Охотники за дурью

Глава 21 Сельская пастораль.

Январь 1995 года.

Дорожный РОВД.

— Руки убрали, пока я их не сломал. — я уперся на месте, застряв посреди коридора. Кто-то из догнавших меня типов попытался выкрутить мне руку, но у него ничего не вышло, после чего старший, тип в плохо сидящем костюме от фабрики «Полярница», бросив короткий взгляд по сторонам, коротко бросил: — Прекращай.

— Громов, мы коллеги из Миронычевского РОВД. — перед моим лицом мелькнуло раскрытое удостоверение, мелькнуло и пропало, на что я запротестовал.

— Верни «ксиву» на место, я ничего не видел.

— Да на, любуйся. — судя по удостоверению, группой моих интересантов руководил старший следователь в звании майора.

— И чем я вам могу помочь, товарищ майор?

— Ты скажи, ты куда бежать то вздумал?

— Вы что-то путаете, я в бухгалтерию шел, за премией.

— Не привезли сегодня твою премию, Громов, денег нет в кассе.

— Тогда, если вы не возражаете, товарищ майор, я пойду домой, отпуск свой отгуливать. — я недобро зыркнул на молодого парня, что попытался меня придержать, но сдержался в последний момент. Ну и правильно. Они здесь гости, а я свой, и если тут начнется драка, ребята могут и пострадать.

— Громов, у нас к тебе есть вопросы, поэтому тебе придется задержаться. — ровным голосом сообщил мне следователь: — С твоим руководством все согласовано.

— Ну, тогда вызывайте мое руководство и пошли разговаривать. — пожал плечами я: — Какой кабинет вам выделили?

Через двадцать минут в присутствии недовольного заместителя начальника уголовного розыска, я подписал протокол допроса, из которого следовало, что с родственниками подследственного Бубнова я не знаком, дома у них никогда не был и никаких денег от них не получал. На вопрос, знаком ли я с адвокатом Борисовым, я ответил, что видел его один раз, когда он приходил в отделение по борьбе с наркотиками и незаконно требовал, чтобы сотрудники отделения прекратили оперативную разработку гражданина Бубнова, а в подтверждение своих слов предъявил следователю визитку адвоката, врученную мне в процессе этого разговора.

Судя п взглядам, которыми обменялись незваные гости, наличие у меня в бумажнике визитки адвоката им совсем не понравилось.

— Все, я могу идти? — отодвинув протокол, я поднялся со стула.

— Нет, Громов, нам еще предстоит провести опознание…

— Товарищ майор, подскажите, насколько законно проведение вами этих следственных действий, поскольку я сотрудник милиции? — я сел обратно на стул: — Не то, что вы мне неприятны, но есть законность, есть уголовно-процессуальный кодекс, в конце концов.

— К сожалению, прокуратура отказывается забирать у нас дело, пока не доказано, что в нем замешаны сотрудники милиции. — поморщился следователь.

— А, то есть, вы пытаетесь дело спихнуть в прокуратуру и поэтому меня сейчас привязать пытаетесь…

— Громов, прекратите. Мы пытаемся разобраться, поэтому отрабатываем всех, кто может быть причастен.

— Громов, давай, прекращай балаган. — скривился заместитель начальника «угла». Я его не знал, он пришел в РОВД недавно, поэтому от ответа ему я воздержался.

Потом была организационная суета, пока искали понятых и подсадных, апофеозом стал скандал с очками.

— Это что? — я отодвинул от себя тяжелые роговые очки с толстыми линзами.

— Громов, наденьте очки.

— И не подумаю. Я не знаю, откуда вы их взяли, может с дохлого БОМЖа.

— Это очки Аллы Григорьевны из следствия.

— Не буду я надевать очки после Аллы Григорьевны, уж извините. Если хотите меня в очках опознавать, несите очки Светочки из кадров.

Светочка была общепризнанной красавицей отдела, ее очки пахли лавандой, и были не настолько уродливые, поэтому эти очки я надел без скандала. Зато начал скандал один из статистов, солидный мужчина в дымчатых очках с элегантной тонкой оправой, который потребовал немедленно отпустить его, так как ему обещали, что все действо не продлится больше двадцати минут, а прошел почти час…

Кабинет уголовного розыска Дорожного РОВД.

Я даже не сомневался, что жена Бубнова, войдя в кабинет, сразу ткнет в меня пальцем.

— По каким признакам вы опознали этого гражданина? — следователь удовлетворенно улыбнулся.

— По очкам и чертам лица. — как по писанному отрапортовала гражданка потерпевшая.

— Очень хорошо. Подойдите, пожалуйста, гражданка Бубнова и распишитесь в протоколе. Все, кроме Громова, могут быть свободны…

— Стоять. — гаркнул я, что мои соседи — статисты вздрогнули: — Я хочу сделать заявление.

— Желаете в чем-то признаться? — ухмыльнулся майор: — Давайте, сейчас самое время.

— Я желаю признаться, что гражданка Бубнова соврала, в том, что до опознания видела меня только в своей квартире. Час назад она стояла возле двери кабинета номер восемь в присутствии вашего сотрудника и наблюдала за мной через щель, пока я шел по коридору. А когда я решил полюбопытствовать, кто это так мной заинтересовался, я зашел в кабинет и представился, сообщив, кто я такой и в каком отделе служу. И второе замечание на ваш процесс опознания. Когда в ряду стоят люди, а лишь у одного из них на носу женские очки, трудно согласится, что статисты похожи. Давайте мне бланк протокола, я свои замечания туда запишу.

— Гражданка Бубнова, это правда? Вам кто-то показывал этого сотрудника и говорил, что он Громов?

— Нет, это неправда. — Отчеканила дамочка, с ненавистью глядя мне в глаза:

— Я просто ждала в кабинете, дверь была закрыта, а этот сам зашел и сам назвал свою фамилию, мол, совсем замучили Громова, заставляют в отпуск на работу бегать или что-то вроде этого. Отдай деньги, сволочь, мне детей кормить нечем!

Я досадливо поморщился — ожидал, что она стушуется от моего заявления, но девица имела крепкие нервы.

Потом было еще одно опознание, на котором дед заявил, что разглядел внешность «адвоката» плохо, но зато уверенно опознает меня по голосу, затем были очные ставки, где «потерпевшие» попытались напасть на меня, а я заявил, что все происходящее здесь является местью со стороны родственников задержанного мною преступника… В общем, было весело, особенно, когда потерпевшие узнали, что задерживать меня никто не будет. Дед просто криком кричал, что порежет меня на куски если я не верну им деньги. А на следующий день я поехал в районный центр, где проживала жена или вдова алкоголика Самохина, потому что ждать окончания новогодних каникул, когда откроются и детские садики, я посчитал опасным для себя.

Районный центр Татарское.

Сто двадцать километров от Города.

Квартира, где проживала жена Самохина, представлял собой ободранную панельную «хрущевку», с подъездом, требующим немедленного ремонта. Дверь мне открыла блеклая женщина неопределенного возраста, за юбку которой держался светловолосый мальчонка, годиков трех.

— Здравствуйте. — по-деревенски, первой, поздоровалась хозяйка: — Вы из суда? Но мне же обещали отложить дело на два месяца. Нам опять зарплату не выплатили, а мне уже никто из знакомых не занимает, ни у кого денег нет…

Сердце остро кольнуло. Захотелось вытащить все деньги из кармана и сунуть этой заморенной тетке, которая, уверен, пробивается только тем, что может питаться на работе, в детском саду…

— Здравствуйте, Серафима Георгиевна. — я показал удостоверение: — Я из милиции, из Города…

— Из милиции? Это что, выселять пришли? — женщина отступила на шаг, освобождая мне проход в коридорчик, с крашенным дощатым полом и прижала к бледным губам костлявую кисть с голубыми прожилками вен.

— Я из Города приехал, я к вашим местным делам никакого отношения не имею. — открестился я от идеи выселения.

— Правда. — женщина чуть расслабилась: — А зачем вы к нам из Города?

— Скажите, вы когда мужа своего последний раз видели?

— Так давно уже, в июле, наверное…- женщина пригласила меня заходить в квартиру и закрыла дверь: — А что случилось?

— И где вы видели его в последний раз?

— Так, когда он напился и снова меня ударил, я поняла, что бесполезно с ним разговаривать, сына взяла и сюда вернулась. А что случилось?

— Пропал ваш муж, вот по этому поводу я к вам и приехал.

— И что, из-за каждого алкаша городская милиция за сотни верст ездит? — поразилась женщина.

— Не за каждым. — согласился я: — Нехорошо он как-то пропал. Скажите, а эта квартира, возле вокзала, у супруга вашего откуда появилась?

— Так дали им, Самохиным, в связи со сносом, на пятерых человек трехкомнатную, да еще дед у них ветеран был. А потом деды и родители умерли, почитай за два года и квартира Самохину досталась.

— Квартиру муж ваш приватизировал?

— А я этого не знаю. Мне свекор какие-то документы показывал, говорил, что после них все нам достанется, да мне только этого не надо, это же не наша квартира…

Я мысленно застонал. Тетка, судя по обстановке в квартире, еле концы с концами сводит, а нет, ничего ей чужого не надо, у нас есть собственная гордость.

— Вам ничего не надо, говорите… — задумчиво протянул я: — И в результате смотрите какая картина получается. Вы здесь живете, как я понимаю, зарплату долго не получаете…

— Шесть месяцев уже, но у нас многие так живут…- подтвердила женщина.

— За квартиру вы не платите, ждете выселения…- продолжил я: — А в Городе у вас муж пропал, отец ребенка, главным богатством которого была родительская квартира. И у меня есть весомое подозрение, что мужа вашего сначала целенаправленно спаивали, а потом убили, потому что в квартире живет совсем другой человек.

— Вы что такое говорите? — на глазах женщины набухли прозрачные слезы: — Я даже подумать не могла.

— Самое страшное, что его никто не ищет. — продолжал я: — Умер Никодим, да и хрен с ним. Никому он не интересен. И я даже не знаю, может его в общей яме уже похоронили, как собаку безродную, вместе с БОМЖами беспаспортными.

Серафима прошла на кухню, тяжело упала на табурет и беззвучно заплакала, а глядя на нее, заплакал и мальчишка, зло поглядывая на меня и теребя мать за рукав самосвязанной кофты.

— И что теперь делать? — проплакав несколько минут, женщина подошла к раковине, омыла лицо и повернулась ко мне, пытаясь перемогаться покрасневшими глазами.

— Наверное, самое правильное — это написать заявление о розыске без вести пропавшего.

— Вы же сказали, что убили его?

— Я сказал, что он пропал и, по моему мнению, его убили из-за квартиры. И, чтобы его искать или опознать среди невостребованных трупов в морге, надо написать заявление о том, что ваш муж пропал без вести в июле. А так как вы единственная его близкая родственница, то заявление должно быть от вас. Вы же не развелись?

— Нет, не развелась, все, наверное, на что-то надеялась. Он же, Сережа, хороший, работа у него была хорошая. Мы с ним познакомились, когда он к нам на практику приехал, от института. Ну и завертелось у нас с ним, а потом уже и живот у меня на нос полез, так он сразу сказал, что женится. Родители Сережины меня хорошо приняли, слова плохого не сказали, а когда Вадик родился, так деды нарадоваться не могли. А потом, и отец и мать, как-то быстро умерли, и Сергей затосковал, и попивать начал. Я ему говорю, что нельзя ему пить, да куда там. У него, говорили, дед запойный был, но потом, когда чуть не умер, он с этим делом завязал, а вот Сергей не смог. Стал меня поколачивать, вещи все растащил из дома. С работы его конечно выгнали, там и непьющих не знали куда девать.

Женщина замолчала, а я, посидев пару минут для приличия молча, потребовал паспорт и фотографию Сергея Самохина.

Фотографий оказалось несколько — десяток свадебных и одна с какого-то выезда на природу, со сбитым фокусом, не очень четкая, поэтому пришлось брать свадебную, сделанную профессиональным фотографом. На мою удачу у «потеряшки» была особая примета — на левой руке у двух пальцев отсутствовали по одной фаланге — последствия неудачной поездки на мотоцикле. В чем был одет пропавший муж женщина, естественно не знала, да еще начала возражать против даты пропажи.

— Я же не знаю, когда он пропал. Почему вы пишете, что в июле? Может быть он позже потерялся.

— Вы Сергея когда последний раз живым видели? В июле, в квартире на Новом массиве? Ну, а что спорим. Положено именно так писать. — закончил я дискуссию: — Теперь давайте разбираться с вашим наследством.

К моему глубочайшему удивлению, Серафима заявила, что наследство ее не интересует, квартира семьи Самохина ей не принадлежит, а значит, чужого ей с сыном на надо, и вообще, в Город, с его ужасами и убийствами, она ни ногой. Такой ярый альтруизм мне был совершенно не нужен, пришлось психологически надавить на несчастную женщину, попеременно взывая к ее совести, напоминая о голодном ребенке, долгах за квартиру, из которой их в любой момент могут попросить, убийцах ее мужа, которые спокойно проживают в квартире своей жертвы и о несчастном Сергее, что бессильно смотрит на эту безобразную картину с небес.

Серафима плакала, кричала, что она боится за себя и за сына, и продолжалось это очень долго, пока мы не пришли к компромиссу.

— Хорошо, я вашу квартиру продаю, за нормальную цену, но беру за это пять процентов от стоимости, как обычный агент по недвижимости, и привожу вам деньги сюда. Вы, раз боитесь, в город можете не приезжать. Все правильно? Ну, если все правильно, то мне нужна от вас доверенность.

— А доверенность кто выдает? — узнав, что мне нужен документ заверенный нотариусом, Серафима сказала, что сейчас придет и стремглав выбежала из квартиры, оставив нас с Вадиком растерянно глядеть друг на друга.

Через пять минут, который я провел в стоя в коридоре, а Вадик следил за мной немигающим взглядом, спрятавшись под кровать, Серафима вернулась, сообщив, что нотариус нас ждет, но только нам надо поторопиться, так как идти далеко, а баба Вера долго ждать не будет.

Недовольного Вадика женщина оставила у соседки, а через десять минут мы входили в государственную нотариальную контору, где нас ждала таинственная «баба Вера».

Баба Вера, женщина лет семидесяти, сноровисто оформила на меня доверенность, несмотря на отсутствие паспорта. Нравы в этом районном центре были немного попроще, чем в Городе, а паспортные данные были списаны со случайно обнаруженной в моей бездонной чудо-папке с бланками, доверенности от Завода с синей печатью. Лихо проставив печати, баба Вера, оказавшаяся государственным нотариусом, которые, как оказалось, еще сохранились в сельской местности, стребовала с меня какие-то копейки по государственному тарифу, после чего, погрозив пальцем, выставила прочь из конторы.

Добросив Серафиму до дома и категорически отказавшись от чая с вареньем из крыжовника, я неторопливо покатил в сторону Города — уже сильно смеркалось, а дорога была скользкой.

Если вы думаете, что я поехал домой, отдыхать после трудового дня и кормить своих животных, то вы сильно ошибаетесь. Я направился в РОВД, регистрировать в дежурной части заявление о пропавшем в июле этого года гражданине Самохине. В связи с опознанием меня, как подозреваемого в мошенничестве, я чувствовал, что времени у меня практически не осталось и на то, чтобы нанести сокрушительный удар семейству Бубна времени у меня практически не осталось.

Дорожный район. Новый жилой массив.

Когда я, в сопровождении двух пенсионерок, которых я вновь привлек к осмотру как опытных понятых, подошел к квартире арестованного гражданина Бубнова, то, с изумлением обнаружил, что бумажка, с моей лично печатью, которой я опечатывал злосчастную квартиру, лежит на полу лестничной площадки, а из-за крепко двери раздается шорох и голоса нескольких людей.

— Да что за на…- я замолотил по поверхности кулаком.