Новые горизонты

Глава 17

Подвал под лабораторией старого Альберика превратился в филиал преисподней, причём не в какой-то метафорический, а в самый что ни на есть натуральный, с полным набором сопутствующих спецэффектов. Вонь стояла такая, что слезились глаза и першило в горле. Это был густой, осязаемый коктейль из запаха аммиака, который источала вскрытая тварь, сладковатой вони гниющей органики и чего-то ещё, неописуемо чуждого, металлического и кислого одновременно. Воздух был настолько тяжёлым, что, казалось, его можно было резать ножом и намазывать на хлеб. Если бы у кого-то хватило безумия этот хлеб съесть.

На огромном деревянном столе, наспех сколоченном плотниками из толстенных дубовых плах, лежала она. Туша убитого ночью монстра. Даже мёртвая, распластанная и обезображенная, она внушала первобытный, иррациональный ужас. Чёрный, маслянисто поблёскивающий в свете десятка сальных свечей хитин, зазубренные костяные лезвия, похожие на серпы самой Смерти, и безглазая, уродливая голова с клацающими жвалами, застывшими в последнем, беззвучном визге.

— Ну и мерзость, — пробурчала Брунгильда, и облачко пара вырвалось из её рта. В подвале было холодно, как в склепе. Моя новоиспечённая невеста-инженер, которую я вытащил из только что обустроенной ею комнаты, была, как и я, одета в промасленный кожаный фартук поверх своей обычной кольчуги. Её рыжие косы были туго убраны под тканевую повязку, а на лице не отражалось ни страха, ни отвращения. Лишь холодное, профессиональное любопытство. — В наших горах, под самыми корнями, водятся твари и похуже. Но эта… эта сделана неправильно.

Она была права. Это было не творение природы. Это было оружие. Биологическое оружие, собранное каким-то безумным, гениальным и абсолютно аморальным конструктором. Я, используя свои скудные познания в анатомии, оставшиеся со времён армейской санподготовки, и инженерную логику, пытался понять его конструкцию.

— «Неправильно» — это самое точное слово, — согласился я, подбирая с соседнего столика инструмент. Это был набор гномьих инструментов, которые Брунгильда притащила с собой. Они больше походили на орудия пыток инквизиции: пилы с мелкими зубьями, долота разной ширины, зажимы, способные удержать взбесившегося быка. — Приступим, леди Брунгильда. Пациент ждёт.

Мы работали как слаженная команда, хотя это был наш первый совместный проект. Я делал разрезы, а она, с её невероятным знанием материалов, оценивала структуру.

— Хитин, — бормотала она, ковыряя долотом край трещины от болта баллисты. — Не просто хитин, многослойный. Смотри, — она указала на срез. — Слой твёрдый, как обсидиан, потом слой вязкий, как смола, потом снова твёрдый. Он не ломается, он распределяет энергию удара. Чтобы пробить такое, нужен не просто удар. Нужен прокол под огромным давлением. Как шило в стопку пергамента.

Я тем временем, орудуя длинным, тонким ножом, пытался разобраться во «внутренностях». Картина была ещё более странной. Никаких привычных органов. Ни сердца, качающего кровь, ни лёгких, ни желудка. Вся грудная клетка была заполнена пульсирующей, студенистой массой отвратительного зелёного цвета, пронизанной сетью полупрозрачных трубок.

— Никакой кровеносной системы в нашем понимании, — бормотал я, скорее для себя, чем для неё. — Гидравлика. Эта зелёная дрянь не просто питает его, она приводит в движение конечности. Смотри, вот здесь, — я указал на основание костяного лезвия, — пучок этих трубок входит прямо в «мышцу». Это не животное. Это биомеханизм. Он не дышит, не ест в привычном смысле. Он работает на какой-то внутренней энергии. Как чёртов терминатор на органике.

— Терминатор? — озадаченно спросила гномка.

— Не обращай внимания — махнул рукой.

— Смотри, — Брунгильда, закончив с панцирем, ткнула своим долотом в пучок сероватых, похожих на пересушенные жилы, волокон, которые расходились от центра туловища по всему телу. — Похоже на нервы. Но они слишком толстые и жёсткие. Больше похожи на медную проволоку в кожаной оплётке. И смотри… они все сходятся в одной точке. Вот здесь.

Она указала на самое защищённое место на спине твари, там, где несколько толстых хитиновых пластин сходились вместе, образуя подобие горба. Это был самый толстый слой брони, который мы обнаружили.

— Помоги-ка, — скомандовала она, и мы вдвоём, кряхтя, навалились на огромный рычаг, который подсунули под одну из пластин.

С оглушительным треском, похожим на звук ломающегося дерева, пластина поддалась и отвалилась в сторону, обнажая то, что было под ней.

Мы замерли.

Под бронёй, в углублении, утопленный в защитную гелеобразную массу, лежал серовато-белый узел размером с мой кулак. Он слабо, едва заметно пульсировал в унисон с нашими собственными сердцами. От него, как кабели от серверной стойки, расходились те самые толстые «нервы».

— А вот и мозг — выдохнул я, сам не веря своим словам. — Или то, что его заменяет. Уязвимое место.

Брунгильда взяла длинный стальной щуп и осторожно ткнула в узел. Вся туша мёртвого монстра на столе дёрнулась в чудовищной, предсмертной конвульсии. Его ноги заскребли по столу, а жвала с лязгом сомкнулись. Мы отшатнулись.

— Определённо, это оно, — констатировала гномка, и в её глазах впервые за всё время мелькнуло нечто похожее на азарт. — Мы нашли выключатель.

— Нашли, — мрачно согласился я, измеряя толщину отломанной бронепластины. — Хорошая новость: мы знаем, куда бить. Плохая новость: эта точка прикрыта пятью сантиметрами многослойной брони, которая может выдержать прямой выстрел из баллисты. Да, будет запреградная травма, но я сильно сомневаюсь, что она убьёт эту тварь. Чтобы добраться до этого «выключателя», нам понадобится противотанковое ружьё. Которого у меня, к сожалению, нет. Мы в тупике.

Я устало опёрся о стол, чувствуя, как волна эйфории от находки сменяется глухим разочарованием. Мы вскрыли замок, но ключ от него, похоже, остался в другой вселенной.

— Тупик — это просто стена, в которой ещё не проделали дыру, — проворчала Брунгильда, подбирая с пола самый большой молот. — Значит, нам нужен бур побольше. Или взрывчатка посильнее. Дай мне время, и я придумаю, как проковырять эту скорлупу.

Она говорила с такой уверенностью, что я почти поверил ей. Почти. Но времени у нас не было. И именно в этот момент из дальнего, самого тёмного угла подвала донёсся тихий, но отчётливый скрежет.

Мы замерли, как суслики, услышавшие крик ястреба. Я, Брунгильда, двое стражников у двери, все разом превратились в статуи из плоти и крови. Молот, который моя невеста только что подобрала, застыл в полуметре от пола. Моя рука инстинктивно легла на рукоять ножа. В промозглой тишине подвала, нарушаемой лишь потрескиванием свечей и тихим шипением какой-то алхимической дряни, этот звук прозвучал оглушительно.

Скрежет.

Он был негромким, но отвратительным. Царапающим. Будто кто-то водил по камню куском зазубренного металла. Он исходил из самого тёмного угла подвала, оттуда, где старая, покрытая вековой пылью и паутиной кладка, по слухам, запечатывала вход в древние, заброшенные туннели под крепостью.

— Ещё один лезет, — прошипел один из стражников, и его голос сорвался на панический шёпот. Его костяшки, сжимавшие древко алебарды, побелели.

Мой мозг мгновенно проанализировал звук. Нет. Не то. Удары тварей, проламывающих камень, были мощными, глухими, как работа отбойного молотка. А это… это было другое. Частое, царапающее, скребущее. Словно десятки мелких, но настойчивых инструментов ковыряли стену изнутри.

Скрежет повторился, на этот раз громче, и к нему добавился тихий стук. В кладке, прямо по шву между двумя огромными валунами, поползла тонкая, как волос, трещина. Из неё посыпалась струйка пыли.

— К оружию! — скомандовал я тихо, но твёрдо. — Не стрелять без приказа. Брунгильда, отойди за стол.

Моя невеста и не подумала прятаться. Вместо этого она с глухим стуком опустила молот на пол и подобрала тяжёлое гномье кайло, стоявшее у стены. В её руках оно выглядело не как инструмент, а как чудовищное боевое оружие.

— Я не прячусь от шума в стенах, — проворчала она, занимая позицию рядом со мной. — Если оттуда что-то вылезет, я хочу посмотреть ему в глаза, прежде чем расколю череп.

Кладка затрещала громче. Один из кирпичей, затыкавших щель, сдвинулся и с глухим стуком вывалился внутрь, на пол подвала, открывая за собой клочок абсолютно чёрной, непроглядной тьмы. И из этой тьмы на нас пахнуло. Запах был густым, как ил со дна болота смесь сырой земли, плесени и ещё чего-то, неуловимо животного, мускусного.

Мы напряглись, ожидая увидеть бронированную морду или костяное лезвие. Но вместо этого в проломе показалось нечто совершенно иное.

Сначала в проломе показалась голова, покрытая седыми волосами. Сначала я подумал, что это человек, вот только уши и хвост говорили, что это не так. Перед нами из тоннеля показался ратлинг. Он моргнул, ослеплённый светом свечей, и испуганно вскрикнул.

За ним, толкая его в спину, показалось ещё несколько. Целая толпа. Они были низкого роста, но в среднем выше гномов, зато куда более худые и сутулые, одетые в какие-то невообразимые обрывки дублёной кожи и грязного тряпья. Их длинные, голые хвосты подрагивали, а в руках они сжимали примитивное оружие, заострённые камни, привязанные к палкам, и ржавые кирки.

Ратлинги. Подземные жители, парии, о которых я читал в крепостной библиотеке. Раса, которую презирали даже орки.

Стражники ахнули, и один из них инстинктивно шагнул вперёд, поднимая алебарду.

— Крысолюды! Мерзость!

— Стоять! — рявкнул я так, что эхо прокатилось по подвалу. Мой голос остановил его на полпути. — Не убивать! Я сказал, не убивать!

Я медленно опустил нож, показывая, что не собираюсь нападать. Ратлинги, увидев движение стражника, с воплями шарахнулись назад, сбившись в дрожащую, пахнущую страхом кучу. Они были не агрессорами. Они были напуганы до смерти.

Один из них, самый старый, чьё лицо испещрено шрамами, был вытолкнут вперёд остальными. Он дрожал так, что его зубы выбивали мелкую дробь. Он поднял свои руки в умиротворяющем жесте.

— Не… не бить… — сказал он на ломаном, чудовищно искажённом всеобщем языке. — Мы… мы мир!

— Кто вы? Что вы здесь делаете? — спросил я, стараясь говорить как можно спокойнее.

— Твари… — выдохнул старый ратлинг, и его глаза наполнились слезами ужаса. — Твари… Пожиратели Камня… они… они повсюду. Уничтожают наши города… съели… всех… Мы бежали… долго бежали… по старым ходам…

И тут его взгляд, до этого метавшийся по нашим лицам, упал на стол. На огромную, вскрытую тушу монстра, лежавшую под светом свечей.

Реакция была мгновенной и страшной.

Старый ратлинг издал пронзительный, тонкий визг, больше похожий на крик умирающего зайца. Он отшатнулся назад, и запутался в собственных ногах, после чего рухнул на пол, отползая и загребая руками, словно пытаясь оттолкнуться от самого этого зрелища. Остальные, проследив за его взглядом, тоже увидели тварь. Их коллективный вопль ужаса был настолько пронзительным, что у меня заложило уши. Они сбились в кучу, дрожа и скуля, как щенки, увидевшие волка. Их страх был настолько сильным, настолько животным, что его можно было почти потрогать.

— Они… здесь… — пролепетал старик, указывая на тушу дрожащим пальцем. — Они и здесь… На поверхности… Конец… Конец всему…

Я смотрел на эту сцену, и в моей голове, наконец, всё сложилось. Это были не диверсанты. Не союзники тёмных эльфов. Это были беженцы. Первые жертвы этого подземного террора. Эти твари не просто атаковали нас. Они устроили тотальный геноцид в мире под нашими ногами. И эти несчастные, грязные, презираемые всеми существа были единственными выжившими свидетелями.

— Они не с нами, — сказал я громко и чётко, обращаясь к ратлингам. — Мы тоже с ними воюем. Эта тварь мертва. Мы её убили.

Старик недоверчиво посмотрел на меня, потом снова на монстра, потом опять на меня. В его глазах медленно, очень медленно, страх начал уступать место крошечному, едва заметному проблеску… не надежды, нет. Скорее, недоумевающего любопытства.

— Вы… убили… Пожирателя Камня? — прошептал он, словно не веря собственным ушам. — Вы, верхушечники? Но… как? Ваши железные палки… они бесполезны…

Слова старого ратлинга повисли в промозглом воздухе подвала, как приговор. «Ваши железные палки… они бесполезны…» Он не злорадствовал, не упрекал. Он просто констатировал факт, который мы сами только что осознали ценой жизней моих бойцов.

— Мы знаем, — мрачно ответил я, опуская нож. Я сделал шаг вперёд, медленно, чтобы не напугать их ещё больше, и присел на корточки, чтобы быть с ним на одном уровне. — Мы знаем. Поэтому и ищем другое решение.

Старого ратлинга, как я выяснил позже, звали Скритч. И он, судя по всему, был не просто беженцем, а кем-то вроде старейшины или вожака этой жалкой горстки выживших. Когда первоначальный животный страх в его глазах немного отступил, сменившись настороженным любопытством, в его взгляде появился хитрый, чисто крысиный огонёк. Он посмотрел на меня, потом на Брунгильду, которая стояла с кайлом наперевес, как подгорная валькирия, готовящаяся к последней битве, затем снова на меня. Он оценивал. Взвешивал риски.

— Другое решение… — пропищал он, потирая свои крошечные лапки. — Верхушечники всегда ищут решение… когда уже поздно. Когда Пожиратели уже у порога…

— Никогда не поздно, пока ты жив, — отрезал я. — Вы выжили. Мы выжили. Значит, ещё не поздно. Вы знаете об этих тварях больше, чем мы. Вы жили рядом с ними. Вы должны знать их слабости.

— Слабости? — Скритч издал тихий, нервный смешок. — У Пожирателей Камня нет слабостей. Только голод. Бесконечный голод. Они едят камень, они едят… нас.

Брунгильда презрительно фыркнула.

— Всё в этом мире имеет слабость, крысёныш. Даже гора поддаётся кайлу и времени. Нужно просто знать, куда бить.

Скритч вздрогнул от её зычного голоса, но что-то в её словах, видимо, зацепило его. Он задумался, затем он принял решение.

Он поманил меня в самый тёмный угол подвала, подальше от любопытных глаз стражников. Я последовал за ним, краем глаза отметив, как Брунгильда, не опуская кайла, двинулась следом, готовая в любой момент прикрыть меня. Скритч опустился на колени перед своим заплечным мешком, убогим куском грязной кожи, перетянутым верёвками. Он долго копался в нём, отбрасывая в сторону какие-то обломки, сушёные грибы и мотки верёвок. Наконец, его пальцы нащупали то, что он искал.

С величайшей осторожностью, словно доставал из мешка живого скорпиона, он извлёк небольшой, невзрачный на вид камень размером с голубиное яйцо. На первый взгляд обычный булыжник, сероватый, с острыми краями. Но в полумраке подвала, вдали от света свечей, камень ожил. Он начал испускать слабое, призрачное, голубоватое свечение. Свет был холодным, неживым, он не разгонял тьму, а скорее делал её гуще, подчёркивая контуры предметов.

— Светящийся камень, — прошептал ратлинг, и в его голосе прозвучало благоговение. — Нашли глубоко-глубоко. В старых жилах, где земля ещё помнит первых духов. Твари… — он понизил голос до едва слышного писка, — они не любят его. Очень не любят. Обходят стороной туннели, где много такого камня. Боятся.

Я протянул руку. Скритч колебался секунду, но потом вложил камень мне в ладонь. Он был холодным, как лёд, и… странно, но я почувствовал это даже через перчатку, он едва заметно вибрировал, словно внутри него билось крошечное, пойманное в ловушку сердце. Я поднёс его ближе к глазам. Голубое свечение пульсировало в такт этой вибрации.

— Что он делает? Обжигает их? — спросил я, и в моём голосе прозвучала надежда.

— Не-не, — замотал головой Скритч. — Не обжигает. Просто… пугает. Как огонь отпугивает ночных зверей. Они подходят, нюхают… и уходят. Не любят этот холодный свет.

Разочарование было горьким, как желчь. Очередной тупик. Отпугивающее средство, это хорошо для обороны норы или пещеры, но бесполезно в открытом бою. Я не мог обвешаться этими камнями, как новогодняя ёлка.

Но инженер во мне не сдавался. Я должен был проверить. Я подошёл к столу, где на отдельном подносе лежала отрубленная конечность монстра, костяное лезвие с куском хитинового сустава. Я поднёс светящийся камень к чёрному панцирю. Ничего. Абсолютно никакой реакции. Зелёная гемолимфа, медленно сочившаяся из среза, даже не изменила цвет.

— Он их не ранит, — констатировал я, и тяжесть мира снова навалилась мне на плечи.

— Не ранит, — покорно согласился Скритч, и в его голосе прозвучало почти извинение, словно он обманул мои ожидания. — Отпугивает. Только отпугивает. Но… — он замялся, теребя край своей рваной жилетки. — Может… может, если смешать? Мы пробовали… толочь в пыль, посыпать у входов толстым слоем… помогает. Запах сильнее.

Смешать… Посыпать…

И тут в моей голове, в самом тёмном её уголке, где хранились знания из другой жизни, лекции по металлургии, сопромату, химии, что-то щёлкнуло. Сначала тихо, как сработавшее реле, а потом с оглушительным рёвом, как будто в мозгу запустили турбину.

Смешать. Не с землёй. Не с водой. С металлом.

Сплав. Легирование. Добавка, изменяющая свойства основного материала. Я смотрел на холодный, светящийся камень в своей руке, и видел уже не магический амулет. Я видел активный химический элемент. Редкий реагент, который мог кардинально изменить уравнение.

— Брунгильда! — заорал я, разворачиваясь так резко, что ратлинг испуганно отскочил. Моя невеста, до этого наблюдавшая за сценой со скептической миной, вздрогнула от неожиданности. — Тащи сюда тигель! И молот! Самый большой! Будем колдовать!

— Сдурел, чего орать? — прорычала она, но в её серых глазах уже загорелся огонёк профессионального любопытства. — Какое ещё колдовство?

— Самое настоящее! Инженерное! — выкрикнул я, чувствуя, как по венам бежит не кровь, а чистый, незамутнённый восторг открытия. — Ты сказала, нам нужен бур побольше? К черту бур! Мы сделаем пулю, которая сама прожжёт себе дорогу!

Она смотрела на меня, как на сумасшедшего. Но она была мастером металла до мозга костей. И она увидела в моих глазах не безумие, а расчёт. Холодный, яростный расчёт.

— Ладно, — буркнула она, подхватывая с пола свой огромный молот. — Твоя идея, твоя и ответственность, если мы взорвём тут всё к гномьей матери. Какой тигель нести? Для меди или для стали?

— Для стали! — крикнул я ей вдогонку. — И прихвати кусок самого лучшего железа, какое у тебя есть! Будем ковать оружие, которого этот мир ещё не видел!

Я повернулся к Скритчу, который смотрел на меня с благоговейным ужасом, как на шамана, впавшего в транс. Я положил ему на плечо руку.

— Ты, мой друг, возможно, только что спас эту крепость. Дай мне все камни, что у тебя есть. Все до единого.

Идея ратлинга была безумной. Дикой. Она принадлежала миру, где шаманы толкут в ступках кости и травы, чтобы отогнать злых духов. Но в нашем отчаянном положении, на самом дне колодца безнадёжности, мы были готовы цепляться за любую, даже самую гнилую и скользкую соломинку. И в моей голове, эта соломинка только что начала обрастать арматурой из закалённой стали.

Моя невеста с грохотом притащила из своего походного скарба небольшую, но массивную походную плавильню и набор инструментов. Гномы, как я понял, никогда не расставались с возможностью что-нибудь расплавить или выковать, даже отправляясь в гости. Она поставила жаровню на каменный пол, и её движения были точными и экономичными, как у хирурга, готовящегося к операции.

— Что задумал, алхимик недоделанный? — проворчала она, ловко раздувая мехами угли.

— Не алхимию. Металлургию, — ответил я, высыпая на чистый камень все светящиеся камни, которые Скритч отдал мне дрожащими руками. Их было с дюжину. — Мы проведём эксперимент по легированию стали. Создадим новый сплав.

— Легированию? — она непонимающе нахмурилась. — Это что за человеческое колдовство?

— Это когда ты берёшь один металл и добавляешь в него другой, чтобы изменить его свойства, — на пальцах объяснил я. — Делаешь его твёрже, или более гибким, или устойчивым к ржавчине. Только вместо другого металла мы используем… вот это.

Я указал на горстку светящихся камней. Брунгильда посмотрела на них, потом на меня, как на идиота.

— Ты хочешь смешать лучшую гномью сталь с обычным камнем? С фосфоресцирующей галькой? Мой отец отлучил бы меня от наковальни за такое кощунство! Это испортит металл! Сделает его хрупким, полным шлака!

— А может, и нет, — я взял самый большой камень и положил его на миниатюрную наковальню, которую она тоже притащила. — Может, этот «камень» — не просто камень. Может, это руда. Концентрат какого-то неизвестного элемента. И нам нужно всего лишь ввести его в кристаллическую решётку железа.

Я не был уверен, что она поняла последнюю фразу, но общий смысл до неё дошёл. Я не собирался сыпать в сталь песок. Я собирался провести научный эксперимент. Она недовольно поджала губы, но азарт инженера-испытателя перевесил вековые традиции.

— Ладно. Твоя затея. Но толочь эту дрянь будешь сам. Я не собираюсь портить свой лучший молот о бесполезные булыжники.

Я усмехнулся и взял молот, он весил килограммов десять, не меньше, и, прицелившись, со всей силы опустил его на камень.

Раздался не глухой стук, а звонкий, почти музыкальный щелчок. Камень не раскрошился. Он раскололся на два идеально ровных куска, и изнутри хлынул такой яркий голубой свет, что мы все невольно зажмурились. Когда глаза привыкли, мы увидели, что внутренняя структура камня была не каменной, а кристаллической, похожей на гигантский, плохо огранённый сапфир.

— Клянусь бородой моего деда… — выдохнула Брунгильда, с удивлением глядя на кристалл. — Это не галька. Это… я не знаю, что это.

Следующие полчаса мы, как два безумных аптекаря, толкли кристаллы в тяжёлой стальной ступке. Это было непросто. Материал был твёрдым и поддавался с большим трудом. Но в итоге мы получили горсть мелкодисперсного порошка. Голубоватая, мерцающая пыль, которая, казалось, жила своей жизнью, слабо светясь в полумраке подвала, как пойманная в ловушку звёздная пыль.

Тем временем Брунгильда раскалила в тигле кусок отборной стали добела. Расплавленный металл плескался в керамической чаше, как маленькое, ручное солнце.

— Готово, — сказала она, её лицо в свете расплава казалось высеченным из красного гранита. — Если ты собираешься сделать свою глупость, то делай её сейчас.

Наступил момент истины. Затаив дыхание, я взял щипцами щепотку голубого порошка и осторожно высыпал его в расплавленную сталь. Металл зашипел, как змея, и на одно ослепительное мгновение вспыхнул нестерпимо-ярким, сапфировым пламенем, заставив нас всех зажмуриться и отшатнуться. По подвалу пронёсся резкий пахнущий грозой запах. Когда мы снова смогли смотреть, расплав в тигле изменился. Он больше не был оранжево-белым. Он стал серебристо-голубым, и его поверхность подёрнулась лёгкой, переливающейся рябью, словно мы смотрели на поверхность магического озера.

— Что… что это было? — прошептал один из стражников, крестясь.

— Это называется химическая реакция, — ответил я, чувствуя, как у меня самого от волнения дрожат руки.

Брунгильда, не говоря ни слова, вылила содержимое тигля в небольшую изложницу, форму для отливки. Металл застывал почти мгновенно, и его голубое свечение медленно гасло. Когда она щипцами извлекла небольшой слиток и бросила его в ведро с водой, подвал наполнился оглушительным шипением.

Остывший слиток выглядел… странно. На первый взгляд обычная, хорошо обработанная сталь. Но если присмотреться, в его тёмной, матовой структуре были видны тончайшие, как паутинки, светящиеся голубые прожилки. Они слабо пульсировали, словно по ним всё ещё бежали остатки той энергии, что мы высвободили. Я взял слиток в руку. Он был тяжелее обычной стали, плотнее, и от него исходила всё та же еле уловимая вибрация.

— Ну, и что дальше, гений? — спросила Брунгильда, скрестив руки на груди. В её голосе всё ещё сквозил скепсис, но глаза горели неподдельным интересом. — Мы получили красивую, светящуюся железку. Будем делать из неё ожерелья для придворных дам?

Я усмехнулся. Она ещё не поняла.

Я взял небольшой молоток, положил слиток на наковальню и одним точным ударом отколол от него острый, зазубренный осколок. Затем, зажав его в длинных кузнечных клещах, я подошёл к столу, где лежала отрубленная лапа монстра.

— А теперь полевые испытания, — объявил я в наступившей тишине.

Все взгляды, Брунгильды, стражников, сбившихся в кучу ратлингов, были прикованы к моей руке. Я поднёс острый осколок к чёрному, блестящему хитиновому суставу.

— Смотрите внимательно.

Я не просто коснулся. Я с силой вонзил острый край сплава в хитин. И в этот раз произошло нечто невероятное.

Конечность не просто дёрнулась. Её свело чудовищной, неестественной судорогой, как будто по ней пропустили разряд в тысячу вольт. В месте контакта хитин пошёл глубокими трещинами, из которых повалил едкий, белый дым с отвратительным запахом горелой проводки. Зелёная гемолимфа, сочившаяся из среза, зашипела и закипела, превращаясь в чёрную, обугленную корку. Процесс был похож на стремительное, агрессивное разложение. Голубые прожилки в моём осколке на мгновение вспыхнули ярче, словно высасывая из твари какую-то энергию.

Через несколько секунд всё было кончено. Лапа, ещё мгновение назад бывшая образцом биологической брони, обмякла, почернела и превратилась в безжизненную, дымящуюся массу, похожую на кусок расплавленного пластика.

Мы с Брунгильдой переглянулись. В её широко раскрытых серых глазах я увидел то же, что, наверное, отражалось и в моих. Шок. Полное, абсолютное изумление. И триумф. Дикий, пьянящий триумф первооткрывателей.

— Идеально! — выдохнул я, сам не веря своим словам. Я переводил взгляд с дымящейся конечности на осколок в моих руках. — Это не магия. Это химия. Эта руда, или что это такое, в сплаве с железом при контакте с их телом, с их гидравлической системой, вызывает какую-то цепную реакцию. Она не просто ранит. Она полностью разрушает их органическую структуру. Сжигает их «нервную систему» изнутри. Это… — я посмотрел на Брунгильду, и на моём лице, я был уверен, расползлась самая безумная улыбка в моей жизни. — Это то, что мы искали…

Я вылетел из подвала, как пробка из бутылки шампанского, которое взрывали на старте космического корабля. Эйфория, чистая, незамутнённая, адреналиновая эйфория открытия ударила в голову, выжигая усталость, страх и отчаяние последних дней. Мы сделали это. Мы нашли его. Серебряную пулю против их оборотней, святую воду против их вампиров.

— Скритч! — заорал я, выскочив во двор и едва не сбив с ног пробегавшего мимо солдата. Мой голос, усиленный акустикой каменных стен, прозвучал как выстрел. — Скритч, твою крысиную мать, где ты⁈

Старый ратлинг, который как раз опасливо выглядывал из двери подвала, испуганно вскрикнул и попытался шмыгнуть обратно во тьму. Я догнал его в два прыжка и схватил за тощую, жилистую руку. Он затрясся, как осиновый лист на ветру.

— Не-не-не, господин верхушечник! Не есть! Скритч старый, невкусный!

— Есть⁈ — я встряхнул его, возможно, чуть сильнее, чем следовало. — Да я тебя сейчас расцелую, хвостатый гений! Ты не понимаешь, что ты сделал! Ты только что спас эту крепость! Но мне нужно больше!

Я подтащил его к свету факела, и он увидел моё лицо, перепачканное сажей, блестящее от пота, но с абсолютно безумной, счастливой улыбкой.

— Где ещё есть эта руда⁈ — выдохнул я ему в лицо. — Мне нужно много! Всё, что вы сможете найти! Каждый камень! Я готов заплатить! Золото, еда, оружие, всё, что захотите!

Скритч смотрел на меня, его глаза быстро бегали по мне, оценивая ситуацию. Страх в них медленно уступал место хитрому, расчётливому блеску. Он был не просто вождём. Он был выжившим. А выжившие умеют торговаться, даже стоя на краю могилы.

— Убежище… — пропищал он, и его голос обрёл неожиданную твёрдость. — Нам нужно постоянное, безопасное убежище. Не временный угол, откуда нас выгонят, когда мы станем не нужны. А настоящий дом. С едой. С водой. С защитой.

— Будет, — не раздумывая, ответил я. — Я выделю вам самые глубокие и сухие подвалы в цитадели. Никто вас не тронет. Я даю слово барона.

— Слово верхушечника… — он недоверчиво дёрнул головой. — Слова уносит ветер.

— Хорошо, — я понял. Ему нужны были не слова. Ему нужны были символы. — Кроме убежища и еды, я дам вам оружие. Двадцать арбалетов из арсенала. И обучу ваших лучших охотников ими пользоваться. Вы будете не просто беженцами. Вы станете частью гарнизона. Подземным дозором Каменного Щита.

Вот это подействовало. Глаза Скритча расширились. Оружие. Статус. Из париев, которых пинают ногами, в боевое подразделение. Это было больше, чем он смел просить.

— И руда… — продолжил я, не давая ему опомниться. — Мне нужна вся руда. И вы, как лучшие знатоки подземелий, покажете нам все известные вам ходы и туннели под крепостью. Мы должны знать, откуда ещё могут ударить эти твари.

Сделка была заключена в течение пяти минут, скреплённая не рукопожатием, а моим твёрдым взглядом и отчаянной надеждой в его глазах. Мы все получили шанс на будущее.

«Вавилонская кузница» гудела, как растревоженный улей. Усталые, измотанные люди, гномы и орки, работавшие уже почти сутки без сна, продолжали свой монотонный, отчаянный труд. Скрип, удар, щелчок. Ритм конвейера, который я с таким трудом наладил.

Я ворвался в цех, как ураган.

— СТОП! ОСТАНОВИТЬ РАБОТУ! ВСЕМ СТОП!

Грохот молотов и визг точил медленно стихли. Сотни усталых, недовольных глаз уставились на меня. Я видел в них раздражение. Я нарушил ритм. Я остановил процесс, который мог спасти их жизни.

— Производство винтовок остановить, — объявил я в наступившей тишине. — Сборочную линию — распустить. Все горны, все молоты, все силы на новый заказ. Сверхсрочный. Сверхважный.

По цеху прошёл недовольный ропот.

— Барон, вы с ума сошли? — крикнул один из гномов. — У нас на счету каждая винтовка! Враг у ворот!

— То, что мы будем делать сейчас, важнее винтовок! — отрезал я. — Брунгильда! Ко мне!

Моя невеста, которая руководила гномьей секцией, протиснулась сквозь толпу.

— Что за цирк? Мои ребята валятся с ног, а ты устраиваешь представление! — с другой стороны толпы вышел Торин.

— Надо заняться болтами для винтовок!

— Перековать их все? — он посмотрела на меня, как на безумца. — На это уйдут дни! У нас их нет! У нас есть часы!

— Мы не будем перековывать. Это глупо и долго, — я схватил со стола кусок угля и на ближайшей ровной плите начал быстро рисовать. — Мы сделаем проще. И эффективнее. Мы даже не будем делать наконечники. Руды слишком мало. Мы сделаем сердечники. Маленькие, острые, как игла, сердечники. А потом будем вставлять их в стандартные стальные наконечники.

Я нарисовал в разрезе болт. Стальная оболочка и тонкий, как гвоздь, светящийся сердечник внутри, чуть выступающий на самом острие.

— При ударе сталь пробивает внешний слой, а сердечник делает всё остальное, — закончил я. — Это быстрее. Это экономит драгоценный материал. И это будет работать!

— Хитро, — признала гном. — Очень хитро. Гном бы до такого не додумался. Мы бы просто перековали всё заново, потратив в десять раз больше времени и материала.

Торин повернулся к своим гномам.

— Вы слышали барона! Забыли про винтовки! Все делаем наконечники! Мне нужны сотни таких сердечников к рассвету! И чтобы каждый был острый, как игла!

Ночь превратилась в лихорадочный, безумный спринт. «Вавилонская кузница» обрела новый, ещё более яростный ритм. Гул сотен точильных камней, на которых вытачивали крошечные, смертоносные сердечники. Частый, дробный стук молотков, которыми эти сердечники вбивали в раскалённые наконечники. Шипение металла, остывающего в чанах с водой.

Мы работали все. Я, Брунгильда, даже ратлинги, которые, преодолев страх, помогали таскать уголь и раздувать меха. К рассвету, когда первая серая полоса окрасила небо на востоке, у нас была первая партия. Двести болтов для винтовок и пятьсот для арбалетов. Немного. Катастрофически мало. Но это был шанс. Реальный, осязаемый, пахнущий металлом и озоном шанс.

Именно в этот момент с западной стены донёсся отчаянный крик часового, а затем пронзительный, режущий уши вой сигнального рога.

— ТВАРИ! ОНИ СНОВА ЛЕЗУТ! У ЗАПАДНЫХ КАЗАРМ!

Я схватил первую попавшуюся винтовку и десяток новых болтов.

— Брунгильда, продолжайте! — крикнул я, бросаясь к выходу. — А я пойду проверю нашу новую продукцию в деле!