Паровая кровь

Глава 17

Почта ушла.

Гонец-ратлинг, тощий и быстрый, как крысиный скелет, растворился в темноте одного из верхних туннелей, унося с собой мой наглый, самоубийственный ультиматум, завёрнутый в вежливые формулировки официального рапорта. И вместе с ним ушла последняя капля адреналина, последняя искра боевого азарта. Осталась только гулкая, вязкая тишина, которую не мог заглушить даже стон раненых и тихий треск догорающего масла.

Победа? Ха!

Я обвёл взглядом предвратную площадь. Картина Репина «Приплыли». Или, скорее, Босха. Горы трупов, наших и чужих, перемешанные в одну отвратительную кучу. Смрад горелой плоти, хитина и крови бил в ноздри так, что хотелось выблевать собственные лёгкие. Оставшиеся в живых двигались как призраки, разбирая завалы, оттаскивая раненых, добивая тех эльфов, кто ещё дёргался. Никто не кричал, не смеялся, не плакал. Все просто делали свою работу. Самую грязную работу в мире, уборку после битвы.

— Инженер, тут вонища, как в брюхе дохлого грифона после недельной отлёжки, — пророкотала Урсула, подходя ко мне. Она кое-как перевязала себе плечо оторванным рукавом, и теперь тряпка быстро намокала кровью. — Мои парни спрашивают, что дальше? Сидеть тут и нюхать, пока не сдохнем от заразы, или есть какой-то хитрый план?

Я посмотрел на неё, потом на Брунгильду, которая с остервенением матери-медведицы осматривала своего покорёженного «Жнеца», и на Лиру, которая, прислонившись к стене, наблюдала за всем с непроницаемым выражением лица. Они ждали ответа. Тысячи ратлингов, прятавшихся по своим норам, ждали ответа. Весь этот подземный, умирающий мир ждал от меня ответа.

Возвращаться в Вольфенбург?

Мысль была настолько абсурдной, что я едва не рассмеялся. Вернуться туда, в это змеиное гнездо после того, как я отправил им такое письмо? Прийти с докладом к герцогу, чтобы он, под давлением аристократической швали, либо отдал меня под трибунал за самоуправство, либо надел на меня ещё один, позолоченный, но куда более короткий поводок? Чтобы снова выпрашивать у них каждую гайку, каждый мешок угля, доказывая этим напудренным индюкам, что моя винтовка эффективнее их рыцарского копья?

Хватит.

Здесь, в этой вонючей, залитой кровью пещере, я был свободен. Свободен, как никогда раньше. Здесь были ресурсы, о которых на поверхности можно было только мечтать. Здесь были тысячи пар рук, готовых работать за еду и надежду. Здесь была почти неприступная крепость, скрытая от чужих глаз. Идеальные условия.

— План есть, Урсула, — медленно сказал я, и мой собственный голос показался мне чужим, обретшим новый вес. — И он вам не понравится. Потому что в нём будет очень много работы и очень мало драк. По крайней мере, поначалу.

Я развернулся и пошёл прочь от ворот, вглубь города-сталагмита, жестом приглашая их за собой. Мы прошли через временный лазарет, где ратлинги-знахари и мои санитары делали что могли, и вошли в одну из огромных, пустых каверн, очевидно, служившую до осады рыночной площадью. Свод терялся где-то в темноте, а акустика была такой, что каждый мой шаг отдавался гулким эхом.

— Мы не возвращаемся, — сказал я, останавливаясь в центре. Слово упало в тишину, как камень в воду. — Не сейчас. Возможно, вообще никогда в том статусе, в котором мы его покинули. Вольфенбург, это политическая клоака. Любая моя инициатива тонет в интригах и саботаже. Мы тратим девяносто процентов времени не на войну с эльфами, а на войну с нашими же аристократами. Это непродуктивно. И глупо.

— Ты только что нарисовал на карте герцогства огромную, жирную мишень, — тихо, почти без своей обычной язвительности, сказала Лира. — И написал на ней своё имя, они этого не простят.

— А мне и не нужно их прощение, — отрезал я. — Мне нужны их ресурсы. Которые они теперь будут вынуждены поставлять, потому что я защищаю их драгоценные задницы от удара в спину. Но основное производство… основная работа будет здесь.

Я обвёл рукой гигантскую пещеру.

— Вы видите просто дыру в скале. А я вижу цех, непроницаемый для шпионов. С неисчерпаемыми запасами лучшей руды под ногами. С мотивированной рабочей силой. Мы не будем здесь отсиживаться. Мы построим здесь вторую «Кузницу», более мощную. Место, где мы будем создавать то, о чём наверху даже боятся подумать.

Брунгильда, до этого хмуро молчавшая, вдруг подняла голову. Её единственный видящий глаз загорелся безумным, фанатичным огнём.

— Второй… военно-промышленный комплекс? — её голос дрогнул от возбуждения. — Скрытый? С прямым доступом к руде? Без ограничений по шуму, выбросам и любопытным ублюдкам из дворянского совета?

— Именно.

Она издала странный, горловой звук, среднее между восторженным хрюканьем и рыком.

— Михаил… ты… ты хоть представляешь, что здесь можно сделать⁈ — она подскочила ко мне, забыв про субординацию, и схватила за лацканы куртки. — Никаких ограничений по габаритам! Можно отливать огромные цельные корпуса! Можно построить вертикальные сборочные линии! Испытательный полигон для артиллерии прямо в соседней пещере! Это… это не просто кузница! Это мечта! Мечта любого мастера!

Урсула посмотрела на неё, как на сумасшедшую.

— То есть, ты предлагаешь нам вместо того, чтобы рубить этих ушастых тварей, сидеть в этой дыре и ковыряться в железках?

— Мы будем ковыряться в железках, Урсула, — терпеливо объяснил я, — чтобы потом твои парни смогли рубить эльфов в десять раз эффективнее. И чтобы при этом их не убивали в спину собственные союзники. Но для этого нужно всё перестроить фактически создать с нуля.

Я чуть отошёл вперёд, повернувшись к подчинённым.

— Мне нужны ваши люди. Все, кто есть. Брунгильда, отправляй зов в свой клан. Скажи отцу, что я нашёл Эльдорадо. Скажи, что я предлагаю им контракт на разработку крупнейшего месторождения в истории. Пусть ворчат, пусть плюются из-за соседства с ратлингами. Но пусть приходят, работа найдётся для всех.

Её лицо стало серьёзным.

— Они придут, — коротко сказала она. — За такие жилы под землёй мой отец родную мать продаст. Но это займёт время.

— У нас его нет, — я покачал головой. — Поэтому начинаем прямо сейчас.

Я посмотрел на орчанку.

— Урсула, собирай все кланы орков, кто захочет встать под мои знамёна. Ты знаешь, что им сказать и предложить. Но сейчас твоя задача, это организация периметра и разбор завалов. Мне нужны рабочие руки. Всех ратлингов, кто может стоять на ногах отправь на расчистку. Трупы сжечь немедленно. Не хватало нам ещё эпидемии. Лира, ты организуешь связь с поверхностью и контрразведку. Ни одна мышь не должна проскользнуть сюда без нашего ведома. Я займусь планированием.

Первые несколько дней превратились в один сплошной, липкий кошмар. Мы спали по три часа, питались какой-то дрянью, которую готовили ратлинги, и работали до полного изнеможения. Расчистка площади, сортировка трофеев, обустройство госпиталя и казарм. Я часами ползал с ратлингами-геологами по туннелям, составляя карту месторождений, планируя, где будут шахты, где цеха, где жилые зоны. Моя голова гудела от цифр, расчётов и чертежей, которые я набрасывал углём прямо на стенах пещеры.

А потом начали прибывать первые ласточки.

Сначала спустились гномы. Сотня хмурых, бородатых воинов-строителей, которых прислал отец Брунгильды в качестве авангарда. Они ворчали, презрительно косились на снующих вокруг ратлингов, жаловались на сырость и отсутствие нормального пива. А потом Брунгильда развернула перед ними мои чертежи и ворчание стихло. Они столпились вокруг планов, тыкали мозолистыми пальцами в схемы, спорили до хрипоты о сопромате и типах креплений, и в их глазах загорелся тот же фанатичный огонь, что и у их предводительницы. Через час они уже, забыв про всё, размечали площадку под первый фундамент для парового молота.

А через неделю пришли люди.

Это была не армия, это были беженцы. Несколько десятков семей моих рабочих из «Кузницы» в Вольфенбурге. Пыльные, измождённые, с детьми и жалким скарбом на телегах. Они добрались сюда по тайным тропам, которые им указали «Лисы» Лиры.

Их старший, мастер-кузнец по имени Ганс, седой мужик с руками-лопатами, подошёл ко мне и, не говоря ни слова, низко поклонился.

— Барон, — глухо сказал он. — Там… невозможно стало. После того, как вы ушли, эти… благородные… совсем с цепи сорвались. Поборы, унижения… Говорят, вы предатель. Что скоро вас повесят. Наших детей на улицах камнями закидывают, кричат, что мы прислуга изменника. Мы решили… лучше уж здесь, в темноте, с вами. Чем там, на солнце, с ними.

Я смотрел на этих людей. На их жён, прижимающих к себе испуганных детей. На их полные отчаянной решимости лица. Они не просто пришли работать. Они пришли сюда жить. Они проголосовали ногами.

Я положил руку Гансу на плечо.

— Добро пожаловать домой, мастер. Работы хватит на всех.

В тот вечер, стоя на уступе и глядя вниз, на кипящую внизу деятельность, на сотни огней, на снующих гномов и ратлингов, на разбивающих лагерь людей. Я впервые почувствовал не тяжесть ответственности, а нечто иное. Странное, пьянящее чувство созидания.

Стройка, это организованный хаос. А стройка в гигантской пещере силами трёх враждующих рас, которые только вчера пытались перегрызть друг другу глотки, это хаос в кубе, возведённый в степень отчаяния. Но, как ни странно, он работал.

Первую неделю я почти не вылезал из чертежей и расчётов, пытаясь превратить этот первобытный каменный мешок в подобие эффективного производства. Моя голова превратилась в гудящий калькулятор, перемалывающий тоннаж руды, кубометры породы, прочность сводов и логистику. И именно логистика становилась моей главной головной болью. Настоящим логистическим адом.

Мы сидели на горе сокровищ. Голубая руда, уголь, железняк, всё было здесь, под ногами. Но чтобы превратить это в оружие, руду нужно было добыть, доставить к печам, потом заготовки к молотам, потом детали на сборочные линии. В условиях многоярусного города-сталагмита и хаотичной сети туннелей это превращалось в кошмар. Мы использовали лебёдки, таскали всё на горбу, ратлинги приспособили каких-то пещерных ящеров для перевозки вагонеток, но всё это было каплей в море. Производство захлёбывалось, не успев начаться. Мы могли выплавить тонну стали, но доставить её в цех вовремя было целой военной операцией.

Именно в тот момент, когда я, в очередной раз матерясь, пытался рассчитать пропускную способность одного из вертикальных подъёмников, ко мне подошёл Скритч. Он мялся, переступая с ноги на ногу, и его длинный хвост нервно подёргивался.

— Барон, — начал он неуверенно, косясь на гномов, с грохотом устанавливавших опоры для нового пресса. — Я… мы… мой народ… мы хотим помочь. Не только таскать камни.

— Ты и так помогаешь, Скритч, — ответил я, не отрываясь от чертежа. — Твои парни лучшие проводники и землекопы, которых я видел. Без них мы бы до сих пор искали нужные туннели.

— Это да, но… есть кое-что ещё, — он понизил голос до шёпота, хотя за грохотом стройки нас вряд ли кто-то мог подслушать. — Есть другой путь. Старый, мы им почти не пользуемся. Он опасный, но он… быстрый.

Я наконец оторвался от ватмана и посмотрел на него. В его чёрных глазах плескалась смесь страха и решимости.

— Веди, — коротко сказал я.

Я взял с собой Брунгильду, оставив Урсулу за главную, и мы, в сопровождении десятка ратлингов-охранников, последовали за Скритчем. Мы спускались всё ниже и ниже, по узким, спиральным лестницам, вырезанным прямо в теле сталагмита. Верхние ярусы Кхарн-Дума, даже разрушенные, хранили следы цивилизации, резьба на стенах, остатки мозаик. Но чем ниже мы опускались, тем более диким и древним становился камень. Воздух стал влажным, тяжёлым, пахнущим грибницей, сырой землёй и чем-то ещё… чем-то первобытным. Звуки стройки наверху стихли, сменившись гулкой тишиной, которую нарушала лишь капель воды, срывающаяся откуда-то из темноты.

— Сюда, — прошептал Скритч, сворачивая в узкий, едва заметный лаз. — Только осторожно, здесь скользко.

Мы протиснулись сквозь расщелину и оказались на небольшом каменном балконе. И я замер.

Впереди, внизу, во мраке, текла река.

Это была не весёлая речушка с журчащей водой. Это была медленная, могучая, абсолютно чёрная масса воды, маслянисто поблёскивающая в свете наших фонарей. Она текла без единого всплеска, беззвучно, словно жидкая тьма, заполняя собой дно исполинского туннеля, своды которого терялись где-то высоко над головой. Река была широкой, метров пятьдесят, не меньше, и казалась бездонной. Её течение было почти незаметным, но я нутром чувствовал ту колоссальную, неумолимую мощь, что скрывалась в этой чёрной воде.

— Великая Тёмная Вода, — с суеверным трепетом прошептал Скритч. — Она течёт под всем миром. Наши предки говорили, что, если плыть по ней достаточно долго, можно выплыть прямо в Море Ночных Слёз. Но никто не возвращался. В глубине… там живёт то, чего боятся даже Пожиратели.

Брунгильда хмыкнула, её прагматичный гномий разум отмёл суеверия.

— Просто подземный водоносный горизонт, пробивший себе русло в карстовых породах. Но… масштабы впечатляют.

Я молча смотрел не на реку, на идеальную, мать её, транспортную артерию. Скрытую, непроницаемую для вражеских диверсий. Способную перемещать тысячи тонн груза. Это был не просто ручей в пещере. Это был наш собственный, подземный Суэцкий канал. Логистический кошмар, который мучил меня последнюю неделю, только что нашёл своё решение. И решение это было настолько грандиозным и элегантным, что у меня на мгновение перехватило дух.

— Скритч, — мой голос прозвучал глухо. — Это русло… Оно проходит под нашими новыми шахтами?

— Да, барон. В полукилометре ниже, и под той большой пещерой, где вы хотите ставить плавильные печи, тоже. Она соединяет все нижние ярусы.

Я повернулся к Брунгильде. Наши взгляды встретились, и я увидел в её глазу то же самое, что творилось у меня в голове. Не восторг, а холодный, хищный блеск инженера, увидевшего решение невыполнимой задачи.

— Верфь, — сказал я одно слово.

— Здесь? — она недоверчиво хмыкнула. — В этой сырой дыре? Строить корабли под землёй? Ты спятил, Михаил.

— Не корабли, баржи. Плоскодонные, с низкой осадкой, — я уже видел их, мысленно набрасывая эскиз. — Паровые буксиры, которые будут тащить за собой целые караваны этих барж с рудой. От шахты до плавильни, от плавильни до кузницы. Никаких лебёдок, никаких вагонеток. Мы пустим наше производство по воде.

Брунгильда молчала, обдумывая идею. Её взгляд уже прикидывал прочность корпуса, мощность паровой машины, необходимую для преодоления течения, грузоподъёмность.

— Это… — начала она медленно, — это дерзко, хотя нет, скорее безумно. Это потребует сотен рабочих, пробивки новых туннелей-доков, создания с нуля технологии судостроения в пещере…

Она замолчала, а потом на её суровом, покрытом копотью, лице появилась широкая, хищная ухмылка.

— Ты больной ублюдок, Родионов. И мне это, чёрт возьми, нравится. Верфь в сердце горы… Мой отец лопнет от зависти.

— Тогда за дело, — я снова повернулся к ратлингу, который слушал наш диалог с отвисшей челюстью, не понимая и половины слов, но чувствуя масштаб происходящего. — Скритч, мне нужны твои лучшие проходчики. Вот отсюда, — я ткнул пальцем в стену, — и до ближайшего вашего поселения, где есть выход к залежам угля. Мне нужен широкий, транспортный туннель. Прямой, как стрела. Чтобы мы могли доставлять сюда уголь для котлов и дерево для верфи. Справитесь?

— Пробить скалу? — его усы дрогнули. — Это… это месяцы работы, барон. Годы.

— У вас будут лучшие гномьи инструменты, — вставила Брунгильда. — И взрывчатка, как только этот твой химик что-нибудь придумает.

— И еда. Три раза в день, горячая, — добавил я. — И оружие, чтобы защищать ваших рабочих. Я не спрашиваю, возможно ли это. Я спрашиваю, справитесь ли вы.

Скритч посмотрел на чёрную, безмолвную воду, потом на нас с Брунгильдой, на наших лицах, должно быть, было написано такое выражение, что отказать было невозможно. Он медленно, но твёрдо кивнул.

— Мы справимся, барон. Народ Кхарн-Дума пробьёт для вас туннель хоть в саму преисподнюю.

— Отлично, — я хлопнул его по тощему плечу. — Преисподняя подождёт. Для начала нам хватит выхода к угольным пластам.

Я снова посмотрел на реку. Она больше не казалась мне зловещей. Теперь это была просто дорога. Дорога из вечной тьмы в наше новое, индустриальное будущее. И мы собирались заставить её работать на нас.

— Брунгильда, — сказал я, не отрывая взгляда от воды. — Забудь про подъёмники. Мне нужны чертежи первых в мире подземные паровых барж. Частично бронированных, с возможностью установки пулемётного гнезда. Так, на всякий случай.

Она хмыкнула, доставая из-за пояса блокнот и огрызок угля.

— На случай того, что живёт в глубине?

— Именно, — кивнул я. — Что бы там ни жило, ему придётся научиться уважать нас.

Решение логистического кошмара принесло не облегчение, а звенящую, голодную пустоту. Да, теперь мы могли перемещать тонны руды и угля, могли строить цеха размером с футбольное поле. Но в голове у меня снова и снова прокручивалась картина боя на предвратной площади.

«Жнец» был великолепен против пехоты, особенно на укреплённой позиции. Но он был слишком громоздким, слишком медленным, слишком уязвимым для фланговых атак на поверхности. То бишь для нормальной обороны требовалось много довольно узких секторов обстрела и в каждом свой «Жнец». Идеальный вариант для окопной или туннельной войны, в которой тёмные будут класть своих солдат сотнями. Но я уже видел контуры войны завтрашней. И в ней требовались совсем другие аргументы.

Моя новая лаборатория была полной противоположностью грандиозным планам, которые мы чертили для будущих цехов. Это был заброшенный рудный штрек в самом дальнем и глухом углу Кхарн-Дума. Вход в него я приказал завалить, оставив лишь узкий лаз, замаскированный под осыпь. Внутри пахло застарелой сыростью от светящихся мхов и вечностью. Тишина здесь была такой плотной, что давила на уши.

Именно сюда, спустя неделю после памятного разговора у реки, пришёл Скритч. Он пришёл один, без охраны, и вид у него был виноватый, словно он принёс дурные вести. В руках он держал небольшой, туго набитый кожаный мешок.

— Барон, — просипел он, не решаясь войти. — Простите, что отвлекаю. Тут… мои разведчики… они нашли кое-что. Наверное, это бесполезно, но…

Он протянул мне мешок. Я развязал тесёмку и заглянул внутрь.

И забыл, как дышать.

Внутри был белый, с желтоватым оттенком, кристаллический порошок. Слегка влажный, с едва уловимым, специфическим запахом, который я узнал бы из тысячи. Я зачерпнул щепотку пальцами, растёр. Характерный холодок на коже.

Чёртова калийная селитра!

— Где? — мой голос прозвучал так глухо, что ратлинг вздрогнул.

— В… в старых пещерах, на востоке, — забормотал он. — Там, где много помёта летучих мышей… Мы искали грибы для госпиталя, а наткнулись на эти… налёты на стенах. Мы соскребли немного. Думали, может, в алхимии пригодится…

Я молча высыпал содержимое мешка на расстеленный на каменном столе кусок брезента. Килограммов пять, не меньше. Не промышленный масштаб, но для начала… для начала это было всё. Это был ключ, тот самый, которого мне не хватало, чтобы перевернуть шахматную доску.

— Скритч, — сказал я, и мой голос, кажется, дрогнул. — Твои разведчики не просто нашли «налёты на стенах». Они нашли кровь этой войны. Отправь туда всех, кого сможешь. Мне нужно всё, до последнего кристаллика. И пусть это место охраняют лучше, чем твою собственную нору. Никто, кроме тебя и меня, не должен знать, что они там добывают, понял?

Он ничего не понял, но моя звериная серьёзность заставила его судорожно закивать. Он попятился и исчез в темноте лаза, оставив меня наедине с моим сокровищем.

Следующие два дня я почти не выходил из своего убежища. Я превратился в одержимого алхимика, средневекового безумца, пытающегося создать философский камень. Только моим камнем была смерть.

Уголь у нас был, ратлинги натаскали мне самого лучшего, сухого, который горел почти без дыма. Серу, к моему удивлению, тоже нашли. Гномы использовали её для обработки стали, и Брунгильда, недоверчиво хмыкая, притащила мне целый мешок ярко-жёлтого, вонючего порошка.

— Ты уверен, что знаешь, что делаешь, Михаил? — спросила она, с опаской глядя на мои приготовления. Я организовал в дальней части штрека рабочее место: каменный стол, несколько медных котлов и самая большая ступка с пестом, какую только смогли найти, размером с ведро. — От этой дряни несёт преисподней. А если смешать её с углём…

— Получится отличное слабительное, — закончил я за неё, не отрываясь от работы. Я тщательно просеивал селитру через кусок тонкой ткани, отделяя примеси. — Не волнуйся, я знаю пропорции.

Я не врал. Помнил их со времён службы, когда мы на спор делали взрывпакеты из подручных средств. Вот только там у меня была лаборатория, точные весы и шаровые мельницы. А здесь ступка и пест, как у какой-нибудь бабы-яги, и весы, которые я сам смастерил из куска коромысла и двух медных чаш.

Процесс был адом. Каждый компонент нужно было измельчить в тончайшую, однородную пыль. Я часами, до онемения в руках, толок в ступке сначала уголь, потом серу, потом селитру, по отдельности, боясь малейшей искры. Пот заливал глаза, пыль забивалась в нос и лёгкие, заставляя кашлять. Брунгильда, видя мои мучения, только качала головой, но молча принесла мне маску из нескольких слоёв ткани, пропитанной каким-то составом.

— Пар хотя бы предсказуем, — проворчала она, наблюдая, как я смешиваю компоненты. — Давление, температура, всё можно рассчитать. А этот твой порошок… он пахнет хаосом.

Она была права. В котле медленно перемешивалась серая, невзрачная смесь. Классический, надёжный, как автомат Калашникова, чёрный порох. И он действительно был хаосом. Концентрированной, нестабильной энергией, ждущей лишь малейшего повода, чтобы вырваться на свободу.

Когда у меня было готово около килограмма смеси, я остановился.

— Всё, — сказал я, вытирая руки. — На сегодня хватит. Пора проверить, что у нас получилось.

Мы вышли из штрека и прошли в соседнюю, ещё более глухую пещеру, которую я заранее присмотрел для испытаний. Это был тупиковый зал, метров сто в длину, с высоким сводом.

— Встань у входа, — приказал я Брунгильде. — И, если что-то пойдёт не так… беги.

— Гномы не бегают, инженер.

— Тогда хотя бы пригнись, — вздохнул я.

Я аккуратно высыпал на плоский камень в центре пещеры небольшую горку пороха, граммов сто, не больше. Вдавил в неё длинный фитиль, который сплёл из пропитанных селитрой ниток. Отмерил взглядом расстояние, поджёг кончик фитиля и быстрым шагом, не срываясь на бег, отошёл к Брунгильде.

Огонёк, шипя и извиваясь, пополз по фитилю. Десять секунд, которые растянулись в вечность.

А потом мир исчез.

Сначала была вспышка. Не просто яркий свет. Это была слепящая, иссиня-белая пустота, которая на мгновение выжгла все цвета, оставив лишь чёрные, пляшущие силуэты.

— Клянусь бородой моего деда… — прошептала она. — Что… что это было?

— Это, — сказал я, чувствуя, как по лицу расползается злая, усталая ухмылка, — было наше будущее.

Я подошёл к стене своей лаборатории, где на большом листе ватмана уже были набросаны первые эскизы. Я взял уголь, руки слегка дрожали, но не от страха, а от возбуждения.

Я рисовал не винтовку и не пулемёт. Я рисовал уродливое, толстостенное, чугунное чудовище. Простую, как валенок, гладкоствольную мортиру. Схему лафета, расчёт угла возвышения. Таблицу навески пороховых зарядов для разной дальности.

Это был первый удар молота по наковальне новой эры в нашей войне. Эпоха пара и стали была великолепна, но она подходила к концу. Наступала эпоха огня и пороха.

Я вспомнил слова умирающего эльфийского мага. «Вы будете сражаться своими железными игрушками против богов!».

Я посмотрел на свой чертёж.

Что ж, посмотрим, как их богам понравится прямое попадание двадцатифунтового чугунного ядра.