По прозвищу Святой. Книга вторая

Глава двадцатая

Максим встретился глазами с Михеевым.

Тёмно-карие с голубыми.

Становилось понятно, как этот человек в тридцать лет дорос до таких карьерных высот. Во взгляде начальника Особого отдела Юго-Западного фронта товарища комиссара госбезопасности третьего ранга читалась железная воля и непреклонное стремление докопаться до самой сути человека, который был ему в данный момент почему-то интересен. Такой не отступит ни перед чем и выполнит любой приказ партии и правительства. При этом честен и одновременно достаточно гибок, чтобы умело лавировать в океане неизбежных интриг.

Крайне опасных в это труднейшее для страны время.

А ещё товарищ комиссар, несомненно, умён. Командовать Особым отделом целого фронта дураку не доверят.

Максим вспомнил как собирался выходить из окружения один.

Ну да, собирался.

Мало ли что он собирался.

Например, он собирался стать первым в мире нуль-звездолётчиком. А стал первым в мире путешественником во времени.

Хотя и нуль-звездолётчиком тоже, учитывая, что «Пионер Валя Котик» перенёсся не только во времени, но и в пространстве.

Обстоятельства. К слову, они уже изменились с его появлением и действиями в этом мире. Командарм Потапов не попал в плен, а комиссар Михеев остался жив. Пока жив. То есть, история слегка изменилась и, возможно, это приблизит Победу хотя бы на несколько часов. Что будет потом — не его дело. Он делает, что может и должен.

— У меня исключительно острый слух, — ответил Максим.

— Насколько исключительный?

— Острее, чем у кота.

— Не может этого быть, — не поверил Михеев.

— А вы проверьте, — рядом сидели красноармейцы, с интересом прислушивающиеся к разговору, поэтому Максим обращался к Михееву на «вы».

— Хм. Кто-нибудь, помогите подняться.

Один из красноармейцев встал, протянул руку. Михеев ухватился за неё, поднялся на ноги. Поморщился, опёршись на раненую ногу.

— Давайте ногу посмотрю, товарищ комиссар, — сказал Максим.

— Потом. Сначала слух.

Он прохромал за костёр метров на сорок. Остановился и прошептал: «Хромой волк».

— Что я сказал? — спросил в голос.

— Хромой волк, — ответил Максим. — Идите сюда, товарищ комиссар. Будем ногу лечить.

Рана оказалась не слишком опасной, но болезненной. Осколок глубоко вспорол мышцу бедра. Рану зашили, но она продолжала кровить. Максим перешёл в сверхрежим, снял боль и воспаление, нашёл всё те же, много раз выручавшие его листы подорожника, промыл их горячей кипячёной водой из солдатского котелка, наложил на рану, снова перебинтовал.

— Предлагаю переночевать здесь, — сказал. — Ноге нужно дать отдохнуть. Людям тоже. Завтра должно быть полегче.

— Да ты просто кудесник какой-то, лейтенант, — сказал Михеев, надев измазанные в крови и грязи галифе. — Ноге уже легче. Про слух твой я даже не говорю. Он феноменальный. Никогда в жизни не встречал людей с таким слухом. А я, уж поверь, встречал много удивительных людей.

— Чтобы исключить следующие вопросы, сразу могу сказать, что у меня хорошо развито ночное зрение и реакция выше, чем у обычного человека.

— А ещё ты, наверное, очень сильный, — сказал Михеев. — Хотя по виду не скажешь.

— Верно, — подтвердил Максим. — При случае могу побороть даже того, кто гораздо больше и тяжелее меня. Как вы догадались?

— Читал роман Джека Лондона «День пламенеет», — сказал комиссар, испытывающе глядя на Максима.

Он всё время меня проверяет, подумал тот. «День пламенеет»? Не помню такого романа у Джека Лондона. КИР?

— Название второго издания романа Джека Лондона «Burning Daylight» на русском языке, вышедшего в тясяча девятьсот двадцать девятом году, — подсказал КИР. — В первом переводе он и вовсе назывался «Красное солнышко», а нам известен под классическим названием «Время-не-ждёт».

— Неправильный перевод выражения «Burning Daylight»? — догадался Максим.

— Именно так. «Сжигать свет дня» в прямом переводе. Или тратить время попусту. Если ты помнишь, главный герой терпеть этого не мог.

— Хотите сказать, что я напомнил вам Элама Харниша? — весело осведомился Максим. — Если так, то не вы первый. Мне уже говорили, что я на него похож. В том смысле, что у меня, как и у него, сигналы по нервам бегут быстрее, и я могу за короткое время развить больше усилие. Кажется, примерно так это описывал Джек Лондон.

— Слух, зрение, реакция, сила, загадочное умение лечить руками…

— Оно не загадочное, — перебил Максим. — Ещё не хватало, чтобы меня обвинили в каком-нибудь шаманстве. Всё по нашей марксистской науке.

— Ну-ну, — сказал Михеев. — По науке, так по науке. Продолжим. Начитанный. С памятью и вниманием у тебя как?

— Не жалуюсь, — ответил Максим.

— Не устал?

— Нормально. Почему вы спрашиваете?

— Хочу провести небольшую проверку. Готов?

— Давайте, — пожал плечами Максим.

— Значит, задание будет такое. Ты отвернёшься, а я разложу на плащ-палатке десять или больше разных предметов и накрою их полой. Потом ты повернёшся, я откину полу и дам тебе три секунды на эти предметы посмотреть. Закрою снова. Ты должен запомнить и перечислить как можно больше предметов. Всё ясно? Заодно и зрение твоё ночное проверим.

— Яснее некуда.

— А нам можно посмотреть, товарищ комиссар госбезопасности третьего ранга? — спросил один из красноармейцев.

— Смотрите, конечно, — разрешил Михеев. — Потом, если захотите, сами так сможете упражняться. Развивать внимание и память солдату полезно. Да и любому человеку. Советскому — в особенности.

Максим отвернулся. Несколько минут сидел, прислушиваясь к ночным звукам. Шуршит плащ-палаткой Михеев. Потрескивает костёр. Тихо дышит во сне раненый командарм Потапов, и это хороший признак. Откуда-то с востока доносится отдалённый гул орудий, — там, на линии фронта, не утихает бой.

— Можно, — сказал Михеев.

Максим повернулся.

Комиссар откинул полу плащ-палатки.

Максиму хватило меньше секунды, чтобы одним взглядом охватить разложенные предметы и запомнить их.

А ему дали целых три!

— Двадцать один, двадцать один, двадцать один, — проговорил Михеев и накрыл полой плащ-палатки предметы.

— Обойма от винтовки с четырьмя патронами, — принялся перечислять Максим, — отдельно от неё один винтовочный патрон калибром семь целых шестьдесят две сотых миллиметра. Один пистолетный патрон того же калибра. Коробка папирос «Казбек», отдельно две папиросы той же марки. Одна зажигалка. Коробка спичек. Грязный носовой платок. Котелок. Ложка. Фляга. Штык-нож «трёхлинейки». Ремень солдатский кожаный поясной. Иголка с намотанной на неё чёрной ниткой. Опавший кленовый лист, жёлтый. Камень. Всего семнадцать предметов.

— Ну-ка, — Михеев снова откинул полу плащ-палатки.

— Всё точно, товарищ комиссар госбезопасности третьего ранга, — радостно сообщил один из красноармейцев, быстро пересчитав предметы. — Как в аптеке! Здорово, товарищ лейтенант, — он с уважением посмотрел на Максима. — Тоже хочу так научиться.

— Товарищ комиссар правильно сказал, — улыбнулся тот. — Результат достигается упражнениями. Тренируйся, и всё получится. Но, если честно, это было не слишком трудно.

— Почему? -спросил Михеев. — А, подожди, сам догадаюсь. У нас ограниченный набор предметов, поэтому ты примерно знал, какие из них я могу использовать. Осталось даже не запомнить, а просто убедиться, что они присутствуют. Так?

— Иголка с ниткой были для меня неожиданностью, — ответил Максим. — А в остальном так.

— Всё равно впечатляет, — сказал Михеев. — За те несколько минут, что я раскладывал предметы, ты должен был проанализировать их наличие и сделать определённые выводы. Больше того, эти выводы оказались верными, что дорогого стоит. Ну и разглядеть в слабых отблесках костра иголку и цвет ниток, намотанных на неё, тоже нужно уметь. Так что моя оценка «отлично».

— Спасибо, товарищ комиссар.

— Да нет, это тебе спасибо, Коля. Ладно, если выберемся к нашим, будет у меня к тебе серьёзный разговор.

— Договорились, — сказал Максим.

Утро второго октября выдалось хмурым и холодным. Опять начал накрапывать дождик. Однако настроение бойцов и Михеева заметно улучшилось — ночной отдых и кабанье мясо явно придали им сил и оптимизма. Даже командарм Потапов уже не пришёл в себя, а проснулся и, как и остальные, съел на завтрак кусок жареного мяса, запив его кипятком.

— Предлагаю следующий порядок движения, — сказал Максим. — Я иду первым, разведываю обстановку. Следом за мной бойцы несут товарища командарма. Замыкает движение товарищ комиссар. Как ваша нога, товарищ комиссар?

— Гораздо лучше, спасибо, — ответил Михеев. — Нормальный порядок, принимается.

Они шли три дня и поздним вечером четвёртого октября подошли почти вплотную к Ворскле. Всё это время их маленький отряд двигался фактически в полосе линии фронта, преодолев чуть больше пятидесяти километров.

То, что их не обнаружили, не уничтожили и не взяли в плен, Максим относил на счёт удачи и, конечно, своих способностей. Потому что без сверхрежима и предельного напряжения сил, ему вряд ли удалось бы сохранить отряд. Один — да, он прошёл бы незамеченным, где угодно. Но когда у тебя один тяжелораненый командарм, которого нужно нести четверым и один раненый в ногу комиссар госбезопасности третьего ранга, который, несмотря на всю свою волю и энергию не способен передвигаться с той же скоростью, что здоровый человек, приходится гораздо труднее. Мягко говоря. Очень мягко.

Хуже всего, что нельзя было идти по ночам. То есть, можно, но получалось слишком медленно. Как ни наставлял Максим бойцов (комиссар и сам знал все эти приёмы) видеть в темноте, у них не получалось. Сказывалась общая измотанность. Это ведь только кажется, что нести четверым мужикам одного раненого да ещё и на носилках не так уж трудно.

Не трудно, конечно.

Первые сто метров.

Желательно по ровной дороге.

А если не сто метров, а десять километров? Пятнадцать? И не по дороге, а по размокшему от дождя полю или лесу, обходя овраги и буреломы? Да ещё тащить на себе оружие, какой-никакой боезапас и прочее снаряжение? Винтовка Мосина, она же «трёхлинейка» весит четыре килограмма, между прочим. Это без патронов. Совсем не ерунда. Кто хоть раз таскал на себе оружие в марш-бросках, знает, насколько это тяжело.

Пять раз за три дня Максим спасал отряд, вовремя обнаруживая немцев (дважды это были танки и три раза пехота на бронетраспортёрах).

В этих случаях он быстро и бесшумно возвращался назад и предупреждал товарищей.

Они залегали в подвернувшихся оврагах или, ещё не потерявших все свои листья кустах.

Однажды под боком очень вовремя оказались несколько стогов неубранного сена, в которых отряд просидел три с половиной часа, пока впереди шёл бой (они потом прошли буквально по этому месту и видели убитых красноармейцев, которых немцы, в отличие от своих солдат, хоронить не стали).

Ещё выручала кабанятина. Боец Савченко удачно запёк в глине остатки мяса, и его хватило на всё время. Да, это было однообразно, довольно жёстко и практически без соли, но это было настоящее мясо. Еда. Белок, калории, жизнь.

Последние куски они съели вечером третьего дня, прячась в глубоком овраге неподалёку от Ворсклы.

— «Кусок мяса», — негромко произнёс Максим, доедая свой. — Есть такой рассказ у любимого нами Джека Лондона, товарищ комиссар.

— Помню, — откликнулся Михеев. — Про старого боксёра, которому не хватило куска мяса, чтобы победить.

— Да. Но в отличие от Тома Кинга, героя рассказа, большинство из нас молоды, и у нас есть этот кусок мяса.

— Умеешь приободрить, лейтенант, — усмехнулся Михеев. — Как через Ворсклу переправляться будем, думал? Впереди и вокруг немцы. Как бы не напороться. Снова плот?

— Не знаю пока, — сказал Максим. — Надо сначала разведать обстановку и действовать уже согласно ей. Как мы всегда и поступали в эти дни. Итог: все живы.

— Благодаря тебе, — сказал Михеев. — Поверь, я этого не забуду.

— На левом берегу Ворсклы должны быть уже наши, — сказал Максим.

— Откуда ты знаешь?

— Не знаю. Чувствую.

— Ну-ну, — сказал Михеев. — Хорошо бы, конечно.

Максим знал, что так и есть. Как рассказал ему КИР, мощный удар в стык тридцать восьмой и шестой наших армий немцы нанесут седьмого октября. То есть, фактически, послезавтра. Оборона будет прорвана, фронт посыпется, и мы снова покатимся назад. Но ту же Ахтырку, от которой они уже буквально в шести-семи километрах, сдадут только пятнадцатого октября. Десять дней, считай, в запасе. Море времени. Более того, по косвенным данным, в районе Ахтырки должна держать оборону «родная» двадцать первая армия, остатки которой к этому времени вышли из окружения и получили пополнение. Чем чёрт не шутит, может быть, прямо перед ними на левом берегу Ворсклы его сорок вторая дивизия стоит, которая тоже прорвалась к своим? Хотя это было бы совсем уж большой удачей.

— Предлагаю вам оставаться здесь, в овраге, — сказал Максим. — Место удобное. А я схожу на разведку и вернусь. Дайте мне три часа. Нет, три с половиной. Если за это время я не вернусь, прорывайтесь на тот берег Ворсклы сами. Но я вернусь.

— Возьми в помощь кого-нибудь из бойцов, — сказал Михеев. — Я бы сам пошёл, но…

— Не надо, товарищ комиссар, — покачал головой Максим. — На вас ответственность за жизнь командарма. Что до помощи, то в данном случае мне удобнее и быстрее самому. Хотя… — он задумался. — Есть бумага и карандаш?

— Найдутся.

— Напишите короткую записку. Что-то типа мандата.

— Хочешь наших привести? — догадался Михеев.

— Сделаю попытку. Или хотя бы обеспечу тишину с нашей стороны на этом участке реки. А то начнём переправляться и получим пулемётную очередь от своих же.

— Тишину на этом участке и огневую поддержку справа и слева, — сказал Михеев. — Если доберёшься до наших, пусть отвлекут немцев огнём. Мы как раз и переправимся. Как говорится, под шумок.

— Умно, — согласился Максим. — Попробую.

Михеев достал из планшета, блокнот и карандаш и при свете огня зажигалки быстро набросал: «Предъявитель сего является моим полномочным представителем. Просьба оказать всемерную помощь. Начальник Особого отдела Юго-Западного фронта, комиссар государственной безопасности 3-го ранга Михеев А. Н.»

И расписался.

— Держи, лейтенант. И удачи.

— Спасибо. Видит бог, она нам нужна. Ждите, постараюсь поскорее.

Максим спрятал записку в нагрудный карман гимнастёрки и скользнул из оврага наверх.

Если судить по имеющейся у него карте, они находились на окраине так называемого Букреевского леса. До Ворсклы меньше километра, и нужно проскользнуть это расстояние незамеченным. Впрочем, как всегда.

Ему продолжало везти. Начался дождь. И теперь различить быстро и бесшумно двигающуюся в темноте фигуру Максима стало практически невозможно. Разве что осветить её случайно мощным фонарём или прожектором. Но шансы на это были малы.

Он почти добрался до реки, оставляя справа и слева немецкие позиции, но у самого берега не повезло — наткнулся на немецкий дозор прямо на берегу.

Двое немецких солдат, укрывшись в кустах, наблюдали за противоположным берегом.

Максим обнаружил их за пятьдесят метров — солдаты тихо переговаривались, а один из них курил, пряча сигарету в кулаке.

Максим подобрался к ним метров на десять и залёг за деревом, вслушиваясь в разговор. Солдаты говорили шёпотом, но он всё слышал.

— Чёртова погода, — говорил один. — Чёртова погода и чёртова плащ-палатка. Она уже промокла насквозь, и вместе с ней промок я. Долго нам ещё здесь сидеть, Франц?

— Кончай ворчать, Петер, — отвечал Франц. — До смены два часа, и ты это прекрасно знаешь.

— Эх, сейчас бы кофейку горячего, — продолжал нудеть Петер. — А ещё лучше — сначала глоток шнапса, а потом кофейку. О, нет, не шнапса. Коньяка. А, Франц? Глоточек коньяка, потом кофе, потом снова коньяка. Мечта!

— Ага, — сказал Франц. — А вокруг мирное лето, Францёзише-штрассе [1] и девушки в лёгких платьях. Заткнись, Петер, не мути душу.

Решение пришло быстро.

Максим бесшумно метнулся из-за дерева, и через мгновение острый, как бритва, нож вспорол глотку Петеру.

Солдат забулькал, захлёбываясь кровью, а Максим уже сидел на спине Франца, приставив окровавленный нож к его горлу.

— Тихо, — сказал он по-немецки. — Одно лишнее движение или звук, и отправишься вслед за своим товарищем. Если, понял, кивни.