Паровая кровь

Глава 11

Свадьба была неделю назад, но я отходил от неё ещё несколько дней. И лишь в спокойном ритме работы, я, наконец, пришёл в себя.

Тяжёлая железная дверь мастерской распахнулась с таким грохотом, будто в неё ударил таран. Она сорвалась с одной из петель и с оглушительным скрежетом врезалась в каменную стену. В проёме возникли две массивные фигуры гномов-охранников, которые пытались кого-то удержать, послышался сдавленный хрип и звук шлепка об стену.

— Какого демона⁈ — взревела Брунгильда, инстинктивно хватая со стола тяжёлый гаечный ключ, её лицо исказилось от ярости. — Убрать эту грязь из моей мастерской!

Но это была не грязь. Это был ужас.

В мастерскую, спотыкаясь и падая на колени, ввалилась делегация из ада. Впереди, рухнув на колени прямо на каменные плиты, был Скритч. Он дрожал так сильно, что его зубы выбивали барабанную дробь. Он пытался что-то сказать, но из его горла вырывалось лишь хриплое, сдавленное сипение.

Я шагнул к нему, отстраняя Брунгильду, которая уже замахнулась ключом.

— Стоять! — мой голос прозвучал резко и властно. — Скритч, что случилось?

Он поднял на меня взгляд, и я увидел в его глазах отражение бездны.

— Она… — прохрипел он, хватая ртом воздух. — Она… проснулась… Окончательно!

Моё сердце пропустило удар. Холод, который я почувствовал в тот день, когда он впервые рассказал мне о гуле, вернулся, но теперь это была не просто дрожь. Это был ледяной кол, вонзившийся в самый позвоночник.

— Её орды… они идут, барон, — всхлипнул другой ратлинг, которого поддерживал товарищ. — Но это не просто Пожиратели Камня… Там новые твари…

— Охотники! — выкрикнул Скритч, и в его голосе прорезалась истерика. — Они другие! Быстрые, как тени, умные, как демоны! Они не просто прут вперёд, они командуют! Они охотятся стаями, отрезают пути, устраивают засады! Мы… мы не смогли их остановить, заваливали проходы, крепили светящиеся камни, даже пытались драться, но всё бес толку! Они смели всё!

Он вцепился в край моего сапога, его когти царапали кожу.

— Кхарн-Дум… — прошептал он, и этот шёпот прозвучал громче любого крика. — Наша столица, последний оплот. Он в осаде, твари бьются о нижние ярусы, как прилив. Мы не продержимся. Дни, Железный Барон… У нас остались считанные дни!

В мастерской повисла мёртвая тишина, нарушаемая лишь судорожными всхлипами ратлингов и потрескиванием остывающего горна. Брунгильда опустила ключ. Её лицо превратилось в суровую каменную маску, но я видел, как побелели её костяшки, сжимающие рукоять.

Я медленно перевёл взгляд с трясущегося у моих ног Скритча на верстак. На наш чертёж, идеальный, гениальный в своей логике и красоте. Наше маленькое механическое чудо, решение сложной, но понятной проблемы.

И в этот момент он показался мне нелепой, бесполезной, детской игрушкой. Насмешкой над самим понятием «решение». Мы тут, в безопасности и тепле, выводили идеальные кривые и рассчитывали давление в атмосферах, пока там, внизу, в темноте, биологический апокалипсис уже выламывал последнюю дверь. И он шёл не к ратлингам. Он шёл ко всем нам.

— На стол, — мой голос прозвучал глухо, как будто я говорил из-под толщи земли. Я указал на верстак, на наш идеальный, бесполезный чертёж. — Карту.

Скритч, всё ещё дрожа, посмотрел на меня непонимающим взглядом.

— Карту! — рявкнул я, и в моём голосе было столько сдерживаемой ярости и страха, что он вздрогнул и торопливо полез за пазуху.

Брунгильда молча, одним движением, смахнула наш чертёж на пол. Пергамент свернулся, издав сухой, протестующий шорох, и наше маленькое инженерное чудо было похоронено под слоем угольной пыли. Сейчас оно не имело никакого значения.

Скритч дрожащими руками развернул на освободившемся месте то, что служило ратлингам картой. Это был не пергамент и не бумага. Это был огромный, в несколько квадратных метров, кусок дублёной кожи какого-то подземного ящера, испещрённый невероятным лабиринтом линий. Это была не карта в человеческом понимании. Это был рентгеновский снимок раковой опухоли, поразившей весь континент.

Я склонился над ней, и увиденное заставило меня забыть, как дышать.

Тонкие, аккуратные линии, нанесённые светящейся в полумраке краской из каких-то грибов, обозначали известные туннели, торговые пути гномов, старые ходы ратлингов. Они были похожи на кровеносные сосуды здорового организма, логичные и упорядоченные. Но поверх этой здоровой сети расползалось нечто иное.

Жирные, агрессивные, пульсирующие красным цветом линии, нанесённые какой-то вязкой, похожей на кровь, пастой. Они прорастали сквозь всё, игнорируя структуру камня, пересекая древние ходы, обвивая их, как удав свою жертву. Это были туннели Пожирателей Камня. Новые, прорытые за последние месяцы. И они покрывали всё герцогство.

— Вот, это последний город — прошептал Скритч, ткнув трясущимся когтем в одну из немногих светлых точек в центре этого красного кошмара. — Кхарн-Дум.

Я увидел их столицу. Она была похожа на одинокий, осаждённый лейкоцит, со всех сторон окружённый метастазами. Красные линии сходились к ней, как спицы колеса, образуя плотное, удушающее кольцо.

— А это… — я провёл пальцем по одной из красных линий, которая тянулась от Кхарн-Дума далеко на север. — Куда это ведёт?

Мой палец остановился на грубо нацарапанном символе волка. Вольфенбург. Туннель шёл прямо под столицу, под дворец герцога. Под мою «Кузницу».

Брунгильда, стоявшая рядом, издала низкий, горловой звук, похожий на скрежет камня. Она, как никто другой, понимала, что это значит.

— Они не просто роют, — прохрипела она, её лицо стало серым. — Они создают плацдармы.

— Если Кхарн-Дум падёт… — начал я, но Скритч меня перебил.

— Он не просто падёт, Железный Барон, — его голос был полон отчаяния. — Кхарн-Дум, это не просто город. Это плотина. Последняя плотина, которая сдерживает их. Когда она рухнет, они не будут пробиваться наверх в одном месте. Они хлынут по всем этим ходам, одновременно.

Он обвёл когтем всю карту, и я увидел десятки, если не сотни, точек, где красные линии подходили вплотную к поверхности. Под деревнями, под замками, под полями, где крестьяне собирали урожай, не подозревая, что в паре сотен метров под их ногами уже тикает биологическая бомба.

Это будет конец, полное истребление. Орды тварей, вырывающиеся из-под земли прямо в нашем глубоком, якобы безопасном тылу. Никакая армия, никакие винтовки не смогут остановить такой удар. Это будет хаос, паника и резня. Мы утонем в этой волне, захлебнёмся в ней, даже не успев понять, что произошло.

Я смотрел на эту карту тьмы, и мой мозг, привыкший к трёхмерному мышлению инженера, впервые осознал истинный масштаб этой войны. Я всё это время играл в шахматы на одной, верхней доске, расставляя свои фигурки, просчитывая ходы против тёмных эльфов. А мой настоящий противник играл на всех уровнях сразу, и его главная атака шла снизу, из подвала, о существовании которого я лишь смутно догадывался.

Вся моя стратегия, вся моя технологическая революция, вся моя борьба за власть и ресурсы — всё это было бессмысленно. Я строил самую прочную в мире крышу для дома, не зная, что его фундамент уже сожрали термиты, и он вот-вот рухнет в бездну.

Война ратлингов перестала быть их войной. Она стала моей, более того, она стала главной войной. Единственной, которая имела значение. Потому что если я проиграю её, то сражаться с тёмными эльфами будет уже некому.

Я поднял голову от карты. Холодный свет от руды, которую я всё ещё сжимал в кармане, казался единственной надеждой в этом царстве мрака. Взгляд мой встретился с глазами Брунгильды. В них больше не было злости или ревности. Только суровое, ледяное понимание. Она видела то же, что и я.

Отсидеться в Вольфенбурге не получится. Прятаться за стенами и паровыми молотами бессмысленно. Фронт был не на границах герцогства. Фронт был везде. И он проходил прямо у нас под ногами.

Скритч медленно, словно под тяжестью невидимого груза, опустился на колени. А потом ещё ниже, пока его лоб не коснулся холодных обсидиановых плит. Его сородичи, как по команде, последовали его примеру. Они не просто стояли на коленях. Они простирались ниц, это был не знак уважения. Это был жест абсолютного, окончательного отчаяния.

— Мы не просим армию, Железный Барон, — голос Скритча доносился с пола, глухой и полный безнадёжности. Он даже не пытался поднять голову. — Мы знаем… Мы знаем, что ни один человек не спустится в Вечную Глубь ради «крысолюдов». Мы знаем, что гномы будут защищать свои залы, но не пойдут умирать за наши. Это наша война.

Каждое его слово было маленьким, острым осколком правды. Он был прав, герцог Ульрих скорее бы отдал половину своего войска на съедение дракону, чем отправил бы хоть один рыцарский отряд в клаустрофобный ад туннелей ради расы, которую его подданные считали немногим лучше вредителей. Это была жестокая, но неоспоримая политическая реальность.

— Мы не просим солдат, — продолжал Скритч, и его голос дрогнул, сорвавшись на всхлип. — Мы просим… чуда.

Он наконец поднял голову. Его лицо, перепачканное грязью и слезами, было искажено мольбой. Он смотрел на меня не как на барона, не как на союзника. Но на последнюю, иррациональную надежду, когда все логичные варианты исчерпаны.

— Вы… вы бог из машины, барон. Вы делаете то, что невозможно. Вы заставили металл стрелять, а пар двигать горы. Вы дали нам оружие, которое позволило нам дышать. Теперь… теперь мы снова задыхаемся.

Он протянул ко мне дрожащую руку, в которой был зажат маленький, светящийся голубым светом осколок той самой руды.

— Вы нашли это. Камень, который ненавидит тварей. Это знак! Вы должны… вы должны дать нам оружие, которое спасёт нас! Дайте нам молот, чтобы разбить эту волну! Дайте нам щит, чтобы укрыться от неё! Дайте нам чудо, Железный Барон! Умоляем!

Его мольба повисла в воздухе, отчаянная и пронзительная. Я смотрел на его измученное лицо, на коленопреклонённых ратлингов, на карту, где их столица была похожа на сердце, сжимаемое костлявой рукой смерти. И мой мозг, на мгновение парализованный масштабом угрозы, снова ожил.

Я перевёл взгляд с карты на Брунгильду. Она стояла, скрестив руки на груди, её лицо было непроницаемым, как гранит. Но я видел, как напряжённо она следит за мной, как её острый ум анализирует не только слова ратлинга, но и мою реакцию. Она видела не просто мольбу о помощи. Она видела, как на стол выложили новую, невероятно рискованную карту.

И я тоже это видел.

Скритч просил не о помощи. Он, сам того не понимая, предлагал мне сделку. Он предлагал мне власть.

Герцог не поможет им, совет кланов гномов тоже. Никто не станет рисковать своими ради расы париев. Это был вакуум власти, политическая чёрная дыра. И я был единственным, кто мог её заполнить.

Если я вмешаюсь, если я спасу их, их верность будет абсолютной. Она не будет принадлежать герцогу Вальдемару, который их бросил. Она не будет принадлежать Союзу Свободных Рас, который списал их со счетов. Она будет принадлежать лично мне. Барону Михаилу фон Штольценбургу.

Это был уникальный, беспрецедентный шанс. Шанс создать то, чего у меня никогда не было, собственную, личную армию. Армию, выкованную в подземной тьме, вооружённую моими технологиями и спаянную кровью и благодарностью. Армию, которая будет подчиняться моим приказам без оглядки на дворцовые интриги и расовые предрассудки. Это был мой путь к настоящей независимости. Мой собственный феод, моя собственная сила, мой собственный кулак, который я смогу сжать или разжать по своему усмотрению.

Риск был чудовищным. Я шёл на прямое обострение с герцогом, показывая, что могу действовать автономно. Я взваливал на себя ответственность за целый народ, стоящий на краю гибели. Но и награда была несоизмеримо велика.

— Они просят тебя построить кузницу в аду, инженер, — тихо произнесла Брунгильда, не сводя с меня глаз. Её голос был ровным, но я уловил в нём нотки предостережения.

Она видела всё. Она поняла мой расчёт в тот же миг, как он родился в моей голове. Я медленно подошёл к Скритчу и опустился на одно колено, чтобы наши глаза были на одном уровне. Я взял из его руки светящийся осколок. Он был холодным и тяжёлым.

— Встань, Скритч, — мой голос был спокоен, но в нём звенела сталь. — Встаньте все.

Ратлинги, повинуясь, медленно поднялись на ноги, глядя на меня с затаённым дыханием.

— Чудес не бывает, — сказал я, глядя в глаза их вожаку. — Чудеса, это результат точного расчёта, качественных материалов и огромного объёма работы. Чудеса не случаются, мы сами их производим.

Я поднялся во весь рост, сжимая в кулаке холодный, светящийся камень.

— А производство, это моя специальность.

Я оставил ратлингов на попечение Брунгильды, приказав накормить их, обогреть и разместить в самых дальних, самых защищённых казармах «Кузницы». Сам же, не теряя ни минуты, направился во дворец. Я шёл по гулким коридорам не просить. Я шёл ставить ультиматум, замаскированный под доклад. Я шёл за разрешением, которое мне не могли дать, чтобы получить право, которое я возьму сам.

Герцог Ульрих принял меня в своём кабинете. Не в тронном зале, а в небольшой, отделанной тёмным деревом комнате, где пахло воском и старой бумагой. Это был знак того, что разговор будет не публичным, а деловым. Он сидел за массивным дубовым столом, заваленным картами и донесениями, и его лицо было похоже на высеченную из гранита маску усталости.

— Говори, барон, — произнёс он, не поднимая головы от бумаг. — Судя по твоему виду, ты принёс не добрые вести.

— Добрых вестей больше не будет, ваша светлость, — ровно ответил я, разворачивая на свободном краю стола свою копию карты тьмы. — Будут только плохие и очень плохие. Это — очень плохие.

Он наконец поднял на меня свои тяжёлые, волчьи глаза и перевёл взгляд на карту. Я видел, как его зрачки сузились, когда он осознал, что это за паутина красных линий. Я молча, без эмоций, как на военном совете, изложил ему всё: рассказ ратлингов, пробуждение Матки, новые виды тварей, осаду Кхарн-Дума. И, самое главное, я ткнул пальцем в жирную красную линию, упирающуюся прямо в основание Вольфенбурга.

— Если Кхарн-Дум падёт, эта орда хлынет наверх в десятках мест одновременно. В том числе и здесь, прямо под нами. Это будет конец, ваша светлость, не битва, а резня.

Герцог долго молчал. Он смотрел на карту, и его лицо, казалось, постарело ещё на десять лет. Он видел всё. Он был старым, опытным воином и понимал стратегическую угрозу лучше, чем кто-либо. Но он был и политиком.

— Что ты предлагаешь? — наконец спросил он, и его голос был глухим.

— Немедленно отправить экспедиционный корпус на помощь Кхарн-Думу. Пробиться к ним, укрепить оборону и дать им оружие, чтобы они могли держаться.

Он поднял на меня взгляд, и в нём была холодная, горькая ирония.

— Экспедиционный корпус? — он усмехнулся без веселья. — Моих рыцарей, гвардейцев? Ты предлагаешь мне отправить цвет моего войска в узкие, вонючие норы, чтобы умереть там за расу, которую мои подданные считают немногим лучше чумных крыс? Аристократия, которую ты только что с таким трудом прижал к ногтю, разорвёт меня на части. Они скажут, что я сошёл с ума. Что я жертвую сыновьями герцогства ради спасения вредителей.

Он был прав. И это был именно тот ответ, на который я рассчитывал.

— Я не могу этого сделать, барон, — отрезал он, и его голос стал твёрдым, как сталь. — Я не могу и не буду рисковать своими солдатами ради… них. Их судьба предрешена, нам остаётся лишь готовиться к обороне здесь, на поверхности.

Я выдержал паузу, давая его словам окончательно застыть в воздухе.

— Я понимаю ваши резоны, ваша светлость, — сказал я подчёркнуто спокойно. — И я не смею оспаривать ваше решение. Поэтому я не прошу ваших солдат.

Он удивлённо вскинул брови.

— Тогда чего ты хочешь?

— Я хочу сообщить, что отправляюсь в Кхарн-Dум сам. Как барон фон Штольценбург, защищающий свои интересы и интересы своих… союзников.

Его лицо окаменело, он понял.

— Я поведу свои личные силы, — продолжил я, чеканя каждое слово. — Моих орков под командованием Урсулы. Моих гномов-инженеров во главе с Брунгильдой. Мой элитный отряд «Железные Ястребы». Мы пойдём туда не как армия герцогства, а как личный отряд барона фон Штольценбурга, исполняющий союзнический долг.

В кабинете повисла оглушительная тишина. Герцог смотрел на меня в упор, и я видел, как в его глазах разгорается холодная ярость. Он всё понял, мой гамбит. Отказав мне в помощи, он сам развязал мне руки. Он дал мне идеальный повод действовать автономно, не нарушая при этом формальной присяги. Я не бунтовал, просто брал на себя ответственность там, где он был вынужден отступить.

Он был в ловушке. Запретить мне? На каком основании? Я спасал мир от угрозы, которую он сам признал смертельной. Арестовать меня? Героя войны, мужа его дочери, зятя главы гномьего клана? Это вызвало бы бунт похлеще любого недовольства аристократии. Он мог только смотреть, как я забираю часть его власти, и ничего не мог с этим поделать.

Его пальцы сжались на подлокотнике кресла так, что побелели костяшки. Он молчал, но я видел, как в его голове идёт борьба. Борьба между гордостью правителя и прагматизмом выживающего.

Наконец, он медленно, с видимым усилием, кивнул. Один-единственный, короткий кивок.

Это не было согласие. Это была капитуляция, герцог просто констатировал своё бессилие и мою правоту.

— Иди, — прохрипел он, и в этом одном слове было больше ненависти и бессильной ярости, чем в самой изощрённой угрозе.

Я молча поклонился и вышел из кабинета, чувствуя на спине его прожигающий взгляд. Я выиграл эту партию. Но я также перешёл Рубикон. С этой ночи я перестал быть просто его самым эффективным инструментом. Я стал его главным соперником.