По прозвищу Святой. Книга вторая

Глава четырнадцатая

Выехали в двадцать два часа сорок минут.

Максим не мог рассчитать точно, сколько времени им понадобится, чтобы добраться до аэродрома, но подозревал, что не меньше часа — точно. Казалось бы, что такое тридцать километров для Opel Blitz, способного выдать по хорошо укатанной грунтовке сорок, а то и пятьдесят километров в час, а по асфальту и все восемьдесят?

Но в том-то и дело, что эту грунтовку следовало ещё отыскать.

Потому что на тех картах, которыми располагали Максим и КИР, никаких удобных и укатанных грунтовок, ведущих в нужном направлении, не было.

На картах не было, а на самом деле были.

Той грунтовки, на которой прошлой ночью они уничтожили усиленный немецкий разведвзвод и завладели «опелем», тоже не было на карте. А поди ж ты — вот она, прыгает впереди в приглушённом свете фар.

Хорошо, что сегодня обошлось без дождя. Форма немецкая успела высохнуть, и дорога не размякла до состояния полной непроходимости. Максим ехал в кабине и думал, что в его времени, в конце двадцать первого века, Россия практически полностью справилась с одной из своих извечных бед — дорогами. Их стало много, и были они хорошие. Даже очень хорошие. Самовосстанавливающееся износостойкое покрытие, инфраструктура, безопасность. Шик и блеск. Причём в любой части необъятного Союза, а не только в значимых центрах.

Нет, конечно, хватало и грунтовок, но их количество и качество не шло ни в какое сравнение с тем, что наблюдал Максим здесь. Пожалуй, в утверждении, что русские дороги сражались в Великой Отечественной войне против общего врага наравне с Красной армией и партизанами, была изрядная доля истины.

Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло.

Мы-то что, люди привычные, а вот немцы… То-то они стараются держаться хотя бы тех дорог, что есть и особо не суются по сторонам. И правильно делают. Завязнешь — никакой трактор не вытащит. Ещё и сам трактор вытаскивать придётся.

Но всё равно хорошо, что не было дождя. Потом, родной, потом. Дай сделать дело и выбраться к своим. А уж потом лей-поливай…

Проскочили место вчерашнего боя. Максим равнодушно проводил глазами остовы немецкого танка и бронетранспортёра. Сколько их ещё застынет в этой войне по русским полям и дорогам! Сколько полуразложившихся смердящих трупов в мышиной форме придется похоронить! Миллионы. Что ж, они сами выбрали эту судьбу. Аминь.

Максим подумал было о том, что и советских солдат ляжет не меньше, но потом вспомнил знаменитые слова одного из руководителей России из тех времён, когда она набирала силу после развала первого Советского Союза: «Мы как мученики попадём в рай, а они просто сдохнут».

Верные слова на все времена и для всех русских людей. Любой национальности и вероисповедания.

Ромодан объехали с севера, сделав изрядный крюк. В какой-то момент пришлось съехать с грунтовки, которая вела в посёлок, и двигаться прямо по полю. Максим в очередной раз порадовался отсутствию дождя. На этот раз вслух.

— Ага, — подтвердил шофёр. — Везёт. Но я так скажу, товарищ лейтенант, мы бы и по дождю здесь проехали. Но, то есть, если б он, понятное дело, не зарядил на неделю. Машина — зверь. Это ж полноприводный «опель»! Настоящая находка. Четыре колеса ведущих, где хошь пройдёт, — Захар Чурсин любовно похлопал ладонью по баранке. — Хорошо, что мы его не уконтрапупили, послужит теперь.

Проехали вдоль ещё одной железнодорожной ветки на юг (здесь снова обнаружилась грунтовка, идущая параллельно с железной дорогой). Затем выбрались на довольно широкую мощёную дорогу, соединяющую Лубны и Миргород, и здесь, рядом с железнодорожным переездом, нарвались на немцев.

Патруль из двух солдат под началом унтер-офицера словно материализовался в свете фар на дороге.

Унтер-офицер поднял руку, останавливая машину.

— Может, задавить его на хрен? — деловито осведомился Чурсин.

— Ни в коем случае. Останови.

Машина остановилась.

— В чём дело, унтер-офицер? — осведомился по-немецки Максим, высунувшись из окна и стараясь придать голосу максимум недовольства.

— Проверка, господин лейтенант, — луч фонарика мазнул по лицу и погонам Максима, ушёл чуть в сторону. — В округе неспокойно. Мы охраняем железнодорожный переезд и у нас приказ проверять всех. Кто вы и куда направляетесь?

— Лейтенант Манфред Канн, — представился Максим, махнув удостоверением. — Семьдесят шестая пехотная дивизия, разведбатальон. Направляюсь на аэродром.

— С какой целью?

— Извините, унтер-офицер, этого вам знать не обязательно. Вы тоже из семьдесят шестой?

— Да.

— Имя командира дивизии?

— Генерал-лейтенант де Ангелис! — отрапортовал унтер-офицер.

— Максимилиан де Ангелис, — поправил Максим. — Кавалер Железного креста двух степеней. Всё правильно. Проверка должна быть для всех, не так ли?

— Проезжайте, господин лейтенант, — сказал унтер-офицер, явно успокоенный этим коротким диалогом. — Аэродром тут неподалёку, в двух километрах, — он показал рукой, в каком направлении находится аэродром.

— Я знаю, спасибо.

Пока они разговаривали, один из солдат подошёл к машине со стороны водителя, забросил винтовку на плечо, достал сигарету и обратился к Захару, сидевшему за рулём с равнодушным лицом:

— Огня не найдётся, камрад?

Максим подобрался.

Чурсин покосился на командира.

Максим незаметно для немцев сделал движение рукой, словно щёлкает зажигалкой. Слабого освещения кабины хватило, чтобы Чурсин увидел.

Шофёр достал из кармана трофейную немецкую зажигалку, щёлкнул, высекая огонь, протянул в окно.

Немец вскочил на подножку, прикурил.

— Danke [1], — поблагодарил.

Чурсин кивнул, убрал зажигалку.

— На задерживайте машину, солдат, — строго сказал Максим и добавил, обращаясь к шофёру. — Поехали!

Солдат спрыгнул с подножки.

Чурсин включил передачу и тронулся с места.

— Уф, — сказал он через некоторое время, когда грузовик отъехал подальше. — Не захочешь, а немецкий выучишь.

— Учи, Чурсин, учи, — сказал Максим. — Язык врага нужно знать.

Машину оставили на опушке смешанной ясенево-берёзовой рощи неподалёку от аэродрома. Загнали поглубже, замаскировали ветками.

Роща росла на холме, с которого открывался прекрасный вид на аэродром. Днём, разумеется. Безлунной ночью солдаты могли разглядеть разве что несколько приглушённых электрических огней, разбросанных там и сям по аэродрому.

Однако Максим мог разглядеть всё.

Минут пятнадцать он не отрывался от троофейного полевого бинокля с шестикратным увеличением.

Увидел взлётно-посадочную полосу.

Открытые стоянки для самолётов, на которых насчитал двадцать один Ю-88. Неполная группа, судя по всему. Три эскадрильи по семь самолётов. Потрепали вас, ребятки, потрепали. Маловато, но всё-таки. Ничего, мы добавим.

Слева от ВПП заметил три охраняемых склада, расположенные рядом друг с другом. Вероятно, ГСМ [3], боеприпасов и вооружения, имущественный. Все три охранял один часовой, размеренно и неторопливо вышагивая между ними по одному и тому же маршруту.

Перед ВВП — командно-диспетчерский пункт с деревянной вышкой. На вышке едва заметно мигает огонёк сигареты.

Ещё один часовой.

Курит в кулак, злостно нарушая дисциплину.

Кури, кури напоследок, недолго осталось.

Дальше, за складами, автопарк. Там тоже может быть часовой, хотя отсюда не видно. И один на КПП, в будке со шлагбаумом, сразу на въезде.

Плюс наверняка имеется часовой на стояночных площадках для самолётов. Один, как минимум. А скорее всего, их двое. Один самолёты стережёт, а второй у зенитной пушки, — вон она, двадцатимиллиметровая FlaK образца тридцатого года, четыре ствола из-за мешков с песком выглядывают.

Правее зенитки — то ли сарай, то ли будка. Оттуда доносится характерное тарахтение. Бензиновый генератор. Не охраняемый.

Итого: шестеро часовых. В самом удачном случае — пять, если автопарк без охраны.

До хрена.

В палатках и двух наскоро сколоченных бараках ближе к роще — лётный состав, техники и все остальные. Спят. Ну, спите, спите. Там часовых нет.

— Николаев, Гринько, — шёпотом позвал Максим.

— Здесь, — отозвались красноармейцы.

— Ваша задача — КПП, автопарк и склады. Это вон там, левее. Николаев, ты убираешь часовых. Сначала на КПП, потом в автопарке, потом складского. Гринько, за тобой минирование складов. На автопарк не отвлекаться, чёрт с ним. Там, кстати, может и не быть часового, но на это особо не рассчитывайте. Николаев, понимаешь где это, видишь хоть что-то?

— Вижу, товарищ лейтенант. На одном складе лампочка горит. Слабая. И на КПП — тоже. А тёмное пятно за складами — это автопарк. Я хорошо в темноте вижу. Ночью в тундре или тайге темно, однако. Зверь и якут просыпаются, на охоту выходят. Кто кого, — Максим понял, что Николаев улыбается.

— Шутишь, — это хорошо, — одобрил он. — Особое внимание — складу ГСМ и вооружения с боеприпасами. Рвануть должно так, чтобы небесам жарко стало. Мы с сержантом Найдёновым делаем то же самое, только справа. Начинаем с вышки КДП [4] и заканчиваем стоянками с самолетами и зениткой. По сигналу красной ракеты, поджигаете бикфордовы шнуры и скрытно возвращаетесь сюда.

— А я? — обиженно спросил Герсамия.

— А у тебя, Муса, самое ответственное задание. Заляжешь с пулемётом вон там, под вышкой, возле КДП и будешь держать на мушке бараки и палатки. Как только фрицы начнут выскакивать, убей их всех.

— Всех вряд ли получится, товарищ лейтенант. Разброс большой.

— Значит, сколько сможешь. После этого отступай сюда, к машине. Бегом отступай, виляй, как заяц, под пули не подставляйся. Всех касается. Если ранят, вытаскивать вас некому. Учтите это.

— Разрешите вопрос, товарищ лейтенант? — спросил Найдёнов. — Сколько самолётов на стоянке? У меня не такое зрение, как у вас, отсюда не вижу.

— Двадцать один.

— Времени навсех не хватит, шухер раньше начнётся. Десять-двенадцать — максимум. И то, если вы поможете.

— Этого вполнедостаточно. Хотя я рассчитываю на пятнадцать минимум. И — да, разумеется, помогу. Помните, на вас немецкая форма, и оружие у вас тоже немецкое. Это даёт дополнительные секунды, но не больше. Действовать нужно быстро, тихо и точно. Всё, пошли.

Часового у зенитки Максим убрал буквально в две секунды — подкрался сзади под прикрытием мешков с песком, дождался, пока тот повернётся к нему спиной, зажал левой рукой рот, полоснул ножом по горлу.

Потом придержал, подтащил к орудию, уложил труп так, чтобы сразу в глаза не бросался.

Вытер нож о чужой мундир и подумал, что становится настоящим профи — в той прежней и в то же время будущей жизни ему не доводилось убивать людей ножом. Даже на войне. А тут приходится резать одного за другим.

Найдёнов с мешком, набитым тротиловыми шашками, бикфордовыми шнурами и запалами, тенью следовал за ним.

Часового у самолётов тоже удалось убить довольно легко, — Максим просто укрылся за хвостом самолёта, дождался, пока немец с винтовкой на плече пройдёт мимо него; вышел, в два бесшумных шага догнал и отработанным движением перерезал врагу горло.

Тихий хрип, судороги по телу, и часовой затих.

Готов? Готов.

В сторону его, вот сюда, за хвост.

Максим, сидя на корточках, поманил Найдёнова. Сержант, пригибаясь, подбежал, присел рядом.

— В этот можешь закладывать, — тихим шёпотом сказал ему Максим. — Куда — сам догадаешься, или подсказать?

Найдёнов окинул быстрым взглядом самолёт.

— В люки для шасси?

— Правильно. Чтобы и шасси разнесло, и двигатели. По две шашки на самолёт. А я с другого конца зайду. Встречаемся посредине.

Двадцать один самолёт. В среднем по две минуты на каждый. По десять самолётов на брата и один общий. Итого: двадцать пять минут.

— Жди здесь, — шепнул Максим Найдёнову, когда с минированием было закончено. — Я — на вышку.

К вышке Максим подошёл широким шагом уверенного в себе человека. Краем глаза заметил уже занявшего позицию Герсамия и быстро полез вверх.

Как там Николаев и Прокопчик, хотелось бы знать? Судя по тишине, всё должно быть нормально. Николаев молодец, умеет тихо двигаться и работать ножом. А Прокопчик — хороший минёр. Справятся.

— Стой, кто идёт? — послышалось сверху.

— Лейтенант Манфред Канн, — ответил Максим, преодолевая последнюю ступеньку и поднимаясь во весь рост. — На, гляди. —

он зажёг заранее приготовленный фонарик и посветил себе снизу в лицо. Так, чтобы не ослепить, но другому была бы видна фуражка и форма. — Почему курите на посту, солдат?

— Я…

Договорить он не успел.

Луч фонаря ударил ему в лицо.

Одновременно с этим Максим шагнул вперёд и ударил часового ножом в сердце.

— Mutti [5], — тонким голосом произнёс часовой. Его глаза широко раскрылись, и он умер.

Максим подхватил тело, уложил на пол вышки.

Быстро спустился вниз, добежал до первого бомбардировщика, вытащил ракетницу и выстрелил в небо.

Красная ракета взвилась над аэродромом.

Максим поджёг оба бикфордова шнура и побежал к следующему самолёту.

Он всё посчитал ещё там, в роще, когда наблюдал за аэродромом. Двадцать один «юнкерс». Три стоянки одна за другой. По семь бомбардировщиков Ju 88А-4 на каждой.

Размах крыла у этой модификации — двадцать метров. Расстояние между концами крыльев между стоящими самолётами — около трёх метров.

Значит, одна стоянка с семью самолётами — сто шестьдесят метров. Две — триста двадцать пять с учётом расстояния между стоянками. Три — четыреста девяносто метров. Округляем до полукилометра.

Они с сержантом Найдёновым движутся с двух сторон, поджигая под два бикфордова шнура у каждого самолёта.

Примерно восемь секунд на самолёт.

Плюс четыре примерно секунды, чтобы добежать до следующего самолёта.

Найдёнову четыре, ему хватит и две.

Итого: десять-двенадцать секунд на самолёт.

На семь самолётов — минута с небольшим.

Бикфордов шнур горит двадцать секунд. Когда взорвётся первый самолёт, он будет уже у третьего…

Четыре минуты двадцать секунд– столько ушло у Максима с Найдёновым, чтобы взорвать все самолёты. Зря они беспокоились, времени хватило на все.

Времени, паники и огня.

Николаев с Прокопчик не подвели, и склады взлетели на воздух в положенное время — сразу, как только начали взрываться первые бомбардировщики.

Особенно впечатляюще поначалу взорвался склад ГСМ, когда разлилось горящее топливо и масло, освещая всё вокруг каким-то инфернальным светом.

Потом к нему добавился склад боеприпасов и вооружения, и тут уже огненная потеха пошла на все деньги — знай, уноси ноги.

Они и унесли. Все, включая Герсамия, который, впрочем, успел положить из пулемёта немало немцев, которые при первых взрывах начали выскакивать из палаток и бараков.

Надо ли говорить, что преследовать диверсантов было просто некому?

Полуодетые фигуры немецких солдат и офицеров метались по всему аэродрому.

Кто-то стрелял наобум. В тёмную ночь, как в копеечку.

Кто-то пытался командовать, но это было бесполезно. Когда у тебя один за другим взрываются самолёты, часовые убиты все до одного, оба склада — ГСМ и боеприпасов превратились в долбанные, сеющие смерть и панику вулканы, а треть личного состава скошена пулемётным огнём, то никакими командами дело не исправить. Хоть обкомандуйся.

Чурсин уже ждал их. Мотор «опеля» урчал на холостых оборотах.

Первым к условленному месту подбежали Максим и Найдёнов. Следом, с пулемётом в руках, появился Герсамия и тут же, сразу за ним, Николаев и Прокопчик.

— Все целы? — отрывисто осведомился Максим.

— Кажись, да, — ответил Прокопчик, тяжело дыша. — Я руку поцарапал.

Красноармейцы нервно рассмеялись.

— По коням, — скомандовал Максим. — Уходим.

Солдаты, помогая друг другу, залезли в кузов.

Максим прыгнул на переднее сиденье:

— Гони, Захар. Покажи, на что способен ты и машина.

— Есть показать, на что мы способны, — весело ухмыльнулся шофёр, врубил передачу и рванул с места.

[1] Спасибо (нем.)

[2] Взлётно-посадочная полоса.

[3] Горюче-смазочные материалы.

[4] Контрольно-диспетчерский пункт.

[5] Мамочка (нем.)