, очевидно — магазин музыкальных инструментов. Собственно банк занял второй этаж и подсобки во дворе.

Двое остались у машины — водитель, не глушивший мотор, и матрос, переодетый в цивильное, на стрёме. Двенадцать человек за Седовым двинули наверх.

Милиционеры мужественно сорвали «мосинки» с плеч, но даже не передёрнули затворы, увидев чёрные зрачки револьверов. Сторож, вот умора, вообще был вооружён охотничьей двустволкой, незаряженной. Пока трясущимися пальцами пихал патроны в стволы, Галкин подскочил к нему, тюкнул по голове рукояткой «маузера» и отобрал ружье.

Седов в гриме, испытанном в Ревеле, набросился тем временем на управляющего, председателя общества на месте не оказалось. Посетителей в верхнем зале оказалось лишь двое, и совсем не тех, кому можно сказать: пожертвуйте колечко на дело революции. Управляющий долго искал ключи, потом долго возился с замками, на грани того, чтоб получить по лбу как сторож, открыл, наконец, главный сейф, когда с улицы донеслись хлопки револьверных выстрелов. Вбежал матрос, оставленный на шухере.

— Там милиция! Севку застрелили!

Галкин подскочил к окну.

— Сколько их?

— Приехали на одной машине. Стало быть, человек двадцать…

Чуть вдали за перекрёстком Седов через плечо унтера рассмотрел второй грузовик. Мужички с винтовками рассыпались вокруг здания, двоих-троих несложно снять прицельными выстрелами.

— Патовое положение, Георгий. Их мало, чтоб взять банк штурмом, нам прорываться под их пулями — людей положим.

Галкин обернулся, нехорошо улыбаясь.

— Балтийские моряки пулям не кланяются. Порвём сухопутных крыс к ейной матери!

— Наши люди нужны для боёв с буржуазией, а не этими неумехами. Игнат говорил — во дворе подсобки есть. Берём деньги и выходим.

Даже если милиция и решилась занять здание, в банк не пройти — единственную дверь забаррикадировали мебелью, на крайний шкаф повесили бомбу: тронете — рванёт. Затем устремились на задний двор.

Здесь отменно воняло. В отличие от питерских доходных домов и Смольного, здание общества взаимного кредита не имело туалетов, служащие банка и магазинов справляли нужду в ретирадниках — дощатых кабинках. От общего беспорядка и разрухи выгребные ямы под толчками чистились золотарями нерегулярно, отчего аромат стоял… да довольно обычный для кварталов без центральной канализации.

— Забираем их грузовик — и дёру, — скомандовал Седов.

Но Галкин не послушался. Около машины унтер, здоровый как буйвол, вытащил из-за руля тщедушного паренька, забрал «наган» и выписал ему поджопник, отчего милиционер припустил по Великолуцкой подальше от места событий.

— Извиняй, товарищ Леонид Дмитриевич. За Севку рассчитаться надо. И грузовик вернуть, казённое флотское имущество, знаешь ли.

Он оставил пару моряков около Седова и денег, сам повёл остальных к фасаду банка, где милиционеры приняли позу охотников на номерах в ожидании дичи с винтовками наперевес и сами стали дичью — матросы перестреляли их всех до единого в спину и в затылок. Забросили тело убитого товарища в кузов, умевшие управляться с техникой заняли места в кабинах, после чего тронулись в Петроград. Если к милиционерам и спешила помощь, то не успела.

В Смольный Седов вернулся глубокой ночью. Так как из открытого сейфа гребли всё подряд, не высчитывая ровно полмиллиона, взяли куда больше. После расчёта с Дыбенко и исполнителями экса у Седова осталось сотни четыре тысяч, милицейский грузовик «Берлие» он тоже взял себе, пусть тот крайне неудобен для пассажирских перевозок — кабина открытая и одноместная, пассажиру придётся довольствоваться местом в кузове под тентом. К тому же машина редкая. Устроенная моряками бойня наверняка вызовет куда больший резонанс, чем обычное бескровное ограбление. Выставлять напоказ эту улику Седов не хотел и велел спрятать трофей в дровяном сарае за Смольным до лучших времён.

Евдокия не спала, хоть близился рассвет, ждала Леонида одетая. Подскочила, обняла.

— Ты весь дрожишь? Цел? Проголодался, небось…

— Сразу столько вопросов. Цел. Денег добыл. На еду смотреть не смогу, потому что матросня безо всякой нужды перестреляла охрану банка, больше десятка душ. Какая бы ни была беззубая полиция, не говоря о милиции, нас будут искать!

— А я печатала тебе мандат от Центробалта… — женщина прикрыла рот ладошкой от ужаса.

— Я его даже не достал. Акция с самого начала пошла как ограбление. Ничего… Возьмём власть, всё изменится.

— Тебе не придётся грабить?

— Наоборот, ещё больше. Только бандитский гоп-стоп заменю на законное изъятие ценностей у эксплуататорских классов и поповской плутократии. Милиция не нас будет гонять, а добывать нам золото и деньги на вполне законных (якобы) основаниях. Но до этого надо дожить!

Они легли, и впервые за время знакомства совместная ночь, очень короткая, обошлась без соития. Седов быстро забылся беспокойным сном, порой вскрикивал и дрожал.

31 мая он, невыспавшийся и нервный, встречал делегатов съезда, с ними был вынужден источать обаяние. Многие приехали из дальних и голодных губерний, радовались щедро накрытым столам, от которых матросы отгоняли нахальных большевиков, норовивших приобщиться к халявному угощению. Евдокия Фёдоровна учитывала всех, прибывших из-за пределов города, одаривала гостей деньгами на дорогу в две стороны и по 20 рублей на мелкие расходы, Соколовская, стреляя глазами в пользу более удачливой соперницы, занималась расселением и выдачей каждому агитационной брошюрки.

Съезд открылся, как и намечалось, 1 июня в большом зале Смольного. Перед началом заседания Дыбенко уволок Седова в сторону.

— Вчера полиция нагрянула, привела тощего пацанчика, наверно — милицейского водителя. Опознать налётчиков, значицца, — он хохотнул.

— Опознал?

— Какое там! Всех окунули с пирса в Финский залив. Искупались, воблы тухлые, мать их. Не дрожи, выловили ёлупней и отправили назад в Петроград. Но ты смотри, ищут. Хранцузский их грузовичок — тоже.

— Спасибо, брат. Учту.

— Учтёшь перед новым эксом? — вторично рассмеялся Дыбенко. — Ладно, топай, председательствуй.

Весь съезд, ожидавшийся, что растянется на несколько дней, уложился… в три часа. Вместо дискуссии о политике новой партии Седов сразу заявил: никаких дискуссий до окончательной победы революции. Поскольку партия центристская и объединительная, в неё входят самые разные люди, кого сплотила идея спасти Россию, не размениваясь на говорильню. Такая партия может существовать только на подчинении членов решениям ЦК.

В ЦК СПР избрались (голосовали сразу списком): Седов — председатель, его заместитель Дыбенко, глава секретариата — Покровская, председатель редколлегии газеты «Социалист России» Каменев, а также Урицкий и Чичерин. Ещё в состав ЦК вошёл Антон Петрович Подвойский, на съезде не присутствовавший по причине ранения.

Это был самый маленький по составу ЦК партии, зато с гарантированным большинством у Седова при любом голосовании. Верный Антон ещё не вернулся к работе, находясь в госпитале, но был близок к выздоровлению.

После обеда, питательного и обильного, депутатов растащили на кучки — по губерниям, по профессиональным группам. Казаки, к примеру, никак не желали бы соединяться с крестьянами, ещё вчера — сторонниками эсеров. Гвардейских офицеров из Ораниенбаума никак было невозможно усадить за один стол с матроснёй, и не нужно.

Седов обходил каждую группу, никого не оставил без внимания, разбрасывался щедрыми посулами, порой совершенно исключавшими обещания, данные другой группке. А ещё выяснял ситуацию и давал деньги — по несколько тысяч на каждое минисообщество.

— Лёня, зачем? — шепнула Ева, на минуту застав его одного. — Так от привезённых тобой завтра не останется и половины… Ты хочешь купить всех этих людей? Не все же продажные…

Светлые глаза революционерки часто-часто моргали ресницами: хлоп-хлоп-хлоп. В эсеровской среде она жила идеалами, Седов же оказался совершенно иного сорта и склада.

— Кого нельзя купить за деньги, дорогая, тот продастся за большие деньги. Ульянов и прочие подонки Церетели только знают обещать молочные реки в кисельных берегах. Я сразу перехожу к главному и вручаю пачку ассигнаций. Девиз нашей партии: «меньше слов, больше дела». Все устали от говорильни, от бедности, от страхов вроде твоего любимого «чёрного автомобиля»… Не бойся, я нам ещё один чёрный добыл, большой, ждёт за Смольным в сарае. В общем, верь: за мной пойдут.

Как пошли бы 1996 году, но тогда избиратели сплотились вокруг Ельцина, лишь бы не выбрать Зюганова и не допустить реставрацию КПСС. А после… нет, со следующим товарищем конкурировать бесполезно. Здесь же нет достойных соперников. Джугашвили-Сталин? Но он ещё не дорос, не расправил крылья, чтоб стать великим. А крылья-то и подрезать не помешает.

Работа с делегатами продолжалась и 2 июня, иногородние начали разъезжаться, вдохновленные идеей объединения и шелестом ассигнаций, кроме оставшихся ради заседания 1-го Съезда Советов. Он открылся в здании 1-го кадетского корпуса на Василевском острове, и уже регистрация принесла сенсацию, а Седов впервые ощутил, что меняет историю, досрочное выселение благородных мамзелей из Смольного — не в счёт. Он помнил, что из тысячи с чем-то делегатов около восьми сотен заявили о партийной принадлежности, и где-то две трети партийцев — меньшевики и эсеры, сотня с хвостиком большевиков, остальное — мелкотравчатые и беспартийные. Сейчас случилась беспрецедентная вещь, Каменев, Фрунзе, Урицкий и ещё два десятка делегатов объявили о двойной партийности — РСДРП(б) и СПР! Причём общее число ставших под знамёна социалистов-центристов на две дюжины превзошло ленинцев.

Их срочную летучку-совещание Седов застал на одном из коридоров корпуса, спорили несколько членов ЦК. Издалека долетела фраза Свердлова:

— Речь уже не о том, чтоб межрайонцев Седова включить в РСДРП(б). Коль так и дальше пойдёт, он тихим сапом присоединит нашу партию к своей и не подавится.

— Мегзавец! Надо сгочно что-то делать! Тс-с, товагищи, эта политическая пгоститутка шагает к нам.

Седов распахнул объятия.

— Здравия желаю, товарищи по борьбе! У меня образовалось неожиданного много голосов. У нас вместе — больше, чем у меньшевиков. По резолюциям о войне и мире, по доверию Временному правительству всё ясно. А по другим в повестке дня? Дорогой Владимир Ильич, будьте любезны распорядиться — подготовить мне шпаргалку за что голосовать. Партия новая, два дня отроду, управляется пока так себе…

Ульянов, одарив Седова самой братской и нежной улыбкой с добрыми ленинскими глазами, повернулся к Зиновьеву.

— Голубчик! Уважьте пгосьбу товагища.

На короткое время разногласия и трения сгладились, но совершенно очевидно, что на верхушке социалистического олимпа с проникновением туда попаданца из 2022 года стало слишком тесно, и кому-то придётся подвинуться. А поскольку верхушка крохотная, подвинуться означает скатиться вниз.

В целом Съезд прошёл примерно так, как описано в многочисленных учебниках истории КПСС. Возросшее левое представительство не дало перевеса, прошли решения, подготовленные тандемом меньшевики-эсеры. Ленин под общий смех прокричал «есть такая пагтия», имея в виду, что РСДРП(б) готова взять на себя всю полноту власти, изрядно повеселив публику — как большевики собираются контролировать страну, если даже на Съезде занимают лишь 4-е место по числу сторонников.

Резолюции известны: полная поддержка министров-социалистов, то есть легитимизация Временного правительства, и продолжение «революционной войны» с Германией, Австро-Венгрией и их соучастниками.

Съезд избрал свой постоянный орган, Всероссийский центральный исполнительный комитет Советов рабочих и солдатских депутатов (ВЦИК) в составе 320 штыков с Чхеидзе во главе. Большевики и центристы получили места во ВЦИК примерно в той же пропорции, что была в принадлежности делегатов.

Ульянов расстроился, хоть не ожидал другого, а Седов поздравил его с победой, обнаружив, что левоэсеровская оппозиция энергично выступила против войны, скандальная резолюция проскочила с минимальным перевесом.

— Владимир Ильич! Нам бы перетянуть от Чернова левых эсеров на свою сторону да нескольких колеблющихся, и большинство во ВЦИК — наше! Предложу вашу кандидатуру вместо Чхеидзе.

— Вы оптимист, батенька, — скривился Ульянов.

Он инстинктом, видимо, чувствовал, что Седов доставит ему больше проблем, чем окажет помощи. Но пока съезд продолжался, противоречий не возникло. Депутаты от СПР сидели молча не крутили пальцем у виска, когда сорвавшийся с резьбы Ильич потребовал с трибуны съезда немедленного ареста десятков крупнейших промышленников по единственному обвинению: они богаты. Наконец, центристы вышли с ленинцами на демонстрацию 18 июня, вопреки позиции верхушки ВЦИК она прошла под левыми лозунгами — против Временного правительства и войны. Участвовало более полумиллиона человек! Многие с оружием, после разгрома арсеналов каждый желающий обзавёлся револьвером, винтовкой, патронами. Силища! Позже пришли сообщения о подобных демонстрациях в Москве, Киеве, Харькове, Минске, Иваново-Вознесенске, Твери, других губернских городах. Наверно, созерцание этого человеческого моря создало иллюзию у Ульянова, что поддержка большевикам достаточно сильна, и пора браться за свержение правительства.

На фронте началось стратегическое наступление, один только Седов наверняка знал, каким оно закончится провалом, как следствие — взрывом возмущения. Большевики предпримут столь же неподготовленную акцию на внутреннем фронте, и придётся решать — расставаться с ними сразу или позже.