Подонки! Однозначно

Глава 4

17 мая Седов проснулся до рассвета, снедаемый состоянием «после вчерашнего». Как было не остограмиться с балтийцами после столь успешного экса, потом ещё сотка, и ещё… В прошлой жизни организм выдерживал многое, до сорока вообще был могуч, в отличие от дохляка Троцкого, моментом терявшего ориентацию в пространстве и во времени.

Моряков трудно винить, пребывают в состоянии неопределённости и стресса, и так месяцами — хоть вешайся. Курить и пить каждый день всем — это единственное спасение, чтобы меньше было самоубийств.

Нащупал ключ, открыл полутонный сейф, приготовленный в квартире загодя. Чемоданы с ассигнациями и мешочек с червонцами были на месте. Запер сейф. Всё равно, пара матросов останется сторожить у входа в квартиру, потом придётся перевезти партийную кассу в более спокойное место, не в банк, конечно, банки в период революционных беспорядков не надёжнее вчерашнего ревельского.

К головной боли примешалась зубная. Ещё с вечера зуб начал дёргать, сегодня к нему не прикоснуться.

Вообще говоря, зубы от Троцкого достались плохие — кривые и гнилые, жёлтые от табака. Распаковав впервые в «Киевских номерах» несессер, Седов обнаружил среди скудного набора гигиены заношенную зубную щётку отвратительного вида с длинной деревянной ручкой, немедленно её выбросил. Чистить рот чужой зубной щёткой было противно, брезгливо и выше его сил. Он не мог отождествлять себя с Троцким. Надевал его кальсоны, даже свежие-чистые, едва сдерживая отвращение, сейчас, зарядившись деньгами, в первую очередь намеревался полностью обновить бельё и прочее сугубо личное…

Но мир застила зубная боль. Революция, объяснения с большевиками, отчего их общие подопечные подняли бунт на корабле, и прочие материи вдруг откатились на десятый план.

Даже не думая завтракать, наскоро собрался и потащился на улицу, как обычно в сопровождении матросов, водитель при виде начальства выскочил из-за баранки и принялся яростно крутить «кривой стартер», запуская двигатель. Седов сделал ему знак обождать, сам подозвал мальчишку — разносчика газет, и выкупил свежий номер «Петроградских ведомостей», проигнорировал передовицу, аршинными буквами сообщавшую о продолжающемся самовольстве балтфлотцев, и немедленно нырнул в объявления. Обнаружил, что «дантистъ Михаилъ Львовичъ Голдбѣргъ» принимает буквально через два квартала, там же на Василевском, и сунул газету шофёру-матросу, ткнув пальцем в адрес, членораздельно говорить не мог. Да и щека начала раздуваться.

Повезло. Практикующий на втором этаже доходного дома господин Голдберг только что отпустил предыдущего страдальца. Ровно так же, как и нынешнее имя-отчество самого Седова ничего не говорило об истинном происхождении человека, Михаил Львович вряд ли был русским. С упразднением черты оседлости много таких «русских» приехало в столицу из белорусских и прибалтийских губерний.

— Ой вей, как вам щеку разнесло! Присаживайтесь в кресло, сударь. Удаление зуба — 5 рублей.

— Сразу — удаление? — едва прошамкал Седов. — А если лечить…

Уже и раньше от пары зубов остались пеньки, в неполных четыре десятка лет. Если так и дальше дело пойдёт, об ораторстве забыть — публика не любит шепелявых, а некошерную свиную отбивную заменит манная кашка.

— Лечат врачи-стоматологи, милейший! — зубодёр был немолод, невысок и плечист. — Коль случай такой же запущенный, всенепременно посоветуют зуб удалить. Только возьмут, лихоимцы, впятеро больше.

Проклятье! Тот же русский язык в мелких нюансах отличался от привычного в начале третьего тысячелетия. В Москве 2020-х годов никто бы не подумал, что дантист — это не зубной врач. Все стоматологи лечили зубы или изображали лечение, драли за свои услуги безбожно, подонки.

Не имея сил терпеть далее, Седов кивнул.

Голдберг устроил его в кресле, почти ничем не напоминавшее нормальное стоматологическое.

— Обезболим? Имеются листья коки — 2 рубля. Таки рекомендовал бы. Как еврей еврею. Гои пусть экономят и кричат.

В другое время заострил бы внимание, по каким признакам Голдберг вычислил соотечественника, но сейчас больше беспокоили боль и ожидание — как тело Троцкого отреагирует на кокаин.

— Не ражжую… Не разжую, — произнёс с трудом.

— Есть и порошком. 3 рубля. Простите, милейший, но без денег вас и на кладбище не повезут.

Кока оказала на непривычный к наркотику организм самое благотворное действие. Боль, 11 баллов по 10-балльной шкале, утихла до вполне терпимой, настроение поднялось, откуда-то взялся прилив новых сил, возникла идея: а не экспроприировать ли наличность ещё в каком-нибудь завалящем банке? Из памяти вынырнула на поверхность сознания и хрипло зазвучала давно забытая песня Володи Высоцкого о сложных перспективах евреев-стоматологов, намылившихся в Израиль:

Нет зубным врачам пути —

Слишком много просятся.

Где на всех зубов найти?

Значит — безработица!

Может, ну его в пень, в другой раз удалит коренной, подумал Седов, но Моисей Львович, никакой он не Михаил, уже вцепился клещами в зуб — крепко, как в обещанную пятирублёвку. В челюсти, да и во всей голове что-то страшно затрещало, утихшая боль вдруг набросилась как из засады…

— Вы так и будете ходить с дырой или подумаем про зуб Ватерлоо? У меня шурин чрезвычайно замечательно ставит зубы.

Взорвавшийся, залитый кровью и болью мир постепенно возвращался в относительно нормальное состояние. Седов, наконец, вздохнул свободно, а не судорожно заглотнул воздух.

— Что такое «зуб Ватерлоо»?

— Таки вы не знаете? Французские крестьяне после Ватерлоо дёргали зубы из мёртвых солдат. С них и повелось. Мой шурин подберёт вам очень хорошие!

Седов зубной щёткой не мог пользоваться после Троцкого. А вставить в рот зубы трупа⁈ Ни за что.

— Благодарствую, но — нет.

Говорить стало намного легче. Только кровь хлестала в рот. Прижал к щеке носовой платок, тотчас пропитавшийся ей, но не расстроился, эйфория от коки продолжала кружить-вдохновлять.

Пользуясь чуть обдолбанным состоянием Седова, Моисей втюхал ему зубную щётку из свиной щетины за 5.50, без ручки — одеваемую на палец, коробку зубного порошка собственного приготовления «из молотого жемчуга», на самом деле напоминающего скорее какую-то извёстку. И, что совсем не по профилю, целую упаковку французских презервативов, с напутствием: «любовь требует осторожного к себе отношения».

В итоге Седов оставил у зубодёра 34 рубля 40 копеек, притом, что в прошлом веке на такие деньги какой-нибудь коллежский регистратор мог месяц содержать семью, дворник, убиравший двор и часть улицы у съёмной квартиры, жаловался, что имеет всего 50 рублей в месяц, и постоянно побирался. Но сейчас, после ревельской операции, такие расходы вполне позволительны.

Продолжая ощущать моральный подъём, скомандовал свите, ожидавшей у подъезда: в Таврический.

Пока боролся с зубным недугом, большевики расползлись по митингам, редакциям газет и прочим делам мировой революции. У дверей залы, выделенной ленинской фракции, Седов остановился, заслышав спор внутри. Голоса доносились через неплотно прикрытую дверь.

— Почему вы его считаете негодяем, Владимир Ильич? — увещевающее журчал солидный басок Каменева. — Троцкий-Седов — крайне полезный для нашего дела человек.

— Именно так, батенька! Агхиважно использовать на благо геволюции любых, даже самых отвгатительных субъектов. Позже все они узнают свою судьбу. Знайте же, 5 мая Тгоцкий занял у меня 100 гублей и не отдаёт, мегзавец!

— Прямо сейчас и отдам. Здравствуйте, Владимир Ильич. Лев Борисович, тоже здравствуйте.

Ульянов ничуть не смутился от того, что назвал Седова «мегзавцем» практически в его присутствии, что-то буркнул о некрасивости подслушивания и сгрёб десятирублёвые ассигнации.

— Леонид! Что у тебя с лицом? Выглядишь, будто получил прикладом в челюсть, — обратил внимание Каменев, Ленин вряд ли бы заинтересовался, даже если бы посетитель заявился с собственной головой в руках.

— Такое время, Лёва. Не знаешь заранее, откуда и чем прилетит, — напустил туману Седов, не желая признаваться, что кровит всего лишь след рукоприкладства дантиста.

— Я думал, ты вчера и сегодня в Кронштадте, обсуждаешь с матросами… Дыбенко совсем отбился от рук.

— Негодяй! Анагхист чёгтов! — завёлся Ульянов при упоминании о нём.

— Не угадал. Занимался иными делами. Партийными.

— И ты при деньгах… Ходит слух, что сутки назад банда матросов с штатским во главе забрала обманным путём из ревельского отделения госбанка полтора миллиона целковых. Не тот ли штатский стоит передо мной?

— Что за инсинуации! В Североамериканских Соединённых Штатах в таких случаях говорят: мы не можем дать ни положительного, ни отрицательного ответа. Иначе говоря, даже обсуждать не буду.

— Он не отрицает, — обернулся Каменев к Ульянову. — Стало быть…

— Не желаете поделиться с большевиками, товагищ? Делаем общее дело.

От «мерзавца» и «отвратительного субъекта» до «дай денег на общее дело» прошло не более двух минут. Организуй кто чемпионат по переобуванию в прыжке, Ильич претендовал бы на лидерство.

— Премного благодарен за доброе отношение, но вынужден отказать, Владимир Ильич. Партийные дела на старте — чрезвычайно затратные. Кстати, приглашаю. Учредительный съезд намечен уже на июнь.

— Так спешите? — не поверил Ульянов.

— Однако опаздывает к выборам делегатов на Съезд Советов, — сообразил Каменев.

— Именно потому, что вынужден плестись в догоняющих, деньгами восполняю отставание. Сегодня же начну набирать редколлегию газеты «Социалист России». Но лучшие репортёрские и редакторские силы давно разобраны, с «Правдой» тягаться не могу. Положу главному редактору 500 рублей в месяц.

У Каменева, члена редколлегии «Правды», глаза округлились от удивления. Ходили упорные слухи, что «Правда» издаётся за кайзеровские деньги в обмен на разложение армии и призывы выхода из войны — то есть с капитуляцией перед Германией. При всём этом сотрудников «Правды» Ленин держал в чёрном теле. Статейки для газеты строчил ежедневно, она заменяла ему страничку в соцсетях. Глядя на реакцию зятя, Седов готов был поспорить — тот наверняка предложит свою кандидатуру «Социалисту России».

Ленин пригласил присутствовать на заседании фракции, созванном из-за ситуации с балтийскими матросами, на том расстались, а лидер несуществующей пока партии перебирал в голове пункты плана. Своё печатное издание значилось в приоритете, наличие собственной газеты требовалось не в меньшей степени, чем сайт в прошлой жизни. Здесь пресса занимала место, которое потом отвоюет интернет.

Тираж «Правды» перевалил за сотню тысяч, и если бы она продавалась за разумные деньги, её стоило выкупить целиком вместе с персоналом и типографией. Даже с «несгибаемым» большевиком Бриллиантом (Сокольниковым), её главным редактором, с ним сложно было бы проводить гибкую политику «и нашим, и вашим», но в целом очень эффективным руководителем.

У самого Седова осталась очень существенная проблема: он не умел писать по правилам старорежимной орфографии. Читал свободно, а вот начертать фразу, не вызывая рогота окружающих — никак. Он понимал, отчего в слове «Пѣтроградъ» в конце ставится твёрдый знак, но зачем заменять букву «е» непонятной закорюкой в начале слова — это выше разумения. И только один человек в этом самом Пѣтроградѣ достоин доверия, чтоб надиктовывать ему тексты, пользоваться его помощью при редактировании статеек для «Социалиста России», отшлифовать Устав и Программу партии… Плевать, что этот человек — эсер. Точнее — эсерка.

Воспользовавшись телефоническим аппаратом в Таврическом дворце, Седов попросил барышню связать его с Путиловским заводом, поднявшему трубку именем Петросовета велел позвать товарища Покровскую. Самым официальным тоном, какой возможен с женщиной, с которой не реже двух раз в неделю делишь ложе, предложил работу в секретариате СПР с окладом вдвое больше заводского. Услышал:

— Вынуждена отказаться, товарищ председатель.

От неожиданности удалённый зуб разболелся вновь.

— Потому что всецело буду от вас зависеть. Я — женщина свободная… — пауза. — Но помогу чем сумею.

Вот и пойми их…

Любовники назначили встречу на 18 мая. Остаток дня Седов намеревался посвятить отбору людей, но там же в канцелярии, откуда звонил на завод, подслушал ещё один крайне интересный разговор… После чего объявил тройке матросов сопровождения:

— До четырёх часов пополудни, товарищи, нам надобно быть в Ораниенбауме. Провизией запасёмся на дорогу. Бензина достаточно?

— Достаточно! — ответил моряк за рулём. — Но… Это… Товарищ Седов! Агитировать солдат-гвардейцев? Сложные мужички. Тупые. Струганные как полено. Верно, братва?

— Верно, — поддакнули двое остальных. — Якорь им в дупло!

— Берите выше! — фыркнул Седов. — Я хочу сагитировать офицеров.

— Может, сразу царя-батюшку? — хохотнул шофёр. — Выпустим из тюрьмы, императрицу с детками оставим в заложниках. Нехай боится за них, кричит на каждом углу «Долой самодержавие!» и «Вся власть Советам!»

— Нет никакого царя-императора в России! — вдруг разозлился Седов. — В чекистской тюрьме Временного правительства сидит ординарный гражданин Российской Республики Николай Романов. Ему держать ответ за Кровавое воскресенье и другие преступления перед народом, однозначно. Всё, кончай говорильню. За бензином — и в Ораниенбаум.

По пути обогнали и обдали пылью открытый серебристый лимузин, в котором катили кадеты. Седов разглядел холёную рожу Милюкова, водрузившего на голову серый котелок. Рядом на заднем сиденье маячил Нольде, худой как щепка и вечно недовольный. Как раз закончился съезд партии конституционных демократов. Как удалось выяснить из подслушанного в Таврическом разговора, кадеты ехали в офицерское собрание представителей резервных гвардейских батальонов, развёрнутых в гвардейские полки — апеллировать к единомышленникам в частях, пусть утративших наименование императорских, но с сильными монархическими настроениями в командной среде. Помимо всего прочего, кадеты намеревались просить армейской поддержки для подавления кронштадтского мятежа балтийских матросов, вышедших из-под контроля и Петросовета, и большевиков. О, они ещё не знали, что такое настоящий мятеж балтийцев!

Седов, презирающий пыль, грязь и прочую антисанитарию, заставлял всегда поднимать верх авто. Оттого вряд ли был узнан, больше привлекла внимание машина, скандально отобранная у Церетели. И вообще на трибуну Петросовета не лез, зачастую манкируя и пропуская заседания, вербовка сторонников на митингах представлялась ему стократ важнее. Кроме несколько претенциозного представления, когда было заявлено, что бывший председатель Совета готов вернуться к исполнению обязанностей, не выделялся. Скорее всего, встреться они на улице, Милюков и Нольде разминулись бы с ним, не здороваясь.

Сейчас Седов натурально намеревался сунуть голову в пасть голодному льву… Подумать только, левый социалист без приглашения вторгся в гнездо махрового монархизма! Но опыт общения с казаками, а некоторые из них вполне согласились с доводами, остальные, спасибо и на этом, не пытались порубить говоруна шашками, придавал осторожный оптимизм. Оружие — только во рту, ещё слегка кровившем после утренней экзекуции, можно рассчитывать лишь на острый язык, три матроса — ничто против нескольких батальонов инфантерии.

Остановились в двух десятках метров от будки караульного, чтоб явно морская принадлежность водителя не бросалась в глаза. Седов выбрался, одёрнул френч. Он слишком приталенный, изъятый у охранника в Ревеле «браунинг» за поясом слегка выпирает, но что делать. Решительно направился к входу, предъявил часовым мандат депутата Петросовета, не уточняя, от какой фракции, и был пропущен внутрь в обширное помещение, по советским меркам — скорее актовый зал, нежели ленкомната. К приезду кадетов сел среди военных, выделяясь отсутствием формы, но не особо. В зале набралось человек шестьдесят, кроме офицеров присутствовали немолодые фельдфебели, тоже, надо понимать, приверженцы консервативных взглядов.

Слушая Милюкова, Седов ощутил, как из глубин поднимается злой весёлый азарт. Действие коки давно закончилось, к счастью — без заметных последствий, и десна не беспокоила, но всё равно чувствовался вкус крови, охотничий и скорее воображаемый, как у стрелка с ружьём при виде дичи.

Лидер кадетов говорил плохо. Нет, конечно, грамотно и культурно, человек неглупый и образованный, но не уловил волну. Рассказал, что на съезде партии постановлено вести страну к демократической республике, не пытаясь восстановить монархию Романовых, извольте всемерно поддержать Временное правительство и не дать разрушить хрупкий порядок анархической матросской гнили. Всё правильно, но не вдохновляюще. Эмоций мало. Ну, держись, дражайший Павел Николаевич!

Он едва закончил, не удостоившись аплодисментов, как Седов вскочил и бегом кинулся к президиуму собрания, где находились оба кадета и командиры полков.

— Предатель России! Подонок! Однозначно! Почём продал Россию кайзеру?

По залу прошелестело оживление. Милюков уронил стёклышки. Пожилой полковник спросил:

— С кем имею честь?

— Депутат Петросовета Седов Леонид Дмитриевич, беспартийный, и сейчас выведу этих двух обманщиков на чистую воду. Те, кто клялись в верности царю, сами же подстроили его свержение, а теперь обещают вам демократическую республику? Демократию в стране, где больше половины территории — тундра и пустыни, а люди едва способны свою фамилию начертать! Только и знаете, что безграмотных обманывать. Чем образованнее народ, тем быстрее будут революции. А вас развесят на фонарных столбах. Подлецы! Авантюристы!

— Это чёрт знает что такое… — попробовал возразить Нольде, но офицеры с интересом вслушивались в речи скандалиста, лишить его слова вряд ли бы кто позволил. И Седов почувствовал себя, словно в кабине реактивного самолёта, отрывающегося от полосы, убравшего шасси и решительно взмывающего в бездонное небо. Падать, конечно, высоко. Но он здесь ради полёта, а не падения.

— Февральский государственный переворот, который эти господа стыдливо величают революцией, был величайшим предательством России, причём императора стоит винить в наименьшей степени — его припёрли к стене и не оставили выбора. Его могу лишь упрекнуть лишь в излишней доверчивости, отправившись в ставку и выправив, наконец, стратегическое положение на германском фронте, он надеялся на конституционных демократов и прочих мнимых друзей, уж они справятся с более простым делом — обеспечат порядок в тылу. А они ударили в спину! Создали положение, при котором государь был вынужден подписать отречение. Теперь они у власти! Через то же Временное правительство. Поздравляю, господа! На российской крови вы сделали карьеру. И пытаетесь продолжить своё чёрное дело.

— Неслыханно… — прорезался Милюков, но на него шикнул тот самый полковник, что просил представиться Седова. Кадет, начинавший приподниматься со стула, грузно хлопнулся обратно, дослушивал Седова молча и злобно.

Оратору не нужен был ни стол, ни стул, ни трибуна, ни микрофон. В относительно небольшом помещении он метался вдоль первого ряда и строчил как из пулемёта.

— Предательство началось раньше, до четырнадцатого года, когда изменники научились использовать влияние прессы, полной шарлатанов, подготавливать так называемое общественное мнение. Государь, близкий родственник кайзера, и не думал о начале войны, она точно не отвечает интересам России. Но каждая бульварная газетёнка вопила: не оставим в беде сербских братьев! На самом деле виноватых и элементарно не желавших договориться с Австро-Венгрией после убийства эрцгерцога. Наш император объявил мобилизацию против Австро-Венгрии и тем самым начал Великую мировую войну! Продажные газетчики и жуликоватые хозяева газет могут радоваться: им удалось запустить бойню миллионов.

На секунду остановился, всматриваясь в лица. И царская, и левая пропаганда, кроме большевиков, преподносили Россию в качестве жертвы агрессии, войну объявили оборонительной, справедливой. Седов специально причесал монархическую публику против шерсти, проверяя, идут ли за его речами мысли слушателей, и не встретил серьёзного сопротивления.

— Сейчас вам навязывают демократию и республику. Большевики вообще кричат о диктатуре пролетариата. Почему? Разлагают Россию изнутри. Немцы нам большевиков в запломбированном вагоне прислали. Вы верите, что в этом словоблудстве есть хоть капелька здравого смысла? Что есть республика при свободном голосовании и всеобщем избирательном праве? Это государство, принадлежащее эсерам! Самой массовой партии, контролирующей большинство крестьянских голосов. Разумеется, никакой крестьянин из Вологодской губернии не сядет в правительстве или в Таврическом дворце, там их нет и сейчас, зато пруд пруди эсеров, «выразителей их чаяний». С большевиками нечто подобное, только они манипулируют лозунгами, ориентированными на рабочих. Промышленный пролетариат малочисленнее сельского, но он сконцентрирован в крупных городах, в том числе в Москве и Петрограде, вы видели, насколько несложно подбить работяг на забастовки и иной протест. Большевики намереваются вооружить так называемую рабочую красную гвардию, переманить часть солдат из самых мятежных полков Петроградского гарнизона, вкупе с «братишками» из флотских экипажей это — большая сила. Воевать с ними гвардейским частям — настоящая гражданская война. В пользу кайзера!

— Что вы предлагаете? — крикнул с места молодой поручик, сбивая с выстроенной схемы речи.

— Для начала — перестать заботиться только о борьбе за власть, задуматься об интересах России. Финляндское княжество входило в состав империи исключительно на основании личной унии. Заставив государя отречься, господа Милюков, Чернов, Церетели и прочая мразь отрезали Финляндию! Да, мы её удержим, но только силой, а не «демократическими реформами».

Будь Милюков офицером или просто мужиком с яйцами, просто обязан был бы вызвать обидчика на дуэль, в лицо названный «мразью». Краснел, бледнел… и молчал. Чувствовал, собака, что чаша весов склоняется не в его пользу.

— Любая так называемая демократия сводится к манипуляции массовым сознанием. Ни крестьяне, ни пролетарии никогда не будут руководить государством. У руля всегда становятся те, кто провозгласил себя выразителями их чаяний. А принимать и проводить решения в жизнь должны умные, образованные, культурные люди. Такие, как мы с вами, господа. Ситуация наша интересна тем, что кадеты и прочие думские негодяи открыли шлюзы для проявления самых низменных интересов толпы. Большевики кричат: грабь награбленное, и это моментально находит поддержку, крестьянину неизмеримо проще разорить господскую усадьбу, забрав всё ценное, чем годами горбатиться на пашне. Добавьте пьянство, иррациональные страхи, неопределённость будущего. Унять этот девятый вал человеческой грязи весьма сложно, господа. С подонками, увы, можно бороться только их же оружием — демагогией и продажной прессой. Давать иллюзию демократии и свободных выборов, а элита общества решит, что полезно, а что вредно человеческому стаду.

— То есть вы не верите в свободную прессу? — спросил сосед молодого поручика.

— В той же мере, как в летающих огнедышащих драконов. Каждая газета имеет владельца, выплачивающего зарплату авторам статей и репортажей. Если кто принесёт тексты, противоречащие политике издания? Пинком его под зад!

Стиль «под Ленина» с лозунгами типа «Вся власть Советам» здесь не подходил ни в коей мере, поэтому говорил как умел, как привык. Манеры Седова, настроенного на выступления начала третьего тысячелетия, и стилистически, и языком здорово отличались от привычного для 1917 года, но офицеры его прекрасно поняли, оценили оригинальность. Предельная прямота, без экивоков, без обхождения острых углов, когда подонков Седов именно так и называл, выгодно контрастировала с речью Милюкова, ту стоило бы скорее назвать докладом.

— Господа, я доходчиво объяснил, почему политика кадетов и других партий, представленных во Временном правительстве, суть сплошное надувательство и шарлатанство. Если мне не верите, ваше право, то поверьте здравому воинскому смыслу. Ставка в Могилёве под командованием Государя удержала фронт, воздержавшись от авантюрных наступательных операций. Но сейчас командующие армиями слушаются горлопанов из Временного правительства, требующих наступать, в то время как горлопаны из левых партий разлагают войска агитацией изнутри. Министры-дебилы не желают учесть две очевидные вещи. Войну Германии объявили Североамериканские Соединённые Штаты, через непродолжительное время американцы пошлют через океан флот и войска, чтобы шаткое равновесие на Западном фронте сменилось преимуществом Антанты. Какого чёрта нам начинать раньше? Вторая вещь, не менее важная, Германия истощена, а большевистская пропаганда не в меньшей степени разъедает её изнутри, чем Россию. Германия на пороге бунта! Ослабленная внутренними неурядицами, она не только позволит нам отвоевать Царство Польское, но даже уступит Восточную Пруссию! И вековая мечта — взять под контроль Босфор и Дарданеллы — тоже станет ближе… Но скоро выборы в Учредительное собрание, господам министрам нужен цирк для борьбы за голоса. Сколько русских душ отправится к богу из-за их спешки, кадетам и прочим эсерам плевать.

Милюков уже не кипел, только нервно ёрзал. Нольде сидел неподвижно как истукан, и это было тревожно. Он выглядел человеком, способным достать «браунинг», и нет гарантии, что моряки успеют вмешаться. Сам Седов, как любой служивший в Советской армии, стрелять умел, но свой ствол даже не опробовал. Только убедился, что он заряжен, и поставил на предохранитель.

— Теперь главное, господа, — он перешёл к заключительной части речи. — В силу сложившейся после февраля ситуации спасти Россию может только партия, собравшая под своей крышей истинных патриотов. Более того, способных на время забыть разногласия с другими патриотами, потому что видение прекрасной России будущего у людей отличается. Партия будет рядиться в одежды социализма и демократии — в угоду чаяниям обманутых масс. Партия вберёт в свои ряды часть большевиков и эсеров, балтийских моряков и одновременно казачество, военных, даже бывших жандармов — всех, кто готов пожертвовать, хотя бы временно, собственным «я» во имя спасения Родины. На тех же основах, как, скажем, меньшевики, она существовать не способна: слишком велики различия между членами. Власть в партии будет изначально централизована. О положении в стране. Временное правительство не имеет никакой власти, высшая законная власть в России утрачена после отречения и заключения в тюрьму государя, арестованного его «верными» подданными типа Милюкова. Никакой поддержки подлому и вероломному Временному правительству! Единственный представительный орган, который как-то действует, это Советы, особенно Петросовет и Центробалт. В ближайшее время Социалистическая партия России проведёт учредительный съезд, завоюет большинство в Советах любого уровня и возьмёт власть в стране. А вот тогда мы, образованные и интеллигентные люди, придумаем, как строить счастливое будущее наших детей, выйти из Мировой войны не с потерями, а с приобретениями. Так что в сей момент актуален только один лозунг: «Временное правительство, иди в жопу!», позже, с завоеванием большинства в Советах мы скажем: «Вся власть Советам». Задачи стоят невероятной сложности, требуются ум, гибкость и беззаветная преданность Отчизне. Кто готов служить — именно во славу Родины, а не ради кучки политиков-карьеристов, прошу избрать делегатов на наш учредительный съезд. В отличие от кадетов, я режу правду-матку и называю вещи своими именами, — Седов снова послал министров по известному адресу. — Слава великой Русской армии, господа! Слава российским героям! Ура! Ура! Ура!

Не сказать бы, что убедил всех. Но офицеры пожимали руку Седову с чувством. Один сказал:

— Мы вряд ли станем единомышленниками. Мне претит сама мысль о нахождении в одной партии с быдлом. Но я уважаю ваше право исповедовать иную точку зрения.

Для махрового монархиста это было настолько нетипично, что куску свиного сала в кибуце удивились бы меньше.