Первый Инженер Император. Новые рубежи – ІІІ

Глава 13

Поле, еще недавно пустовавшее между Великим Новгородом и Старой Руссой, теперь напоминало разбуженный муравейник. Яркое осеннее солнце щедро заливало его светом, играя на разноцветных полотнах шатров, на блестящих лентах, развевающихся на ветру, на позолоте резных столбов, поддерживающих помост, где восседали два царя.

Ярмарка! Большая, шумная, разноголосая — такая, какой этот мир, наверное, не видел уже много десятилетий, если не столетий.

Я стоял чуть поодаль от основного скопления народа, у края поля, где начинался редкий перелесок, и с легким умиротворением взирал на это буйство жизни. Воздух был наполнен тысячей запахов: дым от костров, на которых жарилось мясо, аромат свежеиспеченного хлеба и медовых пряников, терпкий дух раздавленных ягод и хмельной браги, смешивающийся с запахом сена, дегтя и конского навоза.

Десятки, если не сотни, палаток раскинулись по всему полю. Торговцы, съехавшиеся из обоих городов и окрестных деревень, на все лады расхваливали свой товар. Здесь было все, чем богата была эта земля: румяные яблоки и тугие кочаны капусты, пузатые тыквы и мешки с зерном, копченая рыба и вяленое мясо.

Глиняные горшки и деревянные ложки, расшитые полотенца и груботканые холсты, кованые ножи и детские свистульки. Народ гулял, смеялся, торговался, приценивался.

Мужики в праздничных рубахах, подпоясанные кушаками, степенно прохаживались между рядами, обсуждая виды на урожай и цены на скот. Женщины в ярких сарафанах и платках выбирали ленты, бусы, приглядывались к посуде.

Дети с визгом носились по полю, играя в догонялки или запуская самодельных воздушных змеев, неуклюже трепыхавшихся на ветру.

Где-то в центре ярмарки надрывались скоморохи, выряженные в пестрые одежды, их шутки и прибаутки вызывали дружный хохот толпы. Рядом силачи в кожаных безрукавках демонстрировали свою удаль, поднимая огромные камни или гнули на спор подковы, предлагая всем, кто не верит — попробовать собственными руками согнуть прежде самим.

Чуть поодаль раздавался звонкий смех — там, видимо, шли кулачные бои, излюбленное развлечение простого люда. А из разных концов поля доносились звуки музыки: то зальются переливами гусли, то зазвенят струны балалайки, то затянет заунывную песню волынка, а то и вовсе грянет целый ансамбль с трещотками, бубнами и деревянными ложками. Даже изредка доносился звон маленького треугольника.

Я улыбался, глядя на все это. Да, это было не высокотехнологичное шоу из моего времени, не сверкающий огнями мегаполис. Но в этой простоте, в этой искренней радости было что-то настоящее, что-то, что давно утерял мой мир, погрязший в виртуальной реальности и погоне за бесконечным потреблением.

Здесь люди радовались простым вещам — хорошей погоде, обильному урожаю, возможности встретиться, пообщаться, забыть на время о тяготах и опасностях, которые подстерегали их на каждом шагу.

Мой взгляд скользнул к помосту, возвышавшемуся в центре ярмарочной площади. Профессионально сколоченный из крепких бревен, он был укрыт своеобразным полуоткрытым шатром из алого бархата, украшенного золотым шитьем — грифоны Долгорукова и волки Романовича переплетались в причудливом узоре. На помосте, на двух резных тронах, обитых таким же бархатом, восседали оба царя.

Алексей Петрович, в парадном темно-синем камзоле, расшитом серебром, выглядел как всегда элегантно и сдержанно. Он о чем-то негромко беседовал со своим соседом, время от времени делая глоток из резного кубка, который слуга почтительно наполнял ему вином.

Олег Святославович Романович, напротив, был облачен в более практичный, почти военный наряд — кожаный колет, украшенный мехом, и широкие штаны, заправленные в высокие сапоги.

Его густая русая борода была тщательно расчесана, а в глазах, обычно суровых, сейчас плясали веселые искорки. Он громко смеялся, что-то рассказывая Долгорукову и размахивая своим кубком, из которого то и дело выплескивалось темное, как смола, пиво.

Два разных человека, два разных подхода к власти. Но сегодня они были здесь вместе, символизируя начало новой эры для этих земель. И я, стоя здесь, на краю этого праздника жизни, чувствовал себя причастным к этому великому, историческому моменту.

Пусть моя роль была пока скрыта от большинства, но я знал, что именно мои знания, мои идеи, мои планы по освоению Севера и возрождению технологий легли в основу этого союза.

Внезапно теплые, нежные ладони легли мне на глаза, погружая мир в приятную темноту. Я не вздрогнул, не напрягся. Аромат полевых цветов и тонкий, едва уловимый запах масла для волос, который я уже успел запомнить, не оставили сомнений.

— Угадай, кто? — прошептал знакомый, чуть насмешливый голос у самого моего уха. Дыхание ее коснулось моей щеки, посылая по телу приятное тепло.

— Хм, — я сделал вид, что задумался. — Даже не знаю. Может быть, это грозный посол от какого-нибудь южного хана, решивший подшутить над скромным бароном? Или… неужели сама царица ночи пожаловала на наш скромный праздник?

— Глупый! — она легонько стукнула меня по макушке и убрала руки, заливисто рассмеявшись.

Я обернулся. Маргарита. Она стояла передо мной, сияя, как утреннее солнце. На ней было длинное платье из зеленого бархата, расшитое золотыми нитями, которое выгодно подчеркивало ее огненные волосы, уложенные в сложную прическу с вплетенными в них лентами и жемчугом.

На шее — тонкое золотое ожерелье с изумрудом, который идеально гармонировал с цветом ее глаз. Она выглядела… по-королевски. Но в глазах виднелся задор ребенка из обычной семьи, а на губах играла знакомая, чуть лукавая улыбка.

— Ты сегодня ослепительна, Маргарита, — сказал я искренне, не в силах сдержать восхищения.

— Спасибо, Саша, — она сделала легкий, почти незаметный книксен, ее щеки тронул легкий румянец. — Ты тоже выглядишь… неплохо для инженера, проводящего дни в кузнице и ночи за чертежами.

Я усмехнулся, оглядев свой наряд — простая, но чистая льняная рубаха, кожаный жилет, хорошо подогнанные штаны и начищенные сапоги. Скромно, но аккуратно. Не то что парадный камзол царя, но и не обноски хламника.

— Пойдем, прогуляемся? — предложила она, беря меня под руку. — Дядюшка и его новый… союзник, — она чуть заметно скривила губки, произнося это слово, — похоже, надолго увлеклись беседой. А мне скучно сидеть на этом помосте и изображать благовоспитанную племянницу.

Мы пошли по ярмарке, погружаясь в ее шумную, пеструю атмосферу. Маргарита с детским восторгом разглядывала все вокруг, останавливаясь у каждого прилавка, задавая вопросы торговцам, пробуя сладости.

Ее смех звенел, как колокольчик, привлекая внимание. Люди расступались перед нами, кланялись — кто барону, кто царской племяннице. Я чувствовал на себе любопытные взгляды, слышал перешептывания, но старался не обращать на это внимания, наслаждаясь моментом, ее обществом, этой простой, незамысловатой радостью.

У одного из прилавков, заваленного простыми, но изящными украшениями, она замерла. Здесь торговал пожилой, седобородый мастер, чьи руки, покрытые морщинами и старческими пятнами, с удивительной ловкостью перебирали мелкие бусины и тонкие медные проволочки.

На грубой ткани были разложены серьги из меди и цветных речных камушков, браслеты из плетеной кожи с костяными вставками, ожерелья из тускло поблескивающего речного жемчуга. Все это было просто, без изысков столичных ювелиров, но в каждом изделии чувствовалась душа, тепло рук мастера.

— Какая прелесть! — воскликнула Маргарита, ее взгляд остановился на паре маленьких сережек.

Они были выполнены в виде крошечных, изящных птичек с распростертыми крылышками, выкованных из тонкой меди и украшенных вставками из зеленоватых, полупрозрачных камушков, напоминающих цвет ее глаз. Птички казались почти живыми, готовыми вот-вот вспорхнуть с бархатной подушечки, на которой они лежали.

— Нравится? — спросил я, заметив, как загорелись ее глаза. Этот блеск был дороже любых сокровищ.

Она кивнула, не отрывая взгляда от сережек. Ее губы тронула легкая, чуть смущенная улыбка.

— Очень, — прошептала она. — Они такие… легкие. Изящные.

Я тут же повернулся к мастеру, который с добродушной улыбкой наблюдал за нами.

— Почтенный, — обратился я к нему, — какова цена этих прекрасных птичек?

Старик поклонился, его глаза лучились добротой.

— Для Вашего Благородия и для такой красавицы, — он кивнул на Маргариту, отчего та слегка покраснела, — отдам недорого. Всего пятнадцать медных монет, барон. Работа тонкая, ручная. Камушки речные, сами собирали, гранили.

Пятнадцать медных монет. По здешним меркам — не так уж и мало для простого люда, но для меня — сущие пустяки. Я полез в кожаный кошель, висевший у меня на поясе, и, не торгуясь, отсчитал блестящих кругляшей.

В этом мире, где каждый грош был на счету, торг был обычным делом, почти ритуалом. Но сейчас мне не хотелось тратить на это время, да и желание порадовать Маргариту было сильнее любых экономических соображений.

— Вот, держи, мастер, — я протянул ему монеты. — Прекрасная работа.

Торговец удивленно вскинул брови, явно не ожидая такой быстрой и щедрой оплаты. Он торопливо, почти суетливо, сгреб монеты мозолистой ладонью, его лицо расплылось в благодарной улыбке.

— Благодарствую, Ваше Благородие! — он низко поклонился, прижимая руку к сердцу. — Носите на здоровье! Пусть принесут удачу и радость вашей прекрасной спутнице!

Маргарита смущенно улыбнулась и прошептала «спасибо». Я взял маленькие сережки. Они были почти невесомыми, теплыми от прикосновения.

— Позволь, — сказал я, поворачиваясь к ней.

Она кивнула, ее щеки все еще горели румянцем. Осторожно убрав прядь огненных волос за ухо, она чуть наклонила голову, открывая маленькую, изящную мочку. Я взял одну сережку. Тонкий медный крючок легко вошел в прокол.

Ее кожа была нежной и теплой. Я чувствовал ее дыхание, легкий аромат полевых цветов, исходящий от ее волос. Наши взгляды встретились на мгновение, и в ее зеленых глазах я увидел не только благодарность, но и что-то еще — теплое, доверчивое, почти интимное.

Я застегнул крошечную застежку. Птичка уютно устроилась на ее ушке, ее зеленые глазки-камушки игриво поблескивали на солнце. Затем то же самое — со второй.

— Ну вот, — сказал я, отступая на шаг, чтобы полюбоваться. — Идеально. Словно для тебя и делались.

Маргарита коснулась сережек кончиками пальцев, ее улыбка стала еще шире и счастливее.

— Спасибо, Саша, — повторила она уже увереннее. — Это… это самый приятный подарок за долгое время.

— Пожалуйста, — сказал я, тепло улыбнувшись. — Пойдем дальше?

Рита довольно кивнула и снова взяла меня под руку.

Чуть дальше, на небольшой поляне, шла игра, привлекшая наше внимание. Несколько крепких парней по очереди метали тяжелые деревянные биты, пытаясь сбить фигуры, выстроенные из коротких бревен — городки. Это была старинная забава, требующая не только силы, но и меткости, и глазомера. Вокруг собралась толпа, подбадривая игроков криками и смехом.

— Хочешь попробовать? — спросил я Маргариту, заметив, как загорелись ее глаза.

— Я? — она удивленно посмотрела на меня. — Но это же… мужская игра.

— Глупости, — отмахнулся я. — Меткость не зависит от пола. Давай, покажи им, на что способна племянница царя!

Она засмеялась, но в глазах ее появился азарт. Я подошел к распорядителю игры — здоровенному мужику с окладистой бородой — и договорился об участии. Он смерил Маргариту скептическим взглядом, но, увидев меня рядом, не стал возражать.

Маргарита взяла биту. Она была тяжелой для ее тонких рук, но девушка упрямо сжала ее, прицелилась… и бросила. Биты неуклюже пролетела мимо, даже не задев фигур. Толпа добродушно рассмеялась. Рита покраснела, но не сдалась. Еще попытка, еще… Все мимо.

— Дай-ка я, — сказал я, беря у нее биту. Я встал на линию, прикинул расстояние, вес биты. Вспомнил уроки физики — угол броска, сила, вращение… Это была не просто игра, а задача, требующая точного расчета. Я размахнулся и бросил.

Бита со свистом пролетела по воздуху и с глухим стуком врезалась точно в центр выстроенной фигуры. Бревнышки разлетелись во все стороны. Толпа ахнула, а потом взорвалась аплодисментами.

Распорядитель, удивленно крякнув, полез в мешок с призами и вытащил оттуда… игрушечного медведя. Грубо сшитого из коричневого сукна, с пуговицами вместо глаз, но от этого не менее милого. Он с поклоном протянул его мне.

— Вот, Ваше Благородие, ваш выигрыш!

Я взял медведя и, повернувшись к Маргарите, с такой же торжественностью вручил его ей.

— Это тебе, моя меткая принцесса. За смелость.

Она расхохоталась, прижимая к себе медведя. Ее глаза сияли от радости и гордости.

— Спасибо, Саша! Он… он чудесный!

Мы гуляли по ярмарке еще долго, смеялись, пробовали угощения, наслаждаясь этим редким днем беззаботного веселья. Солнце уже клонилось к закату, окрашивая небо в багряные тона, когда на ярмарочной площади раздался зычный голос глашатая:

— Внимание! Внимание! Слушайте все! Его Величество царь Великого Новгорода Алексей Петрович Долгоруков и Его Величество царь Старой Руссы Олег Святославович Романович желают сделать важное заявление! Просьба всем собраться у главного помоста!

Шум на ярмарке постепенно стих. Народ начал стягиваться к помосту, где уже стояли оба царя, их лица были серьезны и торжественны. Рядом с ними, на небольшом столике, лежал развернутый свиток пергамента с двумя висящими на шнурках печатями.

Мы с Маргаритой тоже подошли ближе, смешавшись с толпой. Я чувствовал, как нарастает напряжение. Люди затаили дыхание, ожидая.

Долгоруков вышел вперед, к краю помоста, поднял руку, призывая к тишине.

— Жители Великого Новгорода! Жители Старой Руссы! — голос его звучал громко и уверенно, разносясь над площадью. — Сегодня — великий день! День, который войдет в историю наших земель! Долгие годы мы жили порознь, разделенные границами, недоверием, а порой и враждой. Но пришло время оставить прошлое в прошлом! Пришло время объединить наши силы, наши земли, наши народы во имя общего блага, во имя мира и процветания!

Он сделал паузу, обводя взглядом затихшую толпу.

— Мы, Алексей Петрович Долгоруков, царь Великого Новгорода, — он положил руку на сердце, — и мы, Олег Святославович Романович, царь Старой Руссы, — Романович шагнул вперед, вставая рядом с Долгоруковым, его лицо было сурово, но в глазах читалась решимость, — объявляем о создании единого, нерушимого союза наших государств! Отныне мы — один народ, одна земля, одна сила!

Толпа ахнула. Затем раздались сначала неуверенные, а потом все более громкие и восторженные крики. Люди обнимались, хлопали, кто-то плакал от радости. Это было действительно историческое событие.

Цари взяли со стола свиток, подняли его высоко над головами, демонстрируя народу. На нем, крупными, каллиграфическими буквами, было выведено: «Указ о Вечном Союзе и Братстве Земель Новгородской и Русской».

— Да будет так! — провозгласил Долгоруков.

— Во веки веков! — громыхнул следом Романович.

Они собирались опустить документ, чтобы поставить на нем свои подписи перед всем честным народом.

Я с трудом успел услышать едва заметный тонкий свист, который пронесся над головами, смешиваясь с шумом ярморочной толпы.

Пергамент в руках царей дернулся, и прямо по центру его, между двумя печатями, расплылось темное пятно. Алексей Петрович напрягся, а Романович нахмурил брови и перевел взгляд по другую сторону от пергамента.

В полу помоста позади торчала стрела с черным оперением.

В возникшей тишине послышался топом бегущих издали ног. Я напрягся вместе с остальными, но мозг уже по привычке оценивал ситуацию.

Первым делом я думал куда деть Маргариту, чтобы ей не досталось.

— Что это? — донесся голос со стороны.

— Это засада?

— Что происходит⁈

— Идем, — я дернул девушку за руку в противоположную от топота сторону. — Скорее.

— К оружию! К оружию! — гаркнул Романович, а следом за его словами на всю ярмарку посыпался град из стрел.