Островский. Вызов принят!

Глава 40

— Быстро же вы за ними примчались, — дежурный полицейский протягивает журнал учёта через стойку. — Впрочем, мне же меньше забот. Ставьте отметку и забирайте их на все четыре стороны.

— С похитителями церемониться — себе дороже, — ухмыляется седой начальник прибывшего конвоя, ставя закорючку и дату в указанной графе. — Сами подумайте: сегодня девочку из обедневшего рода похитили, завтра сына купца украдут, а на следующей неделе кого? Наследника Императора? Давить их, гадов, в зародыше, да показательно, чтобы другим неповадно было!

— Согласен целиком и полностью, — дежурный прячет журнал в стол, протягивая прибывшему офицеру бланк с печатью. — Можете получить арестованных у охраны, а им отдадите эту бумажку. Впрочем, что я вам рассказываю, не впервой ведь?

— А то! — криво усмехается начальник конвоя. — Сто раз уже так делал, а всё не надоедает.

— Везёт. Я бы с удовольствием с этого поста свалил при первом удобном случае, — вздыхает дежурный. — Прямо по коридору и на улице налево за угол свернёте, а там в караулке охрана вас встретит.

— Что ж, не буду попусту тратить время, — усмехается седой офицер и шагом уверенного в себе человека отправляется в указанном направлении.

Через десять минут приехавший офицер с четырьмя арестантами и сопровождающим их конвоем снова проходят мимо дежурного. Тот провожает процессию ленивым взглядом.

— Рутина, — вздыхает он, ставя отметку об убытии. — Так и состарюсь здесь, не повидав ничего интересного. Впрочем, может оно и к лучшему.

И с чувством выполненного долга тянется к термосу и пакету с пирожками, стоящим рядом с журналами на полке.

***

Фургон с арестантами уже двадцать минут катит по грунтовой дороге, миновав несколько небольших посёлков и проехав стороной Подольск.

Очередная глушь, где люди и транспорт встречаются разве что случайно.

Начальник конвоя, пристально вглядываясь в рассветную дымку, кивает собственным мыслям и останавливает фургон. Коллега его, будто не замечая остановки, продолжает с невозмутимым видом внимательно осматривать окрестности.

Седой офицер неторопливо обходит транспорт, прислушиваясь к бормотанию внутри: арестанты негромко о чём-то переговариваются.

Ничего, скоро им будет не до болтовни.

Он резко распахивает запертую дверь фургона, одним движением ломая оба замка без видимых усилий.

— Начальник, чего хотел? — зыркает исподлобья Патлатый, сидящий в дальнем углу. — Мы остановку не заказывали.

— Я сам решаю, где будет конечная, — конвоир швыряет фуражку бандитам под ноги. — И смею вас уведомить, что сейчас вы достигли пункта назначения.

— Да неужели главный подсуетился? — ухмыляется сидящий рядом со входом бандит. — Это он вовремя, а то мы уже думали…

Хрясь!

Воронёный клинок пробивает череп болтуна и стенку фургона насквозь.

Трое закованных в кандалы подельников смотрят на хлещущую из раны кровь полными ужаса глазами, не в силах пошевелиться.

Офицер неотвратимо, словно сама смерть, шагает внутрь фургона.

Рывком выдёргивает своё оружие из трупа и взмахивает им вправо. Голова второго арестанта падает на пол рядом с фуражкой, пачкая её красным. А стенка транспорта позади него, не устояв перед мощным ударом, взрывается фонтаном щепок.

— Кинуть решили, курвы! — ревёт сосед Патлатого, кидаясь на конвоира.

Надеется, видно, встретить клинок цепью, скрепляющей браслеты кандалов. Его расчёт на то, что оружие вернётся назад для новой атаки по прежней траектории.

Офицер же разворачивается, не замедляя движения и будто не замечая препятствий. Меч в его руке описывает дугу, круша стенку и крышу фургона, и, взмыв вверх, обрушивается вертикальнно на атакующего бандита.

Рассечённое надвое вместе с цепью тело падает под ноги неумолимого палача.

А Патлатый наконец понимает, что бежать — лучшее из возможных решений. И, проскользнув слева от конвоира, изо всех сил бросается к выходу.

Но вдруг с удивлением понимает, что не может сдвинуться с места.

С нескрываемым изумлением пялится на торчащий из собственной груди клинок. «Надо же: даже не почувствовал», — только и успевает подумать он.

А после сознание угасает, навсегда избавляя от необходимости осмыслять происходящее.

Офицер, по-прежнему стоящий спиной к трупу Патлатого, выдёргивает меч из обмякшего тела, одним плавным движением разворачиваясь к выходу и стряхивая тёмные капли с воронёной стали.

— Железом и пламенем очищу я мир от тех, кто против воли Его идёт, — произносит он, убирая клинок в ножны, появившиеся на боку.

А после извлекает из кармана металлический цилиндр с красным витиеватым узором на корпусе и ставит на пол. Касается его в нужном месте и, отсчитывая от пяти назад, неспешно покидает фургон, направляясь в сторону растущей у обочины рощицы.

Напарник конвоира продолжает упорно глазеть по сторонам, даже когда внутри раздаётся хлопок, а фургон пропитанный кровью, охватывает пламя.

Невозмутимый охранник успевает ещё несколько раз повернуть голову, прежде чем по его телу пробегает мелкая рябь. А после — развеивается вместе с остальной маскировкой, делавшей транспорт полицейским.

Теперь, когда на дороге полыхает куча непознаваемого дерева и обезображенных тел, начальник конвоя довольно ухмыляется.

Его мундир исчезает, превратившись в прочную даже на вид пластинчатую броню. Она не блестит металлом, а мерцает белизной, будто вылеплена из кости невиданного чудовища.

Пожилое лицо сменяется молодым, только зачёсанные назад короткие волосы по-прежнему остаются седыми.

— На этом моя работа завершена, — театрально произносит неведомый палач, а в его руках появляется ещё один цилиндр с серым узором.

Лёгкое движение рукой — и перед ним распахивается воронка портала, ведущего к следующей миссии.

Зловещий незнакомец без колебаний шагает в него, оставляя позади полыхающие обломки, которые никому и ничего не смогут рассказать.

***

— Ну вот и всё, голубушка. Сейчас общий осмотр быстренько проведём — и можете идти.

Лариса Ивановна, едва сдерживая недовольство, прикрывает глаза.

Как же достали эти процедуры! Но увы, без них не обойтись никак. А несвоевременно всплывшая мысль о том, что впереди визит к Шалашникову, окончательно портит настроение.

— Вы же знаете, Порфирий Иннокентьевич, что не всё. Через месяц снова увидимся. И ещё через месяц. И так до… — сквозь зубы выдыхает девушка, смаргивая предательски навернувшуюся слезинку. — …Пока всё не закончится.

— Пока вы придерживаетесь рекомендаций, вероятность дальнейшего развития недуга крайне мала, — доктор устало массирует переносицу. — Да и на текущем этапе единственная проблема — невозможность удалить опухоль, не зацепив прочие участки мозга. Зато, возможно, именно благодаря вам в будущем похожие случаи перестанут считаться чем-то из ряда вон выходящим и сложным в излечении.

— Вы безусловно правы, Порфирий Иннокентьевич, — пациентка встаёт в полный рост, застёгивая под горло воротник комбинезона. — Просто чувствовать себя подопытным кроликом — то ещё удовольствие. Даже с учётом важности этих исследований для будущего медицины. А сейчас пойдёмте. Не будем нарочно оттягивать то, что должно быть сделано.

Все процедуры осмотра занимают меньше десяти минут, заканчиваясь традиционным заполнением истории болезни.

— Пульс, давление, циркуляция маны — отличные. Вас, голубушка, хоть сейчас на нижние уровни Изнанки первопроходцем отправлять можно, — доктор ставит последнюю отметку в бланк, убирая его в довольно пухлую папку. — Но на забор крови через месяц обязательно приходите. А если внезапное недомогание какое — вовсе бегите сюда незамедлительно.

— Так и сделаю. Если только ноги не откажут, — скептически хмыкает Лариса Ивановна. — Тогда придётся вам за мною носилки посылать. Прямо на нижний уровень, чтобы диссертация не пропала.

— Неотложка в договор тоже входит, так что пошлём, если нужда заставит, — возвращает любезность доктор. — Смею надеяться, что посещение клиники в вашем списке дел на сегодня было самым неприятным пунктом.

— Да если бы… — мрачно бубнит под нос девушка, покидая кабинет. — Мне ещё одному чабану предстоит объяснить, куда целое стадо его баранов подевалось…

Но доктор уже не слишком усердно вслушивается. В конце концов, он терапевт общей практики, а не психолог-консультант.

Сунув историю болезни под мышку, Порфирий Иннокентьевич неспешно направляется в лабораторию. Там с раннего утра ассистенты корпят над пробами, определяя состояние и перспективы пациентов.

— Где отчёт по анализам Брукс? — спрашивает доктор.

Обшаривает глазами полку, на которую кивнул лаборант, доставая с неё стопку тонких бланков. Пробегает по тексту взглядом — и изумлённо изламывает бровь.

— А вы точно уверены в результате? — уточняет терапевт, тыча пальцем в исписанные небрежным почерком бумаги.

— Абсолютно, — ассистент утвердительно кивает, отчего защитные очки с его лба сваливаются на переносицу. — Зря что ли шестнадцать проб извели?

— Не забудьте уничтожить неиспользованный материал, — Порфирий Иннокентьевич поворачивается к заведующему лабораторией Сучкову. — Личные тайны пациентов не должны стать достоянием широкой общественности без их на то согласия.

На текущий момент, конечно же. А уж он со временем согласие добудет, можете не сомневаться.

Прихватив бланки, терапевт почти бегом удаляется в свой кабинет, напевая что-то под нос. Сучков же достаёт из холодильника два пакета с кровью и, кивнув лаборантам, выходит в соседнее помещение, плотно прикрыв за собой дверь.

В дальнем углу призывно блестит металлическим боком запитанный от макра утилизатор.

Но вместо того, чтобы выбросить в него пакеты, заведующий заботливо укладывает их в герметичный контейнер. После чего достаёт из кармана мобилет и набирает знакомый номер.

— Можете присылать за готовым товаром хоть сейчас, — говорит он собеседнику, опуская приветствие. — Но есть и плохая новость: партия «Успокоина» в следующий раз будет сокращена вдвое.

Реакция не заставляет себя ждать.

— Нет, Порфирий по-прежнему не в курсе, — продолжает Сучков, выслушав гневное возмущение собеседника. — Он вообще ни о чём, кроме своей диссертации не думает. По неизвестной причине анализы показывают падение концентрации действующего вещества в крови. Возможно, длительное пребывание на Изнанке вызвало ремиссию.

Мобилет отодвигается подальше от уха. Крики неразборчивы, но красноречиво отражают недовольство невидимого клиента.

— Да, при следующем визите проведём полное обследование, — соглашается заведующий после того, как его собеседник, наконец, проорался. — А пока постарайтесь не допускать пребывания пациентки в слоях ниже нулевого. Если, конечно, хотите, чтобы проект «Адаптация» длился и дальше. Слишком уж расточительно губить единственный пригодный для производства стабильный образец.

Разговор обрывают на той стороне.

Заведующий задумчиво глядит на контейнер.

Всё же Шалашников — непроходимый тупица. Ему выдали идеально настроенную скрипку, а он решил, что хорошая идея использовать её как ударный инструмент. И своей вездесущей барабанной палочкой ради собственных хотелок едва не пустил под откос весь план Гаганова.

Что ж, если барабан ему привычней, то есть решение и на такой случай. Юрий, с его подходом к решению проблем, будет самым правильным выбором.

Пусть тешится, пока ещё остаётся такая возможность.

***

— А где же группа «студентов»? После занятий решили оставить за плохую успеваемость? — напускает сарказма в голос до сих пор не успокоившийся Шалашников.

Просто повод сорвать злость: на их присутствие он и не рассчитывал. Всё равно беседовать с разного уровня исполнителями удобнее раздельно. А Лариса Ивановна — это особый случай.

— Студенты провалили преддипломную практику и, в наказание, удобряют третий уровень Изнанки, — безмятежный голос госпожи Брукс не предвещает ничего выдающегося. Но Герман сразу напрягается. — Слишком суровый экзаменатор им в лице этого вашего Островского попался.

Лицо Шалашникова наливается кровью с такой скоростью, что, кажется, сейчас она брызнет фонтаном из ушей.

«Прямо как у того огнедышащего идиота в бою с Кириллом», — успевает подумать Лариса, давя усмешку в зародыше.

И в этот момент Герману Игоревичу срывает резьбу окончательно.

— И ты посмела вернуться сюда одна?!! — вопит он, не заботясь о своём имидже сдержанного и представительного аристократа. — Ты, которая заверила, что потенциала в этом низкородном выскочке ноль целых хер десятых?! Как он сумел ушатать восемь человек, будучи полным нулём в магических дисциплинах с официальной справкой на руках? Может, кто-то его специально выгораживает, а?

— Одного сожрали изнаночные твари из-за несоблюдения правил безопасности, двоих с приманкой Васька бросил сам, чтобы оторваться от преследовавшей нас стаи, — госпожа Брукс, абсолютно не меняясь в лице, загибает три пальца на своей изящной ладошке. — А оставшиеся пятеро, накидавшись «Озверином», попёрли на трёх магов крови и вашего бешеного портальщика. Там и без Островского людей бы хватило, чтобы втрое большую толпу таких дилетантов вырезать.

— Могли хотя бы попытаться остановить их! — в бессильной ярости рычит хозяин кабинета. — Союзник вы им или балласт бесполезный?

— И как я должна была останавливать это побоище? Раздеться догола и бегать между ними? — женщина упирает руки в бёдра, слегка наклоняясь вперёд.

Раздеться… Неплохая идея. Прижать её вот так лицом к столу и линейкой высечь… чтобы неповадно было перечить.

— Герман Игоревич, я с самого начала говорила вам, что посылать нас вместе — отвратительная идея, — мурлыкает Лариса, усаживаясь в кресло напротив. — Эти истерички совершенно не способны держать себя в руках. Особенно когда с ними рядом оказываюсь бедная маленькая я. Какие из них бойцы, если они только о моей пятой точке всё время и думают?

Попробуй о ней не думать, когда комбинезон так плотно прилегает к телу! Так и хочется сжать её обеими руками, а потом… потом выплеснуть накопившееся раздражение, заставив отработать за каждого из этих неудачников!

Манящие образы застилают разум окончательно.

Валяющийся в углу комбинезон. Руки, сжимающие упругие ягодицы. Шлепки и томные вздохи, переходящие в страстные стоны. Блестящая от влаги кожа.

Госпожа Брукс, обхватившая ногами мужской торс, впивается страстным поцелуем в губы…

Не понял, а где усы? И рожа другая, молодая и наглая!

И какого хера оба эти бесстыдника мне средние пальцы со змеиными перстнями показывают?!

Меня что, даже здесь Островский обставил?!!

Иллюзия разбивается вдребезги вместе с самомнением Шалашникова. И каждый осколок будто пропахивает кровавую борозду на его сердце.

И не только на нём.

— ...попробуй на пятерых иллюзию удержи, — доносится до Германа голос Ларисы Ивановны.

Сил нет больше слушать эту изменницу.

И он решительно взмахивает рукой, прерывая её объяснения:

— Довольно. Посылать вас вместе и впрямь было ошибкой. Можете быть свободны. Продолжайте работу в академии до особого распоряжения. С вами свяжутся, когда в ваших услугах появится необходимость.

— Не смею дальше обременять вас своим присутствием, — улыбается госпожа Брукс. И, плавно развернувшись, покидает кабинет.

Герман Игоревич несколько секунд стоит, сжав кулаки.

Взгляд падает на поданную перед приходом Ларисы Ивановны вместе с кофе газету.

Один из заголовков бросается в глаза: «Карьера, завершившаяся обвалом. Банда похитителей, укрывавшихся в Подольском карьере, вывезена из острога в неизвестном направлении. Следствие подозревает спланированный побег».

И план дальнейших действий складывается окончательно.

Мобилет сам прыгает в руку, а свежий номер услужливо высвечивается вверху списка.

— Юрий Иванович? Понравилось, как вас устроили? Простите, что сразу по завершении работы беспокою, но прошу, уделите мне пять минут вашего драгоценного времени. Для вас есть особое поручение.

Остывший кофе лишь усугубляет ожидание. Герман уже примеряется запустить чашку в стену, но вовремя останавливается. Слишком опасно, даже для него.

Дверь в кабинет распахивается без стука. В проёме стоит стройный молодой человек в чёрном костюме, контрастирующем со снежно-белой рубашкой, и расстёгнутом пальто.

Его диссонирующие с нестарой внешностью абсолютно седые волосы коротко острижены и зачёсаны назад. В руках новоприбывший держит тонкий клинок в ножнах, издалека напоминающий вычурную трость с крестом на рукояти.

— Каким будет поручение? — без предисловий спрашивает он. Звук его голоса, низкий и вибрирующий, пробирает до костей.

— Всё как вам нравится, — Шалашников откладывает газету, сосредотачивая взгляд на госте. — Не забыли ещё тех четверых из Подольского острога? Настало время заняться человеком, что упрятал их туда. В наглости своей он совершает непростительные деяния, порочащие славное имя Праотца, и должен быть наказан. Да так, чтобы другим неповадно было.

— Приговор будет исполнен, порочащие Гагана понесут наказание, — седовласый ударяет тростью в паркет, оставляя на нём вмятину. — Скажите мне имя — и он не уйдёт от расплаты.

— С превеликим удовольствием! — Шалашников откидывается в кресле, сверля посетителя немигающим взглядом. — Ваша новая цель — Кирилл Викторович Островский.