По щучьему велению, по Тьмы дозволению

10 У порога смерти

Инальт шёл вдоль ручья весь день, почти не останавливаясь. Он очень спешил. Судя по следам, его соперник ступал быстро и уверенно. Негодяй явно знал, куда держит путь.

Следы Виты были менее заметны. Порой они вели в сторону и потом кружили. Царевна будто теряла направление.

Дружинник был почти уверен в том, что преследователь уже нагнал Виту. И только молился богам, чтобы он не навредил упрямой девчонке. Та ведь скорее всего проявит норов, а то и в драку полезет. Многие из его знакомых ратников считали, что таким девицам не грех ответить взаимностью…

К концу дня похолодало. Инальт спрятал озябшие руки в тепло. Ощутив подарок Литы на дне кармана, он укорил себя за то, что сразу не воспользовался помощью.

Он бранил себя за то, что гордость не позволяет ему и сейчас прибегнуть к лесному волшебству, кликнуть волчицу. Это означало бы признаться в собственной слабости, в том, что она нужна ему. Не по-мужски это, не хорошо.

Вскоре Инальт добрёл до развилки ручья и снова обронил крепкое словцо. Царевна Вита повернула не в ту сторону! Она ушла к Озёрному краю, недоступному из-за болот и опасных трясин.

Преследователь повернул в ту же сторону. Теперь Инальт понадеялся, что тот нагнал царевну дотемна. Проще спасти любимую из рук похитителя, чем любиться с утопленницей. И всё же тревога разбередила душу, усталость навалилась непомерным весом.

С сумерками лес наполнился плотным липким туманом. Инальт заставлял себя передвигать ноги, с трудом находя верный путь вдоль воды. Влажный воздух будто сковывал дыхание, наполняя лёгкие холодом.

Тело отяжелело, перед глазами мутилось. Но юноша приказал себе идти вперёд. Он тёр и щурил глаза, чтобы не заплутать, чтобы разглядеть дорогу, преследователя или…

Холодной ночью всякому понадобится костёр. Не брезжит ли впереди свет? Хоть слабый отблеск надежды на то, что Вита ещё жива.

На миг Инальту показалось, что он видит вдалеке огонь. Он отвлёкся, оступился и неловко скатился в овраг. Ручей на дне его не был глубоким, какая-то иная тьма окутала юношу. Она сдавила его беззубыми челюстями, обвила холодным влажным языком.

— Вита… Витария… — прохрипел Инальт, задыхаясь.

— Инальт? — донёсся до него голос царевны. — Инальт, где же ты⁈

— Любимая… — ответил Инальт и больше не смог даже вздохнуть.

Вита бежала так быстро, как никогда в жизни. Она будто стала не человеком, но диким зверем, знающим этот лес на уровне чутья, некой общей памяти стаи.

Или же сами боги хранили обезумевшую от страха девчонку от деревьев и кустов, от коряг и выворотней, то и дело выныривающих из тумана невиданными чудищами. Вита теперь не ведала страха. Высшие силы направляли её стопы по верным кочкам.

Но порой царевна поскальзывалась. То одна её нога, то другая погружалась в воду. Жижа чавкала, хлюпала и отпускала добычу. А сапожки, которые Вита получила к шубке, сдерживали влагу.

— Лови её… Лови… — неслось вслед.

Вита бежала быстрее ветра, летела, словно на ногах её крылья. Но низкий ехидный голос звучал у самого уха. Речная оборотница смеялась над ней, издевательски хохотала.

Обернувшись, царевна увидела в тумане и чёткий силуэт колдуна. Емельян не бежал, просто шёл за ней. И как бы стремительно ни неслась беглянка, преследователь не отставал.

Где-то ухнул филин. Вскрикнул ночной зверёк. В далёком далеке подали голос волки. Их вой таил не угрозу, но неясную глубокую тоску, сожаление. Голоса зверей будто пели о потерянной надежде…

Налетел пронизывающий ветер, и туманы стали редеть. Вот на небе показалась луна. И Вита увидела, что вокруг неё был уже не лес, но болото.

Чахлые деревца жались друг к другу, сплетались изломанными ветвями. Мёртвые пни торчали из кочек сухой травы. Болотная вода под плесенью тумана казалась чернее самой тьмы.

Взяв себя в руки, Вита продолжила путь. Она отломила одну из сухих веток и, тыкая ею перед собой, двинулась дальше. Она перепрыгивала с кочки на кочку, хваталась за деревья. Но воды вокруг становилось всё больше, а суши — меньше.

Вода! Вода — стихия речной оборотницы. Из неё струится тёмное колдовство. Пока вокруг Виты вода, царевне некуда бежать.

— Милая Витария, вернись ко мне, — ветер донёс голос Емельяна. — Я же хочу как лучше… Там дальше — топи вонючие. Ты погибнешь. Хочешь стать одной из утопленниц?

— Пускай бежит, пускай тонет, — смеялся призрачный женский голос. — Станет утопленницей, проще будет поработить её волю…

Витария взвизгнула от страха, сделала шаг назад. Из болотной пучины, сквозь покров тумана и чахлую траву, к ней потянулись тощие руки. Длинные пальцы цеплялись за кочки. С костей свисали остатки плоти и одежды. Лунный свет отражался от голых черепов, тонул в чёрных глазницах.

— Она хочет быть такой же, как они… — хохотала щука. — Мало ей обрезанных кос, хочет стать ещё красивее… Хочет быть ближе к своей мёртвой матушке…

— Не смей! — взвизгнула Вита. — Не смей произносить своим грязным мертвячьим ртом это слово!

Она перехватила свою палку и ударила по рукам утопленников. Вуаль тумана порвалась. Брызги воды, тина, ошмётки полетели в разные стороны. Затрещали кости под каблучками Виты.

Стиснув зубы, она снова и снова наносила меткие удары. Она топтала ногами, выла, бранилась. Но всё было напрасно. Расщеплённое, разбитое вновь собиралось воедино. Оплетённые травой длани тянулись к царевне. Они хватали её за подол, скользили когтями по коже сапог.

Силуэт Емельяна затерялся где-то вдали. Колдун больше не звал, не ободрял, не настаивал. Истаял и смех его приспешницы. Вита будто сошла с пути обычного мира, застыла на пороге жизни и смерти. Она осталась одна среди болот, ночи и мертвецов…

Только растущая луна глядела на царевну своим ласковым оком. Ночная ипостась двуликой богини-матери несла хотя и холодный, но всё же свет. Она рассеивала ночную тьму, напоминала о тепле дня… Напоминала о материнской любви, о женской силе…

— Вита… Витария… — донеслось до царевны из тёмной воды.

— Инальт? — воскликнула царевна, из последних сил отбиваясь от утопленников. — Инальт, где же ты⁈

— Любимая… — ответило болото голосом друга.

И в этом голосе было больше смерти, нежели жизни. Вита похолодела от ужаса. Жуткое предчувствие наполнило всё её нутро льдом.

— Инальт! — воскликнула царевна. — Нет, любимый! Не умирай! Инальт!

Вита продолжила махать палкой. Из-за слёз она почти ничего не видела перед собой. Искажённые гримасы мертвецов больше не страшили её. Но они, болото, ночь — были непреодолимой преградой между двумя любящими сердцами.

Инальта не было поблизости, но Вита ощущала его, слышала голос, точно он тонул где-то совсем рядом. Он слабел, а Вита, полная сил и жизни, не могла ему помочь!

— Матушка, — взмолилась Вита, воздев очи к луне. — Милая богиня-матушка, прошу, помоги мне… Помоги нам! Не на кого мне больше положиться. Молю тебя!

Царевна выла в голос от горя и скорби. Руки её уже едва слушались. Мертвецы подбирались всё ближе. Где-то задыхался Инальт, её любимый.

— Помоги, матушка-богиня… — плакала Витария.

Луна светила и безмолвствовала.

— Как же так… — вопрошала царевна. — Почему одним даётся колдовство, другим нет? Почему боги помогают в тёмных и злых делах, но не мне? Где справедливость⁈

— Вита… — эхом доносился голос Инальта.

Царевна была уже не в силах отбиваться от утопленников и опустила руки.

Мертвецы лезли отовсюду, будто муравьи, а она оказалась в самом центре муравейника. Морок ли то был или правда, Вита уже не ведала. Глядя на жуткие лики, она неосознанно искала среди них знакомое лицо Инальта.

Неужели это конец? Инальт утонул? И она теперь тоже погибнет. Она будет рядом с матушкой и любимым… Может, это и к лучшему… Что за жизнь в неволе рядом с колдуном и развратником?

Днём Вита поддалась слабости. Но она ошибалась. Теперь она не предаст любимого. Не предаст себя. А может, она даже…

Вита сжала кулаки, скрипнула зубами. Ведь она сбежала из дворца, чтобы найти силы и отомстить. И она отомстит, даже если погибнет, даже после смерти. Она доберётся до Емельяна, до щуки! Если понадобится, она осушит все водоёмы царства, только бы извести мерзкое колдовство!

— Заклинаю тебя, матушка-богиня, наполни меня твоей силой! — выкрикнула Вита, раскинув руки, словно принимая свою судьбу в объятия. — Я заклинаю ветер! — громогласно объявила царевна. — Услышь мои слова, донеси их!

И ветер отозвался… Он взвыл, точно голодный волк, ударил в лицо, сорвал платок с головы царевны. Вылезшие на берег мертвецы закряхтели, припали ниже к земле. Кого-то ветер сбил с ног, повалил обратно в воду.

— Я знаю, ты бродишь рядом, Хозяйка Белого леса, — продолжала Витария. — О, повелительница стужи и морозов, королева зимы, приди! Клянусь, я отдам тебе всю себя! Только помоги! Развей тьму своим белых дыханием! Заточи злое колдовство в оковы льда! Призываю тебя, могущественная Ледяница!

Невыспавшийся, раздосадованный и злой Емеля застыл, стоя по пояс в камышах и осоке у самой кромки воды. Дальше начинались топи. Своей оборотнице он был предан всем сердцем, а вот с прочими кикиморами и утопцами знакомиться не жаждал.

У царевны Витарии, похоже, было другое желание. Словно угорелая она бросилась в топи, вприпрыжку по кочкам. Жалко девчонку, но что поделать? Он хотел как лучше. Несмеянка не оценила его стараний.

— Ну погляди, наглая какая, — выругался Емеля, добавив бранных выражений. — Подарками не побрезговала, приняла, наелась, напилась, отогрелась и дала дёру! — он махнул рукой, плюнул. — Да пропади ты пропадом, коза-дереза!

В этот миг не по-осеннему пронизывающий ветер ударил его по лицу, будто оплеуху отвесила длань ледяная. Туман позади трусливо дрогнул и хлынул в чащу леса. Вдали за болотами завыло, загудело. Ночные небеса заволокло ещё более тёмными тучами.

Емеля пошатнулся, удивлённо поднял брови. Что такое? Уверенность, питаемая колдовством щуки, ослабла. К сердцу подкрался невнятный страх. Что за сила надвигалась на них с севера?

В следующий миг ветер взревел совсем близко. Луна потонула во мраке. Лес застыл, будто затаил дыхание. И вдруг белая стена снега обрушилась на мир, бешено ворвалась непрошеным гостем.

Емеля охнул и, прикрыв голову руками, бросился в лес. Снег и ветер зло шипели и хлестали Емелю по спине, по плечам. Земля под ногами буквально на глазах покрывалась льдом. Скрипел снег. Звенели под стопами хрусткие кусты ягодников, ломались ветки.

— Уходи, Емеля… — донеслись до парня слова щуки. — Беги… Спасайся…

Он не сумел даже ответить. Всё внимание Емели сосредоточилось на том, чтобы спастись. Заслонив лицо, он бежал через лес. Казалось, мороз сковал всё вокруг и теперь нацелил острые клыки на живую человеческую плоть, пробирался к молодому горячему сердцу.

Посреди осени нежданно-негаданно грянула зима. Но не только в холоде таилась опасность. Сама смерть пришла следом.

Надёжно сковал лёд тела и гнев утопленников. Хрустальные покровы скрыли тлен и гниение. Побледнели и замерли болотные воды. Но стихия смерти заиграла лишь громче. Её монотонное пение приносил жгучий ветер.

Точно души погибших сплелись в едином хоре. Они жаловались и плакали, бранились и молили, как только недавно молила Витария. Надрывный плач родителей и детей слышался в вое ветра. Голоса матерей и пропавших отцов рвали душу. Они просили о помощи, о тепле, но тщетно…

Царевна Витария долго брела сквозь пургу и бесконечную ночь. Она продиралась сквозь чащобы и болота. Она скользила по насту, падала, вставала. Она тонула в сугробах, но выбиралась и шла дальше.

Набившийся в сапоги снег кандалами сжимал голени. Дыхание замирало седым инеем на ресницах. Тяжёлые оледеневшие одежды тянули к земле. Где-то выли волки.

Но царская дочь не ведала ни страха, ни усталости, ни холода. Она благодарила Хозяйку Белых лесов за то, что та услышала и откликнулась. За то, что прислала северные морозы. За то, что покрыла льдом водоёмы и отняла силу у тёмного колдовства речной волчицы.

Скрипели деревья. Жалобно стонал ветер, неуспокоенные души жаловались на свою судьбинушку, но до поры не трогали одинокую путницу. А та не вслушивалась в их истории. Судьба живых волновала царевну больше. Злоба наливала сердце её жаром и гнала вперёд.

Чем бы ни пришлось заплатить в будущем, сейчас Витария была жива. Теперь у неё снова появилась надежда. У неё была возможность отомстить.