По прозвищу Святой. Книга вторая

Глава двадцать первая

В глазах Франца ледяным панцирем Антарктиды застыл страх. Максим этого не видел, но знал.

Он чуть ослабил давление ножа на шею.

Солдат кивнул и судорожно сглотнул, Максим почувствовал, как дёрнулся его кадык.

— Имя, звание, подразделение? — спросил Максим. — Говори шёпотом.

— Франц Берверт, старший стрелок, третий взвод, первая рота, первый батальон, двести седьмой пехотный полк, девяносто седьмая лёгкая пехотная дивизия, — быстрым шёпотом отрапортовал солдат.

— Кто командир дивизии?

— Максимилиан Фреттер-Пико, генерал-майор артиллерии.

— Молодец, хороший мальчик. Где позиции батальона?

— Там, — показал выше по течению солдат. — Метров триста отсюда.

— А там кто? Ниже по течению?

— Там позиции восемьдесят первого артиллерийского полка.

— Далеко?

— Н-не знаю точно, — пробормотал старший стрелок. — Я там не был. Думаю, не меньше трёхсот метров. Может быть, полкилометра. Мы только прибыли, то есть, я хочу сказать, дивизия только занимает позиции, готовимся к наступлению через эту реку. Как её… трудное русское название…

— Ворскла, — сказал Максим. — Если хочешь жить и будешь себя хорошо вести, возможно, узнаешь, что это значит.

— Я… я буду, камрад.

— Волк тамбовский тебе камрад. Обращайся ко мне «господин офицер».

— Слушаюсь, господин офицер.

— Когда, говоришь, вас должны сменить?

— Через два часа, господин офицер. То есть, уже меньше. Через час пятьдесят минут.

— Хорошо. Плавать умеешь?

Вода была холодной, осенней, но далеко плыть не пришлось — каких-то двадцать метров. Франца Максим разоружил, а сам плыл, держа автомат и пистолет в кобуре над водой, гребя одной рукой. Одежду и сапоги, перетянув их ремнём, пристроил на голове. Он не боялся, что немец сделает попытку сбежать. Во-первых, плавал тот плохо, по-собачьи. А во-вторых, принадлежал к типу людей, привыкших подчиняться тем, кто явно сильнее их.

Максим был явно сильнее.

Вот Франц и подчинился.

На реке было тихо. До поры до времени ни правый, занятый немцами берег, ни наш левый не подавали признаков жизни. Но Максим знал, что в любую секунду оба берега могут взорваться, поливая друг друга смертельным огнём.

Впрочем, ночью немцы вряд ли начнут атаку. Вот рано утром — да. Значит, нужно успеть до утра.

Максим коснулся ногами илистого дна, выбрался на берег, вслед за пленным немцем.

Толкнул его в спину, шепнул:

— Ложись.

Немец послушно лёг на живот.

Максим лёг рядом, быстро оделся, обулся, прислушался.

Тихо. Только речная вода шумит, да где-то вдали потрескивают автоматные очереди.

А, нет, что-то есть.

Едва различимый шёпот впереди:

— Слышал?

— Нет.

— Вода плеснула.

— Так река же.

— Дурак, вода в реке журчит. А плещет, когда волна от чего-то идёт. Или от кого-то.

— Рыба. Например, сом.

— Ага. Или таймень.

— Не знаю такого.

— Понятно, что не знаешь. Они за Уралом водятся. Ладно, тихо, смотри в оба. И слушай.

Шёпот стих.

Максим приподнялся на локтях, приставил ладони рупором ко рту и негромко позвал:

— Эй, славяне! Не стреляйте, тут свои.

— Кто — свои? — послышалось в ответ.

— Сорок вторая стрелковая дивизия, разведка, младший лейтенант Николай Свят. У меня «язык».

Пауза. Максим ждал.

— Ползи сюда, разведка, — наконец, разрешил голос, который упоминал тайменя.

Они проползли метров десять, и Максим разглядел две каски впереди над бруствером.

— «Языка» примите, — шепнул он. — Я за ним.

Через десять минут Максим вместе с пленным стоял в блиндаже перед незнакомым капитаном.

Капитан сидел за грубо сколоченным столом, на котором горела керосиновая лампа, сделанная из гильзы сорокапятимиллиметрового снаряда. Здесь же, на столе, лежал командирский планшет, стояла алюминиевая кружка с чаем. На гвозде, вбитом в опорный столб, висела шашка в ножных и казачья кубанка.

«Кавалеристы?» — мелькнула мысль.

— Кто такие? — поднял на Максима красные от недосыпа глаза капитан. Было ему на вид лет тридцать с небольшим.

Максим представился.

— Сорок вторая? — переспросил капитан. — Они же на переформировании в Ахтырке. Недавно только из окружения вышли.

— Я, возможно, последний, кто оставался, — сказал Максим.

— Кто комдив? — осведомился капитан.

— Генерал-майор Васильев Илья Васильевич.

— Верно. Документы какие-то имеются у тебя, лейтенант?

— Так точно, — Максим выложил перед капитаном своё временное удостоверение лётчика и записку от Михеева.

— Лётчик? — снова удивился капитан. — А как ты оказался в сорок второй?

— Сбили, — коротко ответил Максим.

— Проверим.

— Проверяйте. Только сначала вот эту записку прочитайте.

Капитан взял записку, прочёл, присвистнул.

— Не может быть. По нашим данным и Потапов, и Михеев погибли во время прорыва из окружения двадцатого сентября. Вместе с командующим фронтом Кирпоносом.

— У вас неверные данные. Командарм Потапов и начальник Особого отдела НКВД Юго-Западного фронта Михеев живы и сейчас находятся на правом берегу Ворсклы в месте, известном только мне. Однако товарищ Потапов тяжело ранен, ему нужна срочная медицинская помощь.

— Вот чёрт, — ругнулся капитан. — Далеко от берега?

— Меньше километра. Там есть очень удобный и малоприметный овражек. Предложение такое, товарищ капитан…

Обратно Ворсклу Максим переплыл в сопровождении пятерых бойцов батальона капитана Малышева из третьей кавалерийской дивизии, на чьи позиции он вышел и притащил «языка».

К слову «язык» оказался весьма полезным. Для старшего стрелка он был неплохо осведомлён, и после нескольких вопросов и ответов (Максим поработал переводчиком) его отправили в штаб дивизии.

Бойцы Малышева были неплохо подготовлены — направый берег переправились тихо, свалив оружие, снаряжение и одежду в небольшую надувную резиновую лодку, которой разжились у сапёров.

Как настоящий боевой командир, капитан Малышев не стал тянуть время и обращаться к вышестоящему начальству, чтобы снять с себя ответственность. Просто выделил пятерых бойцов, лодку и сказал:

— Действуй, лейтенант. Сколько тебе нужно времени обернуться туда-назад?

— Считаем, — прикинул Максим. — Пятнадцать минут на форсирование реки. Ещё двадцать-двадцать пять — добраться до места. Значит, всего сорок. Да столько же назад. Отставить столько же. У нас будет раненый командарм на носилках. Прибавим десять минут от места до берега. Итого: семьдесят минут. Через семьдесят минут мы должны быть на том берегу.

— Добавим пять минут, — решил капитан. — Через час и пятнадцать минут начинаю огневую поддержку. Постарайтесь успеть.

Они сверили часы, и Максим с пятерыми бойцами и лодкой растворился в темноте.

Лодку замаскировали в прибрежных кустах и двинулись к оврагу. Времени до смены немецкого дозора было в обрез, но Максим надеялся успеть.

К оврагу он вышел безошибочно. Дважды крякнул уткой. В ответ услышал такой же двойной «кряк», махнул рукой солдатам и нырнул в овраг.

Их ждали.

— Уф, камень с души, — признался комиссар. — Ну что, последний рывок?

— Он самый, — сказал Максим, присаживаясь на корточки возле носилок с командармом. Тот был жив, но в забытьи. Максим ощутил нездоровый жар, идущий от его тела. Потапову требовалась срочная операция.

— Взяли и пошли, — скомандовал Максим. — Быстро, но тихо.

Они почти успели.

Расположились напозиции Франца и Питера (труп последнего оттащили в сторону) и ждали. До начала огневой поддержки оставалось пять минут.

И тут появилась смена.

Максим предвидел такую ситуацию, поэтому предупредил всех заранее, чтобы сидели тихо.

— Halt! Wer isda? [1] — негромко спросил он, заслышав шаги.

— Eigene, — ответили ему. — Franz, bist du? [2]

— Ja. Kommen Siehierher. [3]

Смену убивать не стали — лишние «языки» не помешают. Когда вокруг двоих немцев, словно из-под земли, возникли девять советских солдат, те быстро всё поняли и подняли руки, побросав оружие.

Максим ещё успел им объяснить правила поведения, необходимые, чтобы остаться в живых, и тут с левого берега Ворсклы ударили прожектора, миномёты, а следом пулемётные и автоматные очереди.

Правый берег огрызнулся, и пошла катавасия.

— Командарма — в лодку, — скомандовал Максим. — Здесь нам больше делать нечего.

Им не хватило буквально полминуты.

Когда спасительный левый берег надвинулся почти вплотную, и самые высокие начали нащупывать ногами дно, с правого наискосок метнулся луч немецкого прожектора и выхватил из воды головы солдат и лодку. И тут же, через секунду, по беглецам заработал пулемёт.

Первыми по иронии судьбы были убиты оба захваченных в плен немца.

Молча задёргались, вода вокруг них вмиг окрасилась кровью, и вот уже вниз по течению плывут два трупа.

— Ныряйте! — крикнул Максим. — Все под воду!

Сам он вцепился в лодку с раненым командармом и потащил её к берегу изо всех сил.

Ещё чуть-чуть…

Прожектор бил прямо в глаза.

Пули вздымали фонтанчики воды вокруг.

Очередь вспорола бок лодки.

Максим почувствовал, двойной удар в грудь, покачнулся, но устоял на ногах.

Броня из поляризованного углерита выдержала.

— Врёшь, не возьмёшь, — пробормотал он, подхватывая на руки командарма из тонущей лодки.

Краем глаза он видел, как комиссар Михеев, стоя по грудь в воде, бьёт из автомата на свет прожектора.

Рядом с ним, раз за разом передёргивая затвор, чётко, как на учениях, стреляет из «трёхлинейки» Савченко.

Двое красноармейцев вытаскивают из воды третьего, раненого.

Пули настигают ещё одного солдата, который уже выбрался на берег. Бьют его в спину, тот падает, выронив винтовку.

Наконец, прожектор гаснет, разбитый чьими-то выстрелами.

Максим уже по колено в воде. Ещё шаг. Ещё.

Продравшись сквозь прибрежную осоку, он выскакивает на сушу и бежит с командармом на руках к нашим окопам. Там уже ждут, подхватывают их обоих.

— Врача! — кричит Максим. — Это командарм Потапов. Ему срочно нужен доктор!

— В медсанбат обоих, — командует чей-то властный голос.

— Меня не надо, я цел, — отвечает Максим, выпрыгивает из окопа и снова бежит к реке.

Ему навстречу поднимаются два бойца, тащат на себе третьего.

— Там дальше наш окоп, — говорит Максим. — Быстро туда.

Сам он снова у самой кромки воды. Видит, как Михеев, то и дело оскальзываясь и падая в воду, пытается вытащить Савченко, ухватив его под мышки.

Максим кидается в воду, добирается до них.

— Что?

— Савченко… тяжело ранен, — задыхаясь, сообщает комиссар. — И меня зацепило… — он витиевато матерится, — Снова в ногу, мать его, только в другую теперь… Возьми Савченко, не дотащить мне его.

Максим забрасывает за плечи винтовку Савченко, подхватывает его на руки как до этого — командарма. Боец, прошедший Первую мировую, легче генерала, но так же, как и тот без сознания. Максим чувствует, что красноармеец жив, хотя его гимнастёрка спереди залита кровью пополам с водой.

— Цепляйся за меня, Толя, — говорит Максим. — Цепляйся изо всех сил.

— Понял, — говорит комиссар и цепляется.

Максим выбирается из воды, моля Бога, чтобы им в спину не ударил ещё один прожектор и не нашла кого-нибудь шальная пуля.

Неизвестно, что помогло — молитва или удача, которая по-прежнему не отворачивалась от Максима, но все трое добрались до окопа и буквально свалились в крепкие дружественные руки.

Савченко и Михеева тут же отправили в медсанбат вслед за Потаповым и ещё одним раненым бойцом, которого вытащили товарищи.

Максим хотел спросить, где остальные и тут же понял, что вопрос глупый. Нет остальных. Пулемётные очереди скосили пятерых из девяти красноармейцев. Двоих из тех, кто выходил из окружения и троих из батальона капитана Малышева.

На душе стало горько и тускло. Ноги ослабели.

Ах ты ж, чёрт, подумал Максим. Не уберёг я ребяток. Не уберёг…

Он знал, что ни в чём не виноват. Это война, и на ней случается всякое. Иногда от тебя ничего не зависит, а зависит только от слепого случая, который или вывозит или нет.

На этот раз пятерых не вывез. Не считая немцев, но их и считать не стоит.

«Что кому назначено? Чей теперь черед? — вспомнил он строчки из древней песни, автор которой здесь ещё даже не родился. — Рана не зажитая, память не убитая — солнышко, да полюшко, да геройский взвод…» [4]

Солнышка нет, а в остальном всё так.

— Ты как, лейтенант? — раздался рядом начальственный голос, который он уже слышал.

Максим поднял голову.

Перед ним стоял высокий крепкий военный лет сорока с двумя звёздами в каждой петлице и орденом Красной Звезды на правой стороне груди. Генерал-майор, значит. Комдив? За его спиной маячили ординарец-сержант и капитан Малышев.

— Нормально, товарищ генерал-майор, — ответил Максим, становясь ровнее. — Всё в порядке.

— Да вижу я, в каком ты порядке, — проворчал генерал-майор, протянул руку назад и щёлкнул пальцами. Ординарец тут же вложил ему в руку флягу.

Генерал-майор отвинтил крышку, протянул Максиму:

— На-ка, глотни.

Максим взял флягу, понюхал.

— Коньяк? — осведомился.

— Соображаешь, — улыбнулся генерал. — Он самый. Пей смело.

Максим сделал глоток, вернул флягу.

— Благодарю, товарищ генерал.

— Я Малеев Михаил Фёдорович, — представился военный. — Командир третьей кавалерийской дивизии, которая держит оборону на этом участке. Вижу, тебе есть что рассказать, лейтенант?

— С Шехерезадой меня не сравнить, конечно, — ответил Максим, — но маленько есть.

— Как-как? — засмеялся комдив. — С Шехерезадой? Да ты, гляжу, балагур, лейтенант. Не из казаков часом? Сам-то я с Дона.

— Да вродекак нет, — ответил Максим. — Хотя кто знает… Я бывший беспризорник, родителей не помню.

— Понятно, — посерьёзнел комдив. — Ну давай тогда за мной, в штаб. Будешь рассказывать.

Штаб дивизии располагался на восточной окраине Ахтырки, примерно в девяти километрах от Ворсклы. Пока добирались (сначала пешком через систему оборонительных позиций и районов, а потом на «эмке» комдива), Максим узнал, что встретились они, можно сказать, случайно. Просто комдив Малеев лично решил проверить передовые рубежи обороны, а тут как раз и Максим вышел на позиции батальона Малышева.

В штабе, который обосновался в двухэтажном каменном особняке конца девятнадцатого века, несмотря на поздний час, никто не спал. В кабинетах горел свет, звонили телефоны, стучали пишущие машинки.

— Значит так, — сказал комдив, выходя из машины. — Порядок нарушать не будем. Сначала побеседуешь с моим начальником Особого отдела, капитаном государственной безопасности Дондышем Борисом Михайловичем. А уж он решит, что с тобой дальше делать. Извини, лично тобой заниматься не могу, а без проверки никак. Время такое, сам понимаешь.

Вслед за комдивом Максим поднялся на второй этаж. Генерал-майор дважды стукнул в дверь кабинета, на которой висел прямоугольник белой плотной бумаги с надписью чёрной тушью от руки «Особый отдел».

— Войдите! — послышался голос.

Комдив открыл дверь, вошёл, поманив за собой Максима.

— Товарищ генерал-майор! — из-за стола им навстречу поднялся среднего роста полноватый человек неопределённого возраста. Три алые шпалы в каждой петлице, редкие, тщательно зачёсанные набок русые волосы, под которыми просвечивает ранняя лысина, водянистые бледно-голубые глаза.

— Не спишь? — осведомился комдив. — Вижу, что не спишь. Это хорошо. Вот, займись, пожалуйста, товарищем младшим лейтенантом. Вышел из окружения на участке батальона Малышева. Но не один. Вместе с ним были командарм пятой Потапов, начальник Особого отдела Юго-Западного фронта Михеев и четверо красноармейцев. Потапов и Михеев раненые. Потапов — тяжело.

— Потапов и Михеев? Они же погибли.

— Как видишь, нет. В общем, займись этим делом, утром доложишь. Бывай.

Генерал-майор вышел из кабинета.

Максим посмотрел на товарища капитана государственной безопасности. Тот безучастно встретил его взгляд и сказал скучным голосом:

— Для начала сдайте оружие, товарищ младший лейтенант.

[1] Стой! Кто идёт? (нем.)

[2] Свои. Франц, ты? (нем.)

[3] Да. Иди сюда (нем.)

[4] «Колоколенка», автор Леонид Сергеев.