По щучьему велению, по Тьмы дозволению

31 В преддверии весны

Суровая северная зима не спешила отступать. Лёд на реках стоял твёрдо. Белые покровы одевали просторы полей, сёла и леса. В тёмные безлунные ночи всё так же пронзительно плакал ветер голосами погубленных душ.

Можно было различить, как среди деревьев прячутся неясные силуэты призраков. Словно тени, лишённые тел, бродили в поисках потерянных хозяев. Они не приближались к караульным кострам и исчезали, когда кто-нибудь из дружинников выходил к ним, вооружившись горящим факелом.

Самые смелые, отважившиеся подойти ближе других, говорили, что у теней есть лица. Что они принимают облик тех, кого ты знал и потерял. Однако родные и любимые черты кривили гримасы боли, отчаянья. В глазах неизменно царил мрак. Если слишком долго смотреть в него, можно было расстаться и с собственной душой…

Но постепенно силы Ледяницы таяли. Всё отчётливее ощущалось дыхание весны. Южные ветра принесли тепло, а с ним вернулись перелётные птицы. Снег покрылся ледяной коркой, стал ноздреватым, жёстким. Кое-где открылись проталины.

Дни заметно удлинились. Солнышко уже будило рано поутру. Зазвенело иначе пение птах. Заворочались в берлогах медведи, пробудились барсуки и ежи.

И как неотвратимо близилось Весеннее равноденствие, так стремились друг к другу два влюблённых сердца. Молодой княжий сын Инальт Богат ехал на восток с отрядом отцовских ратников. Юная царевна Витария следовала на запад с дружиной тинутурильцев.

Одна дорога вела их вдоль реки Лемары. Один протоптанный в зимнее время широкий тракт шёл через селения и дикие пустоши. Казалось бы, что могло помешать встретиться двум людям, которые с самого начала были предназначены друг другу?

Но не прям, не широк путь судьбы.

Сидя у костра по вечерам, Инальт слушал пение волков и слышал не таким, как всегда, будто понимал его. Лесные звери подавали друг другу знаки, общались на своём тайном языке.

«Даже когда мы далеко, мы всегда едины духом, — говорили они. — А когда мы рядом, мы всё равно свободны. Мы свободны, но нуждаемся друг в друге. Мы любим страстно, сильно, и об этом мы поём в конце зимы».

Люди теперь казались Инальту более чужими, непонятными. У любых зверей есть вражда, соперничество, злоба. Но только люди умеют быть рядом, но не вместе. Могут любить — и отнимать свободу при этом.

Чувство, что он оказался с чужаками, крепло в молодом князе день ото дня. Предчувствие беды подкрадывалась всё ближе. Он видел подтверждение своим догадкам в глазах отцовских ратников. Различал в разговорах, ловил в нечаянно оброненных словах.

Чужим был ему родной отец. Не для помощи он дал Инальту помощников, но как надзирателей. И как в таком случае поступить верному сыну? Что делать псу государеву, который всегда был предан отчизне, но стал в её глазах изменником?

Инальт всегда считал, что хитрость да лукавство — недостойное дело для мужчины. Но, похоже, иногда без них не обойтись. Нельзя пренебрегать и помощью верных друзей, как научила жизнь.

И вот однажды вечером, когда особенно пронзительно выли волки, а полная луна освещала небосвод, Инальт вынул из кармана тряпицу, в которую обернул драгоценный подарок. Он развернул ткань и сжал в ладони волчий клык.

«Лита… — обратил юноша свой молчаливый призыв, сплёл его с остальными голосами волков. — Услышь меня, Лита. Мне нужна твоя помощь…»

Эйрик впервые покинул родные края. Всё ему было ново и интересно. Блёклые, покрытые снегами бескрайние луга и леса не казались однообразными, но удивляли и восхищали. Ведь в гористом Тинутуриле такого не было, и даже небо выглядело как-то иначе.

Мальчик скакал впереди отряда. Иногда он уезжал так далеко, что совсем терялся из виду. Ему чудилось, будто за следующим поворотом он вот-вот наткнётся на новую диковинку, неведомое существо.

И то ли юное воображение подыграло, то ли и впрямь в полумраке леса по левую руку показалось неясное движение.

— Эй, кто там? — Эйрик натянул поводья и остановил коня, всматриваясь в заросли.

Ответа не последовало, но движение повторилось, и парень спешился. Держа одной рукой уздечку, другой взявшись за короткий меч, он приблизился. Тени между деревьями словно бы дрогнули, пошли рябью.

— Эй! — с опаской повторил Эйрик. — Я тебя вижу. Что за волшебство?

— Ты видишь меня? — раздался удивлённый ответ.

— Смутно, но это и интересно! — признался мальчик. — Меня зовут Эйрик. А как это ты прячешься? Вот бы мне уметь так же! Я бы тогда стал лучшим воином приморья!

— Ты не из Кривхайна? — произнёс женский голос из зарослей кустарника. — Любопытно, не каждый человек способен почуять движение в тени.

— А ты лесовик? — предположил Эйрик.

— Ну уж нет, — рассмеялась девушка, выходя на свет.

Эйрик оглядел незнакомку. Одета она была подстать тинутурильским охотницам: в кожаные штаны и мех, на поясе ножны. Но, судя по акценту, она была явно из западных жителей. И очень красивая. Только взгляд какой-то хищный, волчий.

— Я Лита, — представилась девушка.

— Что ты там делала, Лита? — спросил Эйрик.

— Я ищу кое-кого, кто следует по этой дороге из Тинутурила в Кривхайн, — девушка пристально посмотрела на собеседника. — Ты тинутурилец?

— Ага! — кивнул Эйрик. — И следую в столицу Кривхайна с важной миссией.

— Престол отвоёвывать? — усмехнулась Лита.

Эйрик испуганно расширил глаза, но смолчал. Откуда она знает?

— Я угадала? — сама удивилась девушка. — Скажи, а не встречал ли ты по дороге рыжеволосую деву по имени Витария? У меня для неё важные вести от жениха.

— Вот так совпадение! — восхитился Эйрик. — Я отведу тебя к ней!

Пути судьбы сложны, порой неподвластны разуму, но неисповедимы. Долгий месяц влюблённые шли навстречу друг другу и к неминуемой беде, в ловушку, подготовленную хитрой речной колдуньей…

Инальт предчувствовал это. Казалось бы, поверни обратно, коли знаешь, но… Не было бы счастья, да несчастье помогло.

Влюблённые встретились вопреки. Была последняя ночь зимы. Стихия ярилась, будто напоследок жаждала унести с собой побольше жизней.

Метель бушевала такая, что не разглядеть ничего на расстоянии вытянутой руки. Мороз ударил, какого не бывало за последние зимы.

И кривхайнцы, и тинутурильцы едва успели разбить лагеря, поставить палатки под защитой леса. Им было не до Инальта и Витарии, свои бы жизни уберечь.

Оба отряда не знали, что они приблизились друг к другу. Встреча была неминуемой, если бы не метель. Лишь селение, расположенное у тракта, разделяло их… селение и непобедимая стихия.

Но многое подвластно тем, кто ведает секреты тайных сумеречных троп. И наши герои, каждый по-своему обученные этому искусству, с помощью верных друзей договорились о свидании в старом сельском храме, под защитой богини-матери.

Инальт Богат явился первым, как и полагается. Для того, что он задумал, обыкновенно нужна долгая подготовка. Но у них не было времени.

— Царевна согласилась с твоей задумкой, — сказала ему ранее Лита. — Но я почуяла её страх…

— И у этого страха есть причины, — ответил юноша. — Однако я знаю, как его преодолеть. Я обо всём договорюсь с жрицей Элемы…

К счастью, ни главная служительница богини Солнца, ни послушницы не задавали лишних вопросов. Возможно, им хватило одного взгляда на лицо Инальта, — такая буря бушевала в его душе, и благородная страсть звучала в голосе.

Витария явилась с приходом сумерек. Инальт не сдержал восторженного вздоха. Перед ним стояла не та чумазая плаксивая девочка, с которой они расстались в лесу, но уверенная в себе прекрасная женщина, даже не царевна, а настоящая царь-девица.

Её волосы удивительным образом отросли. Причудливо переплетённые на тинутурильский манер длинные косы лежали на груди и плечах, ниспадали до бёдер. Тело облегал лёгкий кожаный доспех, узкие штаны и высокие сапоги для верховой езды. От холода защищал длинный плащ из голубоватого тюленьего меха.

Царевна застыла, молча глядя в глаза возлюбленного. Этот взгляд и плотно сжатые губы поведали Инальту о многом лучше любых слов. Как его любящее сердце предчувствовало надвигающуюся опасность, так и сердце девушки ощущало беду, которая могла случиться… да и почти случилась ранее.

Но Инальт смотрел на любимую прямо и уверенно, не чувствуя вины. Теперь он знал, что на пути каждого человека встречаются перекрёстки. Каждый из них был волен сделать выбор, повернуть в ту или иную сторону, взять за руку, целовать в губы того или другого.

Инальт много раз мог свернуть с пути, как, впрочем, и сама Вита. Но оба они теперь были здесь, стояли друг перед другом. Оба они сделали свой выбор. И это сейчас было самым важным.

За узкими окнами храма ярилась зима и выла вьюга. Где-то там за полотном снега замерзали и погибали. Где-то далеко в ночи остались враги, заботы, невзгоды, смерть.

А здесь и сейчас ласково гудел огонь в жаровнях, даря собравшимся тепло и надежду. И каменная статуя богини Элемы в грубо раскрашенном, но ярком венке из летних цветов напоминала, что весна уже на пороге.

Молодой княжич сделал шаг вперёд. В присутствии Литы и Эйрика, под взглядами жриц и самой богини Элемы, он встал на колени и произнёс:

— Витария, я люблю тебя. Я хочу, чтобы мы всегда были вместе… Вместе даже в самой долгой разлуке, и кто бы ни разделил нас! Я хочу, чтобы здесь и сейчас ты стала моей женой.

Царевна опустила ресницы, моргнула, затем гордо вскинула голову. Она сделала шаг навстречу и опустилась на колени рядом с Инальтом. Их руки коснулись друг друга. И это прикосновение сказало больше, чем любые слова.

— Согласна ли ты, Витария, стать супругой Инальта? — повторила вопрос жрица богини Элемы.

Губы царевны распахнулись, в глазах блеснула влага:

— Да! — громко ответила она. — Я согласна.

Лита медленно и величественно приблизилась к Витарии. Её руки чуть дрогнули, когда волчица возложила на её голову венок из сухоцветов и колосьев пшеницы. Эйрик, сопя от волнения, притащил тяжёлую медвежью шкуру и водрузил её на плечи Инальта.

По традициям Севера в этот момент возлюбленные стали самими богом и богиней. А этот союз не смел нарушить никто: из смертных ли, из духов.

— Приветствуем тебя, о прекрасная богиня, — произнесла жрица, обращаясь к Витарии. — Приветствуем тебя, о могучий бог, — повернулась она к Инальту. — Как ночь за днём, так зима за летом, как луна за солнцем, так тьма за светом, как смерть за жизнью, пусть следует богиня за богом, а жена за мужем в неразрывном единении… — Жрица помедлила, оглядевшись. — Лента или верёвка у вас есть? — спросила она шёпотом.

— У меня есть лента для волос, — встрепенулась Витария.

На миг она прижала ладонь к груди.

«Ах, матушка», — прошептали её губы.

Затем девушка извлекла из внутреннего кармана и подала жрице красивую шёлковую ленту, которую когда-то давно она прихватила с собой из царского дворца на всякий случай, вместо верёвки. Жрица улыбнулась и обвязала соединённые руки Витарии и Инальта традиционным свадебным узлом.

— Жена следует за мужем, а муж — за женою, — чуть тише закончила она. — И пусть цикл этот никогда не прервётся.

В скромном храме, стоящем у большого тракта, были не комнаты, скорее чуланы для таких вот гостей, которые прятались от непогоды или других невзгод. Кувшин вина, две чарки, немного хлеба — были их праздничной трапезой. Низкий стол в углу, соломенные тюки напротив да лохань с тёплой водой для умывания — вот и всё убранство.

Не царские перины и не весенний луг, но собственные дорожные плащи стали им брачным ложем. Ни холодные каменные стены, ни жёсткая постель не пугали молодожёнов.

Витария смотрела на Инальта, и ей казалось, будто они всю жизнь… да и все прошлые жизни были вместе — были мужем и женой. Его лицо, его руки были ей знакомы, словно она видела, ощущала их день изо дня.

Царевна смотрела на молодого князя и не удивлялась ни отросшей щетине на его посуровевшем лице, ни мягкому изгибу губ, ни небольшой горбинке на сломанной когда-то переносице, ни чёрным кучерявым волосам.

Несмотря на долгую разлуку и короткие свидания прежде, почему-то теперь всё стало в юноше ей не просто знакомым, но совершенно, абсолютно родным. Не родным, как если бы был он ей братом или другим родственником. Но как если бы он был ею самой, а она — им!

Его неспешные мягкие прикосновения не пугали девушку, которая до того не знала ничего подобного. Его резкий мужской запах не отталкивал, но пьянил. Его губы, скользящие от лица, вдоль шеи и к груди, его покалывающая кожу щетина, горячее дыхание сводили с ума.

Словно пичуга, пойманная большим зверем, осознающая, что бороться бесполезно, Витария замерла под тяжестью супруга. Но, ощутив, что её бездействие он истолковал неверно — смутился, девушка стряхнула наваждение. Она мягко перевернула юношу, уложила его на спину, а сама села верхом, точно наездница на коня.

Это было странно, но приятно — быть не подвластной, но владеть. Вот так оседлать мужчину, управлять его волей, повелевать его чувствами. Витария не ведала, откуда появилась в ней такая уверенность.

Словно боги… сама природа уже заложили в её тело это знание: как поцеловать и где… с какой силой сжать.

Витария чуть привстала, позволяя Инальту расстегнуть пояс на штанах. Сама сняла с себя одежду. Было холодно, но супруги будто оказались в бане. Они не побоялись скинуть даже нижние рубахи, оставшись абсолютно нагими.

Их тела неудержимо тянулись друг к другу, и любые преграды на пути должны были пасть. Только кожа прикасалась к коже: смуглая к белой. Только волосы свивались с волосами: чёрные с рыжими. Частое дыхание мужчины и женщины сплелось. Словно две души уже стали едины, а теперь и два тела жаждали слиться, стать одним целым.

Вита замешкалась. Чуть более знакомый с ритуалом по рассказам Инальт опустил руку, помог, направил вернее её движение бёдер. Царевна приняла его в себя, с силой прижалась лоном. Инальт ощутил её тугое объятие.

Его плоть была слишком напряжена, велика для неё. Болезненный стон сорвался с губ девушки, но движения лишь усилились. Инальт глубоко вздохнул, позволил себе обмякнуть, расслабиться под её напором. Через миг его тело само подхватило ритм, не в силах молчать.

Вскоре утомлённая долгим танцем Витария опала на грудь супруга. Она нашла губами его губы, прильнула к ним резко, жадно. На миг желание стать единым обратилось стремлением подчинить, овладеть, поглотить: ртом, лоном. Девушка прикусила губу любимого.

Тот ответил ей тихим рыком. Он перевернул царевну обратно на спину, навис над ней. Инальт по-волчьи играючи сжал зубами мочку её уха, лизнул влажную от пота шею. Он припал к груди и долго целовал мягкие окружности.

Он играл с налившимися страстью сосками, дразнил, слушая, как возрастают её стоны. Витария не противилась, обмякла. Но вскоре снова напряглась, выгнулась, ахнула.

Движения Инальта становились всё настойчивее. Он словно проникал в самую глубь её тела — до самой души. Сладостная волна поднялась выше по спине, охватила всё существо. Боль и наслаждение странным образом усилились, смешались, заставляя кричать.

Витария ощутила, что задыхается, вся горит, будто тело огнём полыхнуло. И вой метели за стенами показался ей манящей песней. Неистово захотелось выскользнуть из крепких объятий, броситься в снег, зарыться в него с головой.

«Тай же, плавься, колдовство Ледяницы, — подумала царевна и рассмеялась. — Так тебе и надо, дух зимы… Пусть жаркое мужское семя изгонит силу смерти… Пусть жизнь войдёт в меня вместе с ним!»

— Я люблю тебя, мой княжич, — проговорила Витария, сжимая пальцами напряжённые плечи Инальта. — Люблю… — она вскрикнула. — Люблю!

— Я люблю тебя, — простонал он, замирая над ней.

Пока в вечернем сумраке металась вьюга, пели свои последние страшные песни духи зимы, некоторые крестьяне не теряли времени. Они уже праздновали приближение весны так, как умеют это делать только в Северных королевствах!

Клубы дыма поднимались в небо, исчезая в снежной завесе. Из щелей окон и дверей просачивался горячий пахнущий травами и хвоей пар. Баньку натопили загодя, не жалея дровишек. Чем горячее, тем быстрее отступит зима!

Мужчин прогнали подальше, у тех были свои ритуалы за накрытым столом. Детей уложили спать. А женщины и девушки сбросили с себя всё лишнее, чтобы всласть повеселиться, отогреться и поплескаться в душистой водице.

Некоторые из них, самые озорные, выбегали из парилки на улицу. Не боясь ни людей, ни духов, они прыгали по сугробам и растирали порозовевшие от жара тела свежим снежком. Смех и визг стояли такие, что, пожалуй, и сама Ледяница улыбнулась бы.

Волчица Лита, большую часть жизни обитавшая в лесах, воспользовалась случаем, чтобы присоединиться к женскому ритуалу, который она обожала не меньше селянок. Да к тому же в этот раз она делала это не только из праздности, но по важному заданию.

Напарившись и отмывшись, она вынула из одежд свёрток с порошком, жуть каким дорогущим. Инальт едва отыскал его у купцов, а то бы всё дело рухнуло. Лита высыпала в лоханку перемолотые в пыль листья и дала настояться, а затем тщательно промыла настоем свои светлые волосы.

Удивительно, как сильно листья невзрачного южного кустарника могут переменить облик.