Подонки! Однозначно

Глава 18

Решение «не действовать на опережение» относилось к возможному эсеровскому мятежу, но не к подготовке монархического выступления. По идее сторонники Николая II должны начать с переподчинения себе командования наиболее неустойчивых частей, расквартированных на Урале и за Уралом. Где-то в Китае примерно в это время должен был болтаться Колчак, по уровню претензий на должность заведующего Россией адмирал не уступал Корнилову, даже превосходил. Седов, чтоб не оставлять ему человеческий резерв, поступил просто — согласовал с Брусиловым план весенне-летнего наступления от Карса на Эрзурум, чем намеревался одним выстрелом перебить целую стаю зайцев. Отчитался перед западными союзниками: Россия не отсиживается в окопах, готова бить ненавистного общего врага, хотя бы того, кто по зубам, то есть осман. Потенциально неблагонадёжные полки получали новое командование, в том числе заместителей командиров и некоторых офицеров из числа отличившихся в боях за Украину и Ригу. Геополитически тоже всё правильно: если Армения — часть России, будьте любезны освободить от нероссийских народов Армянское нагорье. Заодно концентрация русских войск на Кавказе сделает безнадёжной любую попытку что-то вякнуть про независимость. Наконец, обещание Седова не атаковать распространялось на германцев и отчасти австрийцев, на всяких турок — нет, об «унтерменшах» шведский посредник даже не вспоминал. То есть руки развязаны.

Ситуация благоприятствовала: южный фланг фронта против Германии и Австро-Венгрии удерживал пока чехословацкий легион, в белорусских землях и севернее численность германских войск снизилась, с востока ничто не угрожало. Военное ведомство выполнило обещание Седова — более 20 тысяч солдат и матросов, большей частью малопригодных к дальнейшей службе, были демобилизованы, желающие получили право выбрать земельные участки либо получить акции конфискованных полгода назад в казённую собственность промышленных предприятий, ранее принадлежавших спонсорам Корнилова. Предпочитавшие воевать ехали к Чёрному морю.

Седов исходил из опыта многочисленных коллег по управлению государством: маленькая победоносная война вроде «Бури в пустыне» запросто поднимает имидж руководства державы. Если не считать, что слишком часто маленькая война перерастала в большую тотальную, заканчивалась совершенно не так, как планировалось, и провалы на фронте означают начало конца для правящего режима.

Ставка к тому времени перебралась в Москву, белорусское направление более не считалось приоритетным. Брусилов, в отличие от товарища председателя, не полагал задуманную турецкую операцию лёгкой прогулкой. На османском фронте полтора года не велось активных действий, у султанят вполне хватало времени соорудить устойчивую линию обороны, пусть не в такой мере фундаментальную, как германская с севера на юг Белоруссии, но всё же вряд ли преодолимую с полпинка. Тем не менее, ощутимый перевес в штыках, саблях и пушках, а также линкоры Черноморского флота давали повод для оптимизма. Вдобавок долгое затишье на Армянском нагорье и популизм социалистов о неучастии во всеобщей бойне здорово расслабили врага, к юго-западу от Карса нежились на весеннем солнышке самые второсортные дивизии.

21 марта всем высшим военным государств Антанты стала известна причина низкой плотности войск противника у российских границ — кайзеровская армия начала стратегическое наступление. Операция «Михаэль» задумывалась с намерением прорвать фронт и двинуть к Парижу. Фактически весеннее наступление было завершающей попыткой кайзера переломить ситуацию в свою пользу, в горнило войны были брошены последние резервы… И только один Седов наверняка знал, насколько тщетны эти усилия.

Его осаждали послы Великобритании, Франции и США — сделай что-нибудь хотя бы для отвлечения жалких двух-трёх дивизий на Восток. Он отвечал: с радостью бы, но способных к наступлению войск на западе у него нет, всё живое собирается в районе Карса — наступать вплоть до Анкары и выбить осман из войны. Французы и англичане вежливо попросили оставить тех на время в покое и переключиться на Европу, американец выразился яснее: пошли в пень этих fucking Ottomans, на что Седов предложил кинуть в наступление чехословацкий легион, зная, что без поддержки русских Масарик не поспешит класть своих зазря в Карпатах. Французы скрепя сердце решились перевести их в Западную Европу — через Архангельск, то есть не ранее летней компании, к прыжку на Словакию остались готовыми всего две бригады, что здорово оголило фронт, но тут уж ничего не поделать. Единственное, что выбил Совнарком из союзников, так это ассигнования на некоторое обновление железных дорог, изрядно потрёпанных и дурно поддерживавшихся на землях бывшей УНР. Французы, исчерпавшие свой мобилизационный резерв и уже снимавшие полки с колоний, были вынуждены согласиться.

Седов их понимал. Порой союзник более ненавистен, чем враг, потому что врага нужно побеждать и уничтожать всеми доступными способами, а с союзником приходится считаться, находить общий язык, уговаривать. Порой все эти союзники, «братские народы» и отдельные личности принесли России больше вреда и хлопот, чем выгоды. Сербы фактически втянули державу в войну против Австро-Венгрии, автоматически и Германии в самых невыгодных для русских условиях. Спасибо, мать вашу, союзнички!

Здесь же события конца Мировой войны, даст бог, развивались иначе, чем в памятной Седову истории. 26 марта Черноморский флот, проутюжив огнём побережье, высадил десант за линией обороны осман, одновременно в наступление перешли пехотные и кавалерийские дивизии, фронт был прорван в первые же часы операции.

Всем радоваться? Как бы ни так. К концу дня в Кремль подоспела депеша из ВЧК Петрограда: эсеры спровоцировали антивоенные митинги, обвиняя правительство Седова в нарушении обещания «Нет — войне!» В столице пока сохранялось спокойствие.

Несколько утомлённый упрёками сожительницы в планируемых смертоубийствах, председатель отправил несколько приказов через генштаб, минуя собственный секретариат: о максимально жёстком подавлении беспорядков, применяя оружие на поражение, ответственный — командующий Петроградским округом, о готовности кронштадтских к оказанию помощи войскам, рабочей гвардии и милиции в городе, ответственный — комиссар флота и член ЦК товарищ Дыбенко. На случай захвата повстанцами почты, телефонных станций и телеграфа штаб округа, штаб Балтфлота и штаб милиции проверили радиосвязь с Москвой.

И всё же пиления со стороны Евы Седов не избежал. Вечером того же дня 26 марта, когда остались вдвоём в его кремлёвском кабинете, она буквально вцепилась в него:

— Леонид! Я не одобряю, но понимаю будущие жертвы среди эсеров. Но ты посылаешь туда Урицкого, Рыкова, Лациса, Каменева, Бухарина, Пятакова… Наших людей! Даже Антошу своего. Ими зачем рисковать?

— Чем больше толковых и доверенных членов СПР расставим в ключевых точках, тем быстрее и с меньшими издержками задавим мятеж.

— Издержки? Ты рассуждаешь как коммерсант. Впрочем, я привыкла. Ты привык мерить людей числами: погибнет 100 человек, а не 1000, стало быть, издержки снижены, успех. Но каждый из умерших в той сотне — личность, индивидуум. Целый мир! Неповторимый. Как можно столь хладнокровно кидать их на убой?

— А ты предлагаешь умерщвлять личностей-индивидуумов сразу тыщами? Ну и кто их нас двоих больший душегуб?

Он скривил губы, от частоты этого выражения принявшие характерный излом, такие его видели соратники до смерти в 2022 году. Вообще, сходство с Троцким медленно, но верно растворялось. Чуть оттопыренные его уши ближе прижались к черепу. Малость уменьшился длинный еврейский нос, или показалось? Короткие волосы вконец поседели от месяцев треволнений. Ещё бы рост прибавить, точно бы напоминал себя настоящего.

От последних его слов сморщилась также Евдокия, и не только губами — всем лицом, приготовившимся пустить слезу. Дочка благородных и бывшая гимназистка, она даже в эсеровские годы была далека от насилия, воспринимала его несколько отстранённо. В ЦК ПСР и Совнаркоме попала в эпицентр событий и приятия решений, здесь определялось, сохранится ли глубокое затишье на османском фронте или начнётся светопреставление, когда 12-дюймовые снаряды двух линкоров начнут рвать в клочки человеческие организмы, каждый снаряд примерно полтонны весом… Сюда, в Кремль, приходили и доклады: да, началось, стреляли. То есть худшие её опасения оправдались.

Увидев влагу в женских глазах, Седов небрежно успокоил:

— Не чувствуй себя соучастницей. От тебя ничего не зависит. Ты — только свидетель громадного поворота истории, ужасного и кровавого, но не мы с тобой запустили этот процесс. Я лишь пытаюсь, чтоб история меньше нарубила фарша из человеческого мяса.

Она вздрогнула. Фарш… Человеческое мясо… Так он относится к жертвам войны, жертвам революции?

Седов не мог себе позволить размякнуть в столь ответственный момент. Он построил государство куда лучшее, чем удалось большевикам, теперь обязан был его сохранить. Не до сантиментов.

27 марта в Гатчине снизился аэроплан «Илья Муромец», излюбленный вид особо срочного транспорта товарища председателя. Он высадил его самых доверенных лиц, каждый получил приказ лично проконтролировать состояние дел в самых болевых точках. Посланцев Москвы встретили автомобили Петросовета в сопровождении броневика — настолько накалилась обстановка. Через два часа Урицкий отбил телеграмму:

«БУНТ ВОЗГЛАВИЛ ДЗЕРЖИНСКИЙ ЗПТ ВЫСТУПЛЕНИЕ ОЖИДАЕТСЯ ЗАВТРА».

Он ошибся на несколько часов. Эсеры выступили ночью, изменив обычной излюбленной тактике — неожиданно стрелять или кидать бомбы в известных чиновников. Видимо, сочли перевес достаточным и напали примерно так же, как советовал Ленин в «Апрельских тезисах» — масштабно, большими отрядами, с захватом ключевых объектов города. Рыкова, Каменева, Бухарина, три десятка депутатов Петросовета, некоторых чиновников из перебежчиков из ПСР в партию Седова, включая Штейнберга, схватили тёпленькими, сонными — прямо в здании Смольного, где те остановились на ночь, смяв или частично истребив милицейскую охрану. К 8 утра в Совнарком поступил их ультиматум: отпустить из тюрем всех политзаключённых, включая Керенского и Корнилова.

Седов не колебался ни секунды. Пока работала телеграфическая связь со Смольным, захваченным сторонниками Спиридоновой и Дзержинского, ответил: «СЧИТАЙТЕ КЕРЕНСКОГО И ДРУГИХ ЗАЛОЖНИКАМИ ТЧК ОТПУСТИТЕ ЧЛЕНОВ СПР ИЛИ ЗАЛОЖНИКОВ РАССТРЕЛЯЕМ».

Считая, что мозговой штурм может дать некоторые результаты, собрал у себя всех доверенных членов ЦК и Совнаркома. Когда Луначарский услышал реакцию председателя на арест их товарищей, взмолился:

— Быть может, выручим их как-нибудь?

— Никак. Запущен ответный план. Сейчас три полка гарнизона, полк милиции и отряды Балтфлота оцепляют объекты, занятые этими скотами. Если у блокированных в Смольном хватит мозгов, попробуют пойти на переговоры, если нет… помянём очередных павших героев революции.

У Луначарского, самого мягкого в окружении председателя, затряслось лицо, очки свалились с носа. Естественно, каждый примерил ситуацию на себя и сделал вывод: попадись он в такую же ловушку, Седов не станет идти на сговор с похитителями, чтоб спасти товарищей по борьбе.

— Леонид Дмитриевич, вы уверены? — один Бонч-Бруевич осмелился переспросить.

— Вздумал меня учить? С террористами разговор короткий: никаких разговоров. Как только поверят, что нас можно что угодно заставить делать, взяв кого-то в заложники, всё, без роты охраны из Кремля не выходи. Молимся, что уродам жизнь дорога, и они струхнут, выдадут наших.

Зная биографию Спиридоновой и «Железного Феликса», сам на это не рассчитывал. И не промахнулся.

Не получив устраивающего их ответа, эсеры кинулись одновременно на штурм Петропавловки и Крестов. Начальники тюрем тут же им выдали запрошенных арестантов, но с штыковыми дырками. Корнилов, Керенский, поддержавшие их фабриканты-заводчики, схваченные вместе с первым министром остальные члены Временного правительства, а также «забытые» большевики вроде Джугашвили и все остальные из эсеровского списка политзеков, все пошли в расход. Тюремщики чётко выполнили главную команду — ни при каких условиях не отпускать врагов трудового народа. Заодно предотвратили штурм, ставший для эсеров бессмысленным, как бы те ни орали и ни возмущались. Пока шёл обмен угроз на безжизненные тела, ещё тёплые, на Выборгскую сторону к Крестам подкатили, наконец, грузовики с милиционерами, на Заячий остров первыми домчали матросы. Заговорили пулемёты, винтовки… И всё затихло.

Во время штурма Смольного, добром эсеры не сдались, они погибли все до единого, включая Спиридонову и Дзержинского. Отстреливаясь, перебили заложников — социалистов из СПР и обычных служащих Петросовета. Умирая, эсеры стремились прихватить в преисподнюю максимальное число душ, некоторые боевики пустили пулю себе в лоб до того, как атакующие ворвались внутрь.

Увидев, что негодяи натворили внутри, товарищ Лацис, командовавший боем, самолично распорядился и разослал приказ по всем подразделениям, зачищающим захваченные эсерами объекты: пленных не брать, даже не оказавших сопротивление — расстрелять на месте. Матросы и сами действовали аналогично, без лишних инструкций, только солдаты гарнизона собирали сдавшихся в кучу и сдавали милиции… Где сдавшихся ожидал тот же исход.

Специальный Декрет объявил партию социалистов-революционеров распущенной и вне закона, любая, даже самая невинная деятельность от имени ПСР отныне будет считаться контрреволюционной и террористической с самыми суровыми мерами к провинившимся. В Москве, Киеве, Минске, Вильно, Риге, Ревеле, Тифлисе и других крупных городах ВЧК начала массовые облавы. Седов не просто вырезал эсеров — выжигал на корню.

29 марта газета «Социалист России» и практически все местные перепечатали этот декрет, а также воззвание к миру и спокойствию. Массовая зачистка эсеровских активистов, в одном Петрограде их погибло более 10 тысяч, замалчивалась; педалировалось, что выродки Спиридоновой и Дзержинского уничтожили лично и погубили сотни людей. Уж фотографии жертв эсеровского произвола печатались крупно.

30 марта бывшие пассажиры «Ильи Муромца» прилетели в Москву на Ходынское поле, увы, многие в не самом бодром состоянии. На следующий день павших хоронили, и сподвижники Седова терялись в догадках — отчего он столь мрачен. Гибель этих людей отчасти предвидел, едва ли не сознательно принёс в жертву. В конце концов, его команда победила. Если где-то по России ещё бегают бывшие эсеры, они разобщены, малочисленны, угрозы не представляют. С османского фронта новости прилетали прямо-таки триумфальные, враг бежит, русские от Карса уже продвинулись на полторы сотни вёрст, дорога на Ангору (Анкару) практически открыта, наши наступают методично, не отрываясь от обозов, османские крейсера, пытавшиеся обстрелять два русских линкора, или ретировались, или опустились на дно…

А чувство победы не приходило. На митинге, устроенном на Красной площади, откуда давно исчезли непотребные лавчонки, Седов говорил кратко, напирая: борьба продолжается.

Почему? Все инстинкты вопили: ещё ничто не закончилось. Как ни зажимал рот мелким скандальным газетчикам, всё равно суки пронюхали про масштаб бойни. Да и десяток тысяч эсеровских трупов за просто так не уничтожишь, это не зима, когда просто затолкай их в прорубь, Нева сама унесёт в Финский залив, опробовано царскими палачами на декабристах. В общем, два не самых популярных, хоть и вынужденных хода, турецкое наступление и истребление эсеров, породили волну недовольства.

В отличие от Николая II, искренне убеждённого, что русский народ органически обожает самодержца и его власть, отчего царёк был крайне изумлён принуждению к отречению, Седов никаких иллюзий не питал. Он считал, что лучшая власть — единоличная, но почти единогласно поддержанная народными массами, которым дана иллюзия выбора. Пусть выбирают одного и того же авторитарного лидера, и всем хорошо: лидер старается и правит как умеет, народ выживает как получается, не озадачиваясь переменами, оранжевыми революциями и прочим непотребством. Если главный совершил ошибку и разозлил народ, не остаётся другого пути, как задавить протест силой и ввести диктатуру, тем более любой другой глава державы на его месте окажется куда хуже, а всегда есть заметная часть населения, жившая вполне сносно при монархии, она и поддержит переворот. Но чтоб вернуться от диктатуры и подавления протестов к прежнему, когда тебя и в самом деле привечает абсолютное большинство, крайне сложно и весьма долго, жизни не хватит.

И именно сейчас происходили события, от которых зависит всё дальнейшее, а на многое он был не в состоянии повлиять. В том числе просачивание за Урал недовольных — неблагонадёжных и отстранённых от службы бывших офицеров армии и флота, украинских казаков, не признавших уничтожение Центральной Рады, бывших эсеров, меньшевиков, кадетов, анархистов, недоучившихся юнкеров, ординарных дезертиров, уголовников и прочей самой разномастной шушеры, объединённой ненавистью к новой власти, и эта ненависть на время стала сильнее различий между ними. Они собирались в Красноярске.

Почему именно Красноярску суждено быть точкой концентрации антиправительственных сил? Потому что именно там Николай II впервые появился прилюдно после низложения и вручил бразды главнокомандования Белой армией, только начавшей формирование, адмиралу Колчаку, старшие офицеры немногочисленного гарнизона, помнившие присягу на верность царю и Отечеству, стали под монархические знамёна. Губернский Совет в полном составе был арестован, милиция распущена, через несколько дней огромный край фактически выпал из-под влияния Кремля.

Главной карательной силой колчаковцев, наводившей ужас на Восточную Сибирь, как доносили газеты, стал ударный женский батальон смерти под командованием Марии Бочкарёвой, и доселе не склонной к нежностям, но совершенно озверевшей после того, как во время мартовских событий в Петрограде погиб кто-то из её близких. Пока не начались бои, он взял на себя исполнение функций жандармерии.

Пусть в несколько ином виде, без восстания чехословацкого легиона, Гражданская война началась. Так было уготовано Руси, и ничего не изменишь.