Паровая кровь

Глава 19

Победа.

Я стоял на холме, глядя на поле, которое ещё несколько часов назад было зелёным лугом. Теперь оно напоминало чудовищный натюрморт, написанный безумцем. Чёрные, разорванные туши эльфийских скакунов, перемешанные с изящными, сломанными, как куклы, телами их всадников. Мои орки, деловито, без лишних эмоций, бродили по этому месиву. Короткий, точный удар топора по шее ещё дёргающегося эльфа. Сорванный с пояса кошель, выломанный из мёртвых пальцев клинок. Ничего личного, просто работа, утилизация и сбор трофеев.

— Красиво сработано, инженер, — пророкотала Урсула, подходя ко мне. Она вытирала свой новый топор из голубой стали о плащ убитого эльфийского командира. — Быстро, чисто, считай без потерь с нашей стороны. Мои парни даже не вспотели. Скукота, но лучше так…

Староста Вербного, тот самый седой мужик с трясущимися руками, стоял чуть поодаль и, кажется, пытался упасть в обморок, но боялся сделать это без моего разрешения. Его взгляд метался от меня к оркам, потрошащим трупы, и обратно. В его глазах я был не спасителем. Я был чем-то куда более страшным. Я был тем, кто принёс с собой эту бездушную, промышленную бойню.

— Ваше… ваше баронство… — пролепетал он, забыв как правильно обращаться. — Мы… мы никогда не сможем вас отблагодарить…

— Сможете, — оборвал я его. — Двадцать повозок с лучшим провиантом, что у вас есть. Мука, мясо, сыр, эль. И фураж для волов. Через час. Это будет ваша благодарность.

Он захлопал глазами, явно не ожидая такого прагматизма, но вид приближающейся Урсулы, которая с интересом разглядывала его пухлую шею, заставил его судорожно закивать и броситься выполнять приказ.

Через два часа мы двинулись в путь.

Это не было триумфальное шествие. Мы были похожи на похоронную процессию, только везли мы не покойника, а причину будущих похорон. Я ехал во главе колонны. За мной, чеканя шаг, шли мои «Ястребы» и отряд Кайры. Следом, с грохотом и лязгом, шагали орки, увешанные трофейным оружием, как новогодние ёлки. Замыкали шествие хмурые гномы, катившие пулемётные станки.

А в центре, в самом сердце нашей колонны, двигалось ОНО. Мой подарок для герцога.

На огромной, сколоченной из цельных брёвен платформе, которую с натужным мычанием тащила пара крупных волов, каких только смогли найти в Вербном, покоилось нечто. Громоздкое, бесформенное, укрытое несколькими слоями плотного, просмолённого брезента. Оно было похоже на гигантский, уродливый гроб или на кокон, в котором зрело нечто чудовищное. Платформа скрипела под его весом, колёса глубоко увязали в раскисшей дороге. Каждый поворот, каждый подъём превращался в отдельную спецоперацию.

Мы не спешили. Я хотел, чтобы нас увидели. Чтобы слухи о нашем возвращении летели впереди нас, обрастая жуткими, нелепыми подробностями. Я хотел, чтобы Вольфенбург ждал нас. Со страхом и нетерпением. И он дождался.

Когда мы подошли к главным воротам, нас уже встречали. Не почётный караул и не ликующая толпа. На стенах стояли солдаты городской стражи. Их лица были напряжены, арбалеты наготове. Они смотрели не на меня. Они смотрели на мою армию. На звериные морды орков, на суровые лица гномов, на моих стрелков в их чуждой, практичной форме. И, конечно, на НЕГО. На огромный, укрытый брезентом саркофаг в центре колонны.

Ворота со скрипом отворились, пропуская нас. И мы въехали в город.

Эффект был именно таким, на какой я рассчитывал. Город замер, торговцы, зазывавшие покупателей, заткнулись на полуслове. Ремесленники выглядывали из своих мастерских. Из окон домов на нас смотрели сотни любопытных и испуганных глаз. Простолюдины, те, кто помнил осаду Каменного Щита и рассказы о «Железных Ястребах», смотрели с надеждой и восхищением. Они видели не орков и гномов. Они видели силу, которая только что спасла их от голода и резни. Вдоль дороги начали раздаваться первые, робкие приветственные крики.

Но стоило нам свернуть на широкую улицу, ведущую к герцогскому дворцу, как атмосфера изменилась. Здесь жили только аристократы.

Они стояли на балконах своих роскошных особняков, в шёлковых халатах и с бокалами вина в руках. И на их холёных, породистых лицах не было ничего, кроме плохо скрываемой ненависти. Брезгливость, когда они смотрели на моих орков. Презрение, когда их взгляд падал на гномов. И чистый, животный страх, смешанный с лютой злобой, когда они смотрели на меня.

Я ехал с прямой спиной, не глядя по сторонам, но чувствовал на себе их взгляды, как физическое давление. Я слышал их шипение, тихое, как змеиное: «Выскочка…», «Мясник…», «Снюхался с дикарями…». Они не боялись эльфов. Они боялись меня, потому что эльфы были понятным, привычным врагом, с которым они воевали веками по своим, рыцарским правилам. А я… я был чем-то новым. Человек, который принёс в их мир уютных дуэлей и благородных атак логику промышленного уничтожения. Я был вирусом, который разрушал их феодальный иммунитет.

Их взгляды становились ещё более ненавидящими, когда они смотрели на платформу. Они не знали, что там, под брезентом. Но они чувствовали нутром, кожей, всеми фибрами своей изнеженной души они чувствовали, что там едет приговор их миру, конец их эпохи.

Наша колонна медленно, неотвратимо, как ледник, двигалась по главной улице. С одной стороны робкие, но становящиеся всё громче приветственные крики простолюдинов. С другой ледяное, полное ненависти молчание аристократии. Весь город раскололся надвое, и линией разлома была моя армия.

Мы остановились на центральной площади, перед самым дворцом. Я поднял руку, и грохот сотен шагов стих. Наступила звенящая тишина, нарушаемая лишь скрипом платформы и тяжёлым дыханием волов.

Я спешился, медленно, демонстративно, поправил ремень с коротким клинком, моя дань старой моде. Окинул взглядом окна дворца, за которыми, я знал, сейчас столпились все придворные.

— Снять брезент, — мой голос прозвучал ровно и спокойно, но в наступившей тишине он разнёсся по всей площади.

Четверо моих самых здоровых «Ястребов» взобрались на платформу. Они взялись за края просмолённой ткани и по моей команде одним резким, слаженным движением сдёрнули её.

Площадь ахнула.

Солнечный свет, отразившись от чёрного, маслянистого металла, ударил по глазам. На платформе, на грубо сколоченном лафете, лежала моя первая мортира. Уродливая, толстостенная, с коротким, широким, как пасть чудовища, стволом. Она была некрасивой. В ней не было изящества эльфийских клинков или благородства рыцарских доспехов. Она была воплощением грубой, утилитарной, бездушной силы.

Я услышал, как кто-то из аристократов на балконе вскрикнул. Услышал, как зашептались в толпе. Не стал ждать, пока меня пригласят. Я развернулся и, не оглядываясь, пошёл к главным дверям дворца. Мои шаги гулко отдавались от каменных плит, пока шёл на экстренно созванный военный совет. Шёл предъявлять свой главный, неоспоримый аргумент.

Двери в зал военного совета распахнулись без стука, с такой силой, что ударились о стены. Два моих «Ястреба», чьи лица были непроницаемы, как камень, замерли по бокам, держа створки открытыми. Я шагнул внутрь.

Разговоры оборвались на полуслове. Зал, который запомнился мне гулким и полным эха, сейчас казался тесным от количества собравшихся и плотности повисшей в воздухе ненависти. Весь цвет герцогства был здесь. За длинным дубовым столом, во главе которого сидел герцог Ульрих, застыли его генералы и советники. Вдоль стен, скрестив руки на груди, стояли самые влиятельные аристократы, цвет «Партии войны». Их лица были похожи на маски из воска, на которых застыло одно-единственное выражение — презрение.

Я был одет в свою походную, пропахшую дымом и потом, форму. Простая кожаная куртка, штаны, высокие сапоги, всё ещё в дорожной грязи. На фоне полированных доспехов, шёлковых камзолов и горностаевых мантий я выглядел как конюх, случайно забредший на королевский приём.

— Барон Родионов, — голос герцога прозвучал устало, без эмоций. Он выглядел ещё более постаревшим, под глазами залегли глубокие тени. — Мы не ожидали вас так скоро. И, признаться, в таком… виде.

— Война не ждёт, ваша светлость, — ответил я, проходя в центр зала. Мои сапоги оставляли на наборном паркете грязные следы. — И враг не спрашивает, когда нам удобно его встречать.

— Враг? — вкрадчиво, как змеиное шипение, раздался голос графа фон Райхенбаха. Он стоял у камина, высокий, тощий, как старый стервятник, и его маленькие, глубоко посаженные глазки сверлили меня ненавистью. — О каком враге вы говорите, барон? О тёмных эльфах, которых вы якобы разбили? Или о тех дикарях и крысолюдах, которых вы привели под стены столицы, чтобы напугать добропорядочных граждан?

По залу прокатился одобрительный смешок. Я проигнорировал его, обращаясь напрямую к герцогу.

— Ваша светлость, я прибыл с докладом. Ударный корпус тёмных эльфов, численностью более двух тысяч клинков, совершивший рейд по тылам герцогства, полностью уничтожен в районе поселения Вербное.

Я сделал паузу, давая словам впитаться.

— Выжило не более двух десятков, они рассеяны и не представляют угрозы. Всё снаряжение, оружие и личные вещи противника сняты с тел в качестве трофеев. Угроза продовольственным складам в долине Белой Реки ликвидирована. Доклад окончен.

В зале повисла тишина. Аристократы переглядывались. Уничтожить две тысячи элитных всадников, это была крупная победа, отрицать которую было глупо.

— Впечатляюще, — протянул Райхенбах, и в его голосе сочился яд. — Должно быть, славная была резня. И какова же цена этой… победы? Скольких своих верных дикарей вы оставили гнить в поле, барон? Две, три тысячи?

Он задал этот вопрос с плохо скрываемым злорадством, предвкушая, как я буду вынужден признать тяжёлые потери.

Я посмотрел ему прямо в глаза.

— Ни одного.

Слово упало в тишину, как камень в бездонный колодец. Смешки замерли. Даже герцог, до этого сохранявший маску усталой отстранённости, слегка подался вперёд.

— Что вы сказали? — переспросил Райхенбах, уверенный, что ослышался.

— Потерь нет, — повторил я, чеканя каждое слово. — Ни одного убитого. Трое легкораненых, уже вернулись в строй.

Гробовая тишина. Она была густой, тяжёлой, почти осязаемой. Я видел, как на их лицах недоверие сменяется сначала недоумением, а потом плохо скрываемым изумлением. Это было невозможно, победа над превосходящими силами эльфов без потерь? Это ломало все их представления о войне.

— Впрочем, — нарушил я молчание, — слова, это просто сотрясение воздуха. Я прибыл не только с докладом. Я привёз подарок для его светлости. Господа, прошу на балкон. Представление начинается.

Через полчаса весь военный совет стоял на широком дворцовом балконе, с которого открывался вид на тренировочное поле и далёкие холмы. Внизу, на поле, мои бойцы уже выкатывали мортиру. Аристократы смотрели на это с нескрываемым омерзением. На их лицах читалось отвращение к этой уродливой, чумазой железяке и к разношёрстной команде, что возилась вокруг неё: орк, гномы, человек…

Но герцог Ульрих смотрел иначе. Он стоял, оперевшись на каменные перила, и его взгляд был прикован к процессу. Он не видел «сброда». Он видел слаженную, эффективную работу. Он внимательно следил, как орк-здоровяк с лёгкостью засыпал в ствол отмеренный пороховой заряд, как гномы, не говоря ни слова, вращая массивные винты, выставляли нужный угол возвышения, как канонир-человек, мой лучший ученик, проверял всё ещё раз и поднимал руку с зажжённым фитилём. Герцог смотрел не на оружие. Он смотрел на процесс. И, кажется, начинал понимать.

— Огонь!

Мир на мгновение оглох. Это был не благородный хлопок выстрела. Это был глубокий, утробный, разрывающий лёгкие удар. Земля под ногами ощутимо вздрогнула. Из ствола вырвался клуб густого, чёрно-серого дыма, воняющего серой и адом.

Несколько аристократов с визгом ужаса отшатнулись от перил. Двое самых впечатлительных, споткнувшись друг о друга, рухнули на каменный пол. Райхенбах вцепился в перила побелевшими пальцами, его лицо стало белым, как полотно.

А потом все замерли, глядя в небо. Маленькая чёрная точка, вылетевшая из облака дыма, описывала в воздухе высокую, идеальную параболу. Она поднималась всё выше, выше, а потом начала своё падение.

Секунды тянулись, как часы. Вскоре, на далёком холме, там, где чернел силуэт старой дозорной башни, произошла беззвучная вспышка. Словно кто-то чиркнул гигантской спичкой.

Через несколько мгновений до нас донёсся звук, глухой, тяжёлый удар. Старая каменная башня, простоявшая здесь триста лет, не обрушилась. Она просто перестала существовать. Она сложилась внутрь себя, будто сделанная из картона, превратившись в облако пыли и груду камней. На балконе воцарилась абсолютная, мёртвая тишина. Я медленно обвёл их взглядом.

— А теперь, господа, пора поговорить о наших делах, — недобро усмехнувшись, сказал всем присутствующим.

Тишина на балконе была густой, как смола. Она звенела в ушах громче, чем только что отгремевший выстрел. Я видел, как аристократы смотрят на дымящиеся руины на холме, и их лица, обычно выражающие лишь скуку или надменность, сейчас были палитрой чистого, животного ужаса. Они не просто увидели новое оружие. Они увидели, как их мир, построенный на каменных стенах и рыцарской доблести, только что превратился в пыль.

Я развернулся и пошёл обратно, не дожидаясь их реакции. Я слышал за спиной их нерешительное шарканье, нервное покашливание. Они шли за мной, как стадо, которое только что увидело, как пастух одним ударом забил самого большого барана для еды.

В зале совета атмосфера изменилась до неузнаваемости. Ушла надменность, улетучилось презрение. Остался только страх, смешанный с концентрированной, бессильной ненавистью. Они смотрели на меня не как на выскочку. Они смотрели на меня, как на чуму. Я не стал садиться, остановился в центре зала, окинув их всех тяжёлым, оценивающим взглядом.

— Ваша светлость, господа, — начал я, и мой голос был холоден, как сталь моей мортиры. — Перед тем, как мы перейдём к обсуждению дальнейшей стратегии войны с тёмными эльфами, я хотел бы обсудить другую войну. Ту, что ведётся здесь, в этих стенах. Войну против герцогства Вальдемар.

По залу пронёсся возмущённый гул. Граф фон Райхенбах, чьё лицо из белого стало пунцовым, шагнул вперёд.

— Что за дерзость! Что за инсинуации! Вы смеете обвинять верных подданных герцога в измене⁈

— Я не обвиняю, граф, — спокойно ответил я, глядя ему прямо в глаза. — Я констатирую факты. Пока мои люди, люди герцогства, проливали кровь в подземных туннелях, защищая столицу от удара в спину, кто-то здесь, в тепле и безопасности, счёл уместным перекрыть нам снабжение.

Я начал загибать пальцы, отсчитывая.

— Факт первый. Продовольственный караван купца Йорика, полностью оплаченный из казны, сожжён «разбойниками» у Чёртова Перевала. Факт второй. Поставки инструментальной стали и присадок от гномьих кланов остановлены под прямым давлением и угрозами со стороны… — я сделал паузу, обводя взглядом лица аристократов, — … неких влиятельных господ. Факт третий. Введена «карантинная зона», полностью блокирующая любые поставки в мой гарнизон под предлогом мифической «подземной чумы».

Я смотрел на Райхенбаха, и его глаза забегали.

— Это… это ложь! Клевета! — прошипел он. — Меры предосторожности, принятые советом для защиты герцогства! А разбойники… на дорогах всегда было неспокойно!

— Неспокойно? — я криво усмехнулся. — Граф, мы оба с вами были на войне, почерк саботажа не скрыть. Вы пытались заморить голодом пять тысяч разумных, граф. Пять тысяч солдат и рабочих, которые куют победу для этого герцогства. Это государственная измена в военное время.

— Да как ты смеешь! — взвизгнул один из его прихвостней, молодой барон с потным лицом. — Ты, безродный выскочка, приведший в наши земли орды дикарей! Ты сам главная угроза! Твои мясницкие, бесчестные методы войны разрушают наши традиции, нашу честь!

— Честь? — я медленно повернулся к нему, и мой голос упал до ледяного шёпота. — Расскажи о чести вдовам тех рыцарей, которых твой драгоценный граф Райхенбах с честью повёл на убой у Пепельного брода. Расскажи о традициях крестьянам из Вербного, которых я спас от резни, пока вы тут, в столице, с честью делили шкуру неубитого эльфа. Ваша честь, господа, это разменная монета в ваших политических играх. А мои «мясницкие методы» приносят победы. Победы с нулевыми потерями. В отличие от ваших «благородных атак», которые приносят только красивые похороны.

Я снова повернулся к герцогу, который всё это время молча, с каменным лицом, слушал нашу перепалку.

— Ваша светлость. Я не политик. Я инженер и солдат. И мыслю простыми категориями: эффективность, ресурсы, результат. На данный момент система неэффективна. Она пожирает сама себя. И я больше не намерен в этом участвовать.

Я сделал шаг вперёд, и теперь говорил только для него, игнорируя шипение за спиной.

— Поэтому озвучу свою позицию.

Слово прозвучало в зале как удар хлыста. Даже Райхенбах заткнулся.

— Пункт первый. С этого дня любой саботаж, любая попытка блокировать поставки моим людям, будь то продовольствие, ресурсы или добровольцы, будут рассматриваться мной как прямое объявление войны. Не герцогству, лично мне. И ответ будет быстрым, жёстким и асимметричным. Я понятно излагаю, граф? — я бросил взгляд через плечо на Райхенбаха, и тот невольно отшатнулся.

— Пункт второй. Я требую полного и неограниченного технического руководства всеми военными операциями. Всеми. Это значит, что отныне я решаю, какое оружие использовать, какую тактику применять и как оснащать армию. Ваши рыцари в сияющих доспехах, это красиво, но это устаревшая система вооружения. Они будут либо переоснащены и переобучены в соответствии с современными реалиями, либо отправлены охранять обозы. Их жизни для меня дороже, чем их фамильная гордость.

Я сделал паузу, давая им осознать масштаб моих требований. Я, по сути, требовал себе полномочия военного диктатора.

— И пункт третий, — я снова посмотрел на герцога. — Я требую официального признания моего феода, баронства фон Штольценбург, в его новых границах, включая город-крепость Кхарн-Дум и все прилегающие территории. Со всеми вытекающими правами и привилегиями.

— Это… это невозможно! — задохнулся от возмущения Райхенбах. — Это раскол герцогства! Он создаёт своё королевство!

— Я создаю плацдарм, граф, — холодно поправил я его. — Плацдарм, который только что спас столицу от удара в сердце. Плацдарм, который станет нашей главной оружейной и главной крепостью в этой войне. И я хочу быть уверен, что в эту крепость мне не ударят в спину свои же.

Я помолчал, а потом произнёс последние, самые главные слова.

— Это мои условия. Если они не будут приняты, в полном объёме и без оговорок, до захода солнца… я просто уйду.

— Уйдёшь? — Райхенбах расхохотался, но смех получился нервным, срывающимся. — Куда ты уйдёшь, безродный пёс? Ты окружён!

— О, я найду куда, — я криво усмехнулся. — Я заберу свои технологии. Я заберу своих подданых, орков, гномов, ратлингов и тех людей, кто ещё верит мне, а не вам. Я заберу свою Кузницу и свою новую подземную крепость. И я уйду на восток, в Дикие Земли. Построю там своё королевство, с блэкджеком и… прочими удобствами. И оставлю вас здесь одних. Наедине с тёмными эльфами и вашими благородными традициями. Посмотрим, как долго вы продержитесь. А пока вас будут резать как скот, я смогу выстроить оборонительную линию, на которой тёмные умоются кровью.

Это был блеф. Наглый, отчаянный, самоубийственный блеф. Но глядя на их побелевшие лица, я понял, что они поверили. Потому что они только что видели, как их каменная башня, символ их незыблемости, превратилась в пыль от одного моего выстрела.

Я закончил, в зале стояла такая тишина, что было слышно, как потрескивает огонь в камине. Все взгляды были прикованы к одному человеку. К старому волку, сидящему во главе стола.

Герцог Ульрих фон Вальдемар медленно поднял голову. Он смотрел не на меня. Он смотрел на графа Райхенбаха, на других аристократов. И в его глазах был только холодный, усталый расчёт. Он взвешивал на невидимых весах свою гордость, власть своей знати, традиции предков… и дымящиеся руины на далёком холме.

И я видел, как чаша весов медленно, со скрипом, начинает склоняться в мою сторону. Граф фон Райхенбах тоже это увидел. И в его глазах вспыхнуло отчаяние. Он сделал шаг вперёд, его голос дрожал от ярости и страха. Это была последняя, отчаянная атака старого мира.

— Ваша светлость! Одумайтесь! — взмолился он, простирая руки к трону. — Вы не можете! Вы не можете отдать власть над армией, над судьбой герцогства, в руки… в руки этого! Этого мясника, этого торговца смертью! Он разрушит всё, что наши предки строили веками! Нашу честь, наши устои! Он посадит на рыцарских коней своих орков, он вооружит крестьян, он сравняет с землёй наши замки своими адскими машинами! Он чума, которая уничтожит нас изнутри! Сегодня он требует власти, а завтра он потребует вашу корону! Нельзя доверять безродному псу, который не чтит ни богов, ни традиций!

Он говорил страстно, почти искренне. И я видел, как некоторые аристократы согласно кивают. Он бил по их главному страху, потерять свой статус, свою исключительность. Герцог выслушал его, не перебивая. Когда Райхенбах, задыхаясь, замолчал, Ульрих медленно, очень медленно, повернул к нему голову. И заговорил. Его голос был тихим, почти бесцветным, но в мёртвой тишине зала каждое слово било, как удар молота по наковальне.

— Вы говорите, он разрушит наши замки? — герцог усмехнулся, но это была усмешка хирурга над опухолью. — Он только что наглядно продемонстрировал, что любой наш замок, любая наша крепость, включая стены этого города, может быть превращена в пыль за полчаса. Он не угрожает нам этим, граф. Он предупреждает, показывает нам новую реальность, в которой каменные стены больше не являются защитой.

Герцог Ульрих медленно поднялся со своего трона. Старый волк, который, казалось, обрёл второе дыхание.

— Я сделал свой выбор, господа.

Он обвёл взглядом застывших в ужасе аристократов.

— Я принимаю все условия барона фон Штольценбурга.

По залу пронёсся вздох, похожий на стон.

— С этого дня, — продолжил герцог, и его голос обрёл металлическую твёрдость, — барон Михаил Родионов фон Штольценбург назначается Верховным Магистром Военных дел и Стратегии герцогства Вальдемар. Ему передаются исключительные полномочия по реорганизации, оснащению и тактическому управлению всеми вооружёнными силами герцогства. Его приказы в военной сфере имеют силу моих собственных и обсуждению не подлежат.

Он сделал паузу, наслаждаясь эффектом.

— Граф фон Райхенбах, барон фон Штраусс, барон фон Кляйст, — он назвал имена всех ключевых фигур «Партии войны». — Ваши дружины переходят под прямое командование нового Верховного Магистра.

Это была публичная казнь без топора и плахи, но от этого не менее жестокая. Я видел, как Райхенбах зашатался, будто его ударили под дых. Его лицо исказилось от ярости и унижения. Он открыл рот, чтобы что-то выкрикнуть, проклясть, бросить вызов… Но в этот самый момент тяжёлые дубовые двери в противоположном конце зала распахнулись.

И в зал, чеканя шаг, вошла Элизабет.

Она была в своих боевых доспехах, без шлема. Её светлые волосы были собраны в тугой узел, а шрам на лице, казалось, горел в свете факелов. За ней, двумя идеальными рядами, в зал вошли два десятка её гвардейцев, ветераны Каменного Щита. Закалённые в боях мужики с холодными, ничего не выражающими глазами. Они не смотрели по сторонам. Они смотрели прямо перед собой, и их руки лежали на эфесах мечей.

Одновременно с этим, в дверях, через которые вошёл я, появились мои «Ястребы», два десятка стрелков. Они не вошли в зал, просто встали в проходе, молча, с винтовками наперевес, отрезая аристократам путь к отступлению.

Никто не произнёс ни слова. Никто не обнажил оружия. Но всё было ясно без слов. Решение герцога только что было подкреплено единственным аргументом, который понимают все и всегда. Граф Райхенбах посмотрел на гвардейцев Элизабет, на моих стрелков, на меня, и его ярость сменилась бессилием. Он сдулся, как проколотый пузырь. Старый стервятник, которому только что сломали крылья.

Я стоял в центре зала и понимал, что только что произошло. Это был бескровный государственный переворот. Я получил то, что хотел. Диктаторские полномочия, полный контроль над военной машиной. Но цена этой победы была высока.

Я посмотрел на лица аристократов. В их глазах больше не было презрения. Там была только чистая, дистиллированная ненависть. Ненависть униженных хищников, которые затаились и будут ждать. Ждать моего малейшего промаха, малейшей ошибки, чтобы вцепиться мне в глотку.

Война с тёмными эльфами казалась теперь простой и понятной задачей по сравнению с той войной, которая только что началась здесь, в этом зале. Войной за власть. И я только что сделал в ней свой первый, решающий ход.