Паровая кровь

Глава 4

Не растворилась, не вышла. Просто её больше не было. Лишь лёгкое колыхание портьеры у открытого окна на балконе говорило о том, что она вообще здесь была.

Я остался один в тишине своих роскошных покоев. Но теперь эта тишина не была пустой. Она была наполнена шёпотом. Шёпотом моих врагов, который теперь стал слышен мне. Я больше не был слеп. Я больше не был глух.

Я посмотрел на свиток, лежащий на моих чертежах. Неопровержимые доказательства, показания свидетелей. Образцы испорченной стали. Расписки с личной печатью, это насколько надо быть беспечным⁈ Полный комплект.

Я не чувствовал триумфа. Я чувствовал, как холодная, безжалостная логика выстраивает следующий шаг. Проблема выявлена, данные собраны. Пора переходить к этапу решения. Завтра у герцога Ульриха будет очень интересный военный совет. И я приду на него не с просьбами и не с отчётами. Я приду с приговором.

Малый военный совет герцога Ульриха собирался не в гулком, подавляющем тронном зале, а в комнате, которую называли «Волчьей Пастью». И название это было дано не просто так. Длинная, относительно узкая комната с низким, давящим потолком, отделанная тёмным, почти чёрным морёным дубом. Единственное окно в дальнем торце было занавешено тяжёлой бархатной портьерой, свет давали лишь четыре массивных канделябра на длинном полированном столе. Воздух был густым и спёртым, пропитанным запахом дорогого табака, сургуча и застарелой власти. На стенах висели не гобелены с батальными сценами, а портреты предков дома Вальдемар, суровые, безжалостные лица, смотревшие на собравшихся с ледяным, мертвенным осуждением. Это было место явно не для парадов…

Я вошёл последним, намеренно опоздав на несколько минут. Дверь за моей спиной закрылась с глухим, окончательным стуком, отсекая меня от остального мира. За столом уже сидели они. Вся верхушка аристократии Вольфенбурга. Два десятка мужчин в бархате и шёлке, с холёными бородами и ухоженными руками, унизанными перстнями. Они лениво переговаривались, и их тихий, вкрадчивый гул был похож на жужжание сытых мясных мух. Увидев меня, они замолчали. Их взгляды, до этого ленивые, стали острыми и колючими. Я был для них чужеродным элементом, металлической соринкой в часовом механизме их мира. Я не стал занимать предложенное мне место. Я остался стоять у двери, прислонившись к холодной деревянной панели.

Во главе стола, в массивном кресле с высокой спинкой, сидел герцог Ульрих. Он не участвовал в разговоре, лишь молча крутил в костлявых пальцах не зажжённую сигару, и его холодные серые глаза, казалось, видели не людей, а их души, взвешивая каждую на своих невидимых весах.

Моя цель сидела справа от него. Барон Эрих фон Рихтер. Мужчина лет пятидесяти, с аккуратно подстриженной седеющей бородкой, самодовольной улыбкой и глазами, в которых застыло вековое высокомерие. Он был в центре небольшой группы, что-то рассказывал, и его собеседники почтительно посмеивались. Он чувствовал себя в безопасности. В своей стае. В своём мире, где всё решалось родством, связями и тихим шёпотом в кулуарах. Он даже не удостоил меня взглядом, лишь презрительно скривил губы, заметив мои простые рабочие штаны и кожаную куртку без герба.

— Начнём, — голос герцога был сухим, как треск ломающейся ветки. Он не повышал его, но все разговоры мгновенно смолкли. — Барон фон Штольценбург, вы просили слова на закрытом совете. У вас есть что-то более важное, чем ваши бесконечные отчёты о нехватке угля и качестве заклёпок? Время аристократии стоит дорого.

Насмешливые ухмылки пробежали по лицам собравшихся. Это был пас. Мне бросили наживку, ожидая, что я начну оправдываться, спорить, доказывать. Я не сказал ни слова.

Молча, под их удивлёнными взглядами, я отделился от стены и подошёл к столу. Я не смотрел на герцога. Я смотрел на барона фон Рихтера. Я прошёл мимо него и остановился у свободного участка стола, прямо напротив герцога.

Затем я выложил на полированную, отражавшую свет свечей поверхность первый экспонат. Звук был негромким, но в наступившей тишине он прозвучал, как удар молота. Это был тот самый слиток испорченной стали. Уродливый, пористый, с неровным изломом, он лежал на безупречном дереве, как дохлая крыса на шёлковой подушке. По столу прошёл недоумённый шепот.

Я проигнорировал его. Рядом со слитком легли два листа пергамента. Показания свидетелей. Я развернул их так, чтобы все могли видеть кривые, дрожащие подписи внизу. Ропот стал громче, в нём появились вопросительные нотки.

И наконец, я выложил последний аргумент. Две расписки. Я положил их аккуратно, рядом друг с другом, прямо перед носом барона фон Рихтера.

Мир, казалось, замер. Даже пламя свечей перестало колыхаться. Все взгляды были прикованы к этим двум маленьким клочкам бумаги. К чётким строчкам, выведенным уверенной рукой. И к жирному, алым воском оттиску личной печати барона. Волк, держащий в зубах сломанный меч.

Лицо Рихтера было анимированным произведением искусства. Сначала лёгкое недоумение. Затем узнавание. Затем неверие, быстро сменившееся ужасом. Я видел, как краска медленно, мучительно медленно, отхлынула от его щёк, оставляя после себя мертвенную, серовато-белую бледность. Его самодовольная улыбка застыла, а затем стекла с лица, как растаявший воск. На лбу выступили мелкие капельки пота.

— Это… это подлог! — его голос сорвался, прозвучав жалко и неуверенно. — Гнусная фальшивка! Этот… этот выскочка пытается меня оклеветать! Ваша светлость, вы же видите…

Он обвёл всех паническим взглядом, ища поддержки. Но его соседи, ещё минуту назад подобострастно смеявшиеся его шуткам, теперь отодвигались от него, словно от зачумлённого. Их лица выражали смесь страха и брезгливости. Они были хищниками, и они учуяли запах смертельно раненого сородича.

Герцог Ульрих всё это время молчал. Он даже не взглянул на разложенные мной доказательства. Он смотрел на Рихтера. Смотрел долго, не моргая, своим тяжёлым, всевидящим взглядом старого льва. Он дал барону выговориться, позволил ему запутаться в собственном лепете, обнажая перед всеми свою панику и вину.

Наконец, когда Рихтер замолчал, задыхаясь, герцог медленно перевёл взгляд на меня. В его глазах не было ни удивления, ни гнева. Лишь холодная, деловая оценка.

А затем он снова посмотрел на барона.

— Эрих, — произнёс он тихо, почти по-отечески, и от этого обращения по моей спине пробежал холодок. — Саботаж в военное время в своих личных целях, это не просто предательство. Ты потратил мои деньги, чтобы испортить мою сталь, замедлить производство моего оружия и, что самое непростительное, отнял моё время на это представление.

Он сделал паузу, взяв со стола свою незажжённую сигару.

— Барон фон Рихтер, — его голос стал официальным, ледяным, как зимний ветер. — За государственную измену и саботаж, подрывающий обороноспособность герцогства, я, Ульрих фон Вальдемар, лишаю вас дворянского титула, всех земель и имущества.

Рихтер открыл рот, чтобы что-то сказать, но не смог издать ни звука. Он просто хватал ртом воздух, как выброшенная на берег рыба.

— Ваше теперь уже бывшее имение переходит в полную и безраздельную собственность барона фон Штольценбурга, в качестве компенсации за понесённый ущерб, — продолжил герцог с той же убийственной невозмутимостью. — Теперь уже сударь Рихтер, я приговариваю к службе в штрафном батальоне. Рядовым. На передовой. У Пепельного брода, думаю, там вы сможете принести герцогству больше пользы, чем здесь.

Штрафной батальон на передовой. Это был не просто приговор. Это была изощрённая форма казни. Оттуда не возвращался никто.

Дверь за моей спиной открылась. В комнату вошли два гвардейца. Они подошли к Рихтеру, который обмяк в своём кресле, превратившись в тряпичную куклу. Он не сопротивлялся, он лишь тихо скулил, когда его поднимали и тащили к выходу.

— Моя семья… герцог… мы же… — лепетал он, но его никто не слушал.

Дверь закрылась.

В комнате воцарилась гробовая тишина. Я посмотрел на аристократов, сидящих за столом. Их лица, до этого выражавшие лишь высокомерие и скуку, теперь были бледными. Очень бледными. Они смотрели то на пустое кресло, где только что сидел один из них, то на меня, то на герцога. И в их глазах я видел нечто новое.

Страх.

Они поняли. Они всё поняли. Их уютный мир, где можно было плести интриги, строить козни, наносить удары в спину, прячась за титулами и связями, только что рухнул. Он столкнулся с чем-то новым. С чем-то, чего они не могли понять и чего боялись до дрожи в коленях. С безжалостной, холодной, неумолимой эффективностью. С логикой инженера, который не играет в их игры, а просто устраняет неисправные детали.

Я молча собрал со стола свои доказательства. Слиток, пергаменты, расписки. Они мне ещё пригодятся.

— Ваше время дорого, господа, — сказал я в наступившей тишине, возвращая герцогу его же слова. — Не смею больше задерживать.

Я повернулся и пошёл к выходу. Никто не проронил ни слова. Я чувствовал на своей спине их взгляды, полные ненависти, но теперь к этой ненависти примешивался новый, холодный оттенок.

Когда я уже открывал дверь, до меня донёсся спокойный голос герцога.

— Неплохо, барон.

Остановившись в дверях, молча кивнул в ответ, после чего вышел в приёмную.

Вечерняя прохлада, просачивающаяся сквозь открытое окно моей конторки, не могла остудить гудящую от напряжения атмосферу «Кузницы». Производство не останавливалось с заходом солнца. В свете факелов и первых, собранных на коленке масляных ламп, силуэты орков и гномов, таскающих уголь и заготовки, казались тенями из преисподней. Ритмичный, тяжёлый грохот паровых молотов, который мы с Брунгильдой и её командой всё-таки запустили в мелкосерийное производство, стал новым пульсом этого места. Он отбивал такт, под который теперь жил не только я, но и сотни существ, волею судьбы и моего приказа оказавшихся здесь.

Я сидел за своим рабочим столом, заваленным чертежами и образцами металла. Тихая казнь барона Рихтера не принесла мне ни радости, ни удовлетворения. Это была не победа. Это была калибровка. Но я прекрасно понимал, что, удалив одну ржавую деталь, я лишь заставил остальные, ещё не проявившие себя дефекты, залечь глубже. Страх — отличный инструмент для краткосрочной мотивации, но в долгосрочной перспективе он порождает лишь более изощрённую ненависть и более хитроумный саботаж.

Я отложил угольный карандаш и потёр уставшие глаза. На огромной карте Вольфенбурга, приколотой к стене, я уже начал расставлять пометки. Не военные, промышленные. Вот здесь склады гильдии торговцев, потенциальный источник сырья. Вон там квартал кожевников, их прессы можно переделать под мои нужды. Город на карте был нагромождением зданий, лабиринтом улиц, сложной логистической задачей. Но я смотрел на него и чувствовал, что вижу лишь поверхность. Лишь корпус механизма, не понимая, какие шестерни вращаются внутри.

И снова она появилась из ниоткуда.

Ни скрипа, ни шороха. Просто лёгкий аромат диких цветов на мгновение перебил запах угля и раскалённого металла, и я, подняв голову, увидел её. Лира стояла у дверного проёма, прислонившись к косяку с грацией хищника, отдыхающего после удачной охоты. На ней был всё тот же тёмный дорожный плащ, но капюшон был откинут, и в неровном свете лампы её серебристые волосы и янтарные глаза, казалось, светились изнутри. Она не улыбалась. Она наблюдала за мной с тихим, почти научным любопытством.

— Неплохое представление, барон, — промурлыкала она, нарушая тишину. — Я слышала, в аристократических салонах сегодня вечером подают только одно блюдо: страх. Холодный и очень горький. Вы стали самым обсуждаемым человеком в Вольфенбурге. Правда, эпитеты в ваш адрес в основном нецензурные.

— Я переживу, — сухо ответил я, откидываясь на спинку скрипучего стула. — У тебя есть что-то для меня? Или ты пришла насладиться произведённым эффектом?

— О, эффект превзошёл все мои ожидания, — она медленно подошла к столу, её движения были плавными и бесшумными. — Вы не просто бросили камень в болото, барон. Вы кинули в него огромный валун. И теперь со дна поднимается всякая муть.

Она села на край моего стола, бесцеремонно смахнув несколько чертежей. Её лисьи ушки чуть дёрнулись, уловив далёкий удар молота.

— Ваша показательная порка Рихтера сработала лучше любой вербовки. Вы показали две вещи, которые здесь ценят и боятся больше всего. Первое, у вас длинные руки, способные дотянуться до любого, даже в его собственном доме. Второе, вы безжалостны и эффективны. Вы не играете в их игры с намёками и дуэлями. Вы просто предъявляете счёт. И теперь… — она сделала паузу, и в её глазах вспыхнул азартный огонёк, — … теперь они бегут.

— Бегут? Куда? — нахмурился я.

— К нам, барон. К нам, — она усмехнулась. — Мелкие сошки. Те, кто всегда ставит на победителя. Они увидели, что стая старого волка ослабела, и почуяли нового, молодого хищника. И они спешат предложить ему свои услуги, пока он не сожрал их вместе со старыми хозяевами.

Она достала из-за пазухи тонкую записную книжку в кожаном переплёте.

— За последние неделю мне попались трое. Первый, это камердинер графа фон Штрассе, того самого толстяка, что сидел по левую руку от Рихтера. Он знает всё о долгах своего господина, о его тайных сделках с гильдией ростовщиков и о том, что его младшая дочь на самом деле не его. Цена вопроса десять золотых и гарантия безопасности для его семьи.

Она перелистнула страницу.

— Вторая — горничная баронессы фон Адлер. Той самой, что считается первой красавицей двора и хозяйкой самого влиятельного салона. Девушка умеет читать и, по её словам, у баронессы есть привычка записывать самые пикантные слухи в личный дневник. Она готова делать для нас копии. За скромную плату и помощь в поступлении её младшего брата в городскую стражу.

Она снова усмехнулась, глядя на меня.

— И третий, самый интересный. Мелкий дворянин, баронет Родерик, чьё имение граничит с землями покойного Рихтера. Он утверждает, что был свидетелем нескольких встреч Рихтера с подозрительным типом в тёмном плаще, который говорил с эльфийским акцентом. Он молчал, потому что боялся Рихтера. Теперь он боится вас ещё больше и готов рассказать всё, что видел, в обмен на покровительство и небольшой контракт на поставку дров для моей… то есть, для нашей Кузницы.

Она захлопнула книжку.

— Это только начало, барон. Муравейник разворошили. И теперь каждый муравей тащит в свою норку всё, что плохо лежит. Или бежит к нам, чтобы сдать маршруты чужих муравьёв. Ваша паутина начала расти. И плетётся она из лучших материалов в мире: из страха и жадности.

Я молчал, переваривая услышанное. Это было именно то, чего я хотел. Но масштаб… он превосходил мои ожидания. Я думал, что на создание сети уйдут месяцы. А потребовался всего один точный, жестокий удар.

Я встал и подошёл к карте. Теперь я смотрел на неё совсем другими глазами. Это была уже не просто схема улиц и зданий. Это была живая, пульсирующая диаграмма. Вот здесь, в особняке графа Штрассе, узел финансовых махинаций. Вон там, в салоне баронессы Адлер, информационный хаб, где слухи и секреты обмениваются, как товар. А здесь, на границе земель Рихтера, возможный канал связи с врагом.

Город перестал быть для меня нагромождением камня. Он превратился в сложную, запутанную схему. Социальную схемотехнику, где вместо проводов интриги, вместо транзисторов люди, а вместо электрического тока потоки информации, денег и власти. И теперь у меня появились инструменты, чтобы измерять напряжение на каждом участке этой цепи. У меня появились новые глаза.

— Хорошо, — наконец сказал я, поворачиваясь к Лире. — Камердинеру заплатить. Горничную взять в работу, но проверить. Пусть принесёт первую копию, посмотрим, что за «пикантные слухи». С сэром Родериком я встречусь лично. Организуй в том же месте завтра ночью.

— Будет сделано, — она кивнула, её взгляд был довольным. Она получила то, что хотела, свободу действий и интересную работу.

Лисица соскользнула со стола и направилась к выходу, её шаги были так же неслышны. Уже у самой двери она обернулась.

— Один совет, барон, — сказала она, и её голос стал серьёзным, лишённым обычной игривости. — Вы заставили их бояться. Это хорошо. Но не позволяйте им думать, что вы только разрушитель. Дайте им не только кнут, но и пряник. Хотя бы некоторым, иначе страх перерастёт в отчаяние. А отчаявшийся аристократ опаснее любого солдата тёмных эльфов. Он готов сжечь свой дом, лишь бы вы сгорели вместе с ним.

С этими словами она шагнула в тень коридора и исчезла, оставив меня одного с гулом работающего завода и новыми, пугающими мыслями.

Она была права. Я получил в руки мощнейший инструмент. Паутину, которая с каждым днём будет становиться всё гуще и прочнее. Я больше не был жертвой, слепо бредущей в лабиринте чужих интриг. Я становился одним из главных игроков.

Война в тенях уже началась. И я только что понял, что выиграть её будет куда сложнее, чем битву за Каменный Щит. Потому что здесь враг был везде. И у него были тысячи лиц.