По прозвищу Святой. Книга вторая

Глава девятнадцатая

Почему-то вспомнился староста и предатель Тарас Садовчий, которого он убил совсем недавно этим же ножом. И тоже ударом в сердце.

Может быть потому, что и человек, и кабан издавали перед смертью похожие звуки?

Нелепые какие-то ассоциации.

Максим потряс головой, втянул ноздрями холодный осенний воздух. Пора было подумать, что делать с тушей зверя дальше. В условиях тотального дефицита еды бросать убитого вепря просто так не хотелось.

Что у нас с картой местности?

До ближайшего небольшого села на севере около трёх километров. На юге — все четыре. За камышовыми зарослями, из которых выскочил кабан, в паре сотен метров к западу начинается очередной лесной массив. На восемнадцать километров тянется. Потом снова поля, деревни, перелески. До Ахтырки по прямой порядка шестидесяти километров. С учётом обходных путей — вся сотня. Четыре дня пути. Ладно, пять. У него еды ещё на день. Если экономить — на два. Но, если экономить, сил будет меньше. А тут еда сама пришла.

Решено, воспользуемся.

— КИР, — позвал он мысленно.

— Здесь, — отозвался Корабельный Искусственный Разум.

— В твоей богатой памяти, часом, не найдётся схемы разделки дикого кабана?

— Часом найдётся. Хочешь мясо заготовить?

— Ну.

— Верное решение. На голодный желудок далеко не уйдёшь. Даже ты. Значит, смотри. Первым делом надо перерезать сосуды в основании шеи, чтобы вытекла вся кровь. Она уже частично вытекла после твоего удара ножом, но этого мало. Давай, прямо сейчас, это нужно быстро делать.

Следуя указаниям КИРа, Максим вонзил нож в основание шеи секача и перерезал сосуды. Хлынула кровь.

Пока кровь вытекала, он набрал валежника, подтащил к кабану. Развёл костёр, разложил неподалёку валежник. Перевернул тушу на спину, положил на валежник, подоткнув с боков тем же валёжником, чтобы не заваливалась на бок.

— Теперь на запястных суставах передних ног сделай кольцевые надрезы.

— Есть.

— На задних вскрой ахилловы сухожилия.

— Есть.

— Теперь вспори шкуру по внутренней стороне ног.

— Сделано.

— Вспороть мошонку, извлечь семенники.

— Вот чёрт.

— А как ты хотел? Разделка туши дело грязное.

Максим действовал по указаниям КИРа, вспарывая толстую кабанью шкуру.

Никогда я не был охотником, подумалось. И вот жизнь заставила и пришлось им стать. Хорошо, что у меня острый нож. Всегда, граждане-товарищи, бойцы и командиры имейте при себе хороший острый нож. Обязательно пригодится.

Он разрезал шкуру от середины груди до самой кабаньей задницы. Затем довёл разрез до основания шеи. Сделал кольцевой надрез по шее вокруг головы и принялся снимать шкуру, подпарывая её в нужных местах.

Наконец, снял.

Пока возился, несколько раз подкладывал в костёр валежник, чтобы нагорели угли. Подбросил ещё веток в огонь и пошёл к реке.

Сел на берегу, отмыл руки и нож, которые стали липкими от крови. Здесь же нашёл удобную вымоину с глиной. Собрался идти назад и тут услышал, как на другом берегу треснула ветка. Потом ещё одна.

Максим сделал три шага назад и прилёг за стволом плакучей ивы, вглядываясь и вслушиваясь в темноту.

Шаги. Тяжёлые. Несколько человек идут, что-то тащат. Вот и они, четыре силуэта с носилками, появились на берегу. На носилках — человек. Видимо, раненый.

Ночное зрение позволяет разглядеть, что это наши. Солдаты. Рядом, в гимнастёрке, перетянутой ремнями, галифе, сапогах и фуражке появляется пятый. Звание Максим разглядеть не может, но понятно, что человек командует этим небольшим отрядом.

— Кладите его на землю, — командует он.

Шёпотом, но Максим слышит.

Солдаты опускают носилки на землю.

— Костёр на том берегу, — шепчет командир. — Видите отблески?

— Так точно, товарищ комиссар, — шепчет в ответ кто-то из бойцов. — Видим.

— Если костёр, значит, люди, — делает заключение комиссар.

— Немцы?

— Это вряд ли.

— Наши?

— А хрен его знает. Савченко, давай в разведку. Отойди выше по течению и переправься на другой берег. Задача: узнать, кто там жжёт костёр, вернуться и доложить. Если это наши, то развешаю вступить в контакт и попросить помощи. Видит бог, которого нет, что помощь нам не помешает.

Максим решился и свистнул.

Военные замерли.

Максим свистнул чуть громче. Дважды.

— Что за… — пробормотал командир, вытаскивая пистолет из кобуры.

— Товарищ комиссар, — позвал Максим негромко. — Я свой. Переправляйтесь ко мне. Хотя нет, подождите, лучше я к вам.

Максим быстро разделся, прихватил свой плот, который не успел разобрать, поднялся выше по течению и поплыл на другой берег.

Невольно вспомнилось, как в студенческие времена он гостил у своего товарища в славном городе Ростове-на-Дону, и они поехали на речку Ахтубу ловить раков.

Раки, конечно, были и в Дону, но товарищ служил срочную в Капустином Яре и теперь ностальгировал по тем местам.

Кроме рюкзаков с палаткой и прочей снарягой, взяли плавсредство — детский надувной бассейн. С ним и впрямь оказалось очень удобно переправляться на другой берег: надули, поместили в него рюкзаки и поплыли. Перебрались, разбили лагерь, наловили и сварили раков, выпили по бутылке пива… И тут оказалось, что коньяк забыли в Ростове.

— Одно утешение, что он останется целым, — сказал тогда Максим. — Выпьем, когда вернёмся.

— А сейчас что? — резонно вопросил друг, которого звали Игорь. — Нет, так просто я не сдамся. Надо сгонять в Капустин Яр.

Хорошо, что они не сдули бассейн. Загрузили в него фонарик, одежду и обувь Игоря и поплыли на другую сторону.

Солнце уже коснулось горизонта, возвращаться Игорь должен был в темноте, но ждать его на левом берегу Максим не стал — слишком долго. Переплыл обратно на правый берег, сидел у костра, ел раков (не торопясь!), запивал остатками пива и смотрел, как на небе, одна за другой, загораются звёзды.

Через два часа на левом берегу замигал фонарик — это вернулся Игорь. С коньяком. Максим посигналил ему в ответ горящей веткой из костра, разделся, подхватил бассейн и полез в воду.

Они пробыли на Ахтубе три дня. За это время Максим переплыл реку туда и обратно восемь раз. Больше, чем какую-либо другую за всю свою жизнь.

Теперь, вот, он второй раз переплывал реку Псёл.

Переплыл, оделся.

Подошли бойцы с командиром и оружием наготове. Сейчас Максим увидел, что комиссар прихрамывает на правую ногу.

— Младший лейтенант Николай Свят, — представился Максим. — Лётчик-истребитель. Выхожу из окружения. Здравия желаю, товарищи.

Комиссар спрятал свой пистолет в кобуру, махнул рукой солдатам, те убрали винтовки за спину.

— Комиссар госбезопасности третьего ранга Анатолий Михеев, — представился. — Здравия желаю, товарищ Свят.

— Ого, — услышал Максим голос КИРа. — Комиссар госбезопасности третьего ранга — серьёзная птица. К генерал-лейтенанту приравнивается.

Они пожали друг другу руки. Для генерал-лейтенанта товарищ комиссар госбезопасности выглядел очень молодо. Лет тридцать, не больше. Круглое скуластое лицо, волевой подбородок, чуть приплюснутый нос, внимательные голубые глаза под широкими густыми бровями.

— По моим данным начальник Особого отдела НКВД Юго-Западного фронта комиссар госбезопасности третьего ранга Анатолий Николаевич Михеев погиб двадцать первого сентября сорок первого года под селом Жданы при выходе из окружения, — тем временем продолжил информировать Максима КИР. — Это к югу от Лохвиц, недалеко от тех мест, где мы недавно были. За день до этого, в бою в урочище Шумейково был ранен в ногу. Тогда же, к слову, погиб командующий Юго-Западным фронтом генерал-полковник Кирпонос Михаил Петрович.

Максим знал и помнил об этой истории. Так вот, значит, кто перед ним — остатки штаба Юго-Западного фронта и пятой армии. Только теперь товарищ комиссар госбезопасности третьего ранга Анатолий Михеев выжил. Интересно, кто у них на носилках? Судя по всему, тоже кто-то высокого ранга.

— Поможете перебраться на другой берег? — спросил Михеев, словно прочитав мысли Максима. — У нас раненый. Это командарм Потапов Михаил Иванович. Генерал-майор.

— Командарм пятой армии? — проявил осведомлённость Максим.

— Он, — подтвердил Михеев. — Десять дней уже его тащим. Честно признаться, силы на исходе. Можно сказать, их нет совсем. Два дня уже не ели.

— Вы тоже ранены, — сказал Максим.

— Это ничего, — ответил Михеев. — Это ерунда. Ногу зацепило, кость цела. Главное командарма к нашим дотащить. Это такой человек… Пятая армия чудеса храбрости и умения проявила. Он должен жить. Понимаешь, лейтенант? Должен.

— Должен, значит, будет, — сказал Максим. — Давайте попробуем. Что до еды, то на том берегу — видите? — горит мой костёр. А рядом с костром только что заколотый и освежёванный дикий кабан. Ну, так получилось, я не специально. Так что силы поддержать хватит. Ещё и с собой мяса возьмём.

— Отлично, — сказал Михеев. — Как переправлять будем? Глубоко здесь?

— С головой будет, — ответил Максим. — Мы-то спокойно переплывём, но вот раненый… Плот надо соорудить, вот что. Мой маленький, нужен побольше.

Нашли в лесу и подтащили к берегу нужные по размеру брёвна. Связали их имеющейся у Максима верёвкой с маленького плота и ремнями. Погрузили носилки, оружие, одежду и обувь на плот.

— Ну, с богом, — сказал Максим. — Поплыли, должен выдержать.

Плот выдержал.

На другом берегу сняли с него носилки, оделись-обулись, донесли носилки до костра. Генерал-майор Потапов был без сознания. Отблески костра освещали его бледное, заросшее щетиной лицо. Голова генерала была перевязана.

— Куда он ранен? — спросил Максим.

— Проникающее пулевое в грудь, — сказал Михеев. — Это самое тяжёлое. Ещё в голову и левую руку. Предплечье.

— Пулю достали?

— Нет, — покачал головой Михеев. — Некому было.

— Плохо.

— Очень. Его к докторам надо и как можно скорее. Иначе, боюсь, помрёт.

— Я посмотрю? — спросил Максим.

— Понимаешь в ранениях, лейтенант?

— Кое-что понимаю. Но я не настоящий врач. Так, первая помощь. Посмотрю его, потом вашу ногу.

— Ладно, — согласился Михеев. — Хуже все равно не будет.

— Только пусть кто-нибудь кабаном займётся, — сказал Максим и повернулся к бойцам. — Товарищи красноармейцы, кто знает, как приготовить кабанятину на углях?

— Можно пожарить, — предложил Савченко. — Как шашлык.

— Шампуров нет, — сказал Максим. — Разве что на свежесрезанных ветках…

— А штыки на что? — спросил Савченко. Было ему на вид далеко за сорок, в усах и недельной щетине блестела густая седина. — Мы в германскую на штыках свинину жарили, отлично получалось. Хорошо бы соли, конечно. Но можно и без неё.

— Соли немного есть, — сказал Максим. — И даже три луковицы.

— Так это вообще прекрасно, — оживился Савченко. — Давайте, я всё сделаю.

— Отлично, Савченко. На штыках куски мяса сейчас нам всем поесть, а остальное можно запечь в глине. Глину на берегу взять. Сумеете?

— Обижаете, товарищ лейтенант.

Максим достал соль в спичечном коробке, три луковицы, передал бойцу:

— Держите. Остальные помогите Савченко, кто чем может, — он посмотрел на комиссара госбезопасности, который сел возле с костра на плащ-палатку, вытянув раненную ногу. — Ничего, что я раскомандовался, товарищ комиссар?

— Всё нормально, — ответил тот и достал из кармана коробку папирос «Казбек». — Последняя коробка, — сообщил. — Берёг, берёг, пришла пора открыть, — открыл, протянул Максиму. — Закуривай, лейтенант.

Максим хотел ответить, что не курит, но передумал. Почему-то захотелось взять папиросу у этого, несомненно, облечённого большой властью человека.

— Спасибо, товарищ комиссар госбезопасности третьего ранга, — ответил он. — С удовольствием. Но сначала дело. Раны.

— Тоже верно, — кивнул Михеев. — Займись, потом закурим. И брось ты уже этого товарища комиссара госбезопасности третьего ранга. Просто «товарищ комиссар» достаточно. А когда вдвоём, то и вовсе можно Толей звать, — он подмигнул. — Ты какого года, Коля?

— Двадцатого.

— Вот, а я одиннадцатого. Третьего июня тридцатник стукнул, а через девятнадцать дней война началась, — Михеев вздохнул, вспоминая.

— Понял, товарищ комиссар, — сказал Максим и добавил тихо, оглянувшись на красноармейцев, которые возились с кабаньей тушей. — Толя.

Михеев усмехнулся, поощрительно закрыл и открыл глаза, чем нимало не обманул Максима, — тот видел, что товарищ комиссар госбезопасности третьего ранга собран и внимательно за ним следит. Что ж, пусть следит.

Максим сбил воспалительный процесс у генерала Потапова. Влил ему немного жизненных сил. Кардинально это проблему не решало, но несколько дополнительных дней генерал получал. Он даже пришёл в себя, открыл глаза и попытался встать.

— Тихо-тихо, — остановил его Максим. — Вам лежать надо, товарищ генерал. Ранение тяжёлое.

— Вы кто? — спросил Потапов, нахмурившись.

Максим представился.

— Всё в порядке, товарищ генерал, — сообщил комиссар, усаживаясь рядом с носилками. — Мы на левом берегу реки Псёл. Пытаемся выйти к нашим. Держитесь, недолго осталось.

— Михеев?

— Я.

— Кто ещё выжил?

— Вы, я и с нами четверо бойцов. Может быть, ещё кто-то прорвался, не знаю.

— Командующий фронтом?

— Погиб. Что вы помните?

Потапов нахмурился, вспоминая.

— Нас зажали в роще, возле хутора. Как его…

— Дрюковщина, — подсказал Михеев. — Хутор Дрюковщина.

— Точно, — Потапов закрыл и открыл глаза. — Танки и пехота. Мы отошли в рощу. Там ещё был овраг, по его краю заняли оборону и приняли бой. Немцы навалились с трёх сторон. Я поднял бойцов в контратаку… Потом удар в грудь и голову, дальше не помню. Ну, почти. Помню, несли меня куда-то, небо над головой… Говоришь, Кирпонос погиб?

— На моих глазах, — ответил Михеев. — Героически. Мы его похоронили там же, в роще.

— Героически, — повторил Потапов. — А ты, комиссар, на него докладную писал. Ведь писал, а? Признайся.

— Это моя работа, — пожал плечами Михеев. — И вы, товарищ генерал, отлично об этом знаете. Товарищ Кирпонос погиб героем, и я, если останусь жив, доложу об этом, куда следует. Но то, что он общался с троцкистом Крапивянским [1], а его жена польская националистка — установленный факт.

— Ну да, ну да, — слабо усмехнулся Потапов. — Как там говаривал Феликс Эдмундович? То, что вы на свободе, не ваша заслуга, а наша недоработка?

— И он был прав, — сжал губы Михеев. — В определённой мере, конечно.

— Конечно, — сказал Потапов. — Ладно, ерунда это, извини, комиссар. Но встать мне всё равно надо. Пусть бойцы помогут. Кто там, позовите.

— Вам нельзя… — начал было Михеев.

— Ничего, — сказал Максим, догадавшись, что нужно генералу. — Я помогу дойти до кустиков.

— Очень меня обяжешь, лейтенант, — Потапов с благодарностью посмотрел на Максима.

Когда они вернулись, и Максим уложил генерала на носилки, первая порция шашлыка была готова.

Максим разломил оставшийся хлеб, и все поели. Жареной кабанятине, возможно, не хватало соли и специй, но пошла она «на ура» — аж за ушами у всех трещало.

— Ух, — сообщил Михеев, проглотив третий кусок. — Кажется, что ничего вкуснее в жизни не едал.

— Как бывший беспризорник, подтверждаю, — сказал Максим, уплетая очередной кусок кабанятины. — Поздравляю вас, товарищ Савченко, — обратился он к бойцу. — Вам удалось невероятное — приготовить отличный шашлык, не имея для этого практически ничего.

— Тут, главное, не пережарить, — улыбнулся в усы старый солдат, явно довольный похвалой.

— Ты бывший беспризорник? — спросил Михеев.

— Ну да. Позже воспитанник коммуны имени товарища Дзержинского. Слыхали о такой?

— А как же, — кивнул комиссар. Товарищ Макаренко?

— Он самый. Антон Семёнович. Потом Чугуевское военное авиационное училище лётчиков, выпуск, война, фронт. Сбили в Житомирской области, партизанил, попал в плен, угнал немецкий самолёт, снова летал, снова сбили. Попал в сорок вторую дивизию двадцать первой армии, с ними из окружения выходил. Был ранен, оставили меня у одной крестьянки в селе Петросёловка. Она меня на ноги поставила. Теперь, вот, вас встретил. Это если вкратце. На самом деле история гораздо длиннее.

— Расскажешь, — сказал Михеев.

— Обязательно, — ответил Максим.

Запили еду водой. Генерал Потапов уснул на своих носилках. Солдаты почистили штыки и занимались приготовлением остального мяса.

Михеев снова достал «Казбек». Закурили. Молчали.

Максим курил не в затяжку, просто набирал дым в рот и выпускал его. Но даже этого хватило, чтобы голова немного закружилась. Чёрт его знает, что люди находят в курении.

— КИР, — позвал он мысленно.

— Здесь.

— Как никотин влияет на мозг?

— Никотин — это наркотик, — ответил всезнающий КИР. — Как только он попадает в мозг, то подменяет собой ацетилхолин — естественный нейромедиатор, который отвечает за передачу нервных сигналов. Никотин похож на него, поэтому стимулирует принимающие рецепторы ацетилхолина. Как следствие — концентрация внимания и память после курения ненадолго улучшается. Кроме этого никотин стимулирует выработку дофамина и серотонина. Дофамин — нейромедиатор, который отвечает за чувство удовлетворения и удовольствия. А серотонин помогает снизить уровень стресса и тревоги, расслабляет.

— Понял, дальше можешь не рассказывать. Мозг начинает снижать естественную выработку всех этих нейромедиаторов, увеличивает количество принимающих рецепторов, и человек попадает в замкнутый круг наркозависимости.

— Именно так, — ответил КИР.

Максим загасил окурок о валёжину, бросил в костёр.

— Вот что мне интересно знать, Коля, — сказал Михеев, продолжавший внимательно наблюдать за Максимом. — Как ты услышал, что мы говорим, находясь на другом берегу реки? Метров сорок расстояние, шум воды, говорили мы шёпотом. А ты услышал, что Савченко обращается ко мне «товарищ комиссар». Как?

[1] Николай Григорьевич Крапивянский — советский военный и государственный деятель, офицер Русской императорской армии, участник Первой мировой и Гражданской войн. В 1937 году репрессирован как троцкист и активный участник контрреволюционной организации.