Подонки! Однозначно

Глава 11

Программа и Устав СПР сочинялись Седовым второпях, представляя собой образец лаконичности и подчинённости единой мысли: как председатель ЦК скажет, так и будет. Поскольку партийные документы становились программными и предназначенными для правительства, их срочно пришлось дорабатывать.

Памятуя ленинские декреты, а также декреты белорусского лидера Лукашенко, он тоже решил использовать слово «декрет» в наименовании важнейших своих сочинений. В среду 23 августа петроградские газеты получили сразу пачку декретов ВРК — «О мире», «О революционной дисциплине», «О земле», «О заводах и фабриках».

Первые три развивали тему воззвания «Социалистическое отечество в опасности». В декрете «О мире» звучал отработанный и привычный тезис: Россия стремится к справедливому миру без аннексий и контрибуций. Но вот трактовался он чуть иначе, чем у большевиков. Отказ от проливов, по исторической нелепости принадлежавших Османской империи (пока что империи), должен успокоить союзников по Антанте, сильно встревоженных русскими запросами. Когда-нибудь русский солдат омоет сапоги — если не в Индийском океане, то в Эгейском море обязательно, оставив русское Мраморное море за спиной, но позже, позже, сейчас это совершенно не своевременно. А вот «без аннексий» означало отказ от признания захвата любых российских территорий по границам до 1914 года, к границам до Русско-японской войны стоит вернуться позже. Германцы захватили Царство Польское? После ухода кайзеровских войск польские губернии должны вернуться. Только бездарного Тухачевского не нужно посылать к Варшаве, второе «чудо на Висле» Седову не нужно. Финские и малороссийские губернии — о них даже речь не идёт. Писулька Временного правительства о признании Украинской Рады и украинской автономии объявлена не имеющей силы с момента подписания.

Второй декрет призывал установить в войсках новую дисциплину — революционного типа. Всяческие солдатские и матросские комитеты не имеют никакой власти при выдвижении части или корабля в зону боевых действий. Интересы солдат и матросов представляет комиссар части, он же вправе отстранить командира части от командования, если обнаружит, что тот изменил делу народной революции. Саботажников, дезертиров и прочих предателей трудового народа — расстреливать без суда и следствия именем революции совместным приказом командира части и комиссара. Ответственные за исполнение — военный нарком и нарком внутренних дел.

Декрет «О земле», вроде бы изначально с военной темой не завязанный, на самом деле её продолжал, дополняя кнут в виде расстрелов сладкой морковкой за послушание. Провозглашался курс на ликвидацию помещичьего владения землями сельхозназначения с возмездным изъятием их у прежних собственников и передачей крестьянам. Механизм компенсации не прописывался, только то, что жертвы экспроприации получат государственные векселя с номиналом, соответствующим стоимости земли, и государство по мере наполнения бюджета и только в мирное время выкупит их по номиналу. К началу Мировой войны уже примерно половина возделываемых площадей находилось в казённой собственности, они также отдавались людям. Образование губернских и уездных комиссий по перераспределению земель Седов отложил до Съезда Советов в силу особой ответственности вопроса. Зато в качестве стимула предложил самые льготные условия для воинов, стойко служивших Родине на фронте. Дезертиры и саботажники начисто исключались из списков кандидатов на получение наделов из помещичьих земель, в том числе сбежавшие до опубликования декрета. Наконец, подонки типа Корнилова и Крымова, переметнувшиеся к врагу, равно как и их семьи, теряли всякую надежду на компенсацию потери недвижимости.

Следующую морковку пришлось кинуть рабочим, автоматически перенёсшим ожидания золотого дождя, обещанного большевиками, на СПР и ВРК. Седов провозгласил акционирование крупной промышленности России с передачей акций заводскому и фабричному пролетариату, опять-таки отсылая запуск реформы к решениям Съезда.

Ворох воззваний и декретов понёсся по России, какой-то фидбэк прилетел из Москвы, сравнительно позитивный, губернии же продолжали жить жизнью, не только почти не изменившейся после месяцев правления Временного правительства, но почти во всём с сохранением порядков до 1917 года.

Интенсивнее всех собирал вверенную инфраструктуру Фрунзе, восстанавливая полицейские учреждения на периферии и объединяя их с рабочей милицией. При всей странности скрещивания коня и трепетной лани эта силовая структура всего за сутки-двое начала обретать какие-то понятные очертания. Профессиональная полиция возвращалась к антикриминальной деятельности, патрули рабочей милиции предназначались для постовой службы и полувоенных акций по ликвидации банд.

На 24 августа была назначена экстренная конференция РСДРП, там морковкой висело предложение Седова пустить кого-то из экс-меньшевиков в правительство — наркомами или заместителями наркомов. Поэтому 23 вечером, накануне, в Смольный прикатила целая толпа — Чхеидзе, Церетели, Гурвич (Дан), Цедербаум (Мартов), Либер (Гольдман) и другие, то есть настоящие русские революционеры — два грузина и евреи. Если учесть национальность родителей Троцкого, в кабинете из русского духа присутствовала только бутылка водки в столе.

Седов недовольно повёл носом и едва сдержался, чтоб не послать их в баню, не на букву «икс», как следовало бы при другом раскладе, а именно помыться. Впрочем, чесночный выхлоп баней не перебить.

Гольдман, хлопая ассиметричными семитскими глазами, с места в карьер начал с угрозы:

— Дмитрий Леонидович, ваше большинство в Петросовете и Моссовете ничем не поможет на Съезде. Там сплошь крестьяне, идущие за эсерами. Если мы по старой памяти сблокируемся с эсерами, вы снова в меньшинстве. Можете кричать про СПР как Ленин про большевиков «есть такая партия», вас никто даже не заметит.

— Таки я вас умоляю! — в споре с евреем Седов тоже не постеснялся включить еврея. — О чём речь? За мной — Петроградский гарнизон, Кронштадт и рабочая милиция. Арестуем Съезд в связи с военным положением и постановим провести новый после войны. С новыми депутатами взамен умерших в застенке. Не ожидали?

По лицам меньшевиков читалось — нет, не ожидали. Вроде 1917 год многому должен был научить, а по-прежнему рассчитывали на честную игру и удивлялись удару канделябром по физиономии. Седов после канделябра не постесняется вытащить наган, а также сунуть его в нос каждому присутствующему. Что вы хотите, революционная необходимость!

Демократы кратковременно впали в ступор, потом столь же коротко выразили возмущение.

— Что вам не нравится? Кратчайший путь провести Россию к миру и справедливому мироустройству — это установить жёсткую народную диктатуру, чем, собственно, я и занимаюсь, лучше других понимающий народные чаяния, а также способы их утоления. Корнилов бунтует, германцы наступают, казна пуста, люди не доедают, а вы намерены играть в демократию? Играйте. Выделю вам губернию где-нибудь на Севере, окружу войсками, буду ссылать туда всех острокопытных. Чтоб не путались под ногами. Не нравится? Выбирайте — служить на благо России под моим началом, участвуя в правительстве и помогая выдушить эсеров на Съезде, или больше не задерживаю.

— Грядёт раскол, Дмитрий Леонидович, — неохотно признал Церетели. — Говорите-то вы складно, многие за вами пойдут, как ушли наши в Моссовете. Но не всех это устраивает.

— Естественно. Вы, Ираклий Георгиевич, ничуть не меньше меня желали возглавить правительство. Пусть наши программы почти совпадают, я же — не безумец-большевик и не эсер-бомбист, но устремления у каждого свои. Хотите побороться со мной лично за власть? Извольте потерпеть до окончания войны и отмены чрезвычайщины. Сейчас покушение на свою персону и на мои полномочия восприму как попытку контрреволюции. А России Вандея не нужна.

— Не лично для себя… — смешался тот, но вынужден был замолкнуть под взглядами однопартийцев. Уж они-то точно знали цену жаждущему верховенства грузину и сами тоже были не из скромняг.

Ничего не решив, ушли. Седов сделал вывод, что добился лишь частичного успеха. Впрочем, запросто и одной левой подмять под себя крупнейшую партию сразу не рассчитывал.

Передохнуть ему не дали, послышались выстрелы, вбежал испуганный Яков.

— Дмитрий Леонидович! Здание окружили вооружённые, говорят — из «Союза офицеров». Матрос пытался отогнать, застрелили!

— Что требуют? — Седов попытался сохранять спокойствие. В здании лишь дежурный матросский отряд человек тридцать. Дворец большой, окна низко, все щели не перекрыть… Периметр не огорожен мешками с песком и пулемётными гнездами, как было в дни провального большевистского мятежа.

— Освобождения генерала Крымова.

Ага… Седов поднял массивную трубку телефонического аппарата, крутанул ручку вызова, услышав голос телефонистки. Связь не отрубили, и это хорошо.

— Здесь Смольный, соедините меня с Наркоматом внутренних дел, с товарищем Фрунзе, — он закрыл раструб микрофона ладонью. — Яша! Скажи, что Крымова привезут через полчаса. Но Седов намерен сначала говорить с главным, кто привёл сюда офицеров.

— Опасно, товарищ председатель, мамой клянусь… Шухер такой затеяли… Там человек сто! Может — больше! Азохн вей…

— Тяни время. Я вызываю милицию и пулемётный полк.

Отдав распоряжения по телефону, Седов приказал Еве спрятаться и не отсвечивать. Подумав, сунул ей «браунинг». Вряд ли офицеры пристрелят женщину, если ворвутся, но мало ли…

С наганом в руке и в сопровождении Антона он спустился в подвал, откуда вдоль труб выбрался в соседний проулок. Там, осторожно приоткрыв крышку люка, осмотрелся и выкарабкался наружу. На улице едва не был застрелен рабочим патрулём. Отделался зуботычиной, Антон огрёб прикладом, потому что сопротивлялся.

— Извиняйте, — не слишком виновато произнёс старший патруля. — Значицца, у Смольного офицерьё шалит. Мало ли хто под землёй шастает.

Седов не уловил логической связи между офицерским бунтом и задержанием пары диггеров, но спорить не стал. Вывел патруль, а там был добрый десяток крепких мужиков, к задворкам Смольного, где офицеры блокировали задний выход, не пытаясь, впрочем, проникнуть внутрь. Старший из «благородий», судя по погонам — штабс-капитан, что-то попытался объяснить, но получил штык в горло, другие милиционеры делово упокоили остальных.

— У парадного входа много их, — сообщил главный милиционер, утеревшись кепкой и смачно плюнув, пока его команда выворачивала карманы у трупов. — Не сдюжим в 12 стволов.

— И не надо. Знаем, что с чёрного хода не проникнут, — прикинул Седов. — Спасибо за службу трудовому народу! Идём.

Они обогнули квартал, заходя в тыл основной группе. В вечернем свете видно было, что там действительно не менее роты, в лучах заходящего солнца блестели погоны, у некоторых — штыки. Обещанные полчаса подходили к концу, когда раздалось тарахтение автомоторов, к Смольному двигался броневик и пяток грузовиков, из которых посыпались вооружённые в штатском.

Численное преимущество получила власть, но скопившиеся у входа вояки имеют куда больше опыта, ломанут на прорыв… Сколько милиционеров ляжет? А пулемётный полк ещё не поспел.

Седов принял очень опасное решение. Он бросился к милиционерам, едва не сбив с ног Фрунзе, объяснил наркому свою затею, тот долго крутил головой, потом принял услышанное как приказ и обречённо кивнул, когда товарищ председатель начал колотить в стальную дверцу броневика, попросил поставить пулемёты на боевой взвод, а одного из стрелков заставил свалить от греха подальше.

Ленин трепался на броневике перед соратниками на Финляндском вокзале? Слабак! Седов ехал на броневике прямо в гущу врагов, стоя на капоте и держась за пулемёт.

— Внутри машины — генерал Крымов! Мне нужен главный из «Союза офицеров». Выстрелите в меня, и Крымова тоже пристрелят!

Катились напряжённые секунды… Если на тебя смотрит едва ли не сотня стволов, не ровен час, и кто-то всё же надавит на спуск.

Автомобиль катил крайне медленно. Когда до ближайших офицеров оставалось около трёх десятков шагов, Седов спрыгнул вниз, юркнул в дверной проём и запер за собой бронедверь. Тут же, ухватившись руками за рукоятки «максима» влепил длиннющую очередь в офицерские ряды — прямо перед собой. С запозданием в секунду или две присоединился второй пулемёт.

В грохоте не слышал, присоединились ли милиционеры-стрелки, наверно — да, потому что офицеры не успели даже начать отпор. Их буквально смело лавиной пуль. Когда пулемётная лента кончилась, Седов отпустил ручки и выбрался наружу, поскальзываясь на стреляных гильзах. Его догнал Фрунзе.

— Раненых собрать и — под трибунал, товарищ председатель?

— Что, нежности намерен разводить? — Седов вытер рукавом френча потную от возбуждения физиономию в пороховой копоти, порох только называется бездымным.

Он наступил на руку слабо шевелившемуся ротмистру, сжимающему «наган», отобрал оружие и аккуратно всадил раненому пулю меж глаз. Вокруг тоже начали хлопать редкие одиночные выстрелы, милиционеры поддержали пример — обирать офицеров куда проще, когда они совсем-совсем мёртвые.

Среди трупов Седов насчитал дюжину пожилых полковников и даже одного генерал-майора. Возможно, старших чинов больше, некоторые пришли в гражданке.

Мародёрству препятствовать не стал, велев лишь, чтоб занесли в Смольный и сдали матросскому наряду всё оружие бунтовщиков. Наряду с «наганами», «маузерами», «браунингами» и «мосинками» на пол хлопнулись сабли, казацкие шашки и морские офицерские кортики, более парадное, чем боевое оружие в условиях города. Наверняка их благородия и высокоблагородия не рассчитывали на реальную баталию, понадеявшись на банальный шантаж и слабость нового властителя. Видимо, инициаторы нападения столь же скверно и бездарно подготовились, как Ульянов в июле, конец одинаковый, большевик хоть сбежать успел.

— Похороны этой золотопогонной своры выльются в митинг, — промолвил Фрунзе, когда его люди начали погрузку тел в грузовики для отправки в анатомический театр.

— Значит, уроды не заслуживают панихиды по христианским обычаям. Свяжись с Центробалтом, скажи Дыбенко, что я распорядился сгрузить их на баржу, отвезти в Финский залив и скормить рыбам. До утра. Так что пусть водители сразу дуют в Кронштадт. Документы только с тел заберите, чтоб знать — кого мы зачистили. Закроем вопрос.

— Тут газетчики успели… Откуда узнали?

Седов усмехнулся. Чувствовал, что руки дрожат, нервное напряжение не торопится отпускать. Шутка ли, тебя окружают, грозят смертью, потом сам мочишь врагов в оптовом количестве… Нервы не железные.

— Привыкай. Петроград — не тихий Минск и не Бессарабия твоя, слухи и сплетни разлетаются моментально, и это шакальё тут как тут. Вступай в роль, делай заявление для прессы: царское офицерство, протестующее против перехода власти к трудовому народу, пыталось свергнуть народное правительство и низложить Военно-революционный комитет, открыло стрельбу, убило и ранило красного матроса и нескольких милиционеров. Попытка мятежа пресечена сознательными рабочими решительно и беспощадно, бунтовщики истреблены на месте… Суки косорукие, половину окон на первом этаже пулями высадили! Не могли аккуратнее? Про косоруких я так, газетчикам смотри не ляпни.

— Понял, понял, Леонид Дмитриевич. Всё исполню.

Главное, не распустил сопли, когда расстреливались недобитки. Восставшие против народной власти так или иначе заслуживают смерти, зачем разводить бумажные процедуры, созывать трибунал, отмахиваться от ходатаев простить кого-нибудь из «случайно затесавшихся» в дурную компанию у Смольного?

Тем более насилие будет только набирать обороты.

Не желая больше заниматься никакими делами, хоть рабочий день у ответственных персон ненормированный, Седов потащился к себе, там обнаружил перепуганную Еву. При виде любовника она пошевелила тонким носом.

— Плохо чувствую запахи, плакала, нос заложен, но… От тебя разит порохом! Ты стрелял⁈

— Находился в броневике, когда строчили пулемёты. Пропитался, — он попробовал спрятаться за полуправдой, но Евдокию не успокоил.

— Господи боже мой! Столько смертей!

— Я гробы не считаю. Мне больше родильный дом нравится.

— Сердцем чувствую, ты не договариваешь. Стоило ли убивать их всех из-за одного только Крымова?

Седов опустился в кресло за рабочим столом и уронил голову в руки. Женщина нависла над ним, ожидая ответ.

— Не из-за Крымова. Он — битая карта, его тоже могу расстрелять прямо сейчас, заодно с теми, или отпустить, ничто не изменится. А вот если бы Военно-революционный комитет поддался шантажу, нам — конец.

— Седов… Ты — страшный человек!

— Даже не представляешь — насколько страшный, — он поднял голову и откинулся в кресле. — А ещё не знаешь, почему я здесь и для чего. К власти рвутся конченые подонки, однозначно. Тот же Ульянов в компании с Джугашвили уничтожил бы десятки миллионов русских людей только ради единственной бредовой идеи: сжечь Россию, чтоб от неё пожар мировой пролетарской революции распространился на всю планету, а командовать планетой намеревался самозваный вождь мирового пролетариата, тот самый адвокат-неудачник и философ-бездарь, автор опуса «Материализм и эмпириокритицизм». Моя беда в том, что я слишком много знаю и о некоторых вещах рассказать не могу, тем более объяснить природу моего знания.

— Например? — с женской непоследовательностью спросила Ева, начисто игнорируя только что прозвучавшее «рассказать не могу».

Она подвинула стул и присела близко, касаясь коленом руки Седова, жест был не эротической, а скорее товарищеской близости. Больше не нависала обличающим демоном справедливости.

— Например… Ладно, только одно, и больше не спрашивай. В кайзеровской армии воюет один ефрейтор родом из Австро-Венгрии, довольно смело, но звёзд с неба не хватает. Как ты знаешь, Германская империя и её союзники скоро продуют войну, осталось порядка одного года, они не в состоянии выдержать напор объединённых экономик Франции и Британии с колониями, а также США. После войны этот ефрейтор сделает потрясающую политическую карьеру и окажется стократ большим мерзавцем, чем Ульянов. Точнее — не сделает. Я убью его.

— Вещий сон? Астральное видение? Спиритизм?

— Какая наивная! Веришь шарлатанам. Я — другое дело. Немного знаю будущее. Оно ужасно. Пытаюсь предотвратить некоторые особо кошмарные вещи. Если мои методы тебе не по нраву, прости. Иначе невозможно. Порой очень большое зло не победить добром, лишь только меньшим злом, даже если оно тебя шокирует. Так надо!

Спал он один, впервые после переезда в Смольный, Ева прежде всегда находилась рядом, не исключая «красные» революционные дни. Сейчас где-то спряталась, не предупредив где именно.

Утром на срочно созванном совещании Совета народных комиссаров Седов благодарил Фрунзе за помощь в подавлении мятежа и одновременно попенял: почему о контрреволюционном выступлении не было известно заранее.

— Товарищ Каменев, вы у нас министр печати. Нарком то есть. Почему корреспонденты буржуйских листков были на месте казни офицеров немедля, а от нашего «Социалиста России» не видел никого? Что если сегодня в прессе появится одна только клеветническая информация?

— Так слухи уже поползли, товарищ Седов, что и не думали офицеры власть свергать. Только за Крымовым пришли… Как им рот заткнуть?

— А вы не знаете? Сознательные рабочие, возмущённые наветом, разгромили редакцию и типографию, набили морды редакторам и репортёрам, фотографические аппараты частью утопили в Неве, те, что получше, отдали в редакции пролетарских газет. Шевелись! Или найду кого-то решительнее, переманю у левых эсеров. Там желающих начистить рыло или что-то пожечь-взорвать, пусть даже типографию, хоть отбавляй. Военный нарком! Почему штаб гарнизона медлил? Солдаты прибыли к Смольному, только когда милиция уже убирала трупы! Не рассиживаться! Мы — на войне. Германцы помогали большевикам и Ульянову расшатать Россию изнутри, они же всегда придут на помощь тем, кто желает низвергнуть наше народное правительство. Сегодня же мне на стол проект декрета о революционных трибуналах! Уложение о наказаниях у нас ещё действует? Нужен декрет, заменяющий артикулы о преступлениях против царизма на посягательства против революции.

— Так нет у нас пока наркома юстиции, — осторожно вставил Рыков. — Старое министерство, от Временного правительства, считай, разбежалось. Только сторожа и делопроизводители там появляются, чтоб не разграбили.

— Прикажешь мне Керенского из Крестов вытащить? Он вроде как был у них министром юстиции, до того, как начал бесславно председательствовать.

Сидевшие перед ним товарищи, почти все — бывшая большевистская гвардия, имели единственный навык — революционерствовать. Ни специальных знаний как поднять промышленность, транспорт, наладить финансы и сельское хозяйство, ни особых организаторских талантов не имел никто. Даже военный нарком-министр, целый генерал с царским прошлым, мощным боевым опытом похвастаться не мог.

Сборище дилетантов!

Раздав этим бездарям «домашние задания», Седов закрыл заседание и, прихватив мощный матросский эскорт, двинул в Таврический на конференцию РСДРП. При всей неприязни к грузинско-еврейской верхушке их партии, он не мог не признать, что среди функционеров второго уровня достаточно много интеллигентных особей достаточной квалификации, чтоб заняли посты министров и товарищей министров… то есть наркомов и их заместителей, до вызревания новой поросли специалистов.

Вопреки обычаям, он зашёл на трибуну не один, а в окружении матросов самого воинственного вида — в пулемётных лентах, с «маузерами» в кобуре, винтовкой за спиной и гроздьями «бомб» (то есть ручных гранат) на поясе, диво, как они таскали на себе пуда полтора оружия и не стремились прилечь отдохнуть.

— Граждане Российской республики! Вы уже знаете, что новая законная народно-революционная власть и впредь намерена беспощадно подавлять любые контрреволюционные выходки, за которые полагается одно наказание — смерть. Мы — на войне, а на войне действует единственное непреложное правило: кто не с нами, тот против нас. Любые дискуссии о переустройстве России оставим на потом, после достижения справедливого мира. На 1 ноября сего года мы объявили созыв Съезда Советов, там дискуссии тоже не будет — Съезд утвердит Конституцию и новый состав ВЦИКа.

По залу прошелестел ропот. Совсем недавно мечтали об Учредительном собрании, а тут — на тебе, бабушка, Юрьев день. Государственное устройство державы определит Съезд Советов, причём Седов не скрывает, что намерен превратить Съезд в инструмент упрочения собственной власти.

— Видение нашей Социалистической партии России и РСДРП на будущее страны не имеет существенных различий. Цель одна, метод тоже один — революция. Вспомните, на 1-м Съезде Советов Ульянов мяукнул «есть такая партия», имя в виду, что большевики, эта горсточка авантюристов, готовы взять власть в стране, чем вызвал смех в зале. Сейчас я заявляю: такая партия, Социалистическая партия России, уже захватила власть и правит твёрдой рукой на благо трудового народа. Ульянов, сбежавший после провала их неуклюжего восстания, предполагаю, следит за нашими успехами издалека и стискивает кулачки в бессильной зависти. Мы приняли в СПР лучшие большевистские кадры, но нам нужно объединение всех прогрессивных социалистических сил.

— Объединение партий? — перебил Чхеидзе.

— Объединяться могут только сравнительно равные субъекты. Сейчас СПР стоит неизмеримо выше РСДРП и по влиянию в Советах, и по уважению в обществе. Жёсткая вчерашняя расправа с врагами революции доказала: мы сильны и беспощадны. В то же время в Совнаркоме, в наркоматах, в губернских и уездных заведениях достаточно мест, куда бы я хотел пригласить вас, граждане. Товарища Вышинского — наркомом юстиции и главным революционным прокурором России. Товарища Дана — наркомом здравоохранения и общественного призрения. Вакантны места наркома финансов и председателя Центробанка… — список незанятых должностей Седов перечислял минуты две. — Но мы не можем допустить внутренних склок, поэтому коалиционное правительство исключено, это наглядно показал крах Временного правительства. Товарищи социал-демократы, склонные принять моё предложение, должны будут покинуть РСДРП и вступить в СПР, подчиняясь строгой партийной дисциплине и лично моим распоряжениям. Не возражаю, если слияние произойдёт целиком, мы примем всех бывших меньшевиков, кроме Керенского и других негодяев, запятнавших себя работой во Временном правительстве в период его благоволения к Корнилову.

— Керенский — эсер! — поправили из зала.

— Да хоть эСэСэСэР, мне плевать.

— Вы хотите установить диктатуру хуже Корнилова! — снова крикнули из публики.

Он ответил цитатой из былых собственных выступлений:

— Диктатура — это запор. Демократия — понос. Выбирайте, что вам больше нравится, — и зло рассмеялся.

Седов покидал Таврический под шум и рокот возмущения. Он предложил меньшевикам капитулировать без боя, повторяя: кто не с нами, тот против нас, а сражаться с СПР у вас кишка тонка. Одновременно подкинул лакомый кусок в виде занятия высоких должностей в верховном аппарате и в губерниях. Расчёт прост — меньшевики почти единогласно примут резолюцию, отвергающую предложение о поглощении их партии, а затем группами и поодиночке начнут просачиваться в Смольный, желая вступить в СПР и занять хлебный пост. Седов их переиграл, увы, не нокаутом, а только по очкам.

В спину прилетело: неужели еврей сумеет возглавить русскую революцию?

Седов даже не попытался высмотреть в зале крикуна. Вспомнил слова Виктора Черномырдина, ещё не рождённого здесь: «Если я еврей, чего мне стесняться? Я, правда, не еврей».

Русская революция развивается как революция для всех россиян. В этом смысле Бронштейн-Седов — стопроцентный русский.