Патруль

Глава 22 Полиграф и человеческое

На какой вопрос она именно среагировала, я не знал. Если на последний, то мог ли я быть в прошлой жизни с такими гражданами знаком? Да, конечно же, да! Надо ли людям в сегодняшнем воплощении об этом знать? Ну, естественно, нет!

— Я готов, — кивнул я. — Я был лично знаком с Волтером Вайтом. (Память Славы Кузнецова убеждала меня, что это хорошая шутка.)

— Если вы будете ерничать, я перенесу наш сеанс, пока у вас не появится серьёзное настроение, — пригрозила она строго.

Понимаете ли, мне всё равно. Вы так тут все печётесь, будто от вас что-то важное зависит, а полиграф даже не является доказательством в суде, скорее мерой психологического давления. Типа: «Хорош врать, я знаю про тебя всё! Колись, жульё! И получишь всего лишь срок!»

— Не стоит, я вас услышал, и, кроме того что уже сказал, мне добавить нечего, — серьёзно произнёс я.

— Тогда продолжим! — произнесла она. — Вы когда-либо употребляли наркотические вещества?

— Нет.

— Вы употребляли мефедрон когда-либо в жизни?

— Нет.

— И даже в техникуме, в котором учились?

Вот это репутация у техникумов в этом времени… Ну, конечно. Она знает, что Славу отчислили, а за что ещё? Курил на парах и смеялся. Или как эту дрянь там употребляют?

— Нет, — снова произнёс я.

— Вы употребляли наркотики за последние 6 месяцев?

— Нет. И даже за последние 20 лет, — пояснил я.

— Отвечайте только «да» или «нет», — напомнила она мне.

«Скажите, а когда последний раз вы имели близкую связь с вашим мужем? Ответьте только „да“ или „нет“!» Ну, серьёзно! Нельзя в этой жизни быть столь суровой мадмуазелью…

— Вы находились когда-либо в состоянии наркотического опьянения при исполнении служебных обязанностей? — продолжила она.

— Нет.

— Вы находились в состоянии алкогольного опьянения при исполнении служебных обязанностей? — продолжила она.

О, надо предупредить старшего сержанта Лаечко, что ему сюда нельзя. Спалится.

— Нет, — снова ответил я.

— Вы хранили у себя в квартире пакет с мефедроном, который был изъят при обыске?

— Нет. — Я мысленно зевнул. Эти вопросы она уже задавала. Зачем она повторяет, ей что нужен другой ответ?

— Этот пакет с мефедроном принадлежал лично Вам?

— Нет.

— Вы лично поместили этот пакет с мефедроном в свою комнату?

— Нет.

— Вы знали о наличии этого пакета с мефедроном в вашей комнате до прихода оперативников?

— Нет.

— Вы имели намерение продать или передать кому-либо наркотическое вещество, найденное у вас?

— Нет.

— Вы получали когда-либо доход от распространения наркотических веществ?

— Нет.

— Вы знакомы лично с людьми, которые занимаются торговлей наркотиками?

— Нет.

— Вы знаете человека, который вам подкинул мефедрон?

Я знаю человека, который знает. Но вам я этого не скажу, ведь я ещё не решил, как буду наносить ответный удар.

— Нет, — произнёс я.

— Почему прибор показывает, что — да? — спросила она меня.

— Потому как, мне представлялись все те, кто у меня нашёл это. Возможно, моя психика считает, что они и подкинули… — соврал я.

Я вовсе не считаю, что ОСБ или СК замешаны в этом, им кто-то спустил на меня верняк, вот они и активизировались, а сам пакет подкидывал, скорее всего, кто-то другой. У Зубчихина-младшего умений вскрыть замок и закрыть его не хватит, это какой-то вор-домушник сработал, или тот, у кого был доступ к ключам, моим или Лёхиным, чтоб сделать слепок или даже дубликат.

— Вы считаете, что это сотрудники вам подкинули наркотики?

— Нет, — повторил я.

— Вы знаете человека, который вам подкинул мефедрон?

— Нет.

И она снова подняла глаза на меня.

— Система говорит, что знаете, — произнесла женщина.

— Я не считаю, что сотрудники могли, — покачал я головой.

— А кто тогда мог? — уточнила она.

— Первым свёрток нашла собака. Думаю, это овчарка выслуживается перед кинологами.

— Так, всё, — выдохнула она, вставая. — Придёте завтра, а не намерена с вами тут шутки шутить.

— Погодите, давайте продолжим, тем более завтра я не приду.

— Почему? — удивилась она.

— Потому, что меня этот цирк с конями достал, потому как я в первом ряду этого спектакля уже сутки с лишним оттрубил, и суд меня оправдал. Но у нас же сотрудник всегда виноват, вот хоть где: превысил скорость на камеру — обычному человеку штраф, а сотруднику штраф и выговор, и ещё на суде чести все нервы съедят. Я сюда пришёл и вообще согласился, потому что меня ротный и взводный уговаривали, чтоб я не увольнялся, чтоб в Управлении поверили. Чтобы ночью, если какая беда случится, у них был такой парень, как я, который приедет и первым встанет, как там в песне? «У зла на пути, ради правого дела…».

Я выдохнул, всё-таки даже сутки на нарах портят нервы, особенно если не умеешь спать на гладкой голой доске.

— Вы спрашиваете, знаю ли я тех, кто подкинул, кроме тот свёрток? И у вас прибор реагирует на то, что знаю. А я сегодня ночью в ИВС, перед самым судом лежал и думал, и всех подряд перебирал, включая тех, кто недавно на Лёхином дне рождения у нас дома были. А этот мог? А этот? А зачем им это надо? А ему зачем? — бегло выпалил я.

Всё это было бы правдой, если бы не сообщение на Дашкином телефоне от Зубчихина-младшего про то, что обо мне можно забыть.

— Хорошо, давайте продолжим, — спокойным голосом предложила она и снова села. — Вы знаете, кто именно мог подбросить вам наркотики?

— Нет.

— Вы получали когда-либо угрозы в свой адрес от представителей криминального мира?

— Нет.

— Снова реакция, — проговорила она.

— Знаете, за смену каждого сотрудника много раз стращают и уволить, и поквитаться, если это считается, то — да.

— Хорошо, — кивнула она.

Но чаще всего за этими словами ничего не стоит, у нас, слава богу, не как в Штатах. Так что эти угрозы можно считать фоном службы, этаким белым шумом.

— Вы лично передавали денежные вознаграждения сотрудникам правоохранительных органов? — спросила она.

— Нет, — произнёс я, не понимая, как этот вопрос может быть со мной связан.

— Вы покрывали когда-либо противоправную деятельность каких-либо лиц?

— Нет.

— Вы предоставляли кому-либо конфиденциальную служебную информацию за вознаграждение?

— Нет, — ответил я, а подумал другое:

«Нет, но я знаю мудака, по вине которого я погиб в той жизни. И он без пяти минут мэр, а я сижу у вас на полиграфе, а мог чем-то важным заниматься, к примеру, нож точить».

— Вы поддерживаете контакты с лицами, имеющими судимость?

— Нет.

— Вы выполняли когда-либо поручения для представителей организованных преступных групп?

— Нет.

— Вы скрываете какую-либо информацию о вашей причастности к обороту наркотиков?

— Нет.

— Вы давали заведомо ложные показания во время этой проверки?

«Только что, про Зубчихина», — ехидно заметил внутренний голос.

— Нет, — уверенно сказал я.

— До сегодняшнего дня Вы когда-нибудь присваивали себе чужие вещи?

«Халат у Иры чужой надел, это считается?»

— Нет.

— Вы всегда платите за проезд в общественном транспорте?

— Да.

— Даже если никто не видит? — уточнила она, видимо, самый важный вопрос в её списке.

— Но я-то вижу, поэтому да — я всегда плачу.

Женщина снова посмотрела на меня, потом на экран.

— На все заданные мной вопросы Вы ответили правдиво?

Я сделал глубокий вдох, чувствуя, как лента на груди слегка растягивается.

— Да.

— Хорошо, пожалуй, на этом всё. Результаты я сообщу вашим командирам, — произнесла она.

Мне оставалось лишь поблагодарить её и радоваться, что это всё закончилось.

— Сколько сейчас времени? — спросил я, когда она отстёгивала датчики от моего тела.

— Вы не носите часы? — уточнила она.

— Не разбираюсь в стрелочках, — пошутил я, и она даже улыбнулась.

— Шесть тридцать вечера, — ответила она после небольшой паузы.

— Ну тогда хорошего вечера! — произнёс я и пошёл из казённого дома прочь.

Поймав дежавю выйдя на улицу Елизаровых, словно это было только что и я только сейчас вышел после занятий, после экзамена на оружие и был после смены. Очень хотелось слегка выдохнуть, но нужно было доложить в дежурную часть ОВО, что я прошёл полиграф. Ну что ж, до отдела охраны близко, а до дома, или до той же Иры прилично так, идти через всю Елизаровых километра два с половиной. И я пошёл в отдел. На КПП с тыла, махнув рукой, я прошёл через тыльную дверь и, пройдя по коридорам, увидел его. Стажёр полиции Бахматский стоял с двумя палками, в каске и броне, на той же тумбочке у закрытого на замок центрального входа.

— Тебя что, на сутки-двое перевели? — спросил я у него.

— О! А говорили, что тебя за распространение посадили⁈ — удивился он.

— Не стали сажать. Сказали, что плохо распространял, дали сутки полежать на нарах и сказали еще «работать», — пошутил я, но, похоже, стажёр не понял. Да и фиг с ним.

Я наклонился к окошечку дежурного и постучал по бронированному стеклу.

— Тебе чего? — спросил меня помощник дежурного, аж целый усатый и худощавый старшина, фио которого я не помнил.

— Ротный сказал доложить, как только я полиграф пройду. Докладываю: младший сержант полиции Кузнецов полиграф прошёл.

А это ты что ли Кузнецов⁈ — воодушевился помощник дежурного.

— Я, получается, — кивнул я.

— О, заходи, заходи! — и он встал и открыл мне дверь, впуская меня в дежурку.

В ДЧ ОВО не было ничего примечательного: длинный узкий стол, на котором едва помещались моноблоки компьютеров и тонкие клавиатуры с мышками, микрофон для рации с кнопкой активации, телевизор, работающий без звука, и отдельные мониторы, смотрящие глазами камер по периметру. Было пару кресел для дежурного и помощника, и комната отдыха дежурного с выглядывающей из неё кушеткой. А также закрытая дверь оружейной комнаты, сданная на сигнализацию, как и положено ближайшему отделу ОВО — в случае с Кировским, Советский же прикрывал Октябрьскую и наоборот. Зарешоченное и тоже тонированное окно.

— Садись, рассказывай, как тебя приняли⁈ — добродушно и чуть ли не силой он постарался усадить меня на кресло, сам же садясь на другое.

И я, понимая, что, то что я сейчас скажу, будет рассказано всем вокруг, старался подбирать слова.

— Да ничего особенного. По пути домой взяли, два опера в гражданке вежливо попросили проехать с ними, показали ксивы, а на квартире меня уже ждали все.

— И чё, и чё, они прямо у тебя в карманах наркоту нашли?

— Я б с тобой не беседовал. Нашли на съёмной хате, где помимо меня ещё люди живут, первым делом подумали на меня, но, благо, всё разрешилось, и доказали, что это не мой свёрток.

— Понятно, — как-то даже грустно произнёс старшина, он хотел что-то по-острасюжетней, — А в тюрьме не прессовали?

— Ну, только если считать лампочку не гаснущую на потолке в ночи. А так, что меня прессовать — я сразу сослался на 51-ю… — выдал я максимально лояльную правду.

— Слушай, ну понятно. А на детекторе лжи что спрашивали?

— Употреблял ли я когда-нибудь наркотики, — ответил я. — Мой ли свёрток был.

— И что ты ответил?

— Скучно ответил: не моё, не употреблял.

— Ну да, скучно. Сейчас всех через полиграф проводят, половина молодёжи сыпется на таких вопросах.

— Ну, я не они. Никогда не употреблял. И даже закон не нарушал. Скучно, короче, живу и всем так советую, — произнёс я. — Слушай, а может, кто-нибудь меня подвезти на Макрушино?

— А чё сам? — спросил у меня помощник дежурного.

— Да менты деньги вынули, — отшутился я легендарной байкой жуликов.

— Ну, давай попробуем, — выдал он и нажал кнопку под микрофоном. — 311-й, Казанке?

— Слушаю тебя. — ответили ему из радиоэфира.

— Ты где по месту?

— Златоводск I, — ответили ему снова, — имея в виду вокзал, ЖД или авто.

— Заедь, — попросил старшина.

— Принято.

И через минуты три в дежурку постучался старший экипажа — это был тоже старшина, тот, которого я поменял на буйном хозоргане в прошлую смену.

— Отвези парня на Макрушино? — попросил старшина старшину.

На лице старшего одиннадцатого экипажа выступило недоумение, он, возможно, хотел сказать, что он так-то не такси, но тут он увидел меня.

— О, дарова, — пожал он мне руку. — Это же ты на Киевской, 13, хозоргана мордой в пол ткнул?

— Ну да, на прошлой смене, — кивнул я.

— Живут же люди, я туда час долбился перед тем, как третьего выставить, а потом охраняли десять часов, — покачал головой старший ГЗ.

— Он ещё только что и из пресс-хаты ОСБ откинулся, — вставил свои пять копеек помощник дежурного.

— Что, правда? Так это ты кого с весом взяли?

— Всё не так было. Вес был не у меня, а на месте, в котором я иногда бываю, и не было никакой пресс-хаты. А моя невиновность доказана в суде, — последнее я приврал, всё потому, что в суде не смогли доказать мою причастность. Вернее, по словам Каца, мне очень и очень повезло.

Но если я собираюсь продолжать работать в этом коллективе, эту историю я должен буду повторять раз за разом, пока очередной стажёр Бахматский снова не уснёт на картонке, или не удосужится учудить чего-нибудь инфоподавляющего. И только тогда они все перестанут судачить обо мне и станут говорить о другом.

Можно было, конечно, шикать на всех, мол, я не хочу об этом говорить, но это то же самое, что расписаться в том, что ты, мало того что виновен, так ты ещё и не раскаиваешься. И как там сказала болеющая следователь? «Может продолжить осуществлять преступную деятельность…»

Чем меньше эмоций я буду вкладывать в этот казус с подбросом, тем раньше всё это забудется.

— Ну, бывает, — пожал плечами старшина. — Они такие же менты, как и мы, у них тоже АППГ есть, может, вербовать тебя хотели, чтобы ты стучал на своих. Странно, кстати, что тебя так быстро отпустили.

«Отлично», теперь я не барыга — теперь я барабан ОСБ…

— Тогда бы никто не узнал о подбросе, я бы пришёл на смену и тихо подглядывал за всеми. Лучше всего, конечно, не меня вербовать, а помощника дежурного, — выдал я антикриз, хитро глянув на усатого старшину.

— Всё, Штрилицы, дуйте отсюда на Макрушино! А то район в опасности! — начал дежурный, буквально руками выпроваживая нас из дежурки.

Без особых разговоров меня подвезли до дома. Где я поднялся на четвёртый этаж и, открыв незапертый «предбанник» — огороженный отсек коридора перед дверьми, — прошёл к своей съёмной квартире и постучался в дверь.

И мне открыли быстро, очевидно ожидая кого-то другого. На пороге стоял Лёха (скелет — кожа до кости) в семейных трусах и смотрел на меня будто я вернулся с того света, его детские глаза округлились, и даже рот открылся.

— Лёшь, кто там? — произнёс мне из его комнаты уже знакомый мне женский голос.

— Это… Слав, я сейчас тебе всё объясню… — начал Алексей как-то сбивчиво, неуверенно. — Мы думали, что ты ещё в тюрьме, мы хотели…

— Лёх, давай потом, — произнёс я. — Мне бы в гражданку переодеться. А то я воняю камерой.

Я скинул обувь и шагнул в комнату, и тут мой взгляд упал на кровать Алексея, на ней лежала с испуганным взглядом, пристёгнутая моими наручниками к батарее, Дашка.

— О, привет, — беззлобно улыбнулся я.

— Слав, мы хотели тебе сказать сразу, как тебя отпустят. Мы просто очень за тебя переживали и выпили чуть лишнего, — начала Дарья.

— Уф, ребят, ну тогда совет вам да любовь. Тут я жить всё равно не могу, мне сюда наркотики подбрасывают. Поэтому, Лёх, отцепи-ка мои браслеты, а я соберусь да поеду.

— Куда? — не понял Лёха.

— А меня, Лёх, переводят же… Сказали, что теперь за свои косяки и блядства, я буду пингвинов охранять где-то в МОВО у Моря Лаптевых.

— Слушай… — примирительно развёл руками Лёха.

— Не… Спасибо, конечно, но в МЖМ я как-то не участвую, хотя, Дашка, ты сегодня выше всяких похвал! — пошутил я.

А что ещё остаётся — морду бить товарищу по учёбе и структуре, из-за девушки, которая не знает, с кем ей лучше? Лёха-то тут точно не при чём, у него девушки на памяти Славы давненько так не было. Дашка тоже не виновата особо, она давно наручники хотела попробовать, а я всё отказывал.

Я же сам хотел завязать со Славиным гаремом, так оно и получается, как-то само собой потихонечку. Да я и сам хотел ей сказать про то, что у меня список в телефоне, чтобы не очаровывать девчонку ещё больше своей персоной. И как я сказал Ире, дружба она важнее любви. Поэтому и с этими двумя персонажами моей личной сказки я попрощаюсь, как с друзьями.

«Глядишь, и настроение в будущем появится к ним заглянуть с наручниками», — пошутил я сам себе, точно зная, что не буду этого делать никогда. Ибо собственник позволяющий себе больше чем позволяю другим. Короче, унывать особо незачем. И, переодевшись в костюм СССР, я первым делом уложил свою уставную обувь в сумку, потом уложил сверху форму, чтоб не мялась.

И, встав, осмотрев сумку, произнёс:

— Лёх, я всё забирать пока не буду, вещмешок и зимнюю форму я после заберу? Добро?

— Да, конечно, в любое время, — грустно проговорил он, подходя и протягивая мне мои наручники с ключом. — Это… ты извини, что так вышло.

— Лёх, я очень рад, что у тебя кто-то появился. И спасибо, что предупредил, что меня ждёт облава, так бы они и телефон мой на экспертизу взяли и отдали бы погнутый и пожёванный через месяц, — с этими словами я пожал ему руку. На душе было тепло, но больновато, не знаю почему, и я заглянул в его комнату, где Дарья стыдливо сидела на кровати, опустив глаза, укутавшись в одеяло.

— Даш, ты бери его, таких, как он, больше нет. Если будут проблемы, звоните, — бросил я на последок и, сунув ноги в белую спортивную обувь, отправился на улицу.

Я вышел из дома, дошёл до магазина и, купив пива, неспеша пошёл по улице. От ППС отмахаюсь ксивой, а свои закроют глаза. На улице было светло и тепло. Гуляли парочки, дети, не прекращая смотреть на меня как на быдло. Пить пиво, идя куда-то, в этом времени было плохим тоном — это я прошарил еще в первый свой день. Но в сравнении с тем, что я планировал совершить, это была детская шалость.

Всё-таки, когда девушка предпочитает не тебя, это болезненно бьёт по самооценке, но надо помнить, что я не пацан двадцати лет, а душа взрослого офицера переместившаяся в гормонально богатое тело. Могло случиться кстати и страшнее и страшнее. К примеру: она бы не нашла силы, чтобы рассказать мне, а Лёха боялся бы испортить наши отношения, позволили бы мне быть в неведении, в самом лучшем варианте встречались бы где-нибудь на стороне, а в самом худшем Даша из сочувственных соображений спала бы с нами двумя по очереди, причиняя боль и себе, и Лёхе. А так, Бог миловал. Так что я вовремя пришёл домой.

Я шёл в сторону дома Иры и смотрел на людей, а те отворачивали взгляды, видя, что я не совсем адекватен, хотя я просто пил пиво. Но вот встретились те, кто не отвернул: парочка ребят в синих спортивных костюмах, примерно моего возраста, подтягивающиеся на перекладине на детской площадке у дороги, на меня прямо-таки пялились, словно я румяная девка.

— Чё, пацаны, похож на кого-то? — спросил я, чувствуя, что назревает конфликт, который я сам, похоже, и затеял.

И ребята хладнокровно шагнули ко мне, не опуская свой взгляд. Я в этом беззубом мире наконец-то встретил тех, кого искал.

Вот сейчас стресс и снимется, и за тюрьму, и за Дашку… А останутся синяки, замажу тональником перед сменой. Гопота вы моя дорогая, как я по вам скучал…