Патруль

Глава 12 Петля для мусора

И, взглянув на время, я понял, что мой обед уже пролетел. Словно те 30 лет, в забытьи между Чечнёй и залом «Сигнал» в Златоводской области. А мой обед был мной благополучно съеден, обглодана курица и подчищенна гречка, энергетик выпит до половины и всё это сделано незаметно для сознания, под чарами быстрого интернета.

Ответив 305-му, что я на связи, и получив короткое «выходи», я накинул на себя форму, которую при входе домой стянул с себя для удобства отдыха.

Мой мусор в виде кости и пластиковой посуды должен был отправиться в мусорное ведро, но каково было моё удивление, что под раковиной внутри ведра был вставлен чёрный пакет. Память Славы Кузнецова начала делиться со мной картинками, что пластиковые мусорные пакеты сейчас везде и уже никто не выносит мусор, возвращая ведро, а просто выбрасывает завязанный пакет. Как тот, который мешал мне ловить мага на лестнице в общаге.

Удобно, конечно, не надо возвращаться назад, заносить ведро, не надо его мыть по приходу, или зимой загребать снегом, избавляясь от вони, а как известно, кухонный мусор самый вонючий. И, выбросив пластик и куриную кость, я завязал мусорный пакет на узел, потом подумал и завязал еще два, но ближе к концам, получив петлю для носки пакета. И, помыв руки, я взял груз за петлю и вышел из квартиры, закрыв входную дверь на ключ и подёргав для верности рукоять.

После обеда бы поспать, мелькнула у меня мысль, но, видимо, не в этой жизни. Подкрутив ручку громкости у рации, чтобы та не орала в подъезде, я двинулся вниз. В общем и целом моя сегодняшняя служба казалась мне достаточно сносной: поохранял квартиру, совершил два задержания, побегал с вещдоками. Собственно, делал всё, что и должен делать третий группы задержания. Эфир был почти стерильно чист, совсем не похоже на мои 90-е, хотя ещё не вечер и сегодня не праздник, это в праздники из людей под воздействием алкоголя начинает лезть нечистая сила.

— Привет, — поздоровалась со мной входящая рыжеволосая женщина лет тридцати, и я на секунду задержал на ней взгляд. Это был не будничный привет от соседки, мы остановились у самого выхода из подъезда.

Она была одета строго, даже аскетично: темно-синие штаны из немнущейся ткани и такая же лёгкая куртка, безукоризненно белая сорочка под ней. Никакого макияжа, никаких украшений. Но строгость облика лишь подчеркивала ее особенную, колючую красоту. Лицо с резковатыми, но тонкими чертами, высокими скулами и упрямым подбородком. Медные, густые вьющиеся волосы. Из-под прядей непослушных волос чуть оттопыривались уши, что придавало ее суровому лицу неожиданную, почти детскую уязвимость. Но в ее зелёных, ясных глазах не было ничего детского. Они оценивающе скользнули по мне, по мусорному пакету в моей руке, и в них мелькнуло легкое, почти профессиональное одобрение — видимо, к безупречности во всем, даже в выносе мусора, она относилась с пониманием. Фигурой она не блистала, я бы назвал её обычной, не спортивная, среднего роста, с небольшой грудью.

— Привет, — кивнул я ей в ответ. А в сознании Славы Кузнецова вдруг пронеслись будоражащие картинки их странных гостевых отношений.

Она была старше него, но, как для меня, бывшего сорокалетнего майора, казалась достаточно привлекательной.

— Ты на смене же сегодня, ну что, вечером на ужине зайдёшь? — спросила она.

— Я… — начал было я.

Говорится же — не встречайся там, где живёшь, и не живи там, где встречаешься. Для Славы это было вовсе не правилом. О времена, о нравы.

— Я что-нибудь как раз приготовлю, только напиши заранее. Хорошо?

— Хорошо, — ответил я. Подумав, что кто я такой, чтобы идти наперекор молодости и готового ужина.

— До вечера. — улыбнулась она, прикоснувшись к моей руке, проскользив пальцами от плеча до локтя.

Она прошла мимо, а за ней тянулся еле уловимый запах больничного антисептика, смешанный с легким ароматом каких-то полевых цветов. Я посмотрел ей вслед, на прямую стройную спину, и на мгновение в памяти Славы увидел её в белом медицинском халате. Она врач, медсестра, фельдшер? Хотя слишком взрослая для фельдшера. С этими мыслями я выбросил мусор и подошёл к машине, где моё настроение «на поспать» деятельно разделял уже старший группы: он снова лёг на заднее сидение, расположившись на бронниках, ну а мне только и оставалось, что сесть вперёд.

— Поздравляю с заступлением на должность старшего группы задержания! — громко поприветствовал меня Дима, тем самым подколов настоящего старшего.

— Служу России. Ура-ура-ура, — безэмоционально выдал я в ответ.

— Служите тише там! — донеслось заспанное с задних сидений.

— Я раньше думал, что в мультике про полтора землекопа школьник ошибся. А сейчас работаю и вижу, что у нас на патрульку два с половиной полицейских, — не унимался Дима.

— Хорош скулить, а. Ну получит он завтра оружие и будет полноценным! Тебе б только молодого гнобить! По армии, видимо, скучаешь… — снова донеслось с задних сидений.

— Это он типа сарказм не выкупил, — пояснил Дима и повёз нас в наш квадрат патрулирования.

Тем временем эфир ожил, но не для нас:

— 310, Казанке? — проговорила рация.

— Десятый, слушает, — ответили базе.

— Принимай снятие. Лыткина, 2, первый подъезд, четвёртый этаж, квартира 9.

— Лыткина, 2, принял, со «Смайл-сити» пошёл, — ответил старший десятки.

— Дим, напомни, зачем он говорит, откуда пошёл? — спросил я у водителя.

— Время прибытия патруля — до 3 минут. Это может быть учебное снятие, и там может стоять проверяющий с управления Росгвардии с секундомером. Если по мнению дежурного он не успевает, то посылается кто-нибудь, кто может подстраховать, наподобие нас, мы от этого адреса тоже рядом.

— Зачем отвлекать патрули на учебные снятия? — не понял я.

— Говорят, что существует обязательный график таких проверок. Всё регламентировано документами сверху. Плюс проверяющий может быть на гражданской машине и, услышав снятие, прибудет на адрес быстрее, чем патруль, чтобы посмотреть на то, как мы работаем. Если будут замечания — укажут в бортовом журнале или просто передадут рапортом с видеодоказательствами, и награда прилетит на следующую смену. А это по деньгам.

— А, в смысле сложность-напряжённость могут снизить? — переспросил я.

— Это что такое? — не понял Дима.

— Ну раньше так зарплату насчитывали. Допустим, у тебя оклад 100 рублей, а сложность-напряжённость — 40 %, в день ЗП тебе выдают 140 ₽, а если косячнул и сложность срезали на 10 %, то 130. Не считая надбавок, — рассказал я, что помнил.

— Обнови браузер, а? У тебя реальность сдвинута на лет так 200, — усмехнулся Дима. — Сейчас всё по-другому, да и ты можешь в роте расчётку взять и посмотреть. А за косяки да наказывают, ну, например, уснул на посту…

Дима посмотрел в зеркало заднего вида на спящего Лаечко и продолжил, — Неопрятный на работу приходишь, по тревоге не поднялся, или признаки алкогольного отравления на разводе заметили. За всё это могут дрюкнуть, сначала мозг вынесут на суде чести, а потом денег лишат.

— Они разве еще есть? — уточнил я.

— Де-юре нет, а де-факто собираются в актовом зале всей ротой и песочат тебя за то, что ты негодяй.

Тем временем 310-й доложил в эфир, что прибыл на снятие, контрольная моргает, дверь закрыта, следов взлома нет. И дежурный сказал ему охранять. Было ещё пару снятий другим экипажам, но раз за разом им давался отбой. Мы же колесили «квадрат» нашего патрулирования, хотя это больше походило на прямоугольник, от самой реки Томи по улице Учебной до Красноармейской, от частного сектора до Дворца спорта. Скорость патрулирования была 40 км в час, неспешно по крайней правой полосе на открытых участках и с регулярными «заходами» во дворы, вдоль общаг и садиков, школ и новостроек.

— Ты к завтрашнему экзамену готов на оружие? — вдруг спросил у меня Дима.

— Не уверен. Но, как я понимаю, будут основание применения и использования оружия?

— В первую очередь да. Но могут и ТТХ спросить, хотя оно никуда не упёрлось. Ты же только после учебки, зачем тебя этим мучать. Вот, кстати, скажи, чем использование отличается от применения? — не унимался он, оно и понятно, скучно, но и я развеюсь.

— Используем против опасных животных, для остановки транспортного средства путём его частичного повреждения, для подачи звукового сигнала и предупредительного выстрела как доказательство намерений применить оружие. А применение — это прицельная стрельба в сторону человека.

— А не прицельная значит не применение? — улыбнулся Дима.

— А смысл стрелять, если не прицельно? — удивился я.

— Вот представь ситуацию: ты спускаешься в подвал, твой ПМ приведён в состояние боевой готовности, там внизу где-то вооружённое лицо, подозреваемое в совершении тяжкого преступления. И вот ты идёшь, где ты держишь пистолет и как ты видишь в темноте?

— Пистолет держу у пояса, прижатым к корпусу, фонарь несу в левой руке, на вытянутой в сторону. Будут стрелять по источнику света, — произнёс я, памятуя Чечню и Афган, где духи целились даже не по тлеющей сигарете, а по вспышкам от спичек и зажигалок. Первую вспышку замечают, по второй целятся, по третьей стреляют.

— Пойдёт. И вот преступник тебя хватает за ноги откуда-то снизу и наваливается на тебя, замахиваясь ножом. И твой пистолет стреляет, так как снят с предохранителя, и патрон в патроннике, и курок на боевом взводе. Стрелял ты не прицельно, но разве это не применение оружия?

— С этой стороны да, применение, — согласился я.

— С любой стороны, Слав. Стрельба по людям — это всегда применение.

— Понял, принял.

— Против кого нельзя применять оружие? — не унимался мой водитель.

— Запрещено применять оружие в отношении женщин, лиц с явными признаками инвалидности и несовершеннолетних (когда их возраст очевиден или известен), за исключением случаев, когда они оказывают вооружённое сопротивление, совершают вооружённое или групповое нападение. Также запрещено применение оружия при значительном скоплении людей, если из-за этого могут пострадать случайные лица, кроме случаев предотвращения терактов, освобождения заложников или других чрезвычайных ситуаций, когда оружие необходимо для защиты жизни и здоровья, — выдал я, моя память словно бы переплелась с памятью Кузнецова, регламентирующие статьи в части, касающейся оружия, он знал назубок.

— Пойдёт, — снова выдал Дима.

Скользя взглядом по людям и проезжая один из дворов, недалеко от церкви, у белого двухэтажного здания я увидел мужчину лет пятидесяти, опрятно одетого в белую полосатую рубашку и коричневые брюки, с плоской сумкой через плечо, который шёл вдоль строения и вдруг, беззвучно, как подкошенный, начал оседать на землю.

— Дим, стой! — бросил я. — Человеку, похоже, плохо!

Машина дернулась, затормозив у обочины. Я выскочил и в три прыжка оказался у лежащего. Мужчина лежал на боку, его тело выгнулось в неестественной судорожной дуге, потом начало биться в конвульсиях. Голова моталась, рискуя удариться о бетонный бордюрчик, тянувшийся за его спиной. Из сведенных судорогой челюстей вырывались хрипящие звуки, у рта показалась пена.

— Дима, вызывай скорую! — скомандовал я, опускаясь на колени за спиной мужчины.

Я аккуратно, но твердо придвинулся к бьющемуся в припадке и, подсунув руку ему под голову, придержал его, не давая угодить затылком о невысокий заборчик. Его тело продолжало трястись в моих руках. И в ход пошла его же сумка, которую я положил человеку под голову вместо руки.

— Здравствуйте, студенческий городок 2, нужна машина скорой, человеку плохо… — произнёс водитель, доставая сотовый телефон.

— Вы угораете, — проснулся Лаечко и, потянувшись к тангенте, произнёс: — Казанка, 305-му.

— На связи, — ответила рация.

— Пометь, студгородок 2, заметили мужчину, без сознания, вызываем скорую, оказываем доврачебную помощь.

— Принято. Как передашь бригаде, запиши их номер.

— Понял, — кивнул старший, выходя из экипажа и направляясь ко мне.

— Эй, дружище, — раздался голос сбоку. Какой-то парень в спортивной куртке суетливо протягивал мне деревянную палку. — На, вставь ему в зубы, а то язык проглотит! Или булавку если есть, язык к щеке приколоть надо!

— Уважаемый, себе к щеке приколи! — резко, почти грубо оборвал я его. — Не мешайте работать!

Парень что-то пробормотал, но отошёл. Я продолжил удерживать голову мужчины, следя, чтобы он не травмировался. Судороги понемногу стали ослабевать, хриплое дыхание выравниваться. Тело обмякло, напряжение сменилось глубокой, почти безжизненной расслабленностью.

— Скорая в пути, — доложил Дима, подходя ближе. — Диспетчер сказал, минут десять.

— Хорошо, — кивнул я, не отпуская голову пострадавшего. Он был без сознания, дыхание ровное, но глубокое. Я осторожно повернул его на бок, в устойчивое положение.

— Место тут знаковое, — начал Лаечко.

— Что, ты и тут с кем-то квасил? — спросил его Дмитрий.

— Во-первых, если и квасил, то не в служебное время, а во-вторых, не надо завидовать моей коммуникабельности! — осадил его Саша. — Так вот, раньше эти дома были частью монастыря, и говорят, что когда красные пришли сюда с обыском, монахиня выстрелила в них из револьвера, за что и была уничтожена ответным огнём. И с тех пор в этом доме её призрак был. Пока во время ремонта не вытащили из стены пулю, которую она выпустила в чекистов.

— Ужас, — покачал головой Дима, возвращаясь в машину. — Но в твоей истории что-то не бьётся.

— Что не бьётся? — спросил Саша.

— Что там за монахиня была, которая стреляет в людей. Что там за жильцы такие, что жили в доме, где стена прострелена, а потом вдруг решили ремонт сделать. И что там за кровавые красные комиссары, которые незнамо зачем с обысками в монастыри заходят. Судя по всему, в женские, — подверг сомнения историю Дима.

— За что купил, за то и продаю. А в женский монастырь любой мужчина хотел бы зайти.

— Слав, ты хотел бы? — спросил меня Дима.

— Я там никого не знаю, — ответил я, придерживая человека.

— Вот и я бы не хотел, — проговорил Дима. — Саш, тебе, похоже, на повышение нельзя.

— Почему это нельзя? — возмутился Лаечко.

— А когда с должности на должность переходишь, теперь ВВК и полиграф надо проходить. А у тебя на столько скользких вопросов ответов нормальных нет. Что ты, мало того, детектор лжи не пройдёшь, тебя до сержанта понизят и на пост поставят подальше от людей.

— На посту хорошо. Не ноет никто и служба спокойнее идёт, — мечтательно проговорил Лаечко, возвращаясь в машину.

А минут через семь, как и обещали, во дворе появилась карета скорой помощи. Двое фельдшеров одетые в синее, спокойные и собранные, быстрыми шагами подошли к нам.

— Что случилось? — спросил один из них.

— Эпилептический припадок, — коротко доложил я. — Судороги, минут пять назад, длилась около двух. После этого без сознания. Голову придерживал, о бордюр не ударился. В рот ничего не вставляли.

— Правильно сделали, что ничего не вставляли, — одобрительно кивнул фельдшер, пока его напарник уже начинал измерять давление.

— Мы вообще против, того чтобы кто-то, кому-то в рот что-либо вставлял, особенно если тот без сознания. — проговорил Лаечко.

Но шутка не была оценена, Дима закрыл лицо ладонью, а фельдшеры не обращая внимания деловито переложили мужчину на носилки, зафиксировали и понесли к машине. Мы с Димой стояли и молча смотрели, как закрываются двери «скорой». Она включила СГУ и, под голубое мерцание, плавно тронувшись, уходя из закоулка.

— Ну что, — выдохнул Дима, оборачиваясь ко мне. — По постам и маршрутам?

— Поехали, — кивнул я, в последний раз глядя на пустое место у бордюра, где всего десять минут назад билось в судорогах чье-то тело.

Сев в экипаж на место третьего, но не успел расслабиться и перевести дух, как старший, взяв тангенту, доложил о том, что мы в районе. А только мы двинулись, воскликнул:

— Это что за покемон⁈ Я всегда говорил, что место тут рыбное!

— Какой еще покемон? Где? — не понял водитель, я, кстати, тоже ничего не видел.

— Вон у гаражей! Смотри, какой красавец… — широко улыбаясь, заявил Лаечко, указывая куда-то за кусты, во двор другого дома, на этот раз пятиэтажного.