По прозвищу Святой. Книга вторая

Глава девятая

— В смысле, что делать? — не понял Максим. — Выполнять приказ, конечно. У тебя какой приказ был? Разведать обстановку и доложить. Обстановку ты разведал — немцы кругом. Хотя, может, и не кругом пока. По крайней мере, не сплошь. Мне кажется, на восток можно прорваться.

— Знаешь, куда именно? — деловито осведомился Латышев.

— Карта есть?

Лейтенант достал из планшета карту, развернул.

— Мы здесь, — показал пальцем.

— Верно, — согласился Максим. — А двигаться нужно сюда, — он показал. — Сначала на Петровку-Роменскую, а после на Гадач. Я в нашем штабе карту видел, — пояснил он. — Мы желётчики, у нас радиосвязь имеется. У тебя, кстати, по идее тоже рация должна быть?

— Была, — вздохнул Латышев. — Уже нету. Как и радиста. Пал смертью храбрых. Попали под миномётный обстрел и… — он махнул рукой. — Даже похоронить не сумели.

Помолчали.

— Смотри, — продолжил Максим. — Гудериан наступает с северо-запада, вот отсюда. Клейст с юго-востока. Это если грубо. Лохвицы уже заняты. Но южнее прорваться можно. Я так думаю. Но думать — это одно, а знать точно — другое, — добавил он. — На немцев уже повсюду можно нарваться.

— Ты прав, — сказал лейтенант. — Надо выполнять приказ. А немцы… Ну что ж. На то мы и разведка, чтобы знать, как их обойти. Спасибо, Коля, поставил ты мне мозги на место. А то я что-то того, растерялся малёхо.

— Это не ты растерялся, — сказал Максим. — Это ранение твоё. И усталость многодневная. С каждым может случиться.

— Кстати, о ранениях, — сказал Латышев. — Может, ты и остальных того… подлечишь?

— Как? — спросил Максим. — Егор, я не волшебник, как тебе показалось. Что-то могу, но очень мало. Боль снять без лекарств, рану небольшую помочь организму затянуть. Всё. Если что-то серьёзное, то врач нужен. Настоящий.

— Понятно. Значит, помрут ребята. Где мы, а где настоящий врач.

— А где?

— В медсанбате, где ж ещё. А медсанбат в расположении дивизии. Километров пятнадцать отсюда. Это, если напрямки. Окольными путями, сам понимаешь, больше.

— Чёрт, — выругался Максим. — Я посмотрю, конечно. Но ничего не обещаю.

Из троих тяжелораненых один умер, не дождавшись помощи Максима, и его похоронили прямо на поляне, ближе к опушке. Двоих удалось немного поддержать.

— Есть шанс, что выживут, — сообщил Максим, утирая пот со лба. Он отдал почти всего себя и теперь сидел в изнеможении, привалившись спиной к ближайшей сосне. — Если дотащим до медсанбата. Проникающие ранения, операция нужна. Как ваш медсанбат дивизионный, хороший?

— Был хороший, — ответил Латышев. — Только лекарств и обезболивающих, считай, не осталось. Бинтов тоже. Ты как? Лица на тебе нет.

— Устал, — признался Максим. — Это дело много сил отнимает. Ничего, сейчас у сосенки посижу, подпитаюсь от неё маленько.

— Как это — подпитаюсь? — не понял Латышев.

— Дуб, сосна, кедр, берёза, липа — это деревья-доноры. Они подпитывают человека энергией. Дуб особенно. Но и сосна неплоха. А вот тополь или, скажем, осина и ель, наоборот отнимают.

— На колдовство какое-то похоже, — признался Латышев. — Хотя я, конечно, атеист и ни в какое колдовство не верю, — добавил он. — Как и в бога.

— Бога нет, и это медицинский факт? [1] — процитировал Максим.

— Не знаю, медицинский или какой другой, но точно нет, — сказал Латышев серьёзно. — Партия давно разоблачила поповские сказки.

— Это называется народное целительство, — сказал Максим. — Вполне реальная вещь, которую некоторые тёмные и необразованные люди до сих пор называют колдовством. Что тут поделаешь, для некоторых и электричество — колдовство. У нас в партизанском отряде был дед Аким, такой вот народный целитель. Руками лечил, травами, мёдом. Это у него я кое-чему научился.

— За месяц? — недоверчиво прищурился Латышев.

— А я талантливый, — улыбнулся Максим.

И подмигнул.

Выходить решили в ночь. Меньше вероятности нарваться на немцев. До вечера было ещё довольно много времени — как раз выспаться, восстановить силы.

Только вот жрать хотелось.

В таких случаях Максим всегда вспоминал слугу д’Артаньяна Планше, который еду с успехом заменял сном. Однако Планше — литературный персонаж, а в реальной жизни калории из ничего не появляются. Сосна — это, конечно, хорошо, но её энергия энергию куска хлеба и мяса не заменит.

Латышев на вопрос Максима ответил, что НЗ добили ещё сегодня утром.

— Да его, считай, и не было НЗ этого, — добавил. — Пяток сухарей на брата и горсть пшена, сухой горох, соль. Вот и весь НЗ. Давно воюем, подъели всё, что могли, а снабжение — сам понимаешь. Тот же горох нам в мешках с самолётов сбросили один раз. Может быть, даже ваши. В смысле, вашей дивизии летуны.

Максим покачал головой — не знаю, мол.

— Так комиссара одного полкового чуть мешком не убило, представляешь? — он засмеялся. — И смех, и грех. Мешки летят вниз, что твои бомбы. Народ, кто поумнее, залёг. Ему орут: «Ложитесь, товарищ комиссар!» А он стоит, рот разинул. Хорошо боец из нашей роты вовремя кинулся, сбил его с ног, покатились оба по земле. И тут же на это место, где комиссар стоял, мешок — хрясь! А в мешке — пуд гороха.

— Да уж, — Максим тоже засмеялся, представив себе эту картинку. — И что потом с тем комиссаром случилось и с бойцом?

— Комиссара убило на следующий же день. А боец — вон он, — ты с ним уже знаком. Сержант Найдёнов. Так что, — закончил он неожиданно, — жрать нечего. Придётся опять в ремне дырку вертеть. А куда вертеть, ежели живот скоро к хребту прилипнет?

Максим понимал, что голодный солдат — это пол солдата. Что в походе, что в бою. Да и сам он энергии за этот день потратил немерено. А прихода нет. Надо бы как-то подкрепиться.

Охота?

Охотник из него никакой. Нет, наверное, выследить зверя он бы смог — на то и сверхрежим. И даже, пожалуй, убить какого-нибудь оленя или зайца голыми руками — тоже. Только где тот олень и заяц? Бегать по лесу искать? Только силы зря потратишь, а их и так мало осталось.

— У тебя охотники есть? — спросил на всякий случай у Латышева.

— Забудь, — ответил лейтенант. — Думали уже. Зверьё, если и было, разбежалось отсюда в разные стороны. Война.

— А ну-ка покажи карту ещё раз.

Левашов развернул карту.

— Это что? — ткнул пальцев с синее пятнышко неправильной формы. — Пруд?

— Вроде, он, — подтвердил лейтенант. — В полутора километрах отсюда. На северо-восток.

— Где пруд, там и рыба, — сказал Максим. — То есть, не обязательно, но очень может быть.

— И как ты собираешься ту рыбу ловить? — насмешливо спросил Латышев. — Руками? Удочек-то нет, и сделать их не из чего. Робинзон Крузо ты наш.

— Не Робинзон Крузо, — ответил Максим, поднимаясь. — Скорее Сайрус Смит и Пенкроф. Два в одном.

— Это ещё кто? — подозрительно осведомился Латышев.

— Герои романа Жюль Верна «Таинственный остров». Читал?

— Нет, — покачал головой лейтенант. — Я вообще, честно сказать, художественную литературу не очень.

— Что так?

— Так брехня же.

— А, понятно. Ну, брехня не брехня, а иногда и в реальной жизни помогает. Схожу-ка я к этом прудику, ты не против? Может, и поймаю чего. Заодно и обстановку разведаю.

— Сходи, что ж. Только не один. Найдёнов, Гринько! — позвал он.

Подошли сержант Найдёнов и рядовой Гринько.

— Пойдёте с товарищем младшим лейтенантом. Слушаться его, как меня. Всё ясно?

— Так точно, ясно, товарищ лейтенант, — сказал Найдёнов. — Разрешите вопрос?

— Разрешаю.

— Пожрать у нас будет что-нибудь сегодня?

— Добудете — будет, — ответил Латышев.

— Ага, — глубокомысленно сказал сержант и покосился на Максима.

Втроём они пересекли поляну и нырнули в лес.

Максим шёл впереди, бойцы держались чуть сзади. Найдёнов правее, Гринько левее.

— Так мы за едой, товарищ лейтенант? — спросил Найдёнов.

— Если получится, — ответил Максим. — Он остановился, поманил к себе бойцов. Те подошли.

— Значит так, товарищи красноармейцы, — произнёс Максим негромко. — Идём молча. Никаких разговоров. Вообще ни слова. Тактические знаки знаете?

— Какие знаки? — не понял сержант.

— Тактические, с помощью которых разведчики общаются. Вы же разведка?

— Нас не учили, — пробормотал Гринько.

— Запоминайте с первого раза, повторять не стану. Заметили немцев, сообщаете на пальцах, сколько их видите, — он показал пальцами одной руки. — Один, два, три, четыре, пять. Шесть — прижали мизинец большим. Семь — безымянный прижали. Восемь — средний. Девять — указательный. Десять — кольцо из пальцев, вот так. Повторите.

Сержант и рядовой повторили.

— Хорошо. Теперь дальше. На кого указательный палец, о том и речь. Рука назад с поднятой ладонью — стоять. Рука в кулак — замри. Мах рукой снизу — вперёд… — Максим рассказывал и показывал. Потом заставил повторить. Красноармейцы пару раз ошиблись, но со второго раза запомнили. Им даже понравилось.

— Откуда вы всё это знаете, товарищ лейтенант? — спросил уважительно Найдёнов.

— Потом, — сказал Максим. После чего приложил палец к губам и показал: «Вперёд!»

Через полчаса впереди между деревьями показался просвет. И вроде бы Максим что-то услышал.

«Тихо».

«Пригнись».

«Ты — слева».

«Ты — справа».

Подобрались, вроде бы, тихо.

Теперь голоса впереди были слышны всем.

Немцы. Разговаривают громко, ничего не боятся. И ещё треск мотора. Кажется, мотоциклетного.

— Дальше дороги нет. Пруд какой-то.

— Её и раньше не было. Я же говорил, не этот поворот.

— Да в этой долбаной России вообще дорог нет. Хрен поймёшь, где поворачивать, где не поворачивать.

— Это не Россия. Это Украина.

— Ты дурак, Вилли. Хочешь казаться умным, а на самом деле дурак. Тут всё Россия, запомни. И мы в этой России, чувствую, завязнем по самые уши. Дорог-то нет. Ха-ха.

— Поехали назад. Следующий поворот. Теперь не пропустим.

— Погоди, Вилли.

Мотор фыркнул и затих.

— Что?

— Давай искупаемся, жарко. Последние деньки тёплые.

— Нас же ждут, Курт. Парни голодные.

— Подождут. Десять минут ничего не решают. Скажем, заблудились. К тому же, это правда. Давай, Вилли, по-быстрому. А то я, чувствую, скоро завшивею. Две недели не мылся, считай. Воняю, как последний бродяга.

— Не бродяга, а доблестный солдат вермахта!

Смех.

— Ладно, давай. Только быстро.

— Быстрее только пуля.

— Вот этого не надо.

— Наша пуля, Вилли. Наша немецкая пуля. Самая быстрая и точная пуля в мире.

«Ложимся», — показал Максим.

Последние метры он преодолел по-пластунски, волоча за собой автомат на ремне стволом вперёд. Справа и слева точно так же подвигались Найдёнов с Гринько.

Молодцы, отметил Максим, умело ползут. Тихо.

Выглянул из-за дерева, стараясь держать голову как можно ниже.

Перед ним виднелся лесной пруд, поросший по краям осокой и лопухами. Небольшой, метров пятнадцать на двадцать пять, но искупаться — вполне. К тому же противоположный берег песчаный, пологий, удобный. Там, чуть выше среза воды, раздевались двое немецких солдат. Ещё выше, под деревьями, виднелся мотоцикл с коляской.

— Zündapp KS 750, — подсказал КИР. — Самый массовый мотоцикл вермахта. Отличная машина для того времени.

— Я понял, помолчи пока, лады?

— Извини, — КИР умолк.

«Лежим, ждём» — показал Максим красноармейцам.

Немцы разделись догола, аккуратно сложили форму, прижали сверху винтовками и, ухая, полезли в воду.

«Ты и ты — здесь», — показал Максим: «Я — в обход».

Максим отполз назад и, пригнувшись, быстро и бесшумно обогнул пруд.

Вот он — мотоцикл. В коляске — четыре стальных контейнера с крышками на «барашках». В таких немцы доставляли горячую еду на линию боевого соприкосновения. Или на передовую, как говорят в это время. Литров на десять каждый, не меньше. А то и на двенадцать. Тут же, в коляске, лежало четыре набитых вещевых мешка. От двух шёл явственный запах свежеиспечённого хлеба. Настолько явственный, что рот тут же наполнился слюной. Только сейчас Максим понял, насколько голоден.

Это мы удачно сходили, подумал он и бросил взгляд на немцев. Те беспечно плескались в пруду.

Мало вас били. Ну да ничего, скоро поумнеете. Только это вам всё равно не поможет.

Он вышел на берег с автоматом наизготовку. Встал, расставив ноги у снятой одежды и оставленного оружия.

Немцы заметили его и замерли, приоткрыв рты.

— Найдёнов, Гринько, — скомандовал Максим, — выходите и берите их на мушку! — и добавил. — Hände hoch! An Land! Schnell! [2]

Немцы послушно задрали руки вверх и обернулись. Там уже выросли из травы Найдёнов и Гринько. Автомат и винтовка, наведённые на незадачливых купальщиков, говорили сами за себя.

Вилли и Курт побрели к берегу. Они были похожи, как братья — белобрысые, курносые, голубоглазые, юные.

Лет по двадцать, не больше, решил Максим. Если бы не форма, язык и оружие, то от русских не отличить.

Максим наклонился, подобрал «маузеры», забросил на плечо.

Оба немецких солдата вышли на берег и теперь стояли перед ним испуганные и голые с задранными вверх руками.

Максим отступил в сторону:

— Одевайтесь.

Затем подал знак своим: «Ко мне!»

Два контейнера взвалили на плечи немцы, ещё два досталось нести Найдёнову и Гринько. Они же взяли «маузеры» и по одному вещевому мешку. Один был набит жестяными банками со сгущёнкой. Во втором обнаружились два блока сигарет (двадцать пачек в блоке по двенадцать сигарет в пачке) и галеты.

— Хорошо живёт немчура, — зло сказал Найдёнов, увидев всё это богатство.- Сгущёнку они жрут. Ну не суки? Интересно, что в бачках.

— Что в бачках? — спросил Максим по-немецки.

— Гуляш, — торопливо ответил Курт. — В двух гуляш, ещё в двух — кофе.

— Кофе? — не поверил Максим.

— Ну… не настоящий. Эрзац.

— Из чего?

— Кажется, желудёвый. Ещё цикорий там. Ничего, пить можно, когда горячий. Это обед. Мы должны были доставить обед для нашего взвода…

— А доставили для нашего, — сказал Максим. — И это хорошо. Зачтётся. Если будете вести себя правильно.

— Мы постараемся, герр офицер, — заверил Курт. — Правда, Вилли?

— Правда. Скажите, что делать, и мы тотчас исполним.

— Молодцы, — похвалил Максим. — За что люблю немцев, так это за исполнительность и дисциплину. Для начала ты, Курт, утопи мотоцикл в пруду. Загони его туда, чтобы видно не было с берега. Потом берите продукты и пошли.

Возвращение продовольственной команды было встречено с искренней и живой радостью. Уставшие, осунувшиеся и небритые лица озарили улыбки. Потускневшие глаза засветились. Послышались шутки и смех.

Гуляш, эрзац-кофе и половину буханок хлеба смели тут же. Сгущёнку и мясные консервы отложили про запас. Сигареты раздали всем поровну.

— Немцев бы допросить, — сказал Латышев, закуривая после еды. — Жаль, с языком у меня плоховато. Хальт, шнель, хенде хох, цурюк– вот и весь мой немецкий. Ещё йа и найн [3], — добавил он, подумав.

— У меня нормально с немецким, — сообщил Максим.

— Здорово, — обрадовался лейтенант. — Так давай, узнай из какой они части, где их расположение, кто командир, вообще, всё, что знают. А потом расстреляем их на хрен.

— Как это — расстреляем? Они же пленные.

— И что? Как они наших расстреливают, так и мы их. Ты же партизанил, сам говоришь, должен понимать. Зачем они нужны? Мы их в живых оставим, а они к своим выйдут и потом в нас же стрелять будут. А если с собой тащить… Как? У нас и так двое тяжёлых, которых тащить надо. Этим ещё охрану выделять? Не, на хер. Пуля в голову, ветками закидали и ушли. Мёртвые не кусаются.

— А говоришь, художественную литературу не любишь.

— В смысле?

— Это цитата из «Остров сокровищ» Стивенсона, там эту фразу произносит Израэль Хэндс, пират.

— Как ты только всё помнишь, это ж с ума сойти просто… Не читал я твой «Остров сокровищ», самому только что на язык пришло. Стоящая книга?

— Отличная. Почитай, не пожалеешь. А пленных убивать не будем.

— Я здесь командир, не забывай. Как скажу, так и будет.

— Конечно, ты, никто и не спорит. Но это мои пленные, я их взял и привёл. Найдёнов и Гринько помогли. Егор, послушай меня. Это не эсэсовцы, обычный вермахт, пацаны, вчера ещё в школу ходили. Не надо, не будем брать грех на душу.

— Добрый ты, — зло произнёс Латышев.

— Ага, — сказал Максим. — Такой добрый, что только за сегодня семерых убил. Четверых в воздухе, троих на земле. А рассказать, сколько всего с начала войны угрохал, так ты завидовать начнёшь, пожалуй.

— Ладно, — сказал Латышев. — Доживём до ночи — посмотрим.

Затем в две затяжки докурил трофейную сигарету, затушил о пень и сказал:

— Всё-таки полное дерьмо эти немецкие сигареты. Как они их курят — не понимаю.

[1] Из романа Ильфа и Петрова «Золотой телёнок».

[2] Руки вверх! На берег! Быстро! (нем.)

[3] Стоять, быстро, руки вверх, назад, да, нет (нем

.)