В ночь с 21 на 22 августа, когда самопровозглашённый директор России, ещё не привыкший к новому статусу, готовился удалиться в опочивальню, в Смольный пришла удручающая новость: германские войска вошли в Ригу. Не захватили, не отбили, не взяли штурмом. Вступили в маршевом режиме.
Фронт рухнул. Русская армия, некогда императорская, оказала лишь символический отпор и побежала. До Петрограда передовым кайзеровским частям осталось преодолеть около 600 вёрст.
Преодолев порыв тут же собрать военных, всех, кто откликнется на призыв ВРК, Седов велел созвать военный совет командующих частями округа на утро, сам, словно русский фронт под германским ударом, свалился спать прямо на диване в своём кабинете, вымотавшись от эмоций решающего дня.
Утром как камень на Сизифа на него навалилась куча проблем. Всего лишь сутки назад стояла единственная задача — завладеть властью в России, зато теперь на седовской шее повисли бесчисленные нужды и тяготы колоссальной страны: восстановить фронт, не допустить раскола и гражданской войны, обеспечить функционирование экономики и особенно её финансовой системы при практически опустошённой казне, наладить снабжение продуктами в двух критически важных городах — Петрограде и Москве, провести аграрную реформу, построить вертикаль государственного управления, как-то разобраться с внешними обязательствами перед Антантой… И это лишь самое начало длиннющего списка, не забывая, что казачьи корпуса Корнилова продолжают движение на Петроград.
До начала совещания военных, вызванных в Смольный, он надиктовал Еве «Воззвание к народам России», немного сумбурное и сырое, но ничего лучшего не выдумал.
'Соотечественники! С отречением от власти Временного правительства, узурпировавшего полномочия царя, наше государство впервые возглавляет народное правительство, избранное Советами. Россия провозглашается республикой! У нас больше нет сословий и неравенства, вы все — равноправные граждане свободного государства, действующего исключительно в ваших интересах. Со временем, после выхода России из империалистической войны, избирательная система будет полностью отлажена. Вы сами определите, как жить дальше! Все чиновники от губернского до всероссийского уровня будут избраны народом, не оправдавшие доверия — немедленно отозваны и заменены, допустившие злоупотребления ответят по заслугам.
Вся власть Советам! Вся власть народу! Да здравствует Великая Российская Революция! Слава народу России! Слава свободной Российской Республике!'
Следующее и не менее популистское было озаглавлено: «Отечество в опасности!» Восклицательных знаков Седов не жалел, наверно, в наборе шрифта на пишущей машинке его секретариата восклицательный знак собьётся и сотрётся быстрее других.
'Генерал Корнилов, ошибочно назначенный бесславным правительством Керенского на пост главнокомандующего, предал Россию! Он снял войска с фронта и двинул их на Петроград — против законной народной власти. Фактически перешёл на сторону противника — кайзеровской армии!
Воспользовавшись предательством корниловцев, германцы без боя взяли Ригу и развивают наступление на столицу.
Граждане свободной республики! Соотечественники! Чтобы не потерять Родину, завещанную нам предками на протяжении тысячи лет, все как один станем грудью на её защиту — против кайзеровско-корниловской сволочи!'
Во время совещания с военными Седов полностью передал бразды правления Васильковскому, не разбираясь ничуть в тактике и стратегии войск начала ХХ века. Где и как применить танки, БМП и фронтовую реактивную авиацию — куда более знакомо, но тут их пока (и слава богу) нет. Генералу, как бы перешедшему Рубикон соучастием в аресте Керенского, Седов всё равно не доверял, приставил к нему Антона в качестве постоянного комиссара с приказом телефонировать в Смольный каждые несколько часов и докладывать. Точнее — закладывать.
Армейцы довольно точно и быстро подсчитали, какую часть войск могут выдвинуть навстречу казакам Крымова и Долгорукова при условии, что в столице оборону займут полки рабочей Красной гвардии. Самое забавное, к концу совещания вошёл адъютант Васильковского, что допустимо только в обстоятельствах чрезвычайной важности и срочности, и сообщил об аресте Крымова, самолично приехавшего в Петроград. Попав в руки солдат самого революционного 2-го пулемётного полка, он был избит и содержался на гауптвахте, пока об инциденте не узнал штаб округа.
— Господа военные, прошу не расходиться, — моментально сориентировался Седов и попросил командующего округом: — Не затруднит ли вас приказать доставить Крымова сюда и немедля? Возможно, что диспозиция изрядно изменится.
На что адъютант добавил: Крымов находится внизу, в авто гарнизонной комендатуры.
— Введите! — кивнул Васильковский.
Несмотря на фонарь под глазом и сорванные с мясом погоны, пленный генерал стремился выглядеть солидно. Чёрные усишки закручены вверх, лысина блестит. Оказалось, он ехал в Петроград для переговоров с Керенским и новыми условиями Корнилова, которые тот успел накропать после встречи с министром-председателем в Москве. Главный мятежник требовал ускорить передачу ему всей полноты власти в стране с целью скорейшей расправы с большевистской и прочей социалистической мразью. Естественно, Крымов не мог знать, что в Петрограде Керенского, как и его, неизбежно схватят. Отречение Керенского с передачей полномочий РВК и распространение воззвания «Отечество в опасности» с объявлением войны Корнилову казачий генерал встретил, потирая ушибы и рассматривая небо в клеточку.
Тем не менее, повторил основные требования главнокомандующего, переводя тяжёлый взгляд с Седова на военных и обратно.
— Милейший! — председателем ВРК вдруг овладела весёлость. — Мы принимаем практически все условия Корнилова. Более того, уже выполнили их. Лишить власти Временное правительство? Ничего проще, Керенский и его главные министры обживаются в камерах Крестов. Корнилову не нравятся большевики? Мне — тем более. Их партия разгромлена, бывшие верховные функционеры в тюрьме, их вождь Ульянов сбежал в неизвестном направлении, украв партийную кассу, и правильно сделал. Скорее всего, в ближайшее время о нём не услышим. Что ещё… Корнилов обещал Учредительное собрание? Так мы уже организовали его — в форме системы Советов, всенародных выборных органов. Наведём первоначальный порядок, народные избранники примут Конституцию Российской Республики. Не вы, ни я, ни Корнилов, а российский народ сам решит свою судьбу! Мы лишь обеспечиваем людям такую возможность.
— До порядка у вас далеко… — только и нашёлся возразить Крымов, тронув гематому на откормленной физиономии.
— Так новой власти всего сутки! Чего вы хотели? — улыбка сошла с лица Седова, перетёкшая в хищный оскал. — Теперь о Корнилове. Он снял войска с фронта, оголив его, и позволил германцам занять Ригу. То есть перешёл на сторону кайзера. Мы объявляем его предателем и изменником, после ареста будет расстрелян перед строем. Или даже повешен, на такую гниду и пули жалко. Вы приехали защищать интересы Иуды, гражданин Крымов?
— Генерал-лейтенант Крымов, — он в последний раз попробовал сохранить достоинство.
— Генералы носят погоны или эполеты. Вы, гражданин, больше смахиваете на дезертира-оборванца, кем, собственно, и являетесь, покинув фронт и заявившись в тыл.
Васильковскому и командирам гарнизонных частей было не по себе от того, как Седов раскатывал боевого генерала в коровью лепёшку. Но никто не возразил, не пытался хоть полслова вставить в его защиту.
Время шло, ускользали драгоценные минуты, необходимые для экстренного принятия решений… Но Седов понимал — если сломает Крымова, всё сильно упростится. Военные ему требовались как подтверждение, что армейская среда настроена против бунтовщиков.
Не присутствуй здесь офицеры, решился бы и на крайние меры, цена вопроса высока, но не пришлось. Крымова увели — писать приказы командирам частей вернуться на исходные и подчиниться командующему Брусилову, подтвердившему согласие вернуться к исполнению должности.
День 22 августа Седов посвятил государственному строительству, так, наверно, назовут его историки, сформировал Совет Народных Комиссаров с собой во главе, подчинённый ВРК. Постановил освободить некоторых большевиков, взятых после нелепого июльского выступления. Относительно кадровых назначений особо не заморачивался, примерно представляя список ленинских управленцев, в состав СНК вошли Каменев, Рыков, Бухарин, Орджоникидзе, Чичерин, Куйбышев, Брюханов, Свердлов, Урицкий.
Фрунзе, срочно вызванный из Минска, получил пост наркома внутренних дел, Васильковский, единственный «подручный» и пока сравнительно послушный генерал, стал наркомом по военным и морским делам, практически единственный в правительстве, кто получил работу по специальности и квалификации, Дыбенко — его замом, простой моряк над адмиралами, спорно, зато проверенный человек. Вот бы меньше пил с радости.
Феликс Дзержинский, находившийся в Петрограде на полулегальном положении, был вычислен не без труда и доставлен в Смольный только к вечеру. Прикидывая, что разговор с жестоким и своенравным поляком будет непростой, Седов выделил ему отдельное время вечером.
«Железный» Феликс произвёл впечатление не металлического человека, а обычного из плоти и крови, но усталого, предельно настороженного и напряжённо-недоверчивого. Он с первой минуты объявил, что не признаёт объединение СПР и РСДРП(б), ждёт возвращения Ульянова и возобновления революционной борьбы.
— Вы присаживайтесь, — Седов рукой показал на стул. — В ваших словах есть доля истины, давайте обсудим. Начнём с Ульянова. Некий член вашей партии, организовавший Ульянову отдых на лоне природы у озера Разлив, сообщил, что они с Зиновьевым собрали вещи и исчезли в неизвестном направлении. Лично у меня больше никаких сведений о его новой норке нет. Предполагаю, что ваш Ильич убедился в своей полнейшей некомпетентности в организации государственного переворота и благополучно убыл в САСШ, прихватив партийную кассу с золотыми червонцами.
— Не верю…
— У вас есть иные сведения?
— Нет. Но я хорошо знаю Ульянова, Лев Давидович. Он не уедет.
— Леонид Дмитриевич, с вашего позволения. Русские пролетарские массы так же не любят революционеров с еврейскими именами, как и с польскими.
— Я предпочитаю собственные имя и фамилию, подпольные клички в прошлом.
Он не желал уступок даже в малом.
— Как вам угодно. Но скажите: сколько времени намерены ждать Ульянова? Месяц, год, до второго пришествия?
Дзержинский только упрямо мотнул бородёнкой, сроков не назвав.
— Очень удобная позиция. Сижу, умывши руки, ибо жду неизвестно чего. Революцию пусть делают другие, приду на готовое.
Задел. Поляк заметно заёрзал на стуле.
— То, что творите вы, больше смахивает на контрреволюцию. Где обещанные «земля — крестьянам», «фабрики — рабочим», «мир — народам»…
— Помню-помню. Мужикам по бутылке водки, а каждой одинокой бабе — по мужику. С водкой в кармане.
У Дзержинского аж брови подскочили и бородка затряслась.
— Вы издеваетесь⁈
— Ничуть. Это называется редукцио ад абсурдум. Вы всерьёз могли надеяться, что мы в первый же день конфискуем у законных владельцев фабрики, заводы, все пахотные земли и тотчас раздадим бедным? Феликс, вы же не идиот. Легко отобранное столь же легко ещё раз сменит владельца. Нам нужен механизм земельной реформы с постепенным и возмездным изъятием помещичьих земель с передачей земледельцам. А также приватизации крестьянами казённых сельхозугодий. О ней объявим в ближайшие дни, а на проработку нужны месяцы. Немедленный переворот в землеустройстве приведёт к голоду, однозначно! То же самое и в промышленности. Владельцы заводов и их управляющие — самое ценное, что на заводах есть из персонала. Рабочих, особенно на неквалифицированный труд, найти просто, лишь бы платили. Если срезать верхушку, заводы встанут, трудящиеся поднимут нас на штыки, а армия окончательно сдуется без снарядов и патронов. Поэтому не надо путать революционные лозунги, у эсеров они ещё громче наших, и реальную работу.
— Людям — одно, а на самом деле… Вы — демагог, Лев Давидович.
— Любой публичный политик обязан, при необходимости, владеть демагогией. Ещё раз: вы с нами или против нас?
— Не против, но и не с вами. Жду Ульянова. Если не объявится, проведём конференцию и восстановим большевистскую партию, опираясь на тех, кто не перебежал к вам.
— Жаль… — Седов звякнул в колокольчик, увидев всунувшегося в дверной проём Якова, приказал: — Проводи в Кресты этого господина. Он намерен создать партию, оппозиционную по отношению к СПР.
— Короче — контра вылитая! — матрос хлопнул себя по кобуре. — Вставай и шагай, контра усатая, пока товарищ председатель добрый!
Отдать будущий КГБ наркому внутренних дел? Сталин совершил такую ошибку и исправлял её, только вырезая слишком зарвавшихся орлов НКВД, с ними пошли в расход и нормальные, кто мог бы работать в годы войны и после. Нет, ВЧК-ОГПУ-КГБ должны быть совершенно самостоятельной структурой… Седов поручил срочно разыскать и доставить в Питер Якобса Петерса. Только что из-за развала армии пала его Рига, как минимум, должен быть озлоблен на саботажников.
После того, как увели Дзержинского, ещё не в наручниках, накатила моральная усталость. Хуже всего, что социалисты воспринимают революционные события как огромную бесконечную дискуссию — как жить дальше, как переустроить Россию. Споры до хрипоты, митинги, демонстрации, длинные перепалки в газетах, вплоть до вооружённых столкновений — революционная норма. Драть глотку проще и заметнее для окружающих, чем работать на благо страны и народа. Именно это задрало больше всего. Седов мечтал о партии одного вождя, такой как ВКП(б), но с толковыми, энергичными и умными исполнителями его воли. Сейчас слишком много взял на себя, и не скоро сложить эти обязанности, лишь он сам знает, что социалистическая революция ни в коем случае не должна привести к построению в России-СССР «развитого социализма» с километровыми очередями за колбасой и дефицитом самых необходимых, простых вещей, которых на Западе завались. Да и в самой Российской Федерации — тоже, как только она избавилась от КПСС и построила рыночную экономику. Значит, нужен НЭП, после него всеобщий переход к рынку, а не сталинское «головокружение от успехов» с коллективизацией и голодомором. Но НЭП был возможен и принят партийной верхушкой (не всеми) только после жесточайшего экономического кризиса в результате Гражданской войны, которую всё же лучше избежать… Выходит, придётся поменять верхушку, на каком-то этапе черпая людей из умеренных социалистов, то есть РСДРП(о) или просто РСДРП, единственную партию социал-демократов после ухода со сцены большевиков.
Что дальше? Новая экстренная конференция СПР — впервые после захвата власти. Объединительный съезд с РСДРП, причём меньшевики покорно вливаются в СПР и принимают условия Седова, если нет — пусть катятся лесом. Чрезвычайный Съезд Советов — легитимизация новой власти, перевыборы ВЦИК, утверждение состава СНК, пока, увы, лишь своего рода нового Временного правительства.
Свои соображения, разумеется, в припудренном и годном для обнародования виде, начальник России принялся диктовать Евдокии, тут же редактировавшей их. Впрочем, перед запуском в дело наброски ещё перепроверялись, отчего секретариат Смольного увеличивался численно.
Закончили после десяти вечера.
— А не сходить ли нам с тобой в баньку? — спросил Седов, потягиваясь.
— Утехи в постели наскучили? Желаешь разнообразия?
Верная подруга, тоже изрядно уставшая, смотрела, тем не менее, призывно. Примерно так: разок можно и нужно.
— Сразу и уговорила. Но и чистоту тела надобно поддерживать.
К слову, в XIX веке русскую знать догнало европейское антисанитарное скотство, отчасти приползшее в Россию ещё веком ранее, с петровских реформ. В том же Смольном куда лучше было налажено мытьё прислуги, нежели месяцами ранее «блаародных» девиц, простонародные дамы хаживали в общественные бани. Правда, в 1917 году именно те места превратились в главный источник заразы, поскольку в бани непременно заглядывали дезертиры фронта, главные переносчики вшей и инфекций. Другим кошмарным местом стали дома терпимости, когда «жриц любви» перестали осматривать медики на предмет признаков сифилиса. В общем, Петроград 1917 года был ещё той клоакой, спасибо, хоть канализация работала, а так — что Париж. Поэтому Седов с самого начала вселения в Смольный распорядился перестроить задние помещения, предусмотрев парилки и помывочные — как для рядовых тружеников революции, так и для VIP-персон.
С VIP-персонами, хотя бы отчасти интеллигентными, случилась та же засада, что и со знатью: мыться не любили. Кстати, всяких духов да ароматических вод накануне революции выпускалось раз в семь больше, чем обычного человеческого мыла, считавшегося предназначенным для «подлых» сословий, а те отскребались и хлестали себя вениками без каких-либо моющих средств. Князья, княжны, а также лица императорской крови предпочитали залить смрад немытых подмышек и ног дорогими парфюмами-одеколонами типа «Царскій Верескъ» от эксклюзивных поставщиков ко двору Его Императорского Величества, нежели поддерживать гигиену. Рыба гниёт с головы, и отвратительные привычки из императорского двора расползлись по привилегированным слоям населения, в том числе чиновным, откуда происходили Ульянов и прочие полу- или четвертьобразованные революционеры.
Седов высмеивал соратников, вместо мытья льющих на себя «о-де-колонъ», Ева сопровождала любовника в баню в добровольно-принудительном порядке, догадываясь, что в случае её отказа это место запросто займёт другая пламенная революционерка. Парились вместе, женщина стоически выдерживала, когда народный вождь плескал на камни кружку горячей воды и становился едва видным в клубах пара при тусклом свете единственной лампочки. Научилась работать веником. Седов, полагавший себя совершенно беззащитным, лёжа голым на досках, предпочёл эксплуатировать женщину, по природе менее агрессивную и кровожадную, нежели самцы. Вообще, он — не Чайковский, видеть обнажённое стройное женское тело около себя ему было гораздо приятнее, чем волосатого мужика.
В парилке с женщиной уютно, но не слишком эротично. Да и давать выход естественным инстинктам при высокой температуре и влажности — несколько рискованно, всё же не юнец, поэтому они выходили, обливались прохладной водой, заворачивались в простыни и, сидя рядком на лавке, пили квас. Только после этого одна рука Седова охватывала женскую талию, а вторая ныряла под простыню, нащупывая укромное заветное место.
— Иди ко мне…
— Так, чай, уже пришла!
Ева куснула его за мочку уха и раскрыла объятия.
Отдавшись порыву страсти и благополучно пережив его, Седов блаженно растянулся на лавке. Помимо воли в голову снова лезли мысли о деле.
Первые дни революции складывались удачно и практически комфортно. Но можно не питать иллюзий: переход власти из слабеньких лапок Керенского в железную хватку попаданца из будущего произошёл слишком стремительно, неожиданно и для сопутствующих, и для противников. Сопротивление обязательно будет нарастать, в том числе от социалистов, главного кадрового резерва СПР и ВРК. Угрюмый и упирающийся Дзержинский — лишь первая непокорная ласточка. Причём — бородатая, чего в натуральной природе не встретишь. Уведённый из кабинета Седова, он умудрился надурить конвой и сбежать. Наверняка жди от него неприятностей.