По прозвищу Святой. Книга вторая

Глава восьмая

Одинаковые пятнистые куртки. Одинаковые каски, обмотанные для маскировки пучками травы. Одинаковые автоматы.

Точно, разведка.

— Слушай, какое покурим? Русские могут быть рядом, — сказал Йоганн.

— Могут. Но их нет, — уверенно ответил Фридрих. — Верь мне. Сколько мы прошли уже, километров семь-восемь?

— Где-то так, — согласился Йоганн.

— Вот. И ни одного русского. Даже следа.

— Ну, не знаю…

— Зато я знаю. Закуривайте, камрады, — Фридрих протянул товарищам пачку сигарет.

Йоганн и третий, молчаливый, имени которого Максим так и не услышал, вытащили по сигарете. Фридрих тоже взял.

Щёлкнула зажигалка.

На мгновение Максиму даже стало жаль их.

Но только на мгновение.

Мы вас сюда не звали.

И вообще, не хер расслабляться в рейде. Разведка, мать вашу, покурить они захотели.

Он прыгнул вниз, на лету выщёлкивая лезвие ножа.

Приземлился за спиной Фридриха.

Левой дёрнуть за подбородок на себя и вверх.

Ножом по горлу.

Сорвать автомат, передёрнуть затвор.

Так и не докуривший свою последнюю сигарету Фридрих, уже падает на землю, пытаясь зажать руками страшную рану на горле.

Увы, ничего не получится. Ещё несколько секунд, и ты сдохнешь. Как и твои товарищи.

Две короткие очереди. Сначала по осторожному Йоганну, а затем по третьему, молчаливому. Целясь обоим в область сердца.

Дададада!

Дададада!

Они дажене успели понять, что произошло — свалились мешками на землю.

Прибавится красненького в осеннем лесу, подумал Максим.

Несколько раз воткнул лезвие в землю, очищая от крови. Вытер о маскировочную куртку Фридриха, сложил и спрятал нож. Теперь оружие и документы.

Он уже заканчивал обыск мёртвых тел, когда услышал за спиной лёгкий шорох.

Вошёл в сверхрежим.

Двое. Метрах в пятнадцати, за кустами. Прячутся. Ветер от них. Запах пота, махорки и кирзы. А также сгоревшего пороха и оружейного масла. Наши.

Он вышел из сверхрежима, чуть повернул голову и негромко произнёс:

— К зверю и человеку нужно подбираться с наветренной стороны. И лучше перед этим не курить. Вас этому не учили, товарищи красноармейцы? От вас за версту несёт потом и махоркой.

— Ты глянь, какой нюхач выискался, — раздался насмешливый голос за спиной. — Учти, нюхач, ты у нас на мушке. Только дёрнись и будешь с двумя дырками в спине. Брось автомат, подними руки и повернись.

— Архаровцы, мать вашу! — выругался Максим от души. — Глаза на жопе! Вы что, не видите, что я свой? Лётчик.

— Кажись, и впрямь свой, — неуверенно сказал второй. — Ишь, как ругается.

— Тут я решаю, кто свой, а кто нет, — снова вступил первый. — Имя, звание?

— Да пошёл ты на хер. Сами-то кто такие, чтобы красного командира допрашивать?

Ситуация явно зашла в тупик. Бросать оружие и поднимать вверх руки Максим не хотел — этим бы он выказал свою слабость, а красноармейцы за его спиной явно уже не были столь уверенны в себе, как в самом начале. Но и на попятную старший из них пока идти не хотел.

— Ты у нас на мушке, а не мы у тебя, — сказал первый. — Поэтому вопросы задаю я.

— В любую секунду я могу сделать так, что на мушке окажетесь вы. И вы ничего не успеете сделать, уж поверьте. Видите три трупа? Это немецкая разведка, и убил всех я. Один. Ну что, проверим или лучше спокойно поговорим?

— Ну, давай, говори, — разрешил первый, чуть подумав. — А мы послушаем.

— Говорить буду только с вашим командованием. Если оно у вас, конечно, есть.

— Имеется, не волнуйся.

— Вот и отведите меня к нему. Только сразу предупреждаю, оружие я вам не отдам. Оно с боя взято. А вы возьмите оружие у этих двоих. Оружие и патроны. Документы я у них все уже забрал. Да хватит прятаться, я всё равно знаю, где вы. Выходите.

Пошептались.

«Выходим, товарищ сержант? Наш ведь, правда. Мы же видели, как он на парашюте спускался»

«Какой-то он странный. Чует моё сердце. Опасный»

«А мы? Мы тоже опасные».

«Так да не так. Ладно. Отведём к командиру, пусть разбирается. Пошли».

Двое показались из-за кустов. Один повыше другой пониже. В гимнастёрках, пилотках, галифе, запылённых кирзовых сапогах. Тот, что повыше, — сержант. Видны два треугольника в петлицах цвета хаки. Тот, что пониже, — рядовой, с малиновыми петлицами и чёрным кантом. У сержанта в руках ППД-40 [1] с круглым магазином и характерным коротким стволом. У рядового — обычная «трёхлинейка».

— Пехота, — сообщил КИР в ответ на мысленный запрос и явно процитировал. — Приказом № 253 Народного Комиссариата Обороны от 1 августа 1941 года в действующей армии и маршевых частях отменялось ношение всех цветных элементов обмундирования и знаков различия. Все знаки на петлицах и эмблемы родов войск и служб теперь покрывались защитной или темно-зеленой краской. Однако приказ часто нарушался, поскольку…

— Стоп-стоп, — остановил его Максим. — Я уже всё понял.

— Здравствуйте, товарищи красноармейцы, — поприветствовал он солдат.

— Здравия желаем, товарищ младший лейтенант, — ответил рядовой.

— Здравия желаем, — поздоровался недоверчивый сержант.

— Ну что, ведите к командиру, — сказал Максим. — Трофеи только не забудьте, — он кивнул на трупы.

— Да уж не забудем, — пообещал сержант. — Только и вы не забудьте, товарищ лётчик.

— Что?

— Документы у вас имеются какие-нибудь? Оружие мы вам, так и быть, оставляем, но документы проверить обязаны. У нас приказ.

— Сначала ваши.

Красноармейцы переглянулись.

— Откуда мне знать, что вы не немецкие переодетые диверсанты? — спросил Максим.

Сержант и рядовой достали и нагрудных карманов гимнастёрок красноармейские книжки, показали, развернув.

Секунду на одну, столько же на другую.

Найдёнов Александр Степанович.

Сержант.

84-й отдельный разведбатальон.

Командир роты — неразборчивая подпись.

Фото соответствует.

Национальность — русский

Год рождения — 1921.

Гринько Михаил Остапович.

Рядовой.

84-й отдельный разведбатальон.

Фото соответствует.

Национальность — русский

Год рождения — 1922.

— Хорошо, — сказал Максим, достал своё удостоверение, показал.

— Младший лейтенант Николай Свят, — прочитал вслух сержант. — Двенадцатый истребительный полк. Так это вы там дрались полчаса назад? — он показал глазами на небо.

— Мы, — коротко ответил Максим.

Они забрали немецкие автоматы, подсумки с магазинами и двинулись на юго-запад. Впереди сержант Найдёнов, посередине Максим и рядовой Гринько замыкающим.

Грамотно, подумал Максим. Вдруг сбежать вздумаю, хе-хе.

Когда по его расчётам прошли около трех километров, сбавили темп. Сержант закрутил головой, отыскивая какие-то только одному ему известные приметы.

Максим и без всяких примет чувствовал, что впереди люди. Так оно и оказалось.

— Стой, кто идёт, — раздался негромкий голос из-за дерева.

— Сержант Найдёнов и рядовой Гринько, — ответил сержант. — Глаза разуй, Прокопчик.

— Сам разуй, порядок должен быть, — из-за дерева вышел маленького роста красноармеец с винтовкой на плече. — Кто это с вами?

— Свой, лётчик. Командир где?

— Там, — показал головой куда-то за спину Прокопчик. — На поляне. Ждёт вас.

Эта поляна была меньше той, на которую опустился Максим. Зато народу на ней оказалось гораздо больше. Сплошь красноармейцы. Примерно три десятка. Лежат, сидят. Кто-то курит, кто-то спит, кто-то грызёт сухарь, запивая водой из фляги. Все с оружием. «Трёхлинейки», автоматы, СВТ-40 [2]. А вон и два ручных пулемёта Дегтярёва приткнулись у кустиков.

Пока пробирались к центру поляны, Максим заметил трое носилок с тяжелоранеными. И ещё несколько красноармейцев были ранены легко — у кого рука перевязана, у кого голова.

— Трое тяжёлых, пятеро лёгких, — доложил КИР, который по своему обыкновению уже всё посчитал. — Всего тридцать два человека. Значит, здоровых и боеспособных двадцать четыре бойца. Меньше взвода. Да, и ещё, если интересно. Вижу здесь троих артиллеристов, двоих связистов и даже одного танкиста. Остальные — пехота.

— Понял, спасибо.

В центре поляны на старом пне сидел молодой уставший лейтенант с перевязанной головой. На белом бинте проступило алое пятно. Рядом, тоже на пне, только более широком — планшет, фуражка и бинокль.

— Найдёнов и Гринько, — уставшим голосом констатировал он. — Докладывайте.

— Примерно в трёх километрах к северо-западу наткнулись на большую поляну. Рядом, в лесу, был вот он, — сержант Найдёнов кивнул на Максима. — Наш лётчик, младший лейтенант. И три трупа немцев, разведчики. Дальше не пошли, сразу вернулись сюда.

— Ясно, свободны.

Найдёнов и Гринько синхронно повернулись через левое плечо и удалились.

— Представьтесь, — сказал лейтенант. Максим просто физически чувствовал, как устал этот человек. Ещё и рана на голове. А командиров, кажется, больше нет. Он один здесь. За всё и всех в ответе.

— Младший лейтенант Николай Свят, — представился он. — Двенадцатый истребительный полк, шестьдесят четвёртая авиадивизия. Был сбит, выпрыгнул с парашютом. Опустился на поляну. Там встретил немецкую разведку, убил всех. Тут как раз и ваши Найдёнов с Гринько подоспели.

— Один лётчик-истребитель убил троих немецких разведчиков? — в уставшем голосе лейтенанта прорезался интерес. — И как это произошло, хотел бы я знать?

Максим рассказал. Показал выкидной нож.

— Ну, а дальше было просто, — закончил. — Две очереди из MP, и ваши не пляшут, как говорил один мой знакомец.

— Ишь ты, — качнул раненой головой лейтенант и, поморщившись, дотронулся до окровавленного бинта. — Знаком с их оружием? — он перешёл на «ты».

— Так я же и попартизанить успел, — сказал Максим. — Там и познакомился. Это меня второй раз сбили, — пояснил он. — Первый раз — месяц назад, в Житомирской области, у села Лугины.

— Коммунист?

— Комсомолец.

— Документы есть?

Максим протянул удостоверение. Лейтенант опять поморщился, заморгал. Было видно, что ему больно.

— Могу помочь, — решился Максим. — Полного выздоровления не гарантирую, но станет легче.

— Ты ещё и врач? — улыбка лейтенанта вышла кривой.

— Нет. Но кое-что умею. Позволишь?

— А, чёрт с тобой, давай. Хуже не будет.

Максим размотал повязку, осмотрел рану. Судя по всему, ничего особенно страшного. Пуля вспорола кожу, задела кость. Чуть левее — и валяться бы товарищу лейтенанту мёртвым. Однако повезло. Но рана уже начала воспаляться.

— Закрой глаза и расслабься.

— Если я расслаблюсь, то сразу усну.

— Не уснёшь. Я прослежу.

Войти в сверхрежим. Ощутить ауру лейтенанта. Снять боль. Не полностью, но почти. Влить ему немного бодрости через ладони. Послать команду на ускоренное заживление. Это не всегда работает, но будем надеяться. Ещё немного бодрости — ровно столько, чтобы самому оставаться на ногах и чувствовать себя нормально. Это как сдача крови. Отдать определённое количество даже полезно. Главное — знать меру. Стоп, хватит, пожалуй.

Вышел из сверхрежима. Убрал руки.

Неожиданно Максима шатнуло.

Однако, равновесие он удержал.

— Ну-ка, садись, — крепкая рука лейтенанта ухватила его за локоть, усадила на соседний пень, с которого уже исчезли планшет, фуражка и бинокль. — Папиросу дать? Воды?

— Не курю. Воды… да, пожалуй.

В руке оказалась солдатская фляга с уже отвинченной крышкой.

Максим сделал несколько глотков. Вода была вкусная, холодная, родниковая.

— Спасибо, — он отдал флягу. — Как ты?

— Отлично. Как заново родился. Ты прямо волшебник.

— Погоди, ещё не всё. Санитары есть у тебя?

— Был. Убило вчера.

— Ясно. Спирт и нитка с иголкой найдутся?

— Шнапс, трофейный.

— Сойдёт.

Максим продезинфицировал в шнапсе нитку с иголкой, дал пару глотков лейтенанту и быстро зашил рану. Лейтенант шипел, но терпел.

— Всё? — осведомился с надеждой.

— Погоди, ещё чуть-чуть.

Максим огляделся, поискал в траве, нашёл несколько ещё зелёных листьев подорожника. Омыл их водой из фляги, наложил на рану, перебинтовал голову.

— Вот теперь всё, — оглядел с удовлетворением свою работу. — Жить будешь.

— Точно, волшебник, — сказал лейтенант. — Летать умеешь, драться на земле умеешь, лечить тоже умеешь. Что ты ещё умеешь?

— Красный командир должен быть примером во всём, — наставительно сказал Максим. — Начиная от внешнего вида и заканчивая боевой и политической подготовкой.

— Это кто ж такое сказал?

— Михаил Васильевич Фрунзе, — не растерялся Максим.

Он понятия не имел, говорил ли что-то подобное товарищ Фрунзе, но поди проверь. Вполне мог.

— Знаю такого. Умный был мужик. И преданный делу партии. Жаль, рано умер. Ладно, сам-то как?

— Нормально. Устал просто. День был тяжелый.

— И он ещё не кончился, — сказал лейтенант и протянул руку. — Меня Егор зовут. Егор Латышев.

Егор рассказал, что командует восемьдесят четвёртой отдельной разведротой сорок второй стрелковой дивизии, входящей в двадцать первую армию.

— Ещё недавно был полнокровный разведбат. Ну, почти. Мотострелковая рота, танковая рота, рота бронемашин и даже кавалерийский эскадрон, — он невесело усмехнулся. — За месяц боёв всех повыбило. Это — он обвёл рукой поляну, — считай всё, что осталось от разведбата. Приказом комдива переформированы в отдельную разведроту.

В последние дни творилась страшная неразбериха, отовсюду поступали противоречивые сведения, проверить которые можно было единственным способом — получить надёжные разведданные. Одно было понятно совершенно точно — Гудериан и Клейст почти сомкнули клещи, и теперь у изрядно потрёпанных частей двадцать первой армии, как, впрочем, и остальных, угодивших в котёл, оставалось только два выхода: идти на прорыв или погибнуть.

Был третий — сдаться в плен, но он фактически ничем не отличался от гибели, поскольку слухи о том, что делают немцы с пленными красноармейцами, были известны каждому бойцу дивизии.

— Глаза выкалывают, звёзды на спине вырезают, кастрируют, — рассказывал Егор. — И это не какая-то там пропаганда, а чистая правда. Веришь?

— Верю, что ж не верить. Одно могу сказать. Мельниковцы и бандеровцы ничем не лучше. Даже хуже.

— Это кто такие? — нахмурился лейтенант.

— Украинские националисты. ОУН.

— А, эти. Вспомнил. Но нам о них особо не рассказывали. Мы что — пехота. А этими НКВД занимается.

— Могу рассказать при случае. Звери. Немцы могут проявить милосердие при случае, особенно вермахт. Эти — нет. Всех в расход: коммунистов, комсомольцев, евреев, поляков, пленных красноармейцев и командиров… Никого не жалеют.

— Поляков? — удивился лейтенант. — А этих-то за что?

— А евреев за что? — задал встречный вопрос Максим. — Стариков, женщин и детей. Включая грудных. Наших пленных — за что?

— Да, ты прав, конечно, — сказал Латышев. — Фашизм и национализм — это такое зло, что хуже всякой буржуазии. Давить их надо, гадов, до полной и окончательной победы, — он пристукнул кулаком о ладонь, и Максим с ним согласился.

Задачей разведроты было выяснить возможные пути прорыва дивизии к своим.

— Трое суток дал нам комдив на всё про всё, — рассказывал Латышев. — Генерал-майор Васильев Илья Васильевич. Слыхал?

Со слов КИРа он уже знал, что генерал-майор Васильев с остатками своей дивизии вырвется из киевского котла. В феврале сорок второго года примет триста тридцать седьмую стрелковую дивизию. В мае того же сорок второго года дивизия в составе пятьдесят седьмой армии попадёт в окружение под Харьковом и почти полностью будет уничтожена. Сам Васильев погибнет в бою двадцать пятого мая сорок второго года у села Протопоповка Харьковской области.

Но не говорить же об этом своему новому знакомому.

— Нет, — покачал головой Максим. — Не слыхал.

К тому времени, как рота получила боевое задание, в строю оставалось шестьдесят три человека от штатных ста двенадцати.

— Мы ещё ого-го были, — рассказывал Латышев. — Орлы, можно сказать. Меньше пятидесяти процентов потерь. В других ротах едва сорок процентов от штата оставалось, а то и меньше.

Короче говоря, рота ушла на задание и на второй день нарвалась на передовую часть немцев. Свежую, наглую, злую. Танки, бронетранспортёры, мотоциклы. Пехоты — до батальона.

Пришлось отходить, огрызаясь. Причём отходить на восток, поскольку западное направление было перерезано немцами.

Из шестидесяти трёх человек осталось сначала сорок, а затем и вовсе двадцать шесть, из которых трое тяжёлых — вон они, на носилках и пятеро лёгких. Плюс шестеро из других частей прибились — артиллеристы, связисты и даже один танкист. Погибли командир роты, политрук и двое взводных. Из командиров в живых остался только он.

— Вот так вот из взводного и стал я ротным в одночасье, — закончил Латышев. — Временно исполняющим обязанности, понятно. Только роты той осталось… сам видишь. С гулькин хрен. И что теперь делать — ума не приложу.

[1] Пистолет-пулемёт Дегтярёва.

[2] Самозарядная винтовка Токарева 1940 года выпуска.