По прозвищу Святой. Книга вторая

Глава третья

Через минуту за дверь полетели три 7,65 миллиметровых пистолета Вальтер ППК с магазинами на семь патронов.

Максим дождался, когда самолёт лёг в разворот и вернулся в салон. Оберст и майор продолжали сидеть смирно.

Максим вышел из сверхрежима, постоял секунду, привыкая к нормальному состоянию.

Разрядил один за другим все три «вальтера» экипажа.

Затем шагнул к трупу второго майора, перевернул его на спину, снял ремень с кобурой и пистолетом, нацепил на себя поверх нижней рубашки. Вытащил и проверил пистолет (это оказался девятимиллиметровый Вальтер П38, восьмизарядный с одной запасной обоймой в кобуре).

— Вы двое, — приказал. — Снимайте ремни вместе с кобурами и оставьте их на лавке. После этого снимите штаны, сапоги и носки с вашего товарища, — он кивнул на мёртвого майора. — Они мне нужны.

Пока немцы делали сказанное, Максим направился в хвост самолёта, подобрал оба пистолета — это тоже были «вальтеры» — и разрядил их.

Затем вернулся назад.

По дороге коротким и сильным ударом приклада винтовки по голове отправил в долгий нокаут зашевелившегося было ефрейтора. Затем вытащил нож из ножен у него на поясе и освободился от гипса на левой руке. Пошевелил пальцами — нормально. Ничего не болит, всё работает.

Оберст и майор уже справились с заданием и уселись на лавку, держа руки на коленях.

— Вы ж мои зайки, — не удержался Максим. — Можете ведь, когда захотите.

Он видел, что оба немца сильно подавлены, дезорганизованы и готовы подчиняться любым приказам. Штабные, что взять, настоящего фронта не нюхали. Снаряд в двух сотнях метров взорвался — уже герои.

Максим натянул брюки мёртвого майора, его носки и сапоги. Надо же, все в пору, как на него сшито.

Мундир надевать не стану, решил. Он в дырах от пуль и в крови. А вот лётная куртка, пожалуй, пригодится. И не только куртка, к слову. Интересно, куда они дели мою защитную рубашечку? У дона Руматы из великой повести братьев Стругацких «Трудно быть богом», помнится, была металлопластовая рубашка, а у меня то же самое только из поляризованного углерита. Потому что такого материала, как металлопласт не существует, это фантастика. У себя господин штандартенфюрер Пауль Кифер оставить её не мог. Зачем? На фронте ни лабораторий, ни специалистов. Должен был отправить в тыл вместе с этим самолётом и соответствующим рапортом. Через кого? Простым солдатам-конвоирам такую штуку не доверишь. Разве что в самом крайнем случае. Значит…

— Что вам передал штандартенфюрер Пауль Кифер? — жёстко обратился он к скованным немцам, направив на них автомат. — Отвечать! Живо!

— Там, в моём портфеле, — показал глазами оберст. — Какой-то свёрток и рапорт в конверте.

Максим открыл портфель. Нашёл свёрток из плотной крафтовой бумаги и запечатанный сургучом конверт. Свёрток был перетянут бечёвкой и тоже запечатан сургучом. На свёртке и на конверте аккуратными буквами было написано одно и то же: «Не вскрывать! Шефу гестапо, группенфюреру Генриху Мюллеру лично в руки».

Максим вскрыл конверт, пробежал рапорт глазами. Там подробно сообщались его деяния, включая гибель пехотного полка в загадочном взрыве чудовищной мощности. Так же говорилось о его необычных способностях и вероятной шизофрении. Рубашка-бронежилет прилагалась в качестве вещественного доказательства тайны личности человека, который одновременно представляется старшим лейтенантом Максимом Седых из будущего и младшим лейтенантом Красной Армии Николаем Святом, лётчиком-истребителем. В заключение прилагались результаты испытаний, во время которых рубашку расстреливали на расстоянии пятьдесят, двадцать пять и десять метров из пистолета «люгер», пистолета-пулемёта MP-40, винтовки «маузер» и, наконец, ручного пулемёта MG-34. Результат нулевой. Пули рикошетили от фантастического материала, оставляя на нём лишь едва заметные царапины.

Да, такой рапорт нам не нужен. Совсем.

— Спички или зажигалку! — протянул руку к оберсту.

Тот поспешно полез в карман и вложил в ладонь Максима зажигалку.

— Лицом на пол! — приказал Максим.

Немцы синхронно побледнели.

— Спокойно, убивать не стану. Лицом на пол, глаза закрыть!

Немцы послушно легли, уткнув лица в ладони.

Всё-таки приятно иметь дело с дисциплинированными людьми, усмехнулся про себя Максим.

Он сжёг рапорт вместе с конвертом на металлическом полу самолёта. Вскрыл свёрток, достал рубашку-бронежилет.

— Ах, ты моя родная, — сказал негромко по-русски.

Снял нижнюю рубашку, освободился от бинтов, надел бронежилет и нижнюю рубашку. Другое дело. Так, теперь куртка.

— Лежать тихо! — приказал немцам и прошёл в кабину.

Судя по компасу и солнцу, самолёт летел на восток. Штурман продолжал сидеть на месте. Его кожаная куртка висела на специальном крючке для одежды.

— Поднимайтесь на три тысячи метров, низко летим! — приказал Максим.

Командир послушно потянул ручку высоты на себя. Самолёт приподнял нос и принялся карабкаться ввысь.

Максим снял с крючка куртку штурмана, натянул на себя, застегнулся.

Чуть тесновата в плечах, но сойдёт.

— Сколько до линии фронта?

— Около ста сорока километров. Полчаса.

— А до ближайшего аэродрома русских?

— Надо карту смотреть, так не скажу.

— Так смотри.

Штурман достал карту, развернул на откидном штурманском столике.

Максим снова прошёл в салон. Там ничего не изменилось: скованные оберст и майор смирно лежали на полу, ефрейтор без памяти валялся там же.

Он набил карманы пистолетными обоймами, чтобы у немцев не возникло и тени соблазна воспользоваться «вальтерами», вернулся в кабину.

— Здесь, — показал штурман на карте. — У города Переяслав. По данным нашей разведки ещё два дня назад здесь располагался полевой военный аэродром русских. Истребители И-16.

— Сколько до него?

— Сто семьдесят два километра.

— Вот туда и летим. Проложи маршрут.

— Но нас собьют на подлёте! — воскликнул штурман. — Там же русские истребители!

— Бог не выдаст — свинья не съест, — сказал Максим. — Что означает — не ссы, прорвёмся.

Пока летели, Максим на всякий случай крепко связал ефрейтора (были у него подозрения, что этот парень может оказаться не столь сговорчивым, как его соотечественники) и выяснил у КИРа насчёт места назначения.

— Переяслав, он же Переяславль, он же Переяслав-Хмельницкий и Переяславль-Русский. Город, где в в 1654 году состоялась Переяславская рада, на которой при гетмане Богдане Хмельницком было принято решение о присоединении Войска Запорожского к Русскому царству.

— Ага. Знаменитый городок. Не довелось побывать. Большой?

— Куда там. В наше время около сорока тысяч. Сейчас даже не скажу, сколько. Тысяч двадцать, вероятно. Кстати, хочешь узнать моё мнение?

— О котором тебя не спрашивают?

— Оно самое.

— Чёрт с тобой, валяй.

— Нехорошо посылать к чёрту своего товарища. Да, я не человек и не верю ни в чертей, ни в ангелов. Наверное. Но всё равно нехорошо.

— Мне нравится твоё «наверное». Но этот мировоззренческий разговор, пожалуй, передвинем на более удобное время. Хорошо, я постараюсь впредь не посылать тебя к чёрту. Так что за мнение?

— Зря мы летим в Переяслав.

— Почему?

— Потому что уже через одиннадцать дней, четырнадцатого сентября, в районе Лоховиц танки Гудериана и Клейста замкнут киевский котёл. В окружении окажутся части пятой, двадцать шестой, двадцать первой и тридцать седьмой армий. А Переяслав немцы возьмут семнадцатого сентября.

— Что ты предлагаешь? Лететь вглубь советской территории?

— Да, и подальше. Пока хватит топлива. Вполне можем долететь до Харькова, Воронежа, Луганска или Донецка. Да хоть до Москвы!

— Нет, — ответил Максим. — Это плохая идея.

— Почему?

— Потому что сесть сразу за линией фронта на советский аэродром у немецкого самолёта есть шанс, а вот чем дальше — тем их меньше. При всём бардаке, который сейчас творится, нас быстро собьют.

— Если правильно проложить маршрут…

— Нет, я сказал. Есть и другие резоны. Как тебе, например, такой. Я хочу бить врага, а не доказывать НКВД, что я не немецкий шпион. Чем дальше от линии фронта, тем это будет доказать труднее. Так мне кажется. И вообще, давай договоримся. Решения принимаю я, а твой голос всего лишь совещательный. Ясно-понятно?

— Можно подумать, об этом нужно договариваться, — буркнул КИР. — Яснее некуда.

— Вот и славно. А теперь помолчи, мне нужно подумать, что говорить нашим, если мы, паче чаяния, долетим.

Они долетели.

Последние тридцать километров по настоянию Максима Ю-52 пролетел на минимальной высоте, едва не задевая брюхом верхушки деревьев, и вышел к аэродрому незамеченным.

То есть его заметили только тогда, когда самолёт пошёл на посадку. Покачав предварительно крыльями, дабы сбить с толку расчеты зенитных пулемётов.

Удалось. Видимо, кто-то из командного состава понял, что случай особый и отдал приказ не стрелять.

«Юнкерс» сел без приключений, доехал до конца взлётной полосы, остановился и заглушил моторы.

Максим поглядел в иллюминатор — к самолёту пылила полуторка ГАЗ-ММ с десятком красноармейцев в кузове.

К тому времени, когда она доехала, и из кузова посыпались вооружённые красноармейцы, Максим под дулом автомата уже вывел из самолёта оберста с майором, пилота и штурмана, заставив их лечь на землю лицом вниз.

Вслед за красноармейцами из кабины полуторки вылез плотный круглолицый темноволосый майор. На груди майора красовалась Золотая Звезда Героя Советского Союза, орден Ленина и три ордена Красного Знамени.

Ого, подумал Максим. Геройский майор. Когда это он успел такой иконостас заработать? Не иначе Испания и Халхин-Гол.

— Здравия желаю, товарищ майор! — принял стойку «смирно» Максим. — Разрешите доложить?

Майор махнул красноармейцам. Те опустили винтовки, но продолжали держать их наизготовку.

— Докладывайте.

— Младший лейтенант Николай Свят. Двести пятьдесят четвёртый истребительный полк в составе тридцать шестой истребительной авиадивизии ПВО. Был сбит в воздушном бою тринадцатого августа у села Лугины Житомирской области. Уцелел. Вступил в партизанский отряд. Воевал, попал в плен. Во время транспортировки в глубокий немецкий тыл захватил самолёт Ю-52 и пятерых немцев. Вот они лежат. Оберст, майор, пилот и штурман.

— Я вижу только четверых, — сказал круглолицый майор.

— Пятый, ефрейтор, в самолёте. Связанный. Там же три трупа. Один солдат, один майор и второй пилот. В портфелях немцев какие-то документы. Возможно, важные.

— Вольно, — сказал майор. — Двести пятьдесят четвёртый истребительный, говоришь?

— Так точно!

— Кто командир?

— Был майор Валуйцев Иван Александрович, но его ранили на четвёртый день войны и обязанности командира исполнял его заместитель майор Петров Пётр Михайлович. Герой Советского Союза, как и вы.

Максим не зря провёл свободные полчаса в самолёте, вспоминая, что рассказывал настоящий Николай Свят и выпытывая все имеющиеся сведения у КИРа.

— Знаю Петрова, — кивнул майор. — Встречались. Хороший лётчик, Героя за финскую получил. Значит, говоришь, захватил самолёт?

— Так точно, захватил.

Майор задумчиво смотрел на Максима, потирая ладонью щёку. Затем принял решение и кивнул:

— Пошли, посмотрим, чего ты там наворотил. Оружие только оставь, ни к чему оно тебе сейчас.Савельев! — обратился он к высокому красноармейцу с двумя малиновыми треугольниками в синих петлицах (сержант, отметил про себя Максим, командир отделения, видимо). — Прими у товарища младшего лейтенанта оружие, возьми трёх бойцов и за мной. Остальным охранять пленных.

В самолёте майор быстро огляделся, прошёл в кабину, осмотрелся там.

— Хорошо стреляешь, младший лейтенант, — похвалил Максима. — Три трупа и ноль пробоин в обшивке.

— Старался, — позволил себе чуть улыбнуться Максим. — Зачем нам дырявый трофейный самолёт? Чини его потом.

Майор засмеялся.

— А летаешь ты так же хорошо? — спросил неожиданно. — Сбитые есть?

— Имеются. Два подтверждённых и один «мессер» я завалил над Лугинами. Но это подтвердить некому.

— А всего их сколько было против тебя?

— Три.

— Расскажи.

Максим пересказал то, что рассказывал ему лётчик Николай Свят. Про сопровождение бомбёров СБ-2, которые должны были ударить по житомирской железнодорожной станции.

Про зенитки и «мессеры».

Как сбили его ведомого, как он стал уводить «худых» от бомбёров и в конце концов оказался за линией фронта.

Рассказывал так, будто сам сидел в кабине «ишачка».

Майор слушал внимательно, его стального цвета глаза, словно пытались проникнуть куда-то вглубь Максима, разглядеть то, что обычному взгляду недоступно.

— Значит, остался жив и ушёл к партизанам, — резюмировал он.

— Так точно.

— Повезло. Посадить И-16 на деревья и остаться в живых, — он покачал головой. — Даже не ранили?

— А я вообще везучий, — сказал Максим. — Ранили, но не сильно, по касательной, зажило, как на собаке. С немцами этими тоже повезло. Слишком беспечны оказались, не ожидали, что я нападу. А от оков на ногах я сумел освободиться.

— Как?

Максим показал изогнутую заколку.

— Я же бывший беспризорник, — ухмыльнулся. — Приходилось разные замки открывать в этой жизни.

— Понятно, — усмехнулся майор в ответ. — Савельев!

— Я!

— Вынести из самолёта трупы и пленного и ждать снаружи!

— Есть!

— Присаживайся, младший лейтенант, — предложил он, когда сержант с красноармейцами выполнил приказание.

Они сели.

— Меня зовут Коробков Павел Терентьевич, — сказал майор и протянул руку. — Командир двенадцатого истребительного полка.

— Рад знакомству, товарищ майор, — сказал Максим, пожимая протянутую руку. — И спасибо за доверие.

— Я пока ещё ничего тебе не доверил.

— Но собираетесь, верно? Эх, жаль мои документы остались в партизанском лагере.

— Так ты сохранил документы?

— Конечно. Но на задание не брал.

— Расскажи, как попал в плен. Только коротко, времени у нас мало.

Максим рассказал.

— Получается, немцы знали, что вы попробуете спасти эту тысячу евреев, — сделал вывод майор. — Ловушку вам устроили. Засаду.

— Получается так, — согласился Максим. — Думаю, в этом есть и моя вина.

— Как это?

— Был там у них такой Георг Дитер Йегер, штурмбанфюрер, начальник военной полиции шестьдесят второй пехотной дивизии. Он за нами гонялся. Однажды был у меня в руках, а я его отпустил.

— Почему?

— Чёрт его знает, — Максим пожал плечами. — Он был безоружен и неопасен в тот момент. Может, пожалел. Проявил излишний гуманизм. Каюсь. Надо было убить.

— Надо было, — жёстко сказал майор. — Всех немцев, пришедших с оружием в руках на нашу землю, надо убить. Иначе они убьют нас, наших детей, матерей и жён. Ты готов их убивать, лейтенант?

— Странный вопрос, товарищ майор. Я их уже целый полк уничтожил. То есть не я, конечно, случайно получилось, но всё-таки.

— Да, полк. Взрыв этот фантастический… Ты понимаешь, что такие вещи проверяются?

— Разумеется. Всё должно проверяться. В том числе и я сам.

— Хорошо, что ты это понимаешь. Но у меня нет ни времени, ни возможностей тебя проверять. Точнее, возможность есть, но я не хочу.

— Простите, не понял.

— Ты же лётчик?

— Лётчик.

— Истребитель?

— Истребитель.

— Ты захватил и пригнал на нашу сторону целый Ю-52 и пятерых пленных в придачу. С важными документами. Для меня этого вполне достаточно. А наша славная контрразведка из тебя всю душу вынет. И еще не известно, вернёт ли обратно. Так что спрошу ещё раз. Готов воевать, лейтенант? У меня лётного состава меньше половины, пополнения нет и не предвидится, немец прёт, как в задницу наскипидаренный. Ничем его не остановить. А останавливать надо. Понимаешь, Коля? Надо останавливать. Кроме нас некому.

— Понимаю, товарищ майор.

— Сейчас — Павел. Ты какого года?

— Двадцатого.

— А я девятого. Одиннадцать лет разницы — это ерунда. Пока партизанил летать не разучился?

— Не разучился, Паша. Что, неужто дашь машину?

— Дам. У меня три «ишачка» свободные, говорю же. Форму тебе выдадим, на довольствие поставим, а документы потом оформим, задним числом. Согласен?

— Конечно! Только…

— Что?

— Тебе за такое самоуправство от родного НКВД не прилетит потом по самое «не могу»?

— Как-как? — засмеялся командир полка. — По самое «не могу»? Надо запомнить. Не прилетит. Я — Герой Советского Союза Павел Коротков. Мои ребятки в первый же день войны одиннадцать самолётов врага завалили. Восемь «дорнье», и три «мессера». Из них два я лично. А первых сбил ещё в Испании. Шесть штук. Потом на Халкин-Голе добавил. Так что пошли все на хрен. Лучшая проверка человека наш он или нет — бой. Бой всё на свои места расставит. Так что не подведи меня, Коля.

— Не подведу, Паша.

Они пожали друг другу руки.

— Но на людях я по-прежнему товарищ майор, — подмигнул командир полка.

— Разумеется, товарищ майор. Один вопрос можно?

— Давай.

— Как тут у вас с довольствием? Честно скажу — жрать хочется, аж живот подводит.

— Что, — засмеялся майор, — фрицы плохо кормят?

— Что б их так всю жизнь кормили. Желательно короткую.

— Накормим, не переживай. И накормим, и сто грамм фро

нтовых нальём. С этим у нас пока всё нормально.