Новые горизонты

Эпилог

Неделя. Всего семь дней, а мир изменился до неузнаваемости. Грохот требушетов и визг тварей сменился размеренным, деловитым стуком молотков. Крики раненых и предсмертные хрипы утонули в скрипе пил и командах строителей. Каменный Щит, ещё неделю назад бывший агонизирующей, истекающей кровью крепостью, теперь превратился в гигантский, гудящий муравейник. Его зализывали, штопали, отстраивали заново. Дым пожарищ сменился пылью от дроблёного камня, а запах смерти свежим, бодрящим запахом сосновых брёвен и горячей смолы. Крепость жила. И сегодня, в этой новой, обретённой в бою жизни, был особенный день.

На центральной площади, перед фасадом главного донжона, который чудом уцелел, но был испещрён оспинами от каменных ядер, выстроился весь гарнизон. Вернее, то, что от него осталось. Это были не блестящие гвардейцы с парада. Это были выжившие. Люди, орки, гномы стояли в неровных, поредевших шеренгах, плечом к плечу. На многих были свежие повязки, кто-то опирался на костыль, у кого-то не хватало руки, но стояли все. Прямо. Их лица, обветренные, покрытые шрамами, были суровы и спокойны. В их глазах не было ни страха, ни радости. Лишь глубинная, всепоглощающая усталость и тихое, упрямое достоинство тех, кто посмотрел в лицо смерти и заставил её отвернуться.

На наспех сколоченном помосте из свежих досок стояла Элизабет. И я. Церемония была короткой и по-военному суровой, без лишней помпы, без трубадуров и разбрасывания цветов. Война не терпит фальши. Элизабет была в своих боевых, но вычищенных до блеска доспехах. Лишь небольшая вмятина на кирасе и тонкий, уже заживающий шрам на щеке напоминали о том, что она была не просто принцессой, наблюдающей за битвой с башни, а воином, рубившимся на стенах. Я же чувствовал себя донельзя неуютно. На меня напялили тёмно-синий камзол с серебряным шитьём, лучшее, что смогли найти в разграбленных офицерских сундуках. Он был немного тесноват в плечах и казался мне маскарадным костюмом. Я бы предпочёл свой привычный кожаный фартук, перепачканный смазкой.

Герольд, старик с седой бородой и зычным, хорошо поставленным голосом, развернул свиток с тяжёлой восковой печатью.

— Слушайте все! — его голос разнёсся над притихшей площадью, отражаясь от каменных стен. — Именем его светлости, герцога Ульриха фон Вальдемара, правителя Северных Марок, защитника Веры и Щита Человечества! За проявленное в боях беспримерное мужество, за спасение стратегически важной крепости Каменный Щит от сил тьмы, за создание нового оружия, изменившего ход войны, и за неоценимый вклад в грядущую победу Союза…

Я слушал эти высокопарные слова, и они казались мне звуком из другого мира. «Беспримерное мужество»… Я помнил лишь липкий страх. «Создание нового оружия»… Я помнил запах горелого мяса и вид разорванных в клочья тел. «Неоценимый вклад»… Я помнил цену этого вклада, лицо сира Гаррета, застывшее в последнем, яростном усилии, и удивлённые глаза Ларса, когда клинок вошёл ему в грудь.

— … Михаил Родионов, инженер и воин, отныне жалуется титулом барона фон Штольценбург, с правом владения и защиты земель по восточной границе, кои будут отвоёваны у врага мечом и огнём!

Герольд замолчал. Я медленно, чувствуя на себе взгляды тысяч глаз, опустился на одно колено. Деревянный помост скрипнул под моим весом. Это было странное чувство. Я, гражданин свободной страны двадцать первого века, преклонял колено перед аристократкой. Часть моего сознания вопила об абсурдности происходящего. Но другая, та, что прошла через ад этой осады, понимала — это ритуал, символ. Принятие на себя новых правил и новой, чудовищной ответственности.

Элизабет взяла из рук оруженосца меч. Это был не какой-то парадный клинок, инкрустированный камнями. Это был огромный двуручный меч барона фон Штейна. Его боевой меч. Солдаты нашли его в руках павшего героя и теперь передали его герцогине. Один этот факт придавал церемонии невероятную тяжесть и значимость.

Она подошла ко мне. Я чувствовал её тень, накрывшую меня. Она с трудом подняла тяжёлый меч.

— Именем герцога Ульриха, и кровью всех павших за эту крепость, я скрепляю этот указ, — её голос был твёрд, как сталь, и в нём не было ни капли девичьей нежности. Это был голос командира.

Холодное лезвие коснулось моего правого плеча. Я вздрогнул, но не от холода. Я словно почувствовал вес всех жизней, отданных за эту победу. Затем меч медленно опустился на моё левое плечо.

— Встаньте, барон фон Штольценбург.

Я поднялся. И в этот момент тишина взорвалась. Сухой, ритмичный, грохочущий. Солдаты, люди, орки, гномы, били эфесами мечей и рукоятками топоров по своим щитам. Этот звук был мощнее любого крика. Это был салют стали. Салют тех, кто выжил, тому, кто дал им этот шанс.

Я смотрел на их лица. На суровое, обветренное лицо Урсулы, которая скалилась в своей самой свирепой и одобрительной улыбке. На Торина, который медленно и важно кивал, поглаживая свою бороду. На моих стрелков, моих «железных парней», которые смотрели на меня с гордостью и безграничным доверием.

Я не чувствовал триумфа. Вместо этого на мои плечи легла тяжесть. Тяжесть этого титула, этого меча, этих взглядов. Барон фон Штольценбург. «Гордая крепость». Ирония судьбы. Всю жизнь я строил машины для разрушения, а теперь моим именем назвали крепость. И земли, которые ещё предстояло отвоевать. Этот титул был не наградой. Это был новый контракт. Новое техническое задание, написанное кровью. И я смотрел на восток, туда, где за серыми горами лежали оккупированные земли, мои земли, и понимал, что самая тяжёлая работа только начинается. Война не закончилась. Она просто перешла на новый уровень.

Позже, когда шум на площади окончательно стих, сменившись тихим гулом восстанавливаемой крепости, меня нашел один из личных гвардейцев Элизабет. Без лишних слов он проводил меня в ту самую комнату в главной башне. Ту самую, где она впервые предложила мне этот безумный политический брак.

Комната не изменилась. Всё та же спартанская обстановка полевого командира: карты на столе, прислонённое к стене оружие, узкая походная кровать. Лишь на столе, рядом с кубком вина, горела одна-единственная свеча, её пламя отбрасывало на стены длинные, дрожащие тени. Элизабет стояла у окна, спиной ко мне, глядя на раскинувшийся внизу двор, где даже в сгущающихся сумерках кипела работа. Она уже сняла доспехи, переодевшись в простое, тёмное платье без всяких украшений. В этой обстановке, без брони и регалий, она казалась почти хрупкой. Почти.

Я вошёл тихо, не желая нарушать эту минуту затишья. Она, должно быть, услышала мои шаги, но не обернулась.

— Церемония прошла хорошо, — сказала она в тишину, её голос был спокойным, но в нём слышалась глубокая усталость. — Люди воодушевлены. Им нужен был герой. И они его получили.

— Им нужен был символ, — поправил я, подходя ближе. — Символ того, что мы можем побеждать. Герои лежат в земле, вместе с сиром Гарретом и сотнями других.

Она медленно кивнула, соглашаясь.

— Ты прав. Как всегда, до отвращения прагматичен.

Наконец она обернулась. В её руке был свиток, скреплённый тяжёлой восковой печатью с гербом Вальдемаров. Она молча протянула его мне.

— Официальное согласие отца. Он пишет, что с радостью примет в семью «архитектора нашей победы». — В её голосе прозвучала лёгкая ирония. — Отец ценит результаты, а не происхождение. В этом мы с ним похожи.

Я взял свиток. Пергамент был тяжёлым, плотным и дорогим. Печать казалась раскалённой, хотя была совершенно холодной. Я смотрел на этот документ, официальное подтверждение моего нового статуса, и чувствовал его чудовищный вес. Барон фон Штольценбург. Звучало как бред, но это была моя реальность.

— Архитектор победы… — тихо повторил я. — Он бы так не писал, если бы видел результат работы наших разработок. Скорее уж, мясник.

— Война делает из нас всех мясников, Михаил, — отрезала она. — Кто-то машет мечом, кто-то нажимает на рычаг. Суть не меняется. Важен лишь результат. И наш результат, это то, что мы стоим здесь, а враг бежит, поджав хвост.

Она снова отвернулась к окну, обхватив себя руками за плечи, словно ей стало холодно.

— Я знаю, что это не тот брак, о котором мечтают в сказках, — её голос стал тише, потеряв командирские нотки. — В нём нет места романтике, стихам под луной и прочей чепухе, которую так любят трубадуры. Я не умею быть слабой и нежной. Война отучила.

Она сделала паузу, подбирая слова.

— Но в нём есть кое-что поважнее. Доверие. Тотальное, абсолютное доверие, которое рождается только в бою, когда ты прикрываешь чью-то спину, а он твою. И общая цель. Выжить. Победить. Построить на этих проклятых руинах что-то новое. Я обещаю тебе быть верным союзником, Михаил. Не женой в привычном понимании этого слова, партнёром. Я никогда не ударю тебе в спину и всегда прикрою твой фланг. Наш союз будет выкован не из золота и красивых слов, а из стали и крови. И он будет крепче.

Я слушал её, и я понимал, что это самая честная, самая искренняя речь, которую я когда-либо слышал от женщины. Она не пыталась ничего приукрасить. Она говорила на единственном языке, который мы оба теперь понимали до конца, на языке войны.

— Этого более чем достаточно, — ответил я так же тихо. — Я тоже не мастер говорить стихами. Но я умею держать строй.

Она обернулась, и теперь смотрела мне прямо в глаза. Пламя свечи отражалось в её зрачках, и в них горел холодный, синий огонь.

— Ты готов к этому, барон? — спросила она, и в том, как она произнесла мой новый титул, была и лёгкая насмешка, и серьёзность. — Готов стать не просто мужем, но принцем-консортом? Делить со мной не только постель, но и бремя власти? Власть, это не только титулы и поклоны. Это бессонные ночи, это тяжёлые решения, это необходимость отправлять людей на смерть ради общей цели. Это грязь, интриги и предательство. Готов испачкать в этом руки по локоть?

Я смотрел на неё, на эту сильную, опасную, невероятно красивую в своей ярости и усталости женщину, которая предлагала мне не руку и сердце, а половину своего креста. И я знал ответ. Я знал его с того самого момента, как решил остаться и драться.

— Я готов ко всему, что поможет нам выиграть эту войну, ваша светлость, — честно ответил я.

Она смотрела на меня ещё несколько долгих секунд, словно пытаясь заглянуть мне в самую душу. Затем лёд в её глазах медленно, очень медленно начал таять. Уголки её губ дрогнули и впервые за всё время нашего знакомства сложились в настоящую, пусть и немного усталую, улыбку.

— Зови меня Элизабет, — сказала она. — Пора привыкать, мой дорогой будущий супруг.

На следующий день меня разбудил не грохот молотков, а настойчивый стук в дверь. Это был адъютант Элизабет, молодой дворянин с серьезным лицом и рукой на перевязи.

— Барон, её светлость созывает военный совет. Немедленно.

Слово «барон» всё ещё резало слух, как фальшивая нота. Но слово «немедленно» я понимал отлично. Через десять минут, наскоро умывшись и натянув свой новый, уже ставший привычно-неудобным камзол, я входил в зал совета.

Настроение здесь разительно отличалось от того, что царило неделю назад. Тогда в этом же зале сидели измученные, отчаявшиеся люди, пытавшиеся найти способ достойно умереть. Сегодня за столом сидели победители. Усталые, покрытые шрамами, но победители. Отчаяние сменилось деловой, сосредоточенной решимостью. Воздух был наэлектризован не страхом, а энергией. Энергией хищника, который зализал раны и теперь выбирает, куда нанести следующий удар.

Элизабет стояла во главе огромного стола, на котором была расстелена подробная карта Северных Марок. Она уже не была просто исполняющей обязанности коменданта. Она была лидером. Бесспорным и признанным. Рядом с ней, скрестив на груди свои огромные, похожие на окорока руки, стояла Урсула. Её обычная звериная ярость сменилась нетерпеливым ожиданием. В углу, в тени, сидел Торин, попыхивая трубкой и источая ауру невозмутимого прагматизма. Присутствовали и другие, командиры сотен, выжившие офицеры гвардии, даже Скритч, старый ратлинг, которого я настоял включить в совет как эксперта по подземным коммуникациям. Он сидел на маленькой скамеечке, съёжившись и стараясь быть как можно незаметнее.

— Господа, — начала Элизабет, и её голос, спокойный и ровный, мгновенно заставил всех замолчать. — Разведка вернулась. Кавалерия прочесала предгорья. Картина ясна.

Она взяла длинную деревянную указку и ткнула ей в точку на карте, обведённую красным.

— Враг отброшен, но не разбит. Основная армия тёмных, вернее, то, что от неё осталось, отступила сюда, в Чёрные горы. Они заняли старую гномью цитадель Клык Вепря и зализывают раны. По нашим оценкам, они потеряли до трети личного состава, всю осадную технику и, что важнее, боевой дух. Но они перегруппируются. И они вернутся.

По залу прошёл тяжёлый вздох. Мы все понимали, что это лишь передышка.

— Но у нас есть окно, — продолжила Элизабет, и её голос стал твёрже. — Небольшое. Месяц, может, два. Пока они не получат подкреплений, возможно, даже с того берега. Кроме того, сегодня утром в крепость вошёл авангард армии моего отца. Пять тысяч свежей, отдохнувшей пехоты.

Эта новость была как глоток свежего воздуха. Пять тысяч! Это больше, чем весь наш гарнизон на начало осады.

— Мы должны использовать это окно, — сказала Элизабет, обводя всех нас тяжёлым взглядом. — Я не собираюсь сидеть здесь и ждать, пока они снова придут к нашим стенам. Я предлагаю нанести ответный удар.

Один из человеческих командиров, пожилой баронет по имени сэр Реджинальд, с опаской кашлянул.

— Ваша светлость, при всём уважении… наши стены ещё в руинах. Мы потеряли больше половины наших войск при осаде. Может, сперва стоит укрепить оборону, дождаться основных сил герцога?

— Ждать? — рявкнула Урсула так, что Скритч подпрыгнул на своей скамеечке. — Пока ты будешь ковырять свои камни, эти ушастые ублюдки выкуют новые мечи и выродят новых тварей! Они показали нам спины! Это слабость! Слабых надо бить, пока они не могут ответить! Мои орки хотят крови!

— Кровь, это дорогое удовольствие, воительница, — проворчал Торин, выпуская облако дыма. — А война — ещё дороже. Сталь и еда стоят денег. Мои шахты не бездонны, а караваны с провизией ещё не скоро восстановят регулярные рейсы. Наступление, это огромные расходы и риски.

Начался спор. Горячий, яростный. Люди говорили об осторожности, орки о славе, гномы о деньгах. Каждый тянул одеяло на себя, мысля категориями вчерашнего дня. Я молчал, слушал, впитывал. Я ждал своего момента. И когда они все выдохлись, я шагнул к столу.

— Господа. Леди Урсула. Вы все правы. И вы все неправы.

Все взгляды обратились ко мне.

— Вы мыслите категориями прошлой войны, — спокойно продолжил я. — Войны, где всё решала толщина стен и количество мечей. Но эта война закончилась неделю назад, в проломе главных ворот. Началась новая война.

Я взял у Элизабет указку.

— Сэр Реджинальд, вы боитесь, что у нас не хватит сил. Урсула, ты хочешь крови. Торин, ты беспокоишься о расходах. Я предложу вам решение, которое устроит всех.

Я ткнул указкой в карту, восточнее наших позиций.

— Вот. Восточные земли. Формально наши, по факту выжженная земля, кишащая патрулями тёмных. Но здесь, — я обвёл кружком несколько точек, — разрушенные деревни, заброшенные шахты и, что самое главное, река, впадающая в большое озеро, которое даёт нам выход в тыл врага. Я предлагаю не полномасштабное наступление, а быструю операцию. Мы не пойдём на их крепость. Мы создадим свою. Здесь.

Я посмотрел на их озадаченные лица.

— Моя… — я поправился, — наша мануфактура уже работает в три смены. Через месяц у нас будет не просто пять тысяч новой пехоты. У нас будет пять тысяч стрелков, вооружённых винтовками. У нас будет десять «Мясорубок», установленных на мобильные платформы. У нас будут отряды, оснащённые гранатами. Один наш новый полк будет обладать огневой мощью, превосходящей всю армию герцога образца прошлого месяца.

Я перевёл дух.

— Мы создадим ударный кулак. Две тысячи моих стрелков, тысяча орков Урсулы в качестве штурмовой пехоты, пятьсот гномов Торина как инженерные части, и тяжёлая кавалерия для прикрытия флангов. Мы не будем ввязываться в затяжные бои. Мы нанесём удар сюда, — я указал на старый тракт, — зачистим этот регион, восстановим вот эту старую крепость, которую они разрушили, и создадим там передовой плацдарм. С производственными мастерскими, с речным портом для снабжения. Мы перенесём войну на их территорию. И будем вести её по нашим правилам.

Я замолчал. В зале стояла тишина. Я видел, как в их головах идёт лихорадочная работа. Они пытались осмыслить то, что я предложил. Это была не просто тактика. Это была новая доктрина.

— Мобильная огневая мощь… — задумчиво произнёс один из старых командиров.

— И дорого, — всё ещё ворчал Торин, но я видел, как блеснули его глаза при словах «инженерные части» и «производственные мастерские». Он уже подсчитывал будущие контракты.

— И кроваво! — с восторгом прорычала Урсула. — Мне нравится!

Элизабет молчала дольше всех. Она смотрела на карту, на мои пометки, на лица командиров. Затем она подняла глаза на меня. В её взгляде было то самое доверие, о котором она говорила вчера.

— Хорошо, барон, — наконец произнесла она, и в том, как она снова назвала меня по титулу, теперь был новый смысл. Это было не формальное обращение. Это было признание моей новой роли. — Действуйте. План принимается. Готовьте ваше… техническое задание.