Новые горизонты

Глава 12

Наше возвращение в Каменный Щит было оглушительным. Мы ещё не вышли из-за последнего лесного холма, а до нас уже донёсся гул, похожий на рёв разбуженного гиганта. Это был не сигнал тревоги. Это был рёв самой крепости. Едва авангард нашей маленькой, потрёпанной, но победившей армии показался на горизонте, как на стенах началось нечто невообразимое.

Заревел сигнальный рог, но это был не короткий, тревожный сигнал, а долгий, торжествующий, раскатистый зов, который, казалось, заставил вибрировать сам воздух. И этот зов был подхвачен сотнями, тысячами голосов. Они кричали. Они выли. Они смеялись и плакали одновременно.

Когда мы въезжали во двор через распахнутые настежь ворота, нас встречала вся крепость. Солдаты гарнизона, те, кто остался защищать стены, выстроились живым коридором. Они не отдавали честь. Они били мечами по щитам, создавая грохочущий, первобытный ритм победы, который отдавался у меня в груди, заставляя сердце биться в такт. Женщины, старики, дети, все, кто нашёл убежище за этими стенами в последние дни, толпились под стенами, на крышах, махали нам платками, тряпками, просто руками. Их лица были мокрыми от слёз радости. Они выкрикивали имена своих мужей, братьев, сыновей, вернувшихся с победой. Но громче всего, снова и снова, как заклинание, они скандировали моё.

— Мастер Михаил! Мастер Михаил!

Я ехал на вороном дестриэ, которого мне подогнал сир Альрик, и чувствовал себя донельзя неуютно. Самозванцем на чужом празднике. Я не был героем. Я был инженером, который хорошо сделал свою работу. Я был палачом, который нашёл эффективный способ казнить несколько тысяч живых существ. Я смотрел на эти ликующие, восторженные лица и видел за ними дымящееся поле, усеянное обугленными трупами. Они праздновали победу. А я видел её цену, и эта цена пахла горелым мясом и отчаянием.

Рядом со мной, на своей коренастой горной кобыле, ехала Урсула. Она не улыбалась, но в её глазах горел дикий, хищный огонь. Она вдыхала этот рёв толпы, как пьянящий аромат. Для неё, воительницы до мозга костей, это и была высшая награда. Густав, мой верный орк, скалил зубы в широкой, жутковатой ухмылке, потрясая трофейным эльфийским мечом. Они были в своей стихии.

Я же чувствовал себя экспонатом в кунсткамере. «Смотрите, вот человек, который умеет сжигать армии». Я заставил себя выдавить некое подобие улыбки, кивал, но внутри нарастала глухая, свинцовая усталость. Это была не физическая усталость. Это была усталость души.

У входа в донжон, главную башню крепости, нас ждала Элизабет. Девушка уже успела скинуть доспехи, пока мы принимали поздравления. Она стояла в окружении своих офицеров и сира Гаррета, коменданта крепости. Без шлема, её светлые волосы, собранные в тугую косу, казались золотыми в лучах заходящего солнца. Она просто стояла и ждала. И в её неподвижности было больше власти и достоинства, чем во всём этом оглушительном рёве толпы.

Когда я спешился, с трудом заставив непослушные ноги двигаться, она сделала шаг мне навстречу, и её офицеры почтительно расступились. Она подошла вплотную, и на мгновение шум вокруг, казалось, стих. Её синие глаза, цвета зимнего неба, горели. В них не было ликования. В них было что-то иное, более глубокое и сложное.

— Вы сделали невозможное, Михаил, — сказала она так тихо, что её голос едва пробивался сквозь грохот празднующей крепости. Так, чтобы слышал только я. — Вы не просто выиграли битву. Вы подарили им надежду.

Я посмотрел на её лицо, на тёмную царапину на щеке, на прядь волос, выбившуюся из косы. Она была прекрасна в этой своей воинственной, уставшей красоте.

— Я просто сжёг лес, полный солдат, ваша светлость, — тихо и честно ответил я. В горле стоял ком.

— Нет, — она решительно покачала головой, и её взгляд стал ещё твёрже. — Вы показали им, что врага можно бить. Что мы можем побеждать. До сегодняшнего дня мы только отступали и умирали. Сегодня мы впервые заставили их бежать. И за это… — она на мгновение запнулась, словно подбирая слова, — за это герцогство перед вами в неоплатном долгу.

Она смотрела мне прямо в глаза, и в её взгляде было нечто большее, чем благодарность командира своему лучшему солдату. Это было признание. Признание равного. Признание силы, с которой отныне придётся считаться всем. И, возможно, что-то ещё, чему я пока не мог, да и не хотел давать название. В этот момент я понял, что моя жизнь простого инженера, случайно попавшего в другой мир, закончилась окончательно и бесповоротно. Началась какая-то другая, куда более сложная и опасная игра. И я был в ней ключевой фигурой, хотел я того или нет.

Вечером, когда оглушительные звуки празднования наконец схлынули, сменившись гулом пьяных песен и пёстрым гомоном пира, меня нашёл один из личных оруженосцев герцогини. Без лишних слов он передал приказ: леди Элизабет желает видеть меня в своих покоях. Немедленно.

Я поднялся по винтовой лестнице в главную башню донжона, и с каждым шагом шум и суета двора оставались внизу, тонули в толще камня. Здесь, наверху, царила почти полная тишина, нарушаемая лишь завыванием ветра в бойницах и скрипом моих собственных сапог.

Комната, в которую меня провели, была совсем не похожа на апартаменты наследной герцогини из сказок. Это была спартанская келья воина, штаб полевого командира. Никаких шёлковых драпировок и мягких ковров. На огромном дубовом столе, занимавшем половину пространства, были разложены военные карты, утыканные флажками и пометками. У стены в оружейной стойке стояли мечи, боевой топор и пара арбалетов. В углу узкая походная кровать, застеленная грубым солдатским одеялом. Единственным напоминанием о статусе хозяйки были два изящных серебряных кубка и графин с тёмно-рубиновым вином, стоявшие на краю стола, словно чужеродный артефакт в этом царстве стали и пергамента.

Элизабет стояла у окна, спиной ко мне, глядя на огни пирующей крепости. Она была в простой льняной рубашке и кожаных штанах. Её фигура, очерченная светом единственной свечи, казалась хрупкой, но в её осанке была несокрушимая твёрдость.

— Закройте дверь, Михаил, — сказала она, не оборачиваясь.

Я выполнил просьбу, и щелчок тяжёлого засова окончательно отрезал нас от внешнего мира. Теперь мы были одни, в тишине, наполненной невысказанными мыслями и запахом воска. Она обернулась и, взяв графин, наполнила оба кубка. Её движения были плавными и выверенными, без малейшей суеты.

— За победу, — сказала она, протягивая мне один из кубков. Её голос был ровным, почти бесцветным, но в его глубине я слышал нотки металла.

Я принял тяжёлый, холодный кубок. Вино в нём было густым и ароматным.

— За тех, кто её не увидел, — ответил я, поднимая его. Мой взгляд невольно метнулся к окну, за которым лежала темнота, скрывавшая разорённую, выжженную землю. Мы выпили молча. Вино разливало по телу тепло, но не приносило расслабления. За окном крепость всё ещё гудела, но здесь, в этой тихой, аскетичной комнате, реальность войны ощущалась куда острее, чем в пьяном угаре победного пира.

— Я отправила гонца отцу, — нарушила наконец молчание Элизабет, ставя свой кубок на карту. — С полным отчётом о ваших действиях. О винтовках, о катапультах, о «Дыхании Дракона»… О череде вылазок в тыл противника и о разгроме обоза в Волчьем ущелье.

— Я лишь выполнял приказ и использовал доступные ресурсы, — пожал я плечами. Похвала всегда смущала меня, особенно такая, незаслуженная. Я не геройствовал. Я всего лишь решал задачу.

— Вы изменили ход войны, — отрезала она, и в её голосе не было места для возражений. — И такая заслуга не может остаться без награды. Отец полностью согласен со мной. Я имею полномочия, данные мне им, даровать вам титул барона фон Штольценбург, вместе с землями, которые мы отвоюем на восточной границе.

Я поперхнулся вином. Воздух застрял в лёгких. Барон? Я, Михаил Родионов, главный инженер оборонного КБ из двадцать первого века? Это уже выходило за рамки любого, даже самого смелого и идиотского, сценария. Барон Штольценбург… Звучало как издевательство.

— Ваша светлость, я не… Я простой инженер, а не аристократ, — выдавил я из себя, когда снова смог дышать. — Я не заслуживаю… Да чего там! Я просто не знаю, что с этим делать.

— Это не просьба, Михаил. Это политическая необходимость, — её голос стал твёрдым, как закалённая сталь. Она смотрела на меня в упор, и я почувствовал себя не инженером, а деталью в сложном механизме, которую она сейчас устанавливает на нужное место. — За последние дни вы стали для гарнизона и для беженцев символом. Героем. «Мастером Михаилом, который принёс победу без магии». И этот герой должен иметь статус. Иначе старая аристократия, вроде барона фон Штейна, сожрёт вас и не подавится. Они никогда не станут слушать простолюдина, пусть он хоть трижды гений. Но они будут вынуждены считаться с бароном герцогства. Но это не всё.

Она сделала паузу, и тишина в комнате стала такой плотной, что, казалось, её можно резать ножом. Она поставила свой кубок, подошла ближе, и её взгляд впился в мой.

— Для того, чтобы наш союз был нерушим… Для того, чтобы ни у кого в этом и в других государствах не возникло и тени сомнения в вашем положении и в особом доступе к технологиям… Чтобы пресечь любые интриги и попытки переманить вас на другую сторону… Я предлагаю вам свою руку.

Я молчал, пытаясь переварить услышанное. Мозг, привыкший к логике и расчётам, отказывался обрабатывать этот поток информации. Баронство. Брак. С наследной герцогиней. Это был уже не просто крутой поворот. Это был прыжок в другую вселенную без скафандра.

— Как политический союз, — добавила она, видя моё ошеломление. — Как гарантию нашего общего будущего. Как печать на договоре, скрепляющем ваши знания и мою власть.

— Вы наследница герцогского рода! — пытаюсь использовать последний довод.

— Эту приставку носят все дети герцога — позволила себе холодную улыбку Элизабет — я младшая в роду, фактически такой же инструмент в руках отца, как и ваша винтовка в руках стрелков. Своим решением я помогу укрепить герцогство.

— А заодно и своё положение при дворе — добавила девушка чуть тише. — В конце концов, для чего ещё стоило все эти годы рвать жилы на тренировочной площадке, пока другие родственники веселились на званых вечерах…

Я смотрел на неё, на эту сильную, красивую, смертельно опасную женщину, и понимал, что она говорит не о любви. Она не говорит о чувствах или о семье в привычном мне понимании. Она говорит о власти. О будущем. О выживании целого народа. И я был ключевой, несущей конструкцией в её грандиозном проекте. При этом честно призналась в личной выгоде.

Она предлагала мне не сердце. Она предлагала мне корону. Вернее, её часть. И я понимал, что цена этой короны будет измеряться не в золоте, а в крови, поте и бессонных ночах. Это был не вопрос желания. Это был вопрос необходимости. И ответ на него определит не только мою судьбу, но и судьбу всего этого мира.

Пир гремел. Он не просто шумел, он ревел, выплёскиваясь из внутреннего двора, сотрясая древние камни Каменного Щита. Я спустился из тишины башни обратно в этот бурлящий котёл жизни, и контраст был оглушительным. Моя голова гудела не столько от выпитого вина, сколько от веса слов Элизабет.

Барон. Муж. Принц-консорт. Эти титулы, чужие, нелепые, как рыцарский шлем на инженере, бились в черепе, мешая думать.

Длинные, грубо сколоченные столы ломились от еды, жареные кабаньи туши, горы печёной картошки, хлеб, который рвали руками, и реки дешёвого, но крепкого эля и трофейного эльфийского вина. Воздух был густым, сплетённым из запахов жареного мяса, пота, пролитого алкоголя, дыма сосновых факелов и того ни с чем не сравнимого духа победы, который пьянил сильнее любого напитка.

Орки Урсулы, обнявшись с гномами Торина, горланили какую-то дикую, гортанную боевую песнь, в которой слова тонули в яростном рёве. Они стучали по столам оловянными кружками, создавая оглушительный ритм. Солдаты герцогства, напрочь забыв о субординации и чинах, пили на брудершафт с моими стрелками, которые, опьянев от славы и вина, взахлёб рассказывали, как их «железные палки» косили врага. Это был праздник жизни посреди океана смерти. Первобытный, яростный и абсолютно искренний.

Меня, как главного виновника торжества, усадили на почётное место, рядом с Элизабет и бароном фон Штейном. Герцогиня молчала, лишь изредка делая глоток из своего кубка, но её присутствие действовало на окружающих отрезвляюще, по крайней мере, в радиусе пяти метров от неё никто не решался залезть на стол с плясками.

Меня поздравляли. Мне жали руку, хлопали по плечу так, что, казалось, хотели выбить из меня дух. Я улыбался, кивал, пил вино, которое мне постоянно подливали, но чувствовал себя экспонатом в музее. Человеком, который случайно забрёл на чужой праздник. Они видели во мне героя, спасителя. А я видел в них лишь людей, чей короткий миг радости был куплен ценой сотен жизней, которые я оборвал одним своим решением. Вот она разница между сержантом ВДВ и одним из тех, кто отдаёт приказы.

— Хорошая работа, парень, — пробасил фон Штейн, его голос был похож на скрежет камней. Старый вояка налил мне ещё вина из своего личного бурдюка — судя по запаху, это был какой-то гномий самогон, способный свалить с ног медведя. — Я воюю сорок лет, с тех пор, как у меня начали расти усы. Видел всякое. Но такого никогда. Сжечь целую армию в их собственном лагере… В этом есть стиль. Жестокий, но эффективный.

— Война вообще жестокая штука, барон, — ответил я, делая осторожный глоток. Гномья выпивка обожгла горло, как жидкий огонь.

— Это точно, — хмыкнул он. — Но одно дело рубиться мечами, глядя врагу в глаза. И совсем другое устроить ему крематорий с безопасного расстояния. Это… по-новому. И мне это, чёрт возьми, нравится. За твой стиль, барон!

Он впервые назвал меня по титулу, который я ещё даже не успел осознать, и осушил свою кружку. Я хотел что-то ответить, какую-нибудь циничную шутку, но в этот момент к нашему столу, расталкивая празднующую толпу, подбежал запыхавшийся всадник.

Это был разведчик из летучего отряда. Его кожаная куртка была порвана, лицо словно серая маска из пыли и пота, а глаза дикие, как у загнанного зверя. Он не обратил внимания ни на барона, ни на меня. Протиснувшись к столу, он рухнул на одно колено перед Элизабет и прошептал что-то ей на ухо, задыхаясь от бешеной скачки.

Улыбка, едва заметная, игравшая до этого на губах Элизабет, мгновенно исчезла. Её лицо стало жёстким, превратилось в ледяную маску. Она резко встала, опрокинув свой стул, который с грохотом упал на камни. Её голос, перекрывая шум пира, прозвучал как удар хлыста.

— Праздник окончен!

Музыка и смех оборвались так резко, словно кто-то перерезал невидимую струну. Сотни пьяных, весёлых глаз устремились на неё. В наступившей тишине был слышен лишь треск факелов.

— Разведка докладывает, — чеканя каждое слово, произнесла Элизабет, и её голос разносился по двору, отскакивая от стен. — Основные силы тёмных эльфов форсировали реку Громовую на севере. Они изменили маршрут, идут прямо на нас. С ними чудовища. Будут здесь через три, максимум четыре дня.

Мы только что уничтожили потрёпанную группировку в восемь тысяч. И праздновали это как величайшую победу. А на нас шла армия, в несколько раз больше.

Война вернулась. И на этот раз она пришла за нами всеми.