Ополченец

Глава 4

По дороге бежала девушка. Местная, деревенская, судя по одежде. А за ней гнался, пошатываясь, не первой трезвости хмырь. И вот этот хмырь был одет солидно. Мне особенно понравились новёхонькие сапоги из кожи.

Возраста хмырь был моего, но тяжелее килограмм на двадцать, и килограммы эти ушли отнюдь не в мышцы. Во всяком случае, судя по тому, как он перекладывал кнут из одной руки в другую — устал, бедняжка.

— Ладно, — сказал Егор, — пойдём…

— Погоди-ка. — Я сунул ему свой мешок и пошёл к дороге.

— Владимир, ты куда? — заволновался Егор. — Ты это чего?

Но я не слушал. Я ускорял шаг, рассчитывая так, чтобы поравняться с хмырём, когда он проковыляет мимо. Почти угадал — в метре до расчётной точки хмырю несказанно повезло. Кнут спутал лодыжки девушки, и она упала, едва успев выставить руки перед собой.

— Попалась, шваль! — заорал довольный хмырь. — А ну, лежать! Я тебя сейчас…

Но «сейчас» не сложилось. Я выставил перед собой ногу, и хмырь, запнувшись, полетел носом в землю.

В отличие от девушки, он не был трезвым, и руки выставить не успел. Хлебальник себе расквасил основательно, да ещё и рядом с лужей. Так что когда повернулся ко мне, рожа его представляла собой жутковатую индейскую маску из крови и грязи.

— Ты!!! — заорал хмырь. — Да ты… Да я тебя запорю!

— Ну давай. Встань, запори, — предложил я.

Хмырь попытался встать, но я ласковым тычком ноги отправил его обратно.

— Ах, ты… Да я тебя теперь…

— Что? Два раза запорешь? Ну так вперёд. Чего ждёшь-то?

Очередная попытка подняться закончилась так же, как предыдущая. Где-то за моей спиной раздался смех — собирались зрители. Как бы ни был пьян сидящий на дороге хмырь, он сообразил, что обосрался. И начал лихорадочно думать, как бы сохранить лицо. Вот это вот грязное окровавленное лицо, н-да.

Пока хмырь думал, я наклонился и поднял кнут. Помог ошалевшей от такого поворота девушке выпутаться. Задумчиво взвесил в руке рукоятку кнута. Красивая. Перемотана разноцветными полосками кожи.

— Ты, парень, кажется, не понял, на кого руку поднял, — прорычал хмырь.

— Руку? — удивился я. — Пальцем тебя не трогал. Ты чего, дядь, перепил?

Смех за спиной стал увереннее и многочисленнее. А я ведь и вправду руку на него не поднимал. Только ногу.

— Я — граф Дорофеев! — заорал хмырь. — Это — моя деревня. Здесь всё моё! И все мои! И ты — мой!

— Не, вот это — извини. Я больше по девушкам, — возразил я. И ударил хлыстом по земле.

Хмырь вздрогнул.

— И не граф ты никакой, — вдруг подключился Егор, встав со мною рядом, — а сынок графский. Поднимайся да ступай домой, проспись.

— А-а-а, Орден! — начал что-то соображать хмырь.— Ну ничего. Я на вас донесу, куда следует. О вашем самоуправстве. Ответите.

— Ответим, — кивнул Егор.

— Кнут верни! — потребовал хмырь и поднялся.

Я не спешил возвращать кнут. Вместо этого посмотрел хмырю в глаза.

— Ну? Кнут верни, сказал! — поторопил тот.

— Сними-ка сапоги, — негромко попросил я.

— Че… Чего? — обалдел хмырь.

— Сапоги, — повторил я, сверля хмыря взглядом. — Упал — испачкал их. Зачем тебе такие нужны? Ты себе новые купишь. Правда ведь?

Хмырь побледнел. Губёшки затряслись, глазки забегали.

— Да ты не бойся, — улыбнулся я так, что сам, увидев себя в зеркале, навалил бы кирпичей полные штаны. — Чего я тебе сделаю? Я — охотник, каждый день тварей убиваю, которых больше никто убить не может. А ты — граф, и вся деревня твоя. Только вот сапоги испачкались немного. Ну вот и брось их к лешему.

Варианта было два. Либо он просто с визгом кинется бежать — я, в принципе, ставил на это — либо подчинится. Увы, я ошибся: графский высерок оказался мягче пластилина. Шлёпнулся обратно на задницу и, один за другим, стянул оба сапога.

— Ну вот, — кивнул я. — А теперь беги домой. У тебя кровь идёт. Вдруг что-то опасное.

Хмырь сначала пошёл, оглядываясь через плечо, а потом вчистил что есть духу, только пятки засверкали. Вслед ему летел хохот селян, собравшихся на дармовое зрелище.

— Спасибо вам, — сказала спасённая девушка. И поклонилась.

— Да не за что. — Я поднял сапоги. — Главное — на глаза ему больше не попадайся.

— Это — не беспокойтесь, — вмешался какой-то пожилой мужик. — Как он протрезвится, так до самого графа слухи дойдут. Он его на конюшне этим же кнутом и выдерет. Граф Дорофеев суров, да справедлив.

— Ну, если у него вопросы какие будут — отсылайте к графу Давыдову. Там и я где-нибудь неподалёку найдусь, — усмехнулся я и посмотрел на Егора. — Идём, что ли?

Тот кивнул. Мы пошли к будке телепортаций.

Судя по виду Егора, он был ни разу не доволен исходом дела.

— Ты чего такой смурной?

— Зря ты это, — буркнул Егор и сунул мне обратно мешок.

— У Ордена проблемы будут?

— Ну, будут какие-то… Не впервой, конечно, переживём. Жалобу градоправителю если подадут — тот в Орден обратится. Там Сотник меня позовёт для объяснений. Ну а мне с тебя спрашивать придётся.

— Кто такой Сотник? — поинтересовался я.

— Книжку прочтёшь — узнаешь, — явно не был расположен к беседе по лору Егор.

— Ладно. Спросишь — отвечу. Нормально всё будет, не переживай.

Возле двери в будку нуль-Т Егор придирчиво на меня посмотрел.

— И вообще. Откуда ты такой?

— Как, «откуда»? Из избы в деревне Дубки, ты ж меня сам нашёл.

— То я помню. Говоришь больно складно, как будто не по-нашему. Двадцать лет лёжнем пролежал — а на негодяя броситься не побоялся. Сила-то тебя, может, и любит, да только Знаков ведь ещё не знаешь. Оружия у тебя нет, мускулы слабые.

— Да там и мускулов не надо было — пьяное быдло уронить, — отмахнулся я. — А с сапогами — так это он сам обделался.

— Верно говоришь. Да только чтоб вот так-то уметь — это огонь, воду и медные трубы надо пройти. А ты — двадцать лет кроме потолка, ничего не видел.

— Потолок был очень живописный. И вообще, мои типа-родители однажды подрались, когда типа-папа заначку пропил. А я смотрел внимательно и всё запомнил.

Нёс-то я чушь, но без тени смеха. Поэтому Егор не знал, что и думать. Вздохнул опять и открыл дверь будки. Мотнул головой — мол, заходи.

Как только мы оказались внутри, что-то сверкнуло. И вот мы опять стоим во дворе моего — ну, типа-моего — дома.

— Ох! — Типа-мать, шедшая откуда-то с деревянной кадкой подмышкой, уронила кадку и принялась креститься. — Пресвятая Богородица!

— Значит, говоришь, на днях в усадьбу Давыдова заглянуть, тебя проведать? — спросил Егор.

— Ага. — Я натянул один сапог, и он оказался как раз в пору. — Я уже наотдыхался, знаешь, на десять жизней хватит. Так что тянуть кота за амбиции смысла не вижу. Давай работать начинать.

— У тебя и меча-то нет…

— Ну вот как раз и раздобудем.

— Ладно, — махнул рукой Егор. — До встречи. Удачи с графом. Даже любопытно, что из этого получится…

Попрощаться я не успел. Егор исчез мгновенно. Н-да, а знаки-то — сила. Надо будет вникнуть основательно. Это ж какая экономия на лошадях и сапогах получается! Да и в бою наверняка штука полезная. Не говоря о том, что время бережёт.

Обувшись, я постоял в новёхоньких сапогах, попрыгал — красота! Потом обернулся в последний раз на дом, по которому уж точно скучать не буду, и с лёгким сердцем отправился в путь-дорогу.

Войдя в лес, стал насвистывать. Настроение было прекрасное. Мои первые сутки нормальной жизни! Пусть хоть одна зараза попробует их испортить.

Девчонку ту, правда, жаль, оставить пришлось. А так смотрела… Ну да ладно. Земля квадратная, за следующим углом свидимся. Да и не одна она такая красивая, думаю. Найдём такую же, только с перламутровыми пуговицами.

Навигатор мне не выдали, но дорогу до усадьбы обозначили довольно внятно.

«Позади деревни — лес. За лесом речка. По правую руку, ежели вдоль берега идти, будет мельница. После мельницы — заливные луга, а дальше частокол увидишь. За ним, говорят, усадьба».

Сколько это в километрах — чёрт его знает. Понятно, что неблизко, но и я за двадцать лет належался так, что от ультрамарафона вокруг земного шара не откажусь. Тело переполняла энергия. Ему не терпелось испытать свои возможности.

Я шёл весь день без остановки и к берегу реки вышел вечером, когда вокруг уже темнело. Разглядел вдали мельницу и шёл до тех пор, пока не стемнело окончательно. После этого остановился — проскочу ненароком, нехорошо получится. Нужно дождаться утра.

Сушняк я начал собирать ещё на выходе из леса и сейчас тащил с собой уже изрядную охапку. Сложил тонкие ветки шалашиком, достал огниво. Скоро костёр уже горел как надо. Я набрал в глиняную посудину воды из речки, пристроил над огнём.

Сила — силой, а помирать от дизентерии как-то не очень хочется. Воду из такого ненадёжного природного источника, как река, необходимо подвергать термальной обработке. Да и с горячей водой хлеб всухомятку проскочит лучше, чем с холодной.

Поужинав картофелинами и хлебом, я растянулся на траве. Под голову сунул свёрнутую котомку. Знал, что ни ночная сырость от реки, ни прохлада, которой щедро делилась ещё не прогревшаяся земля, мне не навредят. Так же, как возможные дикие звери. Идя по лесу, я несколько раз ощущал присутствие хищников. Не волкодлаков, обычных зверюг. И они моё присутствие тоже как будто чувствовали. Обходили стороной. Меня даже комары и мухи облетали.

Впервые за двадцать лет я, засыпая, вдыхал не затхлость крестьянской избы, а свежий ночной воздух. Жизнь определённо налаживалась. С этой мыслью я заснул.

Когда проснулся, солнце стояло уже высоко. День обещал быть жарким. Я посмотрел на реку. Там, где спускался к воде ночью, было топко, зато метрах в трёхстах впереди речка поворачивала. На отмель нанесло песка, образовалось что-то вроде пляжа.

Искупаться, что ли? Двадцать лет не купался. Да и умоюсь заодно…

Скоро я подошёл к пляжу. Бросил на песок котомку, сверху — одежду. Вода была холодной, но чистой и прозрачной. Плавал долго, жмурясь от удовольствия. А когда выходил на берег, понял, что за мной наблюдают.

Скрытно — кем бы ни был соглядатай, показываться он не спешил. Нападать тоже — по-хорошему, это следовало сделать, когда я только выходил. Пока не добрался до одежды и оружия, которое может быть спрятано под ней.

Но нападать на меня не торопились. Одежду тоже не трогали. И что ему нужно, интересно? Ждёт более удачного момента, чтобы напасть — например, когда я повернусь спиной? Ну жди, жди. Я вот двадцать лет ждал…

Я неторопливо, делая вид, что слежки не замечаю, натянул штаны. Прямо на голяк, нижнего белья крестьянский костюм не предполагал. Завязал пояс-верёвку, надел рубаху.

Пока возился, незаметно вытянул из котомки нож. Сунул за верёвку, прикрыл рубахой. Скотину режет — значит, и с человеком справится.

Где засел соглядатай, я определил, ещё когда выходил на берег. Залёг в высокой траве, метрах в двадцати от меня. И сейчас я просто бросился вперёд.

Он, должно быть, даже не успел сообразить, что происходит. Вскочить — вскочил. Убежать уже не смог.