Патруль

Глава 15 Контраст

Ну и как ей сказать, что у нас проблема с машинами? Или не говорить вовсе, отшутиться?

— Ну, как вам сказать, — протянул я. — Сейчас обстановка сложная, поэтому, похоже, я вас тут застрял на лестничной площадке.

— М-м-м… И часто у вас такое бывает? — спросила она, скрестив ноги и как-то устало облокотилась плечом на дверной косяк.

— Иногда бывает. Бывает, как сегодня, что в четыре ночи стоишь и всем экипажем работаешь без права на ужин, — улыбнулся я.

— О, — удивилась она. — Так я могу вам стул вынести? Или можете вообще зайти? У меня как раз готовы наггетсы.

Что такое наггетсы, я не знал, но пахло очень от них отлично. Да и работы в районе не было. По всем протоколам я находился в подвешенном состоянии. Пешком к экипажу идти — не вариант. Оставалось только стоять. Экипаж тоже меня забрать не мог. Что ещё делать, как не согласиться на эти самые наггетсы? Я улыбнулся снова, во всю ширину своей юношеской улыбки, и произнёс:

— С удовольствием приму ваше приглашение.

И она прошла внутрь квартиры, приглашая меня взглядом следовать за собой.

«Пум-пум-пум», — подумал я и сделал шаг внутрь. В просторном коридоре пройдя стойку с обувью и вешалку с одеждой я скинул бронежилетю. Нанизал его на резиновую палку, прикрепил туда же шлем и снял обувь, оставшись в одних носках уставного чёрного цвета, благо они были без дыр, а значит честь мундира не опозорят. Закрыв за собой входную дверь на нижнюю серебристую барашку, я медленно, словно опасливый зверь, прошёл в её квартиру. Квартира была несравнимо больше моей секционки, но меньше, чем у того чудака, которого я сегодня ткнул носом в бетонный пол.

Воздух тут был густой и сладкий, пахнущий дорогими духами. Комната, в которую я вошел, была просторной, но казалась перегруженной. Вместо обычной люстры с плафонами с потолка свисала зеркальная сфера глыба, рассыпающая по стенам тысячи радужных зайчиков, будто в детской карусели.

Прямо по центру, на фоне огромного окна с видом на ночной город, стояло одинокое кресло. Не просто кресло, а какое-то царское — с высокой спинкой и подлокотниками, обитое черной, глянцевой кожей. Оно смотрелось как трон, на котором вот-вот должны были вершить суд.

Слева от него притулился низкий и широкий диван в том же кожаном исполнении, заваленный десятками шелковых подушек всех оттенков малинового и золотого. Но самое странное было в другом.

Посередине комнаты, на невысоком возвышении, похожем на круглый деревянный островок, уходил в самый потолок идеально отполированный до зеркального блеска металлический шест. Он был укреплен сверху и снизу, как фонарный столб, только тонкий и лоснящийся. Зачем шест для стриптиза в доме?

Тут было достаточно светло, потому что помимо шара и мерцающих зайчиков, по периметру потолка комнаты, которую можно было назвать залом, шли лампы, горящие через одну, но, видимо, так и было задумано. Также из комнаты отходило ещё пара дверей. Одна из них была открыта, и оттуда слышалась суета и одиночные звяканья, чего-то мелкого, возможно, посуды. Вторая дверь, видимо, вела в спальню.

Я замер, не зная, что мне делать. И тут она вернулась. Она вышла из кухни, держа в руках длинную широкую сковороду с лежащими на ней вилками.

— Присаживайтесь, — указала она взглядом то ли на кресло, то ли на диван.

— Я, надо сказать, обескуражен, — улыбнулся я.

— А, вы про пилон? — спросила она, указывая на железный шест. — Это так, можно сказать, по работе.

Я, немножко неуверенно, но с каждым шагом набирая скорость, опустился на кресло. Она поставила сковороду на подставку, а её — на стеклянный столик на колёсиках и подкатила ко мне.

— Угощайтесь, — произнесла она.

— А вы? — спросил я, смотря на желтоватые овальные кусочки на сковороде, явно ещё тёплые.

— А я уже поела, да и поздно есть на ночь. Что-нибудь попить? Вода, вино, сок, — стала перечислять она.

— Только не вино, — улыбнулся я. — Я же на службе.

— А, понимаю. Но вы не против, если я немножко выпью? — произнесла она.

Собственно, судя по запаху, она уже выпила. Но это её дом, и со мной она в полной безопасности, даже если выпьет чуть больше чем нужно.

— Ну, конечно, я не против, — ответил я.

— Тогда сок, — произнесла она, снова удаляясь.

А вернулась уже с бокалом жёлтого сока и початой бутылкой вина уже для себя.

«Зачем ей всё это?» — мелькнула у меня мысль, но запах, поднимающийся из тарелки, буквально приказывал мне, как старший по званию, не задавать лишних вопросов и просто наслаждаться ситуацией. Я проткнул первый жёлтый кусочек и медленно отправил его в рот. На вкус наггетс, а это оказалась вареная или жареная курица в хлебной панировке, вполне походил на курицу. Он покалывал язык крупинками панировки и при надкусывании издавал хруст, той самой корочки которая получается от жарки.

Я неспеша поглотил ещё пару кусочков, запивая из бокала жёлтым апельсиновым соком достаточно странного привкуса, видимо, в нём отсутствовал сахар. Ира же изящно, откинувшись на спинку дивана, тремя пальцами кисти опрокинула бутылку с вином слегка пригубив его губами, стык в стык.

Спрашивать у девушки, всех ли патрульных она кормит жареной курицей в панировке, я не стал. Глупо отмахиваться от удачи, если удача сама тебе благоволит. Раз уж так получилось, что я здесь застрял. К слову, моя рация была рядом, и любые движения в радиоэфире не прошли бы мимо меня зря. Но всё было тихо. А тем временем моя собеседница продолжала наш разговор.

— Слу-шай, — протяжно произнесла она, снова отпив из бутылки. — А давай на «ты»?

— Давай, — произнёс я, дожевывая очередной кусочек в панировке. — Я Слава.

— А я Ира, но ты это и так знаешь… Я, на самом деле, уснуть не могу, стресс и переутомление, — призналась она. — Но с работы пришла, и не в одном глазу. И знаешь, какая-то незаконченность дня… У тебя такое бывает?

«Незаконченность дня», — подумалось мне. — «А незаконченность прошлой жизни и скоростное начинание новой считается?»

— Да, иногда бывает, — соврал я.

— И как ты справляешься? — спросила она заинтересованно смотря на меня.

— Ну, там, спорт, — выдохнул я. — Иногда пиво, но никогда не вместе.

— А меня от спорта уже тошнит, — выдохнула девушка. — Я все смены на ногах и на руках кручусь вокруг этой вот палки. А куча обрюзгших, вонючих и пьяных мужиков с бабками пялится на меня, как будто могут себе меня позволить. Ну, собственно, моё заведение позволяет им так думать.

— Ну, да, сложная ситуация, — произнёс я. — Тебе, наверное, после такой работы вообще на мужиков смотреть не хочется?

Она вздохнула, отпив из бутылки, и, скользнув по мне взглядом, который ушёл наверх, словно она думала над ответом или вспоминала.

— Хочется контраста. Ты знаешь, это как люди, которые работают на колбасных фабриках, не могут есть свою продукцию, — произнесла она, вставая и делая шаг к подиуму, — А хочешь, покажу, чем я забиваю себе голову перед сном?

«Капец, а кто бы не хотел?» — подумал я, но слова застряли в горле, и я просто кивнул. А Ира продолжала говорить:

— Мой мозг такой: Ира, не спи, ты же можешь включить в свой танец этот элемент или этот…

Она шагнула на платформу поставив бутылку на пол и взявшись за пилон левой рукой, и словно бы завалилась вправо, взмахнув правой ногой и поджав её, позволяя центробежной силе крутануть её вокруг шеста. С невероятной лёгкостью и непостижимым мне изяществом она сделала первый круг, потом второй и, прогнувшись в спине, пролетая с моей стороны пилона, её светлые, мокрые волосы пронеслись совсем близко от моего лица, а халат девушки предательски раскрылся, обнажая, хоть и частично, её аккуратную грудь размера между первым и вторым, слегка — до начала розоватой кожи сосков.

Ира поднялась на пилоне под самый потолок и, раскрыв ноги в поперечном шпагате, обращённом к потолку, сделала ещё оборот, показывая мне белое кружевное бельё. И, пролетая круг с противоположной от меня стороны, она опустила ноги на подиум, сделав два шага по пьедесталу ко мне и снова заходя на круг, сошла на пол, подхватив оставленную бутылку и плюхнулась на диван.

Я позабыл про наггетсы и позволил себе сдержанные аплодисменты. Я смотрел на неё не как на стриптизёршу, а как на красивую атлетичную девушку, знающую своё дело на все сто. Хотя, кого я обманываю…

— Это прекрасно, — искренне признался я. — Вот только на тебя всё равно смотрит потный мужчина после тяжёлого рабочего дня.

— В этом между вами и разница, — она снова отхлебнула из бутылки и поставила её на пол между креслом и диваном. — Ты работаешь на благо общества, а они все не знают, куда девать деньги, нажитые непонятно как. А про то, что ты после рабочего дня потный, так я слышу, что в рации у вас тишина, ты всегда можешь воспользоваться моим душем и гелем для душа.

— Не знаю, насколько это правильно?.. — начал я.

— Неправильно стоять потным в бронежилете и шлеме по 100/500 часов на охране чужой квартиры. Сходи сполоснись, вряд ли до конца смены у тебя будет такая возможность. У меня там система тропический ливень, а я пока вторую себе открою. Может, хоть срубит в сон, — она встала, заправив халат, и удалилась на кухню.

Меня покормили, меня напоили соком, для меня станцевали и предлагают помыться и, судя по контексту, свалить, оставив хозяйку спать. Кто я такой, чтобы отказываться смыть с себя пот и грязь рабочего дня?

И я встал провожая её взглядом изящную и пьяненькую, и направился в уборную.

Дверь в ванную комнату была тяжёлой, матового стекла, и за ней открывалось пространство, которое в моей прошлой жизни сочли бы за полноценную комнату. Всё было выдержано в оттенках белого мрамора с прожилками серого и тусклого золота. Тут пахло дорогим мылом и парфюмированной водой.

Но главным был душ. Вернее, целая душевая кабина без поддона, занимавшая всю дальнюю стену. Вместо привычной скромной лейки с потолка свисала огромная, почти в метр диаметром, блестящая хромированная плита, испещрённая мелкими отверстиями. Она напоминала гигантскую шайбу или люк корабля. Я представил, что, включив воду, можно стоять под настоящей стеной тропического ливня.

На широкой мраморной полке под зеркалом во всю стену царил организованный хаос из тюбиков, флаконов и баночек всех возможных форм и размеров. Они стояли тесными рядами, будто армия на параде. Одни были с надписями на английском кое что я мог прочитать: «восстанавливающий шампунь», «масло для тела с арганой», другие — нет, просто с иероглифами или стилизованными изображениями алоэ, кокоса, манго. Цвета — от нежно-розовых и бирюзовых до матово-чёрных. Ни одного простого, советского «Хозяйственного мыла» я тут, разумеется, не нашёл.

А на отдельной этажерке из тёмного дерева, сложенная стопкой до полуметра высотой, лежала гора полотенец. Все они были одного размера — огромные, банные, но разных, но идеально сочетающихся оттенков: пепельно-серые, глубокие синие, сливочные. Ткань казалась неприлично толстой и мягкой, словно сотканной из облаков. Каждое, ждало своего звёздного часа, чтобы впитать в себя влагу после того самого тропического ливня.

В углу, в стороне от всего этого мраморного великолепия, притаился другой объект. Он не походил на громоздкие, с бачком под потолком туалеты, к которым я привык. Это был цельный монолит из того же белого фарфора, что и раковина, — гладкий, обтекаемый, без единого шва или стыка. Он сливался со стеной, словно вырастая из пола, и казался произведением современного искусства.

Над ним, на стене, сияла единственная деталь — большая, плоская кнопка. Она была металлической, матово-серебристой, и в неё была вписана ещё одна, поменьше. Рядом никакой цепочки или рычага — только этот лаконичный элемент, напоминающий панель управления в каком-нибудь футуристическом фильме. Создавалось ощущение, что одно неверное нажатие — и комната куда-нибудь уедет или превратится в капсулу для межгалактического полёта.

Я снял с себя верхнюю часть формы, потом нижнюю и положил её, аккуратно сложив, на пуфик. На пол была поставлена рация, а мокрая и слегка пахнущая тельняшка легла обособленно. Оставшись в одних трусах и носках, я скинул и их. Что ж, сейчас проверим моё везение: не вызовет ли меня дежурный, или экипаж, или взводный, который решит, что целый младший сержант используется нерационально.

Шагнув в душевую я задвинул за собой занавеску. А тёплая, почти горячая вода хлынула с потолка сплошной стеной, как самый настоящий тропический ливень. Я взял какой-то тюбик и, выдавив содержимое на ладони, по-жулькал их. И оказалось, что угадал: средство пузырилось, а раз так, оно пошло на голову и под мышки, а остатки выдавленного ниже пояса. Конечно же, у девушек для всего есть отдельные флакончики, и тут они были, но надо было спешить, ведь я всё-таки был на смене, пускай и на импровизированном ужине. Вода согревала и смывала пену с волос и густым, почти осязаемым потоком стекала по лицу, шее, плечам, унося с собой пот и усталость. Я вдохнул влажный, насыщенный ароматами геля или шампуня воздух и зажмурился, пытаясь сосредоточиться на физических ощущениях — на том, как каждая капля усталости растворяется и утекает в слив.

Но стоило мне закрыть глаза, как картинка возникла сама собой, яркая и до боли навязчивая.

Вместо воды — ослепительные блики на хромированном шесте. Вместо шума душа — едва уловимый шелест её развевающегося халата. Я видел её спину, выгнутую в немыслимом, стремительном прогибе, летящую ко мне. Снова и снова, в цикле, как закольцованное видео. Её светлые, мокрые от душа волосы проносились в сантиметре от моего лица, а в носу стоял тот же сладковатый цветочный аромат, что и сейчас в этой душевой кабине.

Я с силой провёл ладонями по лицу, пытаясь стереть этот образ. Включил холодную воду — резкие струи ударили по коже, заставляя вздрогнуть. На секунду помогло. Но стоило телу привыкнуть к новому температурному шоку, как мысленный взор снова зафиксировал тот самый кадр: предательски распахнутый халат, аккуратная грудь, тонкая полоска белого кружевного белья на фоне загорелой кожи.

Нет, это не просто воспоминание. Это физическое ощущение. Внутри едва ощутимо кололо, дыхание сбивалось, и я поймал себя на том, что стою под потоком воды абсолютно неподвижно, заворожённый этим призрачным видением, сжимая в кулаке тюбик с гелем для душа.

«Контраст», — пронеслось в голове сказанное ей слово. Её тянуло на контраст после работы. А меня что тянет? На нарушение всех мыслимых и немыслимых протоколов? На мысль о том, что я, младший сержант полиции, стою голый в душе у стриптизёрши, а в голове у меня прокручивается её танец, от которого кровь стучит в висках.

Я снова открыл глаза, глядя, как вода растекается по мрамору. Шум воды не заглушал внутренний гул. Он лишь стал саундтреком к навязчивому кино, которое теперь играло у меня в голове. Смывая с себя пот и грязь смены, я лишь сильнее ощущал, как на меня налипает что-то другое — тягучее, тревожное и до неприличия притягательное.

Открыв глаза, я глубоко вдохнул и выдохнул.

«Так не бывает», — колотилось внутри моей ментовской головы мысль. Но так было. И в какой-то момент в ванную комнату ворвался поток свежего воздуха, а занавеска качнулась в сторону выхода: кто-то зашёл в ванную.

— Спокойно, это я. Ты разобрался с душем? — спросил чуть подпитый голос Иры, разливающийся в душевой словно звон множества колокольчиков.

«С-сука…» — мелькнуло у меня, как слово, которое как нельзя лучше подсвечивало эмоциональность этой ситуации.

— Да, да. Спасибо большое, — выдохнул я, в какой-то момент коснувшись себя ниже живота.

И если я не верил, что так может быть, то мочеполовая система вполне себе верила. Демонстрируя мне, как бывшему пионеру и комсомольцу, что ОН всегда готов. Даже когда его об этом не очень-то просят.

— Смотри, вон пачка полотенец, после душа возьми серое, оно для всего тела, — произнесла она. Её голос казался всё ближе, и нас отделяла лишь клеёнка и сплошная струя воды.

— Хорошо, я понял, — выдохнул я, видя её силуэт через матовый ромб мутной клеёнки.

— Да? — удивилась она. — Точно разберёшься? Я могу отдельно положить куда-нибудь? К примеру, сюда…