По щучьему велению, по Тьмы дозволению

09 Хороший царь

Жуткий звук ворвался в сновидение. Будто бы долбили в дверь покоев кованой рукоятью меча, каблуками сапог. Вместо человеческих слов доносилось мерзкое «хрю»!

Царевна охнула, распахнула глаза и обнаружила себя в лесу. Усыпанные хвоей мхи, а не мягкие перины, приютили спящую. Корни сосны укрыли от чужих глаз.

Но от всех ли? Вита затаила дыхание и прислушалась. Да нет, привиделось, не было слышно ни визга, ни хрюканья, ни грохота.

Уже смеркалось. По лесу разливался холодный туман и мягкая обволакивающая тишина. Ни звери, ни птицы не подавали голосов. Бывает ли в лесу так тихо?

Осознание происходящего нагнало сонный разум, и Вита задохнулась от ужаса. Она в лесу! Она одна! Она заблудилась. Да к тому же проспала весь день.

Тем временем надвигалась ночь, сильно похолодало. Вита перевязала платок на голове. Она подняла воротник кафтана, спрятала руки в длинные рукава и обняла себя покрепче.

Впору было заплакать. Что делать? Звать на помощь? Довериться судьбе? Повернуть назад и сдаться? Или сражаться — идти дальше?

Царевна выбрала слёзы.

Как всё было легко и просто в царском тереме: мягкая кровать, сытная и сладкая еда, тёплая и красивая одежда. Даже заморские принцы уже не казались Вите такими уж противными. И так хотелось обнять любимого батюшку.

Почему она не ценила всё это? А что теперь? Она замёрзнет или умрёт с голоду. Если раньше не растерзают лесовики да дикие звери. Или разбойники схватят её, чтобы продать в рабство.

— Ина-альт, — тихо всхлипнула Вита. — Где же ты, милый? Инальт… Батюшка… — разрыдалась она. — Спаси-ите меня… Помогите, кто-нибудь…

— Ну что ты, козочка моя, бедняжечка, не плачь, — послышалось издалека ласковое.

Вита замерла и расширила глаза. Голос был более высокий и нежный, нежели у Инальта, но всё же мужской. Она медленно повернула голову в ту сторону, откуда он доносился.

— Я нашёл тебя. Теперь всё будет хорошо, — пообещал голос.

Из сгущающихся сумерек возник силуэт мужчины. Он не был ратником со свиным рылом, напротив — стройный и статный, в дорогом кафтане. В ореоле золотистых кудрей сияло улыбкой приятное молодое лицо. Юноша предложил Вите свою руку, и в этот миг она узнала его.

— Емельян… — прошептала она и отдёрнула протянутую было ладонь. — Колдун!

— Колдун, — гордо объявил он, не убираю своей руки. — А чего бы и нет? Ну же, давай, выбирайся из ямы. — Это я хорошо, отыскал тебя! Дальше-то — опасные топи… Дорога нам — только назад.

Подумав, Вита приняла помощь. Содрогаясь от холода, она встала рядом с колдуном. Ноги едва держали её. Мучали голод и жажда.

Емельян ласково погладил царевну по плечу, жалостливо улыбнулся, прошептал что-то. В этот миг в руках у него появилась красивая шубка из собольего меха, с пышными рукавами и воротником, которую он накинул на плечи Виты.

— Спасибо тебе, — прошептала та, и радуясь теплу, и злясь на себя.

Ясно же, что тёмное колдовство. Быстро царская дочь сдалась на его милость!

— Не кори себя, милая Витария, — ободрил её Емельян. — Я тебя понимаю… Я бы тоже сбежал, если бы меня заставил кто жениться.

— Я не потому… — начала было царевна.

— Ну да, тебя обижали, Несмеяной кликали, — продолжил колдун. — И это мне понятно. Меня в семье тоже обзывали, не уважали.

— … Ты навёл морок на моего отца! — перебила его Вита.

— Ну, навёл, — признал Емельян. — А как ещё я должен был поступить? Вот послушай… — он замялся. — Погоди, давай разведём огонь, темнеет же.

Он вновь прошептал что-то. Витария так и ахнула. Зашелестело и зашуршало, лес будто ожил! Со всех сторон к ним поползли ветви и коряги, большие и маленькие. Сами собой они сложились шалашиком и вспыхнули. Ярко, живо, высоко взвилось пламя.

— Так вот, — колдун устроился на подкатившемся бревне и кивнул Вите на место рядом с собой. — У нас не было времени познакомиться с тобой, но я, клянусь тебе, нормальный парень. Послушай…

Вита зло скрипнула зубами. Но, видя, как в руках у Емельяна появились две кружки с горячим дымящимся и сладко пахнущим ягодами напитком, подчинилась.

— Я родился и вырос в деревне, — начал свою историю Емельян Филин. — С детства видел, как народ угнетён. Год неурожайный, а царю что? Плати налог на землю! Соседи жмут в бока? Так мало царю своих ратников, он из наших мужиков самых сильных забирает. Уклонился, убежал — иди на каторгу, лес вали. А мы что? Только вилы держать умеем. Так вот мой папашка погиб, — юноша горько вздохнул. — Потом и мамка от тоски померла…

— От тоски? — Вита шмыгнула носом, проглотила слёзы. — Моя тоже…

Емельян с пониманием посмотрел на царевну, провёл пальцами по кружкам, вновь наполнив их.

— Ну и ты говоришь «колдовство», — продолжил он. — А чем прикажешь ещё судьбу ворочать? Одно чародейство остаётся… Нет у меня талантов к купечеству, как у братьев моих, нет силы богатырских кулаков, нет меча доброго, нет образования высокого. Народ вон воет, стонет, слова мои слушает, кивает, а бездействует. Я звал всех недовольных со мной идти к царю. Но они только письма собрали, а толку! Он их прочитает?

Вита отрицательно покачала головой. Ей стало грустно. Она прекрасно понимала, о чём говорит колдун.

— Царь-батюшка не только народ свой не слушает, но даже дочку родную, — всхлипнула она. — Я просила, я умоляла его сжалиться, ведь Инальт ничего плохого не сделал, он защитил меня от лиха! А отец всё равно велел его в цепи заковать и на каторгу отправить…

— Такие они, цари, — фыркнул Емельян. — Чуть что, сразу «на каторгу».

— А ты что, другим будешь? Хорошим? — вспомнила о своём гневе Витария. — Можно ли людей в свиней превращать? Угодно ли то богам?

— Коли превратились в свиней — значит, такими были внутри, — пожал плечами Емельян. — Что богам неугодно, так то они и не поощряют. А тут подсобили колдовством… Если не боги, то кто?

Колдун поглядел в глаза царевне, и не было в его взгляде злобы. Не был он похож на тёмного колдуна из сказок: тощего мерзкого старика. Не был он грубым бородатым моряком с Красного моря, не был темнокожим принцем с дальнего юга, не был женоподобным альвом.

Перед царевной сидел простой парень с приятным лицом и доброй улыбкой. Простой крестьянский сын, зато сын её родной земли. А в речах Емельяна была правда, которую не хотелось слушать.

Вита же вся полыхала изнутри от злости и обиды. Гнев на колдуна, на батюшку, на пропавшего Инальта, на саму себя разъедал ей нутро сильнее тёмной магии.

— Нехорошо это, — упрямо повторила она, — тёмным колдовством пользоваться.

— Нехорошо людей убивать, — пожал плечами Емельян. — Я, в отличие от твоего батюшки, ни одной души не загубил… Я колдовство на благо хочу использовать.

Вита не нашлась, что ответить, будто что ей уста сковало. А Емельян не настаивал. После горячих напитков он нашептал настоящий царский ужин: мяса печёного с яблоками, хлеба сдобного и пушистого, медовых пряников.

Емельян хотя и не был обучен грамоте, книг не читал, но оказался приятным собеседником. Он умел слушать и всегда добавлял: «понимаю». Он многое рассказал Вите о жизни простого народа, какие-то смешные истории вспомнил, шутил, смеялся.

Мало помалу царевна оттаяла, перестала хмуриться, аж по лбу тепло разлилось. Но она так и не улыбнулась.

Не было у Емельяна начитанности и образования, не было казны богатой и армии под рукой. Зато язык его был хорошо подвешен во рту. Со всей искренностью и сердечностью поведал он царевне о своём горячем желании помогать и добро творить.

Емельян спас Витарию от холода и голода, от диких зверей и от разбойников. Что же до лиха лесного, рядом с болотами и ручьями он был главным и самым могучим лихом. Как никогда он верил в свои силы. Поверила в него и царевна. Она размякла от питья и сытной еды, расслабилась в тепле и под боком сильного защитника.

Когда Вита задремала, Емеля оставил её у костра, а сам отошёл ближе к ручью. Он ступил во тьму, вслушался в говор воды, вдохнул полной грудью запах влаги.

Обольщать и очаровывать Емеля учился с детства, упражнялся на невестках юных, на соседках. Много ласки получил он в детстве от матушки. Он усвоил науку, познал женскую душу хорошо. Он умел лепить из неё то, что нужно ему.

Емельян убедил царевну Витарию в благородстве его помыслов. Он чувствовал, что та смирилась со своей участью. Она поняла: так проще, а может, и впрямь лучше. Будет Емельян Филин хорошим государем и ласковым понимающим мужем. Пусть и неверным…

Глядя в голубые глаза Виты, Емеля чувствовал только жалость. Видел он мельком этого колодника, с которым царевна бежала из столицы. Грубый вояка, подобные ему всё силой только и решают. Да пусть бы и бежали они дальше, если бы не нужна была Несмеянка для заполучения престола.

Чумазая, коротковолосая, обозлённая на весь белый свет царевна виделась Емеле скорее непослушной сестрицей, бодливой козочкой, нежели желанной супругой. Щёчки круглые, да не там полнота — под сарафаном грудь едва наметилась.

Другие округлости будоражили ум Емели. Другой взгляд бередил душу, наливал тело жаром… Тёмный, глубокий взгляд, как зелень омутов. Белые пышные груди, манящие, но запретные алые уста.

— Где ты там, моя щучечка… — с тоской прошептал парень, глядя на водную гладь. — Кого ласкаешь этой ночью?

Да, не солгал Емельян, говоря, что не убил ни единой души в отличие от царя. Разве что случайно насмерть печкой задел в дороге да не заметил. Но смолчал он о том, что Лучии, чтобы жить во дворце, а не в водах реки, чтобы творить колдовство её тёмное, требовались человеческие жизни.

— Если хочешь силу мою черпать, раз в десять дней приводи в мои покои молодцев, — сообщила ему Лучия после того, как они обосновались в царских палатах. — Да не ревнуй, не ревнуй, свет мой ясный. Что глаза отводишь? Вижу я твои мысли… Пойми, всё же не жива я и не мертва, нуждаюсь в питании особенном.

Да, Емельян Филин свято верил в то, что станет лучшим правителем царства, нежели прежний владыка. А пожирательница юношей щука… Она отомстит обидчику и вернётся в свою стихию. Не будет больше смертей. Только жизнь и благо. А к милой Лучиюшке Емеля будет сам в гости приходить…

— Те молодцы целуют тебя в уста! — обиженно говорил Емеля. — Ты даруешь им свои объятия и то, что прячешь от меня?

— Глупенький ты, — смеялась щука. — Они жизнью платят за мои уста!

— За ласку твою можно и жизнью пожертвовать, — вздохнул Емеля, стоя посреди ночного леса. Умом погружаясь в воспоминания, а пальцами в прорезь ширинки.

Образ Лучии сделался чётче, ощутимее. Ночная тьма сплелась с туманами. Чёрная паутина волос упала на белые плечи. Изящные стопы коснулись мха.

Будто сама Лучия ступила к нему из воды. Сияющая во мраке леса нагим не знающим холода телом. Надменная, царственная, но тянущаяся к его теплу, принадлежащая сейчас лишь Емельяну.

Она приблизилась. Руки обвили его тело. От чёрных волос женщины веяло осокой и камышами, речными цветами и илом. Упругие прохладные груди прижались к его разгорячённой плоти. Сильные пальцы сжались, кольнули коготками сквозь ткань одежды, помогли развязать шнуровку.

Ах, как холодна была речная оборотница снаружи и как горяча внутри.

Вита впервые за долгое время ощутила себя в безопасности. Она укуталась в мягкий куний мех и уснула. Но череда тревожных сновидений разметала надёжную крепость уверенности.

Царевне привиделся батюшка, сидящий на троне: не живой и не мёртвый, словно опутанный чёрной паутиной. Рядом с ним застыл Инальт — верный царев пёс. Неясно как Вита поняла, что это и есть её возлюбленный друг, ведь вместо лица у юноши была звериная морда!

Едва сдержав крик ужаса, Вита очнулась ото сна. Костёр, у которого она прилегла, догорал, но угли тлели жарко. В меховой шубке и у огня должно было быть тепло, однако царевна едва могла пошевелиться от холода.

Емельяна рядом не было. А сразу за кругом света будто молоком в ночь плеснули. От земли до крон деревьев повисла полупрозрачная вуаль туманов. Багровый свет углей танцевал на этом полотне, изредка выхватывая дикие образы.

Вита потёрла глаза. Не то любовники милуются, не то звери сношаются. Руки свиваются с руками, сплетаются ноги. Одна пара, две, три — не то человечьи тела, не то рыбы танцуют под водой. Гибкие тела извиваются, мелькают женские кисти, мужские… Они влекут к себе, подманивают пальцем.

— …Подойди поближе, — шепчут призраки. — Иди же… иди сюда…

Белёсо-ночную мглу прорезал стон наслаждения. Это был голос Емельяна. Вита затаила дыхание и расширила глаза. Ужас сковал её, крик застрял в гортани.

Вот он, хороший царь — развратник, мерзкий колдун! Как она может быть в безопасности рядом с ним? Это он привёл злодейку, которая погубила батюшку-царя! Может ли быть хуже него лихо лесное, разбойники и дикие звери? Нет!

А она-то поверила! Поддалась на лживые речи! На тёмные чары!

Ощутив небывалый подъём сил и злости, Вита подскочила на ноги. Она перепрыгнула через бревно и, не думая, не разбирая дороги, бросилась бежать.

Емеля издал вздох наслаждения и распластался на земле. Призрачный образ Лучии над ним сделался зыбким, распался, вновь превратившись в туман. Остались лишь царапины на теле от её прикосновений, запах и голос.

— Ты упустил её, — прозвучал смех.

— … Что? Кого? — Емельян тряхнул головой, возвращая уму ясность.

— Царевну, — ответил голос речной оборотницы. — Смотри, упустишь её — упустишь царство…

— Не упущу, — отмахнулся Емеля. — Куда тут бежать, одни болота кругом…

— Лови её… Лови… — смех рассыпался, потонул в туманах и ночной мгле.