Подонки! Однозначно

Глава 15

Рижская наступательная операция началась в ночь на 28 сентября. Брусилов рассчитал, что резервов для активных действий хватит дней на 12, далее наши истощатся, немцы начнут переброску подкреплений, русские дивизии станут в оборону, и это время как раз выпадет на осеннюю распутицу, наихудшую пору для массового передвижения войск. Позиции южнее Риги у немцев занимали всего две дивизии, одна — образованная ранее из ландвера (ополчения) и лишь в ходе войны как-то дотянутая до кондиций. Плотность войск на этом участке поддерживалась ниже любых норм, без сплошной линии фронта, с упованием на полный развал Русской армии, утратившей возможность активных действий.

Седов не выдержал и примчался в штаб Северного фронта, чьи дивизии изготовились к наступлению. Сведения получал из первых рук, а собственные руки потирал столь яростно, будто намеревался между ладонями разжечь огонь.

Первыми в бой после короткой артподготовки были брошены офицерские части, где даже на месте фельдфебелей шли вчерашние сидельцы Петропавловской крепости. Прогнозов Седова на массовую гибель не оправдали: немцы не окопались толком, намереваясь наступать вглубь России.

За ними следовали мобильные части — кавалерия, а также пехота на грузовиках и бронеавтомобилях «Остин», разливаясь по германским тылам и чувствуя себя лисой в курятнике. На вторые сутки русский солдат омыл сапоги… нет, не в Индийском океане, всего лишь в Рижском заливе южнее устья Даугавы, но это был первый успех за долгое время.

Седов получил поздравительную депешу от британцев и американского генерала Першинга. На Западе вступила в решающую фазу битва у хребта Пашендейль, где германцам не хватало сил одержать победу над англичанами и переломить в свою пользу ход сражения в районе Ипра. О переброске крупных германских соединений на Восток не шло и речи.

Воспользовавшись моментом, председатель отбил встречную радиограмму: наступаем, но нужны деньги и другие ресурсы. Ответ очень напомнил известную реплику из прошлой российской жизни: «Денег нет, но вы держитесь».

Непосредственно операцией прорыва командовал генерал-майор Михаил Бонч-Бруевич, исправлявший обязанности командующего Северным фронтом вместо арестованного Клембовского, тот имел неосторожность поддержать Корнилова и из Петропавловской крепости не вышел, отказавшись наступать в пехотном строю с винтовкой наперевес. Из всех трёх Бонч-Бруевичей, как-то часто попадавших в поле зрения, этот рафинированный дворянин в пенсне вызывал наименьшее доверие у Седова, хоть вёл себя корректно и предупредительно. Отличился в пресечении корниловского мятежа, самолично арестовав казачьего генерала Краснова, командующего 3-м конным корпусом, прущим на Петроград. Поэтому председатель его внимательно слушал и терпел.

Наступление смешало планы германцев в Моонзундской операции по высадке десанта и захвату островов, что сделало бы Рижский залив внутренним водным бассейном кайзеровской империи. Воздушная разведка Балтфлота засекла, что перемещения кораблей немецкого флота и судов, вероятно — с пехотой, показали изменения курса и, видимо, корректировку планов. Часть «зольдатиков» наверняка будет высажена не на островах, а переброшена под Ригу для деблокады города по суше.

В прошлой жизни Моонзундская операция закончилась победой врага, пусть очень дорогой ценой. Сейчас отвлечение части германских сил к Риге могло существенно изменить ход войны.

Слушая доклады о боях защитников островов с захватчиками, Седов гнал подальше излишний оптимизм, военные весьма часто лгут, преувеличивая свои достижения и преуменьшая потери, выставляя себя героями. Роман Пикуля «Моонзунд» читал давно, не всё помнил… Но уже к 1 октября уверился: битва разворачивается иначе.

Протралив минные поля русских, немецкие корабли вошли в Рижский залив, но попытка высадить десант одновременно с ударом на юг из самой Риги провалилась полностью. После некоторых колебаний Бонч-Бруевича и матерных окриков Седова командующий фронтом решился, наконец, применить по немцам самое мерзкое оружие Мировой войны, запасы которого неделями свозились к Северному фронту именно для таких крайних ситуаций. Навстречу войскам генерала Гутьера полетели 152-миллиметровые снаряды с химической начинкой. Немцы, охотно пулявшие ядовитой химией по солдатам Антанты, оказались не готовы к такому же ответу, часть не имела противогазов, часть не успела надеть, к тому же химическая атака имела чрезвычайный деморализующий эффект. Пехота отступила в беспорядке, а через час, когда осенний ветер разметал клубы едкого дыма, в погоню устремились казаки, преследовавшие врага до самых пригородов, в уличные бои не ввязавшись. Бонч-Бруевич предполагал кинуть туда два полка латышских стрелков, куда лучше ориентировавшихся, к тому обозлённых и мотивированных. Седов придержал его из политических соображений, генералу непонятных.

Пулемётные роты 2-го Петроградского полка в это время злодействовали на побережье. Из-за мелководья шлюпки с десантом должны были после спуска проплыть больше мили до суши, причём последнюю сотню шагов десантники брели по колено в воде, бросив лодки, которые цепляли килем за песок. Шли прямо на пулемётный огонь и умирали целыми ротами, а с такого расстояния немецкие крейсера оказались неспособны подавить русские пулемёты, слишком велик шанс зацепить своих разрывами снарядов. Зольдаты успевали сорвать «маузер» с плеча, передёрнуть затвор и пальнуть от силы раз-другой, не имея ни малейшего шанса поразить пулемётчика, укрытого мешками с песком и щитком «максима», после чего упасть в холодную воду и не подняться.

С большим запозданием в устье Даугавы зашёл германский крейсер. Смеркалось, он имел все шансы, стреляя вдоль берега, обеспечить прибытие и безопасную высадку второй партии десанта… Но подорвался на мине и через непродолжительное время лёг на киль с большим креном на борт, исключающем стрельбу. Заодно накрепко закупорил фарватер.

Пулемётчики каждые несколько минут пускали в сторону залива ракеты, освещавшие только множество плавающих трупов среди невысоких волн. Больше никто выбраться на берег здесь не пытался.

К 5 октября кайзеровские вояки прекратили попытки захватить острова.

Попытки пробиться с юга — со стороны Ковно — успеха не имели по причине малочисленности германских войск, на участке Северного фронта противник всюду перешёл к обороне.

Седов вернулся в Петроград триумфатором, разве что не на белом коне и с лавровым венком на чёрной с проседью стриженой шевелюре. Он, Брусилов, Бонч-Бруевич, моряки Балтфлота, отстоявшие острова, латышские стрелковые полки, казаки, пулемётчики, особые офицерские роты и батальоны стали героями дня. Да что дня — недель, месяцев… Британский, французский, американский посол, а также две дюжины представителей государств пожиже приволокли верительные грамоты, признав Совнарком действующей законной властью России. Через одно из них, достаточно нейтральное, удалось передать в Берлин предложение о переговорах по прекращению огня.

Германцы согласились моментально, предложив встречу в Брест-Литовске. Памятуя пресловутый Брестский мир, Седов предпочёл небольшое село в «серой зоне», не занятой никакими войсками, в Белоруссии, поскольку Ставка по-прежнему находилась в Могилёве.

Выехал сам, прихватив Васильковского и Брусилова, а также свою обычную свиту приближённых. Со стороны германцев делегацию возглавлял принц Леопольд Баварский, командующий Восточным фронтом, австрияки, турки и болгары не участвовали — по настоянию российской стороны.

— Не слишком ли опрометчиво, Леонид Дмитриевич? — в который раз спросил Брусилов, когда тряслись по разбитой и грязной дороге где-то в Минской губернии. — Вся верхушка армии и государства разом. А прихлопнут нас?

— Боитесь? Так пересаживайтесь в другое авто и дуйте в Могилёв, сам справлюсь! — рявкнул на него Седов сгоряча, но Брусилов только покачал головой, закрутил ус и остался.

Наконец, приехали, оказалось, это даже не деревня, а заштатное еврейское местечко, из-за близости фронта опустевшее. Выехавшие загодя солдаты привели в относительный порядок самый крупный дом, прибрали, протопили — уже подкрадывались морозы. Как раз подоспели германцы.

Принц Леопольд был стар, что особенно подчёркивала длинная седая борода, ветеран франко-прусской войны, судя по орденам, подумать только. В качестве партнёра по переговорам подходил весьма плохо, особенно учитывая хитрую схему, приготовленную в Смольном.

Он искренне удивился, узнав, что за столом переговоров присутствует во главе делегации не Брусилов, а первое лицо государства-противника, о чём, естественно, немцы заранее не предупреждались. Ещё более изумился, когда Седов попросил о 5-минутном разговоре тет-а-тет, выгоняя обе свиты переговорщиков к бениной матери. Заинтригованный, генерал-фельдмаршал согласился, не вполне понимая, с кем имеет дело. Авантюрист-попаданец не погнушался бы взять принца в заложники, если бы счёл такой путь наиболее эффективным.

— Буду краток, — заявил на сносном немецком. — Подписать официально перемирие не могу, меня сожрут живьём союзники по Антанте, их ненавижу больше, чем вашего кайзера. Предлагаю нечто лучшее: прекращение боевых действий и торговое партнёрство с тем, чтоб вы продолжили войну на Западном и Южном фронте до победного конца. До вашей победы.

— Нихт ферштейн…

Разумеется, он прекрасно понял сказанное, но не въехал в суть предложения. Седов терпеливо объяснил.

— В Германии кризис продовольствия, простой люд и брюкве рад. Вам не хватает очень многого. Официально, на правительственном уровне, ничего не дам, но мы тщательно закроем глаза на то, что русские купцы продадут Берлину всё, ему необходимое для продолжения войны. Второе. Проводим обмен пленными. Нам продолжение войны ни к чему, ни один солдат, вернувшийся из плена, больше не выстрелит в германца, ваши восстановят силы — и марш-марш во Францию. Третье. Ваш генерал Гутьер, если договоримся, возобновляет попытки прорваться на юг, в направлении Восточной Пруссии, и внезапно не встречает сопротивления. Армия, запертая в Риге, а это более 80 тысяч, по нашим подсчётам, с вооружением и знамёнами выходит к своим и далее марширует к Ипру, а вы не боитесь удара в спину. Иначе им скоро придётся жрать лошадей, продовольствия в городе недели на две, потом займутся каннибализмом. Затем в Ригу войдут латышские стрелки и возьмут их тёпленькими. Прошу простить, возьмут холодными. В ноябре — без подвоза дров, угля и провианта им не выжить.

— Но цивильное население Риги тоже погибнет! — подал первую реплику фельдмаршал.

— Эта жертва войны ляжет на вашу совесть. У вас иные предложения?

— Я-я. Штаб требует вывода ваших войск из Лифляндии и Эстляндии, разоружения Балтийского флота.

— Но, вероятно, ваш штаб не учёл последнего поворота событий. Русская армия — уже не то сборище оборванцев, что пыталось на вас напасть в июне. Мы подтянули дисциплину и боеспособность. А вы слабеете от войны на два фронта, не считая южных. Следующее предложение уже не будет столь щедрым с нашей стороны. Наконец, вы не можете не знать, что уже месяц как в ваших войсках развернулась социалистическая пропаганда, разлагающая армию изнутри. Вы заслали к нам большевиков? Мы к вам — не менее отвязанных марксистов с лозунгом «Желать поражения своему правительству в империалистической войне». Они, кстати, будут растлевать и ваши войска под Ипром. Могу отозвать. Или нет. Выбирайте. Ауф видерзейн.

Сказать, что принц был ошарашен и краткостью переговоров, и наглостью русского еврея, значит — не сказать ничего. Когда адъютанты уводили фельдмаршала, он находился в ступоре.

По возвращении в Петроград Седов немедленно подвергся атаки британского атташе, того, что наносил первый визит вежливости, хотя в этот раз вежливости поубавилось.

— Вам сказали, что я собираюсь подписать с кайзером сепаратный мир? Плюньте в глаза тому, кто вам это сообщил. Ах, премьер-министр… Не доплюнете, понимаю, до Лондона далеко. Никакого мира не будет, Германия и Австро-Венгрия шатаются, турки и болгары без них — ничто. Думаете, наш лозунг «справедливый мир без аннексий и контрибуций» заставит отказаться от военных трофеев, когда тевтонские недоноски поднимут лапы кверху? Подчёркиваю: спра-вед-ли-вый мир. То есть с трофеями, от которых не откажемся.

— Мой бог… Тогда зачем была эта встреча с врагом? — не понял англичанин.

— Запудриваю Берлину мозги. Как это выразить по-английски? Ввожу в заблуждение, чтоб ослабить их давление на Лифляндию и выиграть время на восстановление армии, разложенной социал-демократами. Дадите танки — возьмём Кёнигсберг. Не дадите — тоже возьмём. Но позже.

— Ваша политика столь необычна, что Форин Офис вынужден обдумать происходящее и сформировать своё видение.

— Думайте. Формируйте. А мы пока очистим от немцев Ригу. Вам последние месяцы что-то не особо удаются масштабные операции, — Седов не удержался от подъёб… от подколки, что явно пришлось сэру не по душе.

Но председатель и не собирался гладить паразита по шерсти. На русской земле пусть знает своё место.

Следующим напросился посол Франции, получивший те же заверения.

— Месье посол! Наше положение в корне отличается от имевшего место в начале войны, когда Россия выступала равным союзником, могучей империей. Сейчас мы обескровлены внутренним кризисом, последствия которого будут сказываться ещё несколько лет.

— Разумеется. Мы понимаем ваше положение.

Француз, также военный атташе, ничуть не напоминал британского сэра-солдафона, был такой прилизанный, обтекаемый, усишки крохотные, волосики набриолиненые.

— Раз понимаете, наш Наркомфин, по-французски — министерство финансов, подготовил заявку на выделение вашим правительством ещё одного кредита, чтобы Россия могла выполнять союзнические обязательства до победного конца войны. Полагаю, осталось менее года, мы растлеваем германскую армию марксистской пропагандой изнутри — точно так же, как это они сделали с нашей армией, их экономика надорвана, ресурсы иссякли.

— Но прошлые кредиты…

— Тоже будут погашаться. Месье, государство Романовых ушло в небытие вместе со всеми своими обязательствами. Мы вынуждены взять их на себя, чтоб сохранить авторитет страны на международной арене. Всё отдадим. Но далеко не сразу. Помните, каждый франк, потраченный на восточного союзника, убивающего бошей, экономит одну французскую жизнь.

— Буду откровенен. Мы ждём вашего Съезда Советов.

— И легитимизации власти Социалистической партии России. Что же, разумно. Как вы наверняка знаете, выдвижение делегатов идёт полным ходом. Пока оно далеко от всеобщего, полного и равного избирательного права, но ситуация военная, чрезвычайная, мы движемся на пути к подлинной демократии. Великая Французская Революция и ваши последующие шаги к свободе — нам пример, наш маяк.

Седов широко улыбнулся, вспоминая кадры из старой экранизации «Войны и мира», где светочи свободы, утопая по колено в снегу, бредут из России прочь, чтоб подохнуть где-то на берегу Березины.

В прошлом он выучил четыре иностранных языка — три основных европейских, знание которых только что использовал, но лучше всех владел турецким. Османская империя, она же в скором времени Турецкая республика, в октябре 1917 года воевала против России на стороне стран Оси. Седов задумался — что бы такое придумать, используя свой языковой дар, чтоб и осман надурить как напёрсточник разводит уличных лохов. Но пока ничего не нашёл и отложил на потом.

В прошлой жизни шутил: «Не надо заставлять детей учить английский. Пускай лучше изучают автомат Калашникова. И тогда весь мир заговорит по-русски». Так-то оно так, но порой языки полезны.

Между тем заканчивалось составление списков депутатов Съезда. На узком совещании в присутствии Петерса, Лациса и Фрунзе они обсудили аресты некоторых эсеров и меньшевиков, а также сомнительных беспартийных. Ситуация фифти-фифти…

— Основания вполне удобоваримые, — убеждал Фрунзе. — Возьмём за спекуляцию троих, одного — за нелегальный дом терпимости. Ещё четверым подберём другие статьи, без политики, по окончании съезда отпустим. При норме в 800 депутатов гарантированные наши — 380. РСДРП и ПСР вместе не наберут и трёх с половиной сотен. Остальные — болото. А болото всегда идёт за более сильными.

— И всё же 350 от левых оппонентов. Или около того. Много! — Седов обхватил голову руками, взъерошив ёжик волос. Внезапно, впервые за несколько месяцев, захотелось курить. — У нас нет обеспеченного большинства. Где эти мерзавцы прятались последние два месяца, пока мы бились с Корниловым и германцами? Подонки!

— Однозначно, — поддакнул Петерс. — Леонид Дмитриевич, будьте справедливы, в мае у них было абсолютное большинство. Мы отвоевали Россию!

— Почти отвоевали. И это «почти» может стоить нам власти. Конечно, мы её не отдадим. Съезд распустим, объявим его решения не имеющими силы, управление останется у Временного революционного комитета. Но получим гражданскую войну.

— Арестовываем? — делово уточнил Лацис.

— Нет! Нельзя вызывать недоверие у колеблющихся. Нужен другой козырной туз. И он может быть только один. Быстрее ничего не придумать.

1 ноября Седов вышел к микрофону у трибуны большого зала Таврического дворца. Здесь по-прежнему столовались обе левые партии, оппозиционные по отношению к его СПР, Спиридонова восседала на первом ряду, закинув ногу на ногу, и демонстративно курила папиросу в длинном мундштуке. Вообще, поблизости наблюдалось слишком много чуждых лиц. Слетелись, шакальё? Получите!

Он царапнул ногтем по микрофону, проверяя наличие звука. Бонч-Бруевич клялся всеми радиолампами России — аппарат работает куда лучше первого на автомоторе. Треск ногтя по решётке отчётливо пронёсся по залу.

— Товарищи депутаты II Съезда советов! Перед открытием считаю своим долгом сообщить о выдающейся победе Русской армии, добившейся под руководством Социалистической партии России настоящего, стратегического успеха: к утру 1 ноября сего года пехотные части Северного фронта… — он сделал паузу и с интонациями Левитана, сообщавшего о победе в Великой Отечественной войне, закончил: — Освободили город Ригу!

Конечно, умолчал, сколько наших погибло, а могло бы жить, коль выждать бы ещё месяц, когда фрицы начнут слабеть от голода. К тому же продолжались бои, ещё не весь город перешёл к русским. Но — дорога ложка к обеду. Обалдеть — и Спиридонова аплодировала, свои и нейтралы вообще устроили овации.

Начало Съезда удалось вполне. А дальше?