Новые горизонты

Глава 18

Ночь была долгой. Длиннее, чем любая из тех, что мне доводилось переживать, даже в самых паршивых командировках в Чечне. После той вылазки к западным казармам сон бежал от меня, как чёрт от ладана. «Жало» сработало. Сработало идеально. Один болт, выпущенный из темноты, превратил несокрушимого хитинового монстра в дымящуюся, корчащуюся груду органического мусора. Победа была полной и безоговорочной. Но она не принесла облегчения. Потому что пока мы добивали эту тварь, из-под земли полезли ещё две. И ещё. Всю ночь крепость играла в смертельную игру «убей крота». Мелкие, но изматывающие атаки по всему периметру, которые заставили гарнизон не спать, тратить драгоценные силы и, что самое страшное, расходовать наш скудный запас новых болтов.

К рассвету мы уничтожили их всех. Но я-то понимал, это была лишь разведка боем. Проверка нашей реакции, выявление слабых мест. И теперь, когда солнце готовилось взойти, я знал, сейчас начнётся настоящее представление.

Рассвет подкрался к нам, как вор. Не было ни пения птиц, ни золотистых лучей, пробивающихся сквозь утреннюю дымку. Я стоял на самой высокой башне центрального донжона, превращённой в мой командный пункт. Рядом со мной, облокотившись на каменный парапет, застыл барон фон Штейн. Его лицо, обычно суровое и непроницаемое, сейчас казалось высеченным из гранита, а под глазами залегли тени усталости. Внизу, в тумане, крепость затаила дыхание. Десять тысяч душ, готовых к смерти.

Именно тогда мы их и увидели. Они появились не из тумана. Они сами были туманом. Чёрным, плотным, который медленно, но неумолимо заполнял собой весь горизонт.

Это была не орда варваров, несущаяся с дикими криками. То, что мы увидели, было страшнее. Это была армия, идущая в полном молчании. Профессиональная, дисциплинированная, двигающаяся как единый, отлаженный механизм. Тёмная река стали и ненависти, которая не неслась, а текла, обтекая холмы и рощи, заполняя собой каждую низину. Двадцать тысяч. Я не видел их всех, но я чувствовал их. Чувствовал, как дрожит земля под их мерной, безжалостной поступью.

— Святые предки… — выдохнул фон Штейн, и пар от его дыхания смешался с утренней изморозью.

В крепости воцарилась напряжённая, звенящая тишина. Каждый солдат был на своём посту, каждый лучник застыл у бойницы, держа стрелу наготове. Расчёты катапульт, укрытые за стенами, ждали моей команды. Мы ждали штурма. Ждали воя сигнальных рогов, криков, лязга стали, свиста стрел. Но ничего не происходило. Это было хуже, чем бой. Это была психологическая война.

А потом тишина взорвалась.

Это был не крик и не рёв сигнального рога. Это был грохот. Оглушительный, сокрушающий, словно небеса раскололись и рухнули на нас. Двадцать вражеских требушетов ударили одновременно. Первая волна обрушилась на стены. Каменная кладка, стоявшая веками, застонала и пошла трещинами. Я видел, как огромный валун, размером с корову, врезался в зубец стены, превратив его и стоявшего за ним лучника в облако каменной крошки и кровавого тумана. Одна из башен на восточной стене, получив три прямых попадания, медленно осела, рассыпаясь в облаке пыли и криков погребённых под ней заживо. Земля под ногами содрогнулась, как в лихорадке.

— Они начали, — констатировал барон фон Штейн, инстинктивно пригибаясь, когда над нашими головами со свистом пролетел ещё один валун.

— Нет, — мой голос был спокоен, хотя сердце колотилось о рёбра, как пойманная в клетку птица. — Они только пристреливаются.

Я сделал глубокий вдох, наполняя лёгкие морозным, пахнущим смертью воздухом, и прокричал в трубу, ведущую к нашим артиллерийским позициям, которые я предусмотрительно укрыл за внутренними стенами:

— Расчётам онагров! Командир Томас, слышишь меня⁈

— Слышу, барон! Ждём приказа!

— Цель — вражеские осадные машины! «Дыхание Дракона»! Залповый огонь по готовности!

— Есть залповый огонь по готовности!

Ответом мне был протяжный, натужный скрип натягиваемых канатов, а затем десять моих уродливых созданий одновременно плюнули в серое небо. Десять тяжёлых глиняных горшков, наполненных адской смесью Альберика, взмыли в воздух по высокой, идеально выверенной дуге. Я, не отрываясь, следил за их полётом в подзорную трубу. Они летели, как стая тёмных, смертоносных птиц, и я видел, как внизу, в рядах вражеских артиллеристов, на мгновение воцарилось замешательство. Они заметили ответный удар.

Горшки кучно упали среди осадных машин. На секунду ничего не произошло. Тишина, нарушаемая лишь свистом их собственных снарядов. А потом земля под их ногами превратилась в море жидкого огня. Смесь, которую мы разработали, была страшной штукой. Она не просто горела. Она прилипала ко всему, к дереву, к металлу, к плоти, и потушить её было невозможно. Деревянные рамы гигантских требушетов вспыхнули, как факелы. Раздались крики ужаса и боли, перекрывая даже грохот их собственных выстрелов. Я видел, как мечутся в огне тёмные фигуры, превращаясь в живые факелы. Наша артиллерийская дуэль началась. И первый раунд был нами.

Наш ответный удар застал их врасплох. На мгновение их артиллерийский обстрел ослаб, несколько машин замолчали навсегда, превратившись в гигантские погребальные костры. На стенах раздались редкие, хриплые ободряющие крики. Солдаты, только что вжимавшие головы в плечи, увидели, что враг не неуязвим. Что мы можем огрызаться. Это был крошечный глоток надежды в океане отчаяния.

Но тёмные не были теми, кого можно было обратить в бегство одной удачной атакой. И они использовали нашу маленькую победу против нас. Под прикрытием дыма от горящих машин, под непрекращающимся огнём катапульт, которые теперь били ещё яростнее, они двинулись вперёд.

Это была не просто атака. Это была чёрная, неумолимая волна, которая отделилась от основного массива их армии и покатилась по полю. Тысячи и тысячи тёмных эльфов, ощетинившихся копьями и мечами, двигались неровной, но быстрой рысью. Они не кричали. В этом было самое страшное. Ни боевых кличей, ни яростного рёва. Лишь мерный, гипнотизирующий топот тысяч ног по мёрзлой земле и глухой, зловещий лязг оружия и доспехов.

— Они идут, — прорычал фон Штейн, и в его голосе я услышал не страх, а злое, хищное предвкушение. Старый волк готовился к драке. — Проклятье…

— Это только первая волна, — ответил я, снова приникая к окулярам. — Отвлекающий манёвр. Смотрите.

Я указал на фланги. Пока основная масса пехоты шла в лоб, из-за холмов показались они. Гигантские, неуклюжие, похожие на доисторических чудовищ осадные башни. Их толкали изнутри десятки, если не сотни рабов, и их огромные колёса с натужным скрипом давили землю. Между ними, как тараканы, сновали штурмовые группы с десятками длинных, лёгких лестниц. Они собирались взять нас классическим, жестоким штурмом.

— Они вошли в зону эффективного поражения, — доложил Тим, мой адъютант, не отрывая взгляда от поля. — Шестьсот метров.

— Пусть подойдут ближе, — процедил я. — Нам нужно экономить боеприпасы. Каждый болт на счету. Пятьсот метров.

Расстояние сокращалось с пугающей скоростью. Я уже мог различить их вытянутые, злобные лица под остроконечными шлемами. Видеть холодный блеск их глаз.

— Пятьсот!

Я глубоко вдохнул, чувствуя, как ледяной воздух обжигает лёгкие.

— Стрелки! — Дистанция пятьсот! Первая линия — офицеры и знаменосцы! Вторая линия все остальные! Огонь!

Сотни винтовок на стенах выдохнули почти одновременно. Это был не оглушительный залп мушкетов. Это был сухой, отрывистый, похожий на треск рвущегося полотна шелест. И этот шелест принёс смерть.

Я видел, как это происходит, в свою трубу. Вот эльфийский офицер в посеребрённом доспехе, бегущий впереди отряда и взмахивающий мечом, внезапно спотыкается, словно налетел на невидимую стену. В его груди расцветает тёмный цветок, и он падает лицом в грязь. Вот знаменосец, высоко несущий чёрное полотнище с серебряным пауком, вдруг роняет древко, хватаясь за горло, из которого хлещет кровь.

Первые ряды наступающих начали спотыкаться и падать. Наши винтовки, особенно в руках натренированных стрелков, превратились в хирургические инструменты, вырезающие из вражеского строя командный состав.

Но яростнее всего работали орки Урсулы на северной стене. Получив в свои руки это новое, мощное оружие, они радовались как дети. Для них это была не работа. Это была забава. Каждый выстрел они сопровождали торжествующим, гортанным рёвом. Я видел, как сама Урсула, стоя на зубце стены в полный рост и презрев вражеские стрелы, методично, одного за другим, снимала эльфов. Выстрел — рёв. Перезарядка, рывком, от которого, казалось, должен был сломаться механизм. Снова выстрел, и новый вопль восторга.

Но эльфов было слишком много. На место каждого упавшего офицера тут же вставал другой. Их дисциплина была пугающей, нечеловеческой. Они не обращали внимания на потери. Они просто шли вперёд, переступая через тела своих павших, не сбавляя шага и не нарушая строя. Их чёрные стрелы тучами взмывали в небо, заставляя наших защитников пригибаться за зубцами стен. Свист сотен стрел превратился в непрерывный, монотонный гул, под который было страшно поднять голову.

Их было так много, что скоро прицельная стрельба потеряла всякий смысл. Мои стрелки просто вели огонь по плотной массе, и каждый выстрел находил свою цель. Но волна не редела. Она просто катилась вперёд, оставляя за собой кровавый след.

— Они не люди, — прошептал барон фон Штейн, глядя на это неумолимое наступление. — Они демоны.

— У демонов тоже есть предел, — ответил я, хотя у самого по спине пробежал холодок.

Осадные башни, скрипя и раскачиваясь, неумолимо приближались. Их верхние площадки были забиты эльфийскими штурмовиками, державшие в руках огромными щиты. Наши катапульты били по ним, но большинство камней либо пролетали мимо, либо отскакивали от их толстых, окованных железом боков. Магов было много, даже с учётом постоянных потерь, они успевали отводить большую часть снарядов.

И вот первая из них достигла стены. С оглушительным грохотом опустился перекидной мост, ударив по зубцам и разбрасывая каменную крошку. Десятки эльфов хлынули на стену. Одновременно с этим к подножию стены были приставлены множество лестниц. Чёрные, проворные фигуры, как пауки, полезли по ним вверх.

Битва за стены началась.

Я был полностью сосредоточен на стенах. Весь мой мир, весь мой опыт, вся моя воля сжались до размеров этого каменного периметра, который трещал и стонал под натиском врага. Грохот стали о сталь, хриплые крики атакующих и предсмертные вопли защитников, свист стрел и сухой треск моих винтовок, всё это слилось в единую, оглушающую какофонию войны. Запах крови, пота, страха и горящей смолы бил в ноздри, заставляя желудок сжиматься в тугой, ледяной комок.

Мы держались. Едва-едва, на пределе, на голом упрямстве и отчаянии, но держались. Каждый солдат, каждый лучник, каждый арбалетчик был на своём месте. Они отбивали атаку за атакой, сбрасывали штурмовые лестницы тяжёлыми брёвнами, поливали врага кипящей смолой и градом болтов. Я видел, как орки Урсулы, оставшись без боеприпасов для винтовок, брались за свои огромные секиры и вступали в рубку на стенах, превращаясь в зеленокожих берсерков. Видел, как гномы, короткие и коренастые, выстраивали непробиваемую стену щитов, сдерживая натиск на самых опасных участках. Люди герцогства, рыцари и пехотинцы, дрались с яростью обречённых, защищая свою последнюю твердыню.

— Держатся, проклятые! — прорычал фон Штейн, стукнув кулаком по парапету. Его глаза горели диким, боевым огнём. — Но надолго ли? Их слишком много!

— Они нас просто изматывают. Заваливают мясом, — ответил я, не отрывая трубы от глаз. Я наблюдал за боем на северной стене, где осадная башня превратилась в непрерывный конвейер смерти. — Урсула! Доложи обстановку!

— Мастер, ублюдки лезут, как вши! — донёсся из трубы рёв орчихи, смешанный с лязгом металла. — Дай мне ещё болтов, и я построю им стену из их же трупов! А пока мы их просто рубим! Весело!

Весело. Ей весело. А я видел, как редеют её ряды. Как один за другим падают её воины, унося с собой двух, трёх врагов. Это был неравный размен. Мы были полностью поглощены этой мясорубкой. Каждый из нас, от простого солдата до меня, был сфокусирован на этой узкой полоске камня, на этой линии фронта, где решалась наша судьба.

И в этот момент враг нанёс свой главный удар.

Земля задрожала.

Это был не грохот требушетов, от которого тряслись стены. Это был не удар тарана, от которого содрогались ворота. Это был низкий, утробный гул, идущий из-под наших ног. Он прошёл сквозь толщу камня, заставив башню вибрировать, как струна. Я почувствовал эту вибрацию всем телом, до самых костей.

— Что за… землетрясение? — пробормотал барон, с недоумением глядя на свои ноги, словно земля под ними ожила.

Я опустил трубу и посмотрел вниз, во внутренний двор. И то, что я увидел, заставило кровь застыть в моих жилах.

По всему двору, на главной площади перед донжоном, у конюшен, у складов, там, где только что стояли наши резервы и полевые лазареты, брусчатка начала вздыматься. Десятки уродливых, пульсирующих холмов росли на моих глазах, разрывая вековую кладку.

— Нет… — выдохнул я, понимая, что сейчас произойдёт.

Моё предостережение утонуло в оглушительном треске. Земля разверзлась. Не в одном месте, а в десятках мест одновременно. Словно под нашей крепостью взорвались десятки фугасов. Из дыр, как гной из чумных бубонов, извергая комья грязи и камней, полезли они.

Десятки хитиновых тварей, которых мы уже успели так возненавидеть. Они были повсюду. Они вырывались из-под земли, визжа и стрекоча, и, не теряя ни секунды, бросались на тех, кто был рядом. На ошеломлённых резервистов, которые секунду назад смотрели на бой на стенах. На оруженосцев, чинивших доспехи. На лекарей и женщин, перевязывавших раненых.

Это была не битва. Это была бойня. Резня беззащитных.

Крепость, наша твердыня, наша последняя надежда, в одно мгновение превратилась в смертельную ловушку. Наша вторая линия обороны, наш тыл, перестал существовать. Он превратился в кишащий монстрами ад. Паника, которую я так боялся, которую мы сдерживали на стенах, хлынула во двор, как прорвавшая плотину река. Солдаты кричали, разбегались, их строй смешался. Они были готовы драться с эльфами, но не с этим. Не с ночным кошмаром, вылезшим у них из-под ног.

Я смотрел на этот хаос с высоты башни, и первоначальный шок сменился холодной, звенящей яростью. Они нас переиграли. Блестяще, жестоко, гениально. Вся эта атака на стены, все эти тысячи эльфов, все эти осадные башни — всё это было лишь отвлекающим манёвром. Грандиозным, кровавым спектаклем, который заставил нас всех смотреть в одну сторону. Пока они вскрывали нам брюхо изнутри.

— Ублюдки… — прошипел я сквозь зубы. — Умные, расчётливые ублюдки.

Барон фон Штейн стоял рядом со мной, его лицо было пепельно-серым. Он смотрел на бойню во дворе, и я видел, как в его глазах отражается ужас и понимание.

— Они… они были там всё это время, — прошептал он. — Прямо под нами. Ждали.

— Ждали, пока мы увязнем на стенах, — закончил я за него. — Пока мы втянем в бой все резервы. Идеальный момент для удара. Теперь мы зажаты. Снаружи — армия, внутри — легион монстров. Шах и мат.

Но я не собирался сдаваться. Ярость придала мне ясности. Мозг инженера и офицера заработал с бешеной скоростью, просчитывая варианты, отбрасывая проигрышные, ища единственно верное решение.

— Стрелки — заорал я и мой голос сорвался от крика, превратившись в хриплый рёв. — Цель — внутренний двор! Бросить стены! Ваша цель твари! Уничтожить тварей любой ценой!

Затем я повернулся к барону. Его лицо было всё ещё бледным, но в глазах уже загоралась решимость. Он ждал приказа.

— Барон! Ваша личная гвардия! Это наш последний резерв!

— Они готовы, — коротко ответил он, его рука уже легла на эфес меча. Затем развернулся и, не говоря больше ни слова, бросился вниз по лестнице. Его рёв «Гвардия! За мной!», раздавшийся через несколько секунд, был похож на рык раненого льва.

Я снова поднял подзорную трубу. Битва за Каменный Щит только что перешла в свою финальную, самую отчаянную фазу. И теперь это была не просто осада. Это была агония.

Двор превратился в ад, в котором смешались все оттенки красного, чёрного и зелёного. Я видел, как обычные солдаты, пытавшиеся сдержать первую волну, гибли десятками. Их мечи и топоры были бесполезны. Они со звоном отскакивали от чёрных панцирей, не оставляя даже царапин. А в ответ костяные лезвия тварей с лёгкостью разрубали стальные доспехи, щиты и плоть, что была под ними. Я видел, как одного солдата разрубило пополам по пояснице, и его верхняя часть туловища ещё мгновение продолжала жить, пытаясь отползти в сторону. Видел, как кишки другого намотались на лезвие монстра, как на веретено.

Но гвардейцы барона были сделаны из другого теста. Они дрались молча, яростно, без единого крика, превратившись в единый механизм смерти. Они не пытались пробить панцирь. Они работали в парах и тройках, прикрывая друг друга стеной щитов, и били в одно-единственное место, которое мы успели определить, в сочленения ног. Это требовало нечеловеческой выдержки и точности. Один из гвардейцев принимал удар твари на свой огромный башенный щит, и его отбрасывало назад на несколько метров, но он выдерживал. А в это мгновение двое его товарищей наносили согласованные удары по суставам ног с разных сторон. Иногда это срабатывало. С хрустом и визгом тварь подгибала повреждённую конечность, теряла равновесие, и тогда её добивали, нанося десятки ударов в незащищённое брюхо.

Сам барон, орудуя своим огромным двуручным мечом, был в самом центре схватки. Он не защищался. Он атаковал. Его меч, казалось, обрёл собственную волю. Он не пытался прорубить хитин. Он бил по ногам, подсекая их, заставляя тварей терять равновесие, а затем одним, чудовищным по силе ударом сверху вниз, он раскалывал их головы. Он был скалой, о которую разбивались волны хитиновых тел. Вокруг него образовалась гора из разрубленных, дёргающихся в агонии чудовищ.

Но даже их героизма было недостаточно. На место каждой убитой твари из-под земли появлялась новая. Линия гвардейцев начала прогибаться под чудовищным давлением.

С галерей, с крыш казарм и складов ударили мои стрелки. Это был не беспорядочный огонь. Каждый стрелок выбирал свою цель и бил наверняка. Вот огромный монстр, уже занёсший свои лезвия над головой одного из гвардейцев, внезапно дёргается, как будто его ударило молнией. В его спине, в самом центре панциря, торчит короткий, невзрачный болт. На мгновение ничего не происходит. А затем… затем начинается реакция. Хитин вокруг болта идёт трещинами, из которых валит едкий, белый дым. Тварь начинает трясти в чудовищных конвульсиях, её стрекот превращается в булькающий хрип. Она падает на бок, её ноги беспомощно скребут по камням, а из всех сочленений валит пар. Через пять секунд она затихает, превратившись в дымящийся, обугленный изнутри ком плоти. Ужас на лицах солдат, дерущихся внизу, сменился изумлением, а затем яростным, торжествующим рёвом.

Но тварей было слишком много.

Линия барона начала трещать. Я видел, как упал один из его гвардейцев, огромный воин, которого я знал лично, его звали Гюнтер. Он споткнулся о тело убитого монстра, и этого мгновения хватило. Три твари тут же набросились на него, и его крик оборвался в тошнотворном хрусте разрываемой стали и плоти.

— Барон! Правый фланг! — кричал ему, пытаясь координировать оборону, но он меня уже не слышал. Он был в самом пекле, и его мир сузился до врага перед ним.

Мы проигрывали. Несмотря на стрелков, несмотря на героизм гвардейцев. Их было слишком много. Ещё десять, пятнадцать минут такого боя, и оборона двора рухнет. Монстры прорвутся в цитадель, в казармы, в лазарет. Они устроят резню, которая сделает бой на стенах детской игрой. Ситуация стала критической. Отчаянной. Нам нужен был козырь. Последний довод. И он у меня был. Уродливый, неиспытанный, безумный. Но единственный.

— Брунгильда! — заорал я, бросаясь от парапета к лестнице. Мой голос сорвался, превратившись в хриплый рёв, но я знал, что она услышит. — Брунгильда, ко мне! В мастерскую! Живо!

Я не стал ждать ответа. Я бросился вниз по винтовой лестнице, перепрыгивая через ступеньки, расталкивая бегущих вверх вестовых и раненых. Моя невеста-гном ждала меня у входа. Она, видимо, услышала мой крик и поняла всё без лишних слов. Её лицо было перемазано сажей, в рыжих волосах застряла металлическая стружка, но глаза горели ярким, решительным огнём.

— Готово? — выдохнул я, останавливаясь перед ней.

— Готово, — коротко кивнула она, указывая большим пальцем за спину, вглубь мастерской. — Но мы не успели его испытать, Михаил! Мы даже не провели проверку под максимальным давлением! Оно может взорваться к чертям собачьим.

— Лучше взорваться, чем быть съеденным заживо! — отрезал я, врываясь в мастерскую. — У нас нет выбора! Тащите его к воротам!

Там, в центре цеха, стояло моё самое безумное творение. Я назвал его «Мясорубка». И это название идеально ему подходило. Это была уродливая, громоздкая конструкция из стали и дерева на тяжёлых колёсах от телеги. Шесть стволов от моих винтовок, соединённых вместе в единый блок вокруг центральной оси. Над ними громоздкий дисковый магазин на шестьсот болтов, который мы с Брунгильдой успели собрать этой ночью. А сбоку огромный рычаг ручного привода, похожий на рукоятку от старинной шарманки. Примитивный, механический пулемёт Гатлинга, работающий на сжатом воздухе из гигантского, окованного стальными обручами резервуара, весь покрытый простейшими, но рабочими гномскими рунами укрепления. Мой последний довод. Мой персональный бог из машины.

— Парни! За мной! — крикнул я десятку своих самых верных стрелков, которые ждали меня у входа. — Катим!

Мы навалились на эту адскую машину. Она была чудовищно тяжёлой. Колёса со скрипом проворачивались на каменном полу. Мы катили её сквозь хаос. Мимо проносили раненых, чьи стоны тонули в общем грохоте битвы. Мы были маленьким островком порядка и цели в этом океане безумия.

Мы успели как раз вовремя.

Когда мы, обливаясь потом и срывая дыхание, выкатили «Мясорубку» на площадку перед главными воротами, раздался оглушительный, протяжный треск. Это не выдержали дубовые балки. Словно кости они ломались под последним, особенно яростным ударом тарана. Огромные, окованные железом створки с грохотом разошлись в стороны, вздымая облака пыли и щепок.

На мгновение воцарилась тишина. А затем в пролом, ревя, визжа и стрекоча, хлынула смешанная, бурлящая толпа. Впереди неслись хитиновые твари, за ними, прикрываясь их бронированными спинами, бежали тёмные эльфы, их длинные, изогнутые клинки жадно поблёскивали в свете пожаров.

— Разворачивай! — заорал я. — Прямо в пролом!

Мы развернули «Мясорубку» лицом к этому потоку смерти. Я встал за ней, мои руки сами легли на гашетку и рычаг привода.

— Брунгильда! Давление!

Моя невеста, не говоря ни слова, подскочила к огромному резервуару и со скрежетом повернула массивный бронзовый вентиль. Раздалось оглушительное, нарастающее шипение. Воздух под чудовищным давлением хлынул в систему. Стрелка манометра, который я приладил сбоку, прыгнула в красную зону.

— Давление на пределе! — крикнула она, отскакивая в сторону. — Если рванёт, нас даже хоронить не придётся!

Я не слушал её. Я смотрел на врагов, которые были уже в тридцати метрах. Я видел их искажённые яростью лица, их голодные глаза.

— Ну, давай, детка, — прошептал я, обращаясь не к Брунгильде, а к своему творению.

Я с силой нажал на гашетку и со всей яростью, что была во мне, навалился на рычаг, начиная его вращать.

Блок стволов с безупречной лёгкостью провернулся. Механизм подачи с лязгом дослал первую порцию из шести болтов. И с оглушительным, рвущим уши шипением, похожим на предсмертный вздох ледяного дракона, они вырвались наружу.