Новые горизонты

Глава 19

Это был не звук выстрела. Оглушительное, непрерывное шипение, похожее на предсмертный вздох дракона, смешалось с сухим, механическим треском вращающегося блока стволов и лязгом подающего механизма. Это была музыка новой эры. Музыка промышленного убийства. И она была прекрасна в своём ужасе.

Первые ряды врагов, хлынувшие в разбитые ворота, просто перестали существовать, превратились в облако из ошмётков плоти, хитина и разорванного в клочья металла. Я видел, как болт попадает в грудь хитинового монстра. На мгновение ничего не происходило, а затем тварь раздувалась изнутри, как перегретый паровой котёл, и взрывалась фонтаном зелёной гемолимфы и дымящихся внутренностей. Я видел, как очередь из шести болтов попадает в плотный строй тёмных эльфов, и там, где только что были закованные в чёрную сталь воины, оставался лишь прогал, коридор, выстланный кровавой кашей.

Я не целился. В этом не было нужды. Я просто вцепился в рукоятку и водил стволами из стороны в сторону, как садовник поливает газон из шланга. Только вместо воды у меня был ливень из закалённой стали, а вместо газона живая, напирающая масса врагов. Пролом ворот, который секунду назад был для них входом в нашу крепость, дорогой к победе, превратился в узкую горловину гигантской мясорубки.

— Клянусь бородой моего прадеда… — донёсся до меня сквозь грохот изумлённый голос Брунгильды. Она стояла рядом, прикрываясь стальным щитом от случайных стрел, и её глаза, широко раскрытые, отражали адское пламя, бушующее за воротами. — Михаил… что ты создал?

— Я создал эффективность, — Мои мышцы горели от напряжения, пот заливал глаза, но я не останавливался. — Чистую, дистиллированную эффективность!

Враги, напиравшие сзади, в узком пространстве перед воротами, не видели, что происходит впереди. Они чувствовали, что сопротивление ослабло, что их товарищи продвигаются вперёд, и давили, давили, давили. Они сами, своей массой, своей яростью, толкали передние ряды в ненасытную пасть моей «Мясорубки». Крики ярости, с которыми они шли в атаку, сменились короткими, булькающими воплями ужаса и боли, которые мгновенно обрывались. Гора тел в проломе росла с каждой секундой. Это была уже не просто груда трупов. Это была чудовищная, пульсирующая баррикада из мяса, костей и искорёженного металла, которая сама по себе стала частью оборонительного сооружения.

Я видел, как в глазах тех немногих врагов, кто был достаточно далеко, чтобы видеть происходящее, но достаточно близко, чтобы не иметь возможности отступить, отражается первобытный, животный ужас. Они никогда не видели ничего подобного. Они были воинами, привыкшими к честному бою клинка против клинка, к магии, к тактике. Но это… это было не из их мира. Это была не война. Это была бойня. Холодная, безличная, механическая.

— Давление падает! — прокричала Брунгильда, ударив кулаком по манометру. Её голос был напряжённым, как натянутая тетива. —

— Нам хватит! — прорычал я, продолжая вращать рукоятку с удвоенной яростью. Я видел, что напор врага начал ослабевать. Те, кто был сзади, наконец-то поняли, что впереди не прорыв, а могила. Они начали пятиться, натыкаясь на своих же. Я выжимал из своего творения все соки, всё, на что оно было способно. — Скорее болты кончатся!

Я вёл огонь уже не по плотной массе, а по отдельным фигурам, которые пытались укрыться за горой трупов или отступить. Я хотел, чтобы они не просто отступили. Я хотел, чтобы они запомнили. Чтобы этот ужас впечатался в их генетическую память. Чтобы само название «Каменный Щит» вызывало у них дрожь и тошноту.

Внезапно болты стали вылетать из стволов уже не с яростным шипением, а с усталым, прерывистым кашлем. Блок стволов сделал последний, натужный оборот и замер.

И «Мясорубка» замолчала.

Наступившая тишина была страшнее любого грохота. Она обрушилась на нас, как вакуум, высасывая воздух из лёгких, заставляя уши звенеть от напряжения. Песнь «Мясорубки» оборвалась на самой высокой, самой яростной ноте, и в этом внезапном безмолвии звуки войны, до этого сливавшиеся в единый гул, вдруг обрели ужасающую, отвратительную чёткость.

Я слышал треск горящих балок на стенах. Слышал далёкие, хриплые крики раненых, которых пытались утащить с поля боя. Слышал булькающий стон эльфа, захлебывающегося собственной кровью где-то в горе трупов перед нами. И самое страшное — я слышал, как замерло дыхание сотен врагов, застывших в проломе.

На мгновение они остановились, ошеломлённые, не веря своему счастью. А затем, из их рядов, донёсся один-единственный, торжествующий, полный ненависти вопль:

— Адская машина сдохла! Вперёд! За матриарха!

Этот крик стал спусковым крючком. Замершая было волна взорвалась с новой, удесятерённой яростью. Они больше не шли на убой. Они шли мстить. За своих павших товарищей, за свой унизительный страх, за это чудовищное, непонятное им оружие. Из-за горы тел, перепрыгивая через трупы и раненых, вырвался новый, ещё более яростный поток чёрной стали.

— Она не сдохла, она просто устала! — прохрипела Брунгильда, и её голос был полон такого инженерного негодования, будто оскорбили не машину, а её родную мать.

Она с грохотом отбросила свой щит и, не обращая внимания на летящие в нашу сторону стрелы, бросилась к замолчавшему механизму.

— Что с ней⁈ — заорал я, отчаянно пытаясь разглядеть в дыму и сумерках, как быстро приближается враг.

— Заклинило! — выругалась она так грязно, как может выругаться только гномский механик, увидевший сломанный инструмент. Она с силой ударила по механизму огромным бронзовым молотком, который всегда носила у пояса. Раздался глухой, нездоровый звук. — Проклятье! Подающий рычаг! Его повело, чёртов кусок перекаленного дерьма!

Я посмотрел на рычаг. Он действительно застрял, войдя в паз лишь наполовину. Металл от чудовищного темпа стрельбы некисло так деформировался.

— Мы можем это исправить⁈

— Можем! — рявкнула она, роясь в своей сумке с инструментами. — Мне нужен лом, хороший рычаг и пара крепких гномьих ругательств! Пять минут, и она снова запоёт!

Пять минут. В другой ситуации я бы рассмеялся. Сейчас эти слова прозвучали как смертный приговор. Враги были уже в двадцати метрах. Через тридцать секунд они будут здесь. У нас не было пяти минут. У нас не было и тридцати секунд.

— У нас нет времени! — крикнул я, понимая всю безнадёжность ситуации. Я отбросил бесполезную рукоятку привода и схватил свою винтовку, прислонённую к колесу. Одна винтовка, десять болтов на перевязи. Против сотен. Это был даже не жест отчаяния. Это был просто инстинкт. Инстинкт солдата, который будет драться до последнего патрона, до последнего вздоха.

Они были уже у подножия баррикады из трупов, начиная карабкаться по ней, скользя на крови и внутренностях своих же товарищей.

— Гвардия! Держать ворота!

Я обернулся. Это был барон фон Штейн. Старый воин, чьё лицо было залито кровью, а великолепные доспехи помяты и исцарапаны в десятке мест, стоял у пролома. Он только что закончил зачистку во дворе и теперь, увидев, что происходит у ворот, оценил ситуацию в одно мгновение. Он посмотрел на нас, на замолчавшую «Мясорубку», на хлынувшую в пролом толпу. И в его усталых, налитых кровью глазах я увидел не страх. Я увидел сталь. Несокрушимую, закалённую в десятках битв сталь аристократа и воина.

— Не дать им дойти до машины! — взревел он, поднимая свой огромный двуручный меч, который в его руках казался лёгким, как тростинка. — За герцога! За Каменный Щит!

Он не стал ждать ответа. Он просто бросился вперёд. И за ним, как стальная волна, хлынули остатки его личной гвардии. Два десятка закованных в тяжёлую броню гигантов, последний резерв крепости, её последняя надежда. Они не пытались победить. Они не пытались выжить. Они шли умирать. Умирать, чтобы купить нам несколько драгоценных секунд.

Они врезались в поток врагов, как стальной волнорез в девятый вал. Это был бой титанов в узком коридоре смерти. Солдаты барона, плечом к плечу, щит к щиту, образовали живую стену, непробиваемую фалангу. Их длинные мечи и тяжёлые топоры обрушились на врага. Лязг стали, хруст костей, короткие, яростные крики.

— Давай же, давай! — бормотал я, помогая Брунгильде. Мы вдвоём, подсунув под заклинивший рычаг стальной лом, пытались сдвинуть его с места. Металл скрипел, но не поддавался.

— Ещё! — рычала она, её лицо побагровело от натуги. — Навались, человече! Не будь девкой!

Я видел, как редеют ряды гвардейцев. Вот один из них, огромный, как медведь, падает, пронзённый тремя эльфийскими копьями одновременно. Вот другого сбивают с ног и одним ударом обезглавили. Но они держались. Они умирали, но не отступали ни на шаг. Каждый павший гвардеец своим телом создавал новую преграду на пути врага.

Барон фон Штейн был в самом центре. Он был воплощением бога войны. Его огромный меч описывал смертоносные дуги, отбрасывая эльфов, раскалывая черные кирасы. Он был ранен, из-под наплечника текла кровь, его левая рука безвольно повисла, но он продолжал рубить одной правой, и каждый его удар уносил жизнь.

— Пошёл! — взревела Брунгильда.

С оглушительным скрежетом рычаг поддался и со щелчком встал на место.

— Есть! — выдохнул я, чувствуя, как по спине пробегает волна ледяного пота. — Заряжай!

Но было поздно. Строй гвардейцев был прорван. Барон остался почти один, окружённый со всех сторон. Из толпы врагов на него двинулся один из хитиновых монстров, крупнее и массивнее остальных, очевидно, какой-то элитный боец или вожак. Тварь нанесла удар своим зазубренным лезвием. Барон, из последних сил, отбил его мечом, но от чудовищной силы удара его отбросило назад. Он споткнулся о тело павшего солдата и рухнул на одно колено.

— Барон! — мой крик утонул в грохоте битвы.

Монстр поднял оба своих лезвия для последнего, смертельного удара. Но старый рыцарь не собирался умирать так просто. Собрав последние силы, он вскинул свой меч, но не для защиты. Когда тварь навалилась на него, он не стал блокировать удар. Он шагнул ей навстречу и, игнорируя лезвия, вонзил свой меч ей прямо в незащищённое сочленение у основания шеи, там, где голова крепилась к туловищу. Монстр захрипел, из раны хлынула зелёная жижа. Его смертоносные лезвия, уже опускавшиеся на голову барона, потеряли силу и лишь бессильно скользнули по его шлему. Тварь рухнула, придавив рыцаря своим огромным, дёргающимся в агонии телом.

Барон фон Штейн, последний из старой гвардии, погиб. Но он купил нам ещё несколько секунд. Драгоценных, бесценных секунд.

— Есть!

Торжествующий, хриплый рёв Брунгильды вырвал меня из ступора. Она с грохотом выбила погнутый рычаг и отшвырнула его в сторону.

— Давай запасной! Живо, не спи!

Её голос был как удар хлыста, как пощёчина, приводящая в чувство. Я моргнул, и мир снова обрушился на меня всей своей какофонией. Враги, перешагнув через тело барона и его павших гвардейцев, уже неслись на нас. До них было не больше десяти метров. Десять метров до нашей беззащитной машины, до нас.

Я уже держал запасной рычаг наготове. Мои пальцы, онемевшие от напряжения, казались чужими. Я протянул ей тяжёлую стальную деталь. Секунда, чтобы вставить его на место. Ещё две, чтобы она одним ударом молотка закрепила его на оси.

— Готово! — выдохнула она, её лицо было мокрым от пота и перемазано сажей. — Давление!

Но я не успел даже дотянуться до вентиля. Первый из врагов, проворный тёмный эльф в лёгкой кожаной броне, уже был здесь. Он с яростным воплем прыгнул через обломки, занося свой изогнутый клинок для удара, нацеленного мне в горло.

Я инстинктивно отшатнулся, выставляя вперёд винтовку, как копьё. Но меня опередили. Один из моих стрелков, молодой парень по имени Ларс, который стоял рядом со мной, без колебаний шагнул вперёд, принимая удар на себя. Клинок с отвратительным, влажным хрустом вошёл ему в грудь. Ларс захрипел, его глаза удивлённо расширились, и он медленно осел на землю, увлекая за собой эльфа.

— Давление! — снова заорала Брунгильда, и в её голосе была паника.

Я рванул вентиль на себя. Сжатый воздух с оглушительным шипением снова хлынул в систему. Враги были уже в пяти метрах. Целая толпа, готовая разорвать нас на куски.

Я не думал. Я действовал. Я снова навалился на рукоятку, вкладывая в это движение всю свою ярость, всю свою скорбь по павшему барону, по убитому Ларсу, по всем, кто погиб в этой проклятой войне.

И «Мясорубка» снова закрутилась.

Новый шквал болтов ударил в упор. Эффект был ещё более чудовищным, чем в первый раз. Врагов, бежавших впереди, не просто перемолотило. Их буквально разорвало на куски, забрызгав нас горячей кровью и ошмётками плоти. Пролом, который они почти преодолели, снова был зачищен. Стена из стали и огня вновь выросла на их пути.

Смерть барона фон Штейна не прошла даром. Его жертва, жертва его гвардейцев, жертва Ларса, всё это не было напрасным. Увидев, как замолчавшая было адская машина снова изрыгает смерть, увидев, как их авангард, уже праздновавший победу, превращается в кровавый фарш, защитники крепости взревели.

Я видел, как Урсула на северной стене, отбросив бесполезную винтовку, схватила с земли огромный двуручный топор павшего гвардейца и с диким воплем рванула на площадку осадной башни, прямо в гущу врагов, толпившихся возле лестницы. За ней, как один, последовали её орки.

Я видел, как Элизабет, стоявшая на центральной башне, сорвала с древка своё личное знамя, серебряного волка на синем фоне, и, перепрыгнув через парапет на крышу соседнего здания, повела остатки рыцарей в отчаянную атаку вдоль стены, сбрасывая эльфов вниз.

Зажатые между огнём «Мясорубки» с одной стороны и яростной, самоубийственной атакой гарнизона с другой, эльфы дрогнули. Их идеальный, вышколенный строй смешался. Атака захлебнулась в крови и панике.

И они побежали.

Сначала один, потом десяток, потом сотни. Они бросали оружие, расталкивали друг друга, пытаясь выбраться из этой смертельной ловушки, из этой проклятой крепости, которая превратилась для них в ад. Это был уже не организованный отход. Это было паническое, постыдное бегство.

Я продолжал стрелять, пока в магазине не кончились болты. Я стрелял им в спины, безжалостно, хладнокровно, выкашивая тех, кто бежал медленнее.

Битва за Каменный Щит была окончена. Мы победили.

Я оперся об кожух «Мясорубки», и ноги меня едва держали. Адреналин, державший меня на плаву последние часы, начал отступать, оставляя после себя звенящую пустоту и чудовищную, свинцовую усталость. Руки дрожали мелкой, противной дрожью. Не от страха. От перенапряжения.

Солнце, наконец, решилось выглянуть из-за туч, и его робкие лучи осветили картину, достойную кисти самого безумного художника преисподней. Поле перед крепостью было чёрным. Чёрным от трупов, от выжженной земли, от застывшей крови. Враг отступал. Неорганизованно, в панике, бросая оружие, осадные машины, раненых. Я видел, как остатки нашей кавалерии, собранные возле боковых ворот, вырвались на равнину и начали безжалостную охоту. Это была уже не битва. Это была зачистка. Жестокая, но необходимая. Мы не могли позволить им перегруппироваться.

— Ну что, инженер… — голос Брунгильды, хриплый и уставший, прозвучал совсем рядом. Она тоже прислонилась к нашему творению, вытирая лицо, перепачканное грязью и кровью тряпкой. — Кажется, твоя шарманка сыграла свою мелодию. И публике понравилось.

Я посмотрел на неё. Её кольчуга была порвана в нескольких местах, на щеке красовалась свежая царапина, но в серых глазах не было страха. В них горел огонь. Огонь творца, увидевшего своё творение в действии.

— Она пела хорошо, — тихо ответил я, мой голос был чужим, севшим. Я перевёл взгляд на то место, где солдаты бережно пытались вытащить тело барона фон Штейна из-под туши раздавленного им монстра. — Но цена билета оказалась высокой.

— Война всегда берёт высокую цену, — Она тяжело хлопнула меня по плечу своей мозолистой, сильной рукой. Удар был таким, что я едва устоял на ногах. — Хорошая работа, Михаил. Это… была хорошая работа.

Услышать такое от неё, от этой гордой, упрямой гномки, для которой любой «человече» был дилетантом, было высшей похвалой. Это было признание.

— Ты тоже хорошо поработала, Брунгильда, — ответил я, и на моих губах появилась слабая тень улыбки. — Без тебя эта шарманка так и осталась бы грудой железа.

Она хмыкнула, явно довольная, но не желающая этого показывать, и уже хотела что-то ответить, но в этот момент к нам подошла Элизабет. Её великолепные серебряные доспехи, ещё утром сиявшие на солнце, теперь были забрызганы чёрной эльфийской кровью и зелёной гемолимфой тварей. На её щеке виднелся глубокий порез, из которого всё ещё сочилась кровь, стекая по шее и смешиваясь с грязью. Светлые волосы спутались, прилипнув к потному лбу.

— Они бегут, — её голос был хриплым, сорванным. — Наша кавалерия преследует их. Это… это победа.

Она произнесла это слово, «победа», с каким-то недоверием, словно пробовала его на вкус, боясь поверить.

— Да, — просто ответил я, глядя на горы трупов в проломе ворот. — Победа.

Она проследила за моим взглядом. Увидела тело барона, которое его гвардейцы, выжившие и раненые, бережно укладывали на импровизированные носилки из щитов. Её лицо на мгновение стало непроницаемым, как маска.

— Он погиб как воин, — тихо, но твёрдо сказала она. — Как и многие другие сегодня. Их жертва не будет напрасной.

— Он спас нас, — добавил я, чувствуя странную потребность объяснить ей, объяснить себе. — Он спас эту машину. Он был… хорошим солдатом.

Элизабет перевела взгляд с тела барона на меня. Она смотрела долго, изучающе, и в её взгляде я больше не видел ни высокомерия аристократки, ни расчёта политика. Вся формальная дистанция между нами, все эти «ваша светлость» и «барон», сгорела в огне этой битвы, испарилась вместе с потом и кровью. Сейчас передо мной стояла просто женщина. Уставшая, раненая, но не сломленная. Женщина, которая только что прошла через ад и выжила.

— Ты сделал это, Михаил, — наконец сказала она, и её голос был тихим, предназначенным только для меня. Она сделала шаг ко мне и, прежде чем я успел что-либо понять или сделать, подняла свою руку в латной перчатке и осторожно, почти нежно, стёрла с моей щеки брызги чужой крови. Её прикосновение, холодное от металла, обожгло кожу.

— Мы победили, — повторила она, глядя мне прямо в глаза. И в этот раз в её голосе не было сомнения. Только уверенность. И ещё что-то. Что-то новое, чего я раньше в ней не видел. Что-то, что одновременно и пугало, и притягивало.

Солнце поднималось всё выше, его лучи пробивались сквозь дым, освещая сцену апокалипсиса. Разрушенная крепость. Горы трупов. И мы трое, стоящие у подножия нашего уродливого, смертоносного бога из машины. Гномка-инженер, принцесса-воительница, инженер из другого мира. Странный, невозможный союз, который только что изменил ход этой войны.

Я смотрел на восходящее солнце, и я знал, что это не конец. Это был наш кровавый рассвет.