Первый Инженер Император. Новые рубежи – ІІІ

Глава 20

Короткая, тревожная ночь на аванпосте пролетела почти незаметно. Я спал урывками, то и дело просыпаясь от малейшего шороха за бревенчатыми стенами цитадели. В голове теснились планы, чертежи, обрывки разговоров с царями. Ощущение чего-то большого, значимого, но одновременно и невероятно опасного, не отпускало.

Едва забрезжил рассвет, серый октябрьский, аванпост уже гудел, как растревоженный улей. Солдаты гарнизона, сменившие ночной дозор, деловито проверяли оружие, поправляли амуницию.

Хламники, мои верные спутники, тоже были на ногах — их лица, обычно суровые и непроницаемые, сегодня выражали с трудом скрываемое напряжение. Для них это был не первый раз и явно не последний, но, как говорится, каждый раз, как в первый раз.

Трепет. Волнение. Я считывал эти чувства с них, словно самый настоящий эмпат. Да чего греха таить, и сам ощущал нечто подобное. Неизвестность всегда вызывает нечто подобное. Словно передо мной стоит коробка, в которой что-то скребется, фырчит и ерзает. И стоит задача — сунуть в эту коробку руку.

Что будет? Откусит палец? Или по самое предплечье? А вдруг ужалит? Или, наоборот, осторожно облизнет или потрется пушистой мордой? Уравнения с множеством неизвестных ждут на каждом шагу.

Андрей Михайлович провожал нас у ворот. Его лицо, перепачканное сажей и потом после ночной работы (он, как всегда, не мог сидеть без дела и до самого утра ковал заготовки для аванпоста), было хмурым.

— Береги себя, Саш, — пробасил он, крепко стискивая мою руку своей мозолистой, покрытой шрамами ладонью. — И этих балбесов своих тоже береги, — он кивнул на хламников, которые как раз заканчивали последние приготовления, проверяя крепления седельных сумок и арбалеты. — Места там нехорошие. Чует мое сердце.

— Все будет в порядке, Андрей Михайлович, — я постарался улыбнуться как можно увереннее. — Мы не на прогулку идем. И вернемся. Обязательно вернемся. С добычей.

— Да уж постарайся, — проворчал он, но в его глазах я увидел не только беспокойство, но и скрытую гордость. Он верил в меня. И это было важно.

Наш караван, готовый к выдвижению, выглядел внушительно. Во главе — я и Иван Кречет. За нами — проверенный временем отряд из Руслана, Олега, Миши и Иши.

Следом — отряд из отборных воинов под командованием двух опытных сотников — сурового, седоусого новгородца Игната и рыжебородого, громкоголосого руссовца Бориса. Эти парни были элитой, закаленной в многочисленных стычках и походах.

Их задача — обеспечить основное прикрытие и защиту каравана. И, наконец, несколько крепких, надежных повозок, запряженных выносливыми лошадьми, предназначенных для вывоза материалов, которые мы надеялись найти.

Солнце едва оторвалось от горизонта, окрашивая небо в холодные, стальные тона, когда я поднял руку, давая сигнал к началу движения.

— Вперед, — голос мой прозвучал твердо, без тени сомнения.

Скрипнули колеса, зафыркали лошади, лязгнуло оружие. Наш караван медленно вытянулся и двинулся на Север.

Путь к тому заводскому комплексу, который Иван наметил на карте как первую цель нашей экспедиции, пролегал через относительно безопасные перелески и поля, где мы чувствовали себя относительно безопасно, ведь аванпост был почти что под боком. Но чем дальше мы углублялись в Дикие Земли, тем мрачнее и тревожнее становился пейзаж.

Лес смыкался над головой густым, почти непроницаемым пологом, сквозь который едва пробивались редкие лучи солнца. Деревья здесь были древними, корявыми, их стволы покрыты мхом и лишайниками, а ветви переплетались так тесно, что образовывали сплошную зеленую крышу. Под ногами чавкала сырая земля, пахло прелью, грибами и чем-то еще — тяжелым, звериным.

Следы животных становились все крупнее и внушительнее. Вот — огромный, смазанный отпечаток медвежьей лапы, рядом — глубокие борозды от когтей на стволе дерева. А чуть дальше — растерзанная туша оленя, от которой остались лишь обглоданные кости да клочья шерсти. Хищники здесь были хозяевами, и они не боялись оставлять следы своего пиршества.

Напряжение в отряде нарастало. Люди шли молча, внимательно осматриваясь по сторонам, держа оружие наготове. Солдаты двигались слаженно, прикрывая фланги и тыл каравана. Хламники, привыкшие к таким условиям, тоже были начеку, их взгляды были острыми, движения — выверенными.

Примерно на полпути к нашей цели, когда мы пробирались через особенно густой участок леса, заваленный буреломом, это и случилось. Короткий, резкий визг, донесшийся откуда-то справа, заставил всех замереть.

— Рукеры! — голос Ивана Кречета, обычно спокойный и ровный, сейчас прозвучал как удар хлыста. Он мгновенно вскинул свою Бьянку, его глаза, словно у ястреба, впились в ту сторону, откуда донесся звук. — Занять оборону! К повозкам! Быстро!

Команда была выполнена почти инстинктивно. Солдаты, еще секунду назад двигавшиеся размеренно, тут же сбились в плотный строй вокруг повозок, выставив вперед щиты и копья. Лязг металла, глухие удары древков о землю, короткие, отрывистые команды сотников — Игната и Бориса — все это слилось в один напряженный, боевой гул.

Хламники тоже не растерялись. Руслан, Олег и Миша, словно по невидимой команде, заняли позиции по флангам, их арбалеты и мечи были наготове. Иша, несмотря на бледность лица, уже доставала из своей сумки какие-то склянки и бинты, готовясь к худшему.

Атмосфера накалилась до предела. Тишина, если не считать нашего собственного шума, стала почти осязаемой, давящей. Я выхватил оба своих самострела, чувствуя, как учащается пульс, как адреналин начинает разливаться по телу горячей, пьянящей волной. Сердце гулко стучало в ушах, заглушая все остальные звуки, кроме моего собственного прерывистого дыхания.

И они появились. Словно порождения ночного кошмара, они вырвались из-за поваленных деревьев, из густых зарослей папоротника, которые еще мгновение назад казались просто частью пейзажа. Их было много. Я успел насчитать не меньше дюжины, но они все продолжали лезть из чащи, как тараканы из щелей.

Твари были размером с крупную, матерую собаку, но передвигались на двух коротких, невероятно мощных задних лапах, покрытых бурой шерстью, которая клочьями свисала с их поджарых тел.

Длинный, чешуйчатый хвост, толстый у основания и сужающийся к концу, служил им одновременно и балансиром, и, возможно, оружием. Но самое жуткое было не это.

Их морды… Вытянутые, почти крысиные, с маленькими, злобными, налитыми кровью глазками-бусинками, которые горели в полумраке леса каким-то дьявольским огнем. Огромная, непропорционально большая пасть была усеяна рядами острых, игольчатых зубов, предназначенных не для пережевывания, а для разрывания плоти.

А передние конечности… О, эти конечности! Длинные, мускулистые, они заканчивались не лапами, а огромными, серповидными когтями, блестящими на свету, как свежезаточенные лезвия кос. Этими когтями они с легкостью разрывали землю, оставляя глубокие борозды, и я с ужасом представил, что они могут сделать с человеческим телом.

— К бою! — рявкнул сотник Игнат, его голос был тверд, как сталь. — Держать строй! Не дать им прорваться к повозкам!

Рукеры неслись на нас с невероятной скоростью, их движения были резкими, почти хаотичными, но в этом хаосе чувствовалась какая-то звериная, первобытная тактика. Они не атаковали в лоб, стеной, нет. Они рассыпались, словно стая волков, обходя нас с флангов, пытаясь найти слабое место в нашей обороне, выискивая брешь, в которую можно было бы ворваться и посеять панику.

Их пронзительный, режущий слух визг не прекращался ни на секунду, он бил по нервам, пытаясь дезориентировать, запугать.

Щелкнули арбалеты. Первый залп. Несколько рукеров, взвизгнув еще громче, но уже от боли, рухнули на землю, корчась в предсмертных судорогах, их тела пронзили короткие, но смертоносные болты. Кровь, темная, почти черная, брызнула на пожухлую листву.

Но остальные, не обращая ни малейшего внимания на павших сородичей, продолжали наступать, их злобные глазки горели еще большей яростью.

Один из них, особенно крупный и, видимо, самый отчаянный, прорвался сквозь редкий строй воинов на правом фланге и с невероятным прыжком кинулся на ближайшую повозку. Возничий, пожилой, седобородый мужик, которого я приметил еще в Новгороде за его спокойное, невозмутимое лицо, не успел даже вскрикнуть. Огромные, серповидные когти рукера вспороли толстый брезент, которым была укрыта повозка, словно это была бумага, и в следующее мгновение…

Я выстрелил. Почти не целясь, на чистом рефлексе. Оба самострела в моих руках щелкнули почти одновременно. Два коротких, смертоносных жала. Один болт вонзился рукеру в бок, под ребра, второй — в основание шеи, там, где бурая шерсть была реже. Тварь захрипела, ее тело изогнулось в неестественной позе, когти скрежетнули по дереву повозки, оставляя глубокие царапины, и она рухнула на землю, задергавшись в агонии, в нескольких сантиметрах от окаменевшего от ужаса возничего.

Рукеры дрались отчаянно с первобытной, безумной яростью. Они прыгали, уворачивались от ударов, пытались прорваться сквозь стену щитов, их когти оставляли глубокие, рваные борозды на металле и дереве, их зубы пытались вцепиться в любую незащищенную часть тела — в ноги, в руки, в лица.

Лязг стали, глухие удары мечей по жесткой шкуре, хруст ломаемых костей, яростные выкрики воинов, визг и рычание тварей — все смешалось в один оглушающий, кровавый хор. Адреналин кипел в крови, обостряя все чувства до предела. Я двигался, стрелял, перезаряжал, снова стрелял, почти не думая, подчиняясь лишь инстинктам и отточенным до автоматизма движениям, которые обрел здесь за время пребывания.

Время словно сжалось, превратилось в череду коротких, ярких вспышек. Вот Руслан, стоя спиной к спине с Олегом, отчаянно отбивается от двух наседающих рукеров. Его Чо-Ко-Ну работает без остановки, болты сыплются градом, но твари все лезут и лезут. Олег прикрывает его своим щитом с шипом, то и дело нанося короткие, смертоносные выпады.

Вот Миша, самый молодой из хламников, с перекошенным от ярости лицом, рубит мечом направо и налево, его клинок сверкает в тусклом свете, пробивающемся сквозь листву. Он уже не мальчишка, он — воин, защищающий свою жизнь и жизни товарищей.

Вот сотник Борис по кличке «Рыжебородый», с боевым кличем врезается в самую гущу тварей, его двуручный топор свистит в воздухе, оставляя за собой кровавые следы. Рядом с ним — его люди, такие же яростные, такие же отчаянные.

А вот Игнат, седоусый новгородец, спокойно и методично командует своим отрядом, его голос звучит твердо и уверенно посреди этого хаоса. Его воины, сомкнув щиты, медленно, но верно теснят рукеров, не давая им прорваться к центру, к повозкам с провиантом и где Иша, не обращая внимания на опасность, уже перевязывает чью-то рану.

Я сам оказался в самой гуще. Один из рукеров, обойдя меня сбоку, прыгнул, целясь в горло. Я успел отшатнуться, одновременно выстрелив ему в брюхо. Тварь взвизгнула, но по инерции все же задела меня зубами, оставив на плече несколько глубоких, кровоточащих царапин.

Боль обожгла, но я даже не обратил на нее внимания. Перезарядка. Снова выстрел. Еще одна тварь рухнула, захлебываясь собственной кровью.

Я чувствовал, как тело работает на пределе. Мышцы горели, дыхание сбивалось, но я продолжал двигаться, стрелять, уворачиваться. Странное, почти пьянящее чувство охватило меня — смесь ярости и какого-то холодного, отстраненного расчета.

Я был здесь, в этом бою, каждой клеточкой своего существа, и одновременно — наблюдал за всем как бы со стороны, анализируя, просчитывая, принимая решения.

И я понимал — мы побеждаем. Да, рукеры были сильны, яростны, их было много. Но мы были сильнее. Сильнее духом, сильнее дисциплиной, сильнее оружием. И сильнее единством. Не зря говорят, что человек — самый страшный зверь на планете. И не только потому, что вооружен, нет. Обезьяна с гранатой тоже может быть страшной. Мы страшнее потом, что мы мыслящие, хитрые и анализирующие.

Натиск тварей начал ослабевать. Они все еще атаковали, но уже не с прежней отчаянной яростью. В их злобных глазах появился страх, если такую эмоцию можно считать у диких тварей Севера. Они начали отступать, пятиться и озираться по сторонам в поисках маневра для побега.

— Добить гадов! — рявкнул Борис.

Воины с яростными криками бросились за отступающими рукерами, добивая тех, кто не успел убраться. Через несколько минут все было кончено. Поляна перед нами была усеяна трупами бурых, когтистых тварей. В воздухе стоял тяжелый запах крови, железа и пота.

Потерь у нас, к счастью, не было. Несколько раненых, в основном царапины и ушибы. Порванная одежда, несколько сломанных щитов да изрядно попорченный брезент на повозке. Но все были живы. Мы выстояли.

Я опустил самострелы, чувствуя, как дрожат руки. Адреналин отступал, уступая место гулкой, всепоглощающей усталости. Я подошел к одной из убитых тварей, осторожно перевернул ее мыском сапога. Мерзкое создание. Мутант. Порождение этого искалеченного мира. Откуда они взялись? Что заставило их напасть на нас с такой яростью?

— Первый раз таких вижу, — сказал я Ивану, который подошел ко мне, тяжело дыша и вытирая пот со лба рукавом.

— Рукеры, — повторил он, голос его был хриплым и мрачным. — Твари мерзкие, да. Обычно держатся своих нор, глубоко в лесу. Не любят они выходить на открытые пространства, к трактам. Что-то их спугнуло, заставило выйти сюда. Или… — он посмотрел на меня внимательно, его глаза сузились. — Или они учуяли нас. И решили разведать, что мы такое и можно ли нас попробовать на зуб. Нужно будет теперь держаться еще внимательнее. Эти твари очень злопамятны. Если они запомнили наш запах, наш след… они могут вернуться.

Мысль о том, что эти твари могли целенаправленно охотиться на наш караван, была не из приятных.

К заводскому комплексу мы подошли уже ближе к вечеру. Солнце садилось, окрашивая небо в кроваво-красные тона. На фоне этого зловещего заката руины цехов, ржавые остовы оборудования, заросшие бурьяном площадки, выглядели особенно мрачно и удручающе.

Атмосфера запустения и былой, давно угасшей мощи, давила на плечи. Когда-то здесь кипела жизнь, работали станки, гудели турбины, создавались вещи, двигавшие прогресс. А теперь… теперь лишь ветер гулял в пустых глазницах окон, да ржавчина медленно пожирала металл.

Печальное зрелище. Но для меня, инженера, эти руины были не просто кладбищем технологий. Они были некоторым вызовом. Задачей. Возможностью найти что-то ценное, что-то, что можно будет использовать для возрождения.

Мы разбили лагерь на небольшой, относительно чистой площадке, окруженной полуразрушенными стенами цехов. Солдаты снова организовали оборону, расставили дозорных. Костер разводить не стали — слишком опасно в таком месте. Перекусили всухомятку, запивая водой из фляг.

Утром, едва рассвело, мы приступили к разведке. Разделились на несколько групп. Я пошел с Иваном и его хламниками — их опыт в поиске полезного лома был неоценим. Мы осторожно продвигались по территории комплекса, заглядывая в каждый цех, в каждый полуразрушенный склад.

Большая часть того, что мы находили, была, увы, лишь ржавым хламом. Коррозия и время сделали свое дело. Станки, когда-то бывшие гордостью инженерной мысли, превратились в бесформенные груды металла. Электронные компоненты, если они и были, давно сгнили или были уничтожены влагой. Я находил какие-то интересные сплавы, образцы неизвестных мне полимеров, но в целом… ожидания более значительных находок пока не оправдывались. Это немного сбивало первоначальный энтузиазм, подчеркивая всю сложность нашей задачи.

Но я не сдавался. Инженерный азарт, жажда открытий гнали меня вперед. Я копался в обломках, пытался понять назначение каждого механизма, каждой детали. Искал. Искал то, что могло бы мне помочь хоть как-то ускорить прогресс. Если это то самое «злачное место», то тут, увы, из «вершков» только грязь, гниль и плесень.

И вот, когда мы уже почти отчаялись найти что-то действительно стоящее, когда солнце начало клониться к полудню, Иван, копавшийся в завалах одного из административных зданий, издал приглушенный возглас.

— Барон! Иди сюда! Кажется, я кое-что нашел!

Я поспешил к нему. Он стоял посреди полуразрушенной комнаты, заваленной обломками мебели и какими-то бумагами, превратившимися от времени в труху. В руках он держал старый, потрепанный кожаный планшет, какие использовали инженеры и военные в мое время.

— Вот, — он протянул мне находку. — Нашел под завалом. Кажется, карта. Или схема какая-то.

Я взял планшет. Кожа пересохла и потрескалась, но застежки еще держались. Дрожащими от нетерпения пальцами я расстегнул их и открыл. Внутри, на удивление хорошо сохранившийся, лежал лист плотного, пожелтевшего от времени пергамента. Это действительно была схема. Схема заводского комплекса.

Но не всего, а какой-то его части. И на этой схеме, в стороне от основных цехов, красным кружком был обведен объект, помеченный загадочной надписью: «Сектор Гамма. Объект „Феникс“». От этого объекта вниз уходила пунктирная линия, заканчивающаяся символом, обозначающим подземное сооружение.

Подземный бункер. Лаборатория.

Отлично. Это то, что нам явно было необходимо. И еще это значит, что слухи не врали, здесь действительно было чем поживиться, а не просто остатки былой роскоши и величия, что рассыпались прахом за сотни лет от ветра, дождей и солнечных лучей.

— Ну, — сказал я, осторожно смахивая пыль с карты. — Давай-ка посмотрим, где у тебя тут вход.