Новые горизонты

Пролог

Октябрьский вечер на подмосковном полигоне «Техмаш» выдался на удивление тихим. Даже осенний ветер словно замер в предчувствии чего-то значительного, не шевеля пожелтевшие листья берёз за периметром испытательной площадки.

Михаил Родионов потёр усталые глаза и в очередной раз проверил показания манометров на экспериментальной гидропневматической установке. Сорок пять лет жизни, семнадцать лет работы в оборонке, а всё равно каждый новый проект волновал как первый. Особенно такой, как этот.

— Миха, может, хватит на сегодня? — донеслось со смотровой площадки. Сергей Волков, его заместитель и лучший друг ещё со времён Рязанского училища, спускался по металлической лестнице с термосом кофе в руках. — Уже восьмой час, жена звонила, ужин стынет.

— Ещё полчаса, — не отрываясь от приборов, откликнулся Михаил. — Хочу понять, почему на предыдущих испытаниях было расхождение с расчётными данными в три процента. Для флотских систем это критично.

Михаил Родионов был из тех инженеров, для которых слова «и так сойдёт» не существовало в принципе. Главный инженер КБ «Техмаш», кандидат технических наук, мастер спорта по армейскому рукопашному бою. В своё время прошёл обе чеченские кампании в составе 76-й гвардейской воздушно-десантной дивизии, вернулся с орденом Мужества и багажом знаний о том, как техника ведёт себя в боевых условиях.

Разносторонний опыт сделал его одним из лучших специалистов страны по гидравлическим системам, применяемым в разных родах войск необъятной Родины. Когда военные заказывали новую систему, они знали: если за проект берётся Родионов, значит, система будет работать безотказно даже в аду.

— Давление в основной магистрали — 320 атмосфер, стабильно, — проговорил он, записывая показания в блокнот. Компьютеры компьютерами, а рука помнит лучше. — Время срабатывания исполнительных механизмов… Серёга, а что показывает твой секундомер?

— Две целых семь десятых секунды, — отозвался Волков, устраиваясь рядом с установкой на складном стульчике. — Как и предыдущие пять замеров.

— Значит, дело не в гидравлике, — пробормотал Михаил, почёсывая бороду. — Где-то в электронике сбой. Завтра с утра займёмся пошаговой диагностикой.

В кармане зазвонил телефон. На дисплее высветился родной номер.

— Алло, солнце, — Михаил невольно улыбнулся, услышав голос жены. — Нет, не задерживаюсь специально. Просто хочу понять одну техническую загвоздку… Да, понимаю, что борщ остывает. Ещё минут двадцать, и еду домой.

Он отключился и виновато посмотрел на Волкова.

— Марина расстраивается, когда я опаздываю. А я ей объясняю: каждая несовершенная система, которая уйдёт в войска, — это чьи-то жизни под угрозой.

— Знаю, — кивнул Сергей. — Потому и работаю с тобой уже десять лет. Другого такого зануды во всей России не сыскать.

Михаил хмыкнул и вернулся к приборам. В глубине души он знал: завтра система пойдёт на государственные испытания. Если всё пройдёт нормально, через полгода начнётся внедрение на производство. А значит, российские моряки получат ещё одно преимущество над любым противником в море-океане.

— Ладно, — наконец сдался он. — Последний контрольный цикл, и сворачиваемся.

— Серёга, посмотри-ка на блок управления, — нахмурился Михаил, вглядываясь в показания приборов. — Что-то не то с давлением в третьем контуре.

Волков подскочил к пульту и присвистнул:

— Триста восемьдесят атмосфер и растёт! Это же на сорок выше рабочего!

— Чёрт, — Михаил рванул к аварийному пульту. — Автоматика должна была сработать ещё при трёхсот пятидесяти. Ручной сброс давления!

Пальцы привычно заскользили по рычагам и кнопкам. Десятки аварийных тренировок за годы работы довели действия до автоматизма. Но красная лампочка «АВАРИЯ» продолжала мигать, а стрелка манометра неумолимо ползла вверх.

— Четыреста! — выкрикнул Сергей. — Предельное рабочее давление гидроцилиндров!

— Клапана не открываются, — констатировал Михаил, методично переключая дублирующие системы. — Похоже, отказ в управляющем контуре. Электроника не реагирует на команды.

Четыреста двадцать атмосфер. Система, рассчитанная на максимум четыреста пятьдесят, начинала работать на износ. А стрелка всё ползла.

— Миха, валим отсюда! — Волков уже двигался к выходу. — При такой скорости роста давления у нас максимум минута до разрыва магистралей!

— Нет, — Михаил остался у пульта, лихорадочно перебирая варианты. — Если эта штука рванёт, мы потеряем полгода работы. Плюс соседние стенды пострадают. А там новые системы управления огнём…

Его руки метались по панели, пытаясь найти ту единственную комбинацию, которая заставит систему подчиниться. Опыт подсказывал: где-то есть решение. Всегда есть.

— Четыреста сорок! — крикнул Сергей из дверного проёма. — Родионов, это приказ! Немедленно покинь…

Михаил даже не услышал конца фразы. Всё его внимание сосредоточилось на аварийном рычаге ручного сброса, который должен был механически открыть главный дренажный клапан. Теория говорила: если электроника отказала, механика должна работать всегда.

Он дёрнул рычаг изо всех сил. Металл поддался, но клапан не открылся — где-то заклинило.

— Ещё раз, — прошипел он сквозь зубы и навалился на упрямый рычаг всем весом.

Четыреста пятьдесят атмосфер.

Критическое давление. Дальше только разрушение системы и взрыв, который снесёт половину испытательного корпуса.

В эту секунду Михаил принял решение, которое характеризовало его как человека лучше любых наград и званий. Развернувшись к другу, он крикнул:

— Серёга! Эвакуируй всех из соседних корпусов! Быстро!

— А ты⁈

— Попробую добраться до аварийного клапана вручную!

Четыреста семьдесят атмосфер…

Михаил сорвал защитный кожух с главной гидромагистрали. Под ним находился дублирующий механический клапан — последняя линия обороны против катастрофы. До него можно было добраться, только просунув руку между трубами высокого давления.

Любое неосторожное движение — и его размажет по стенам.

— Марина, прости, — прошептал он, протягивая руку к спасительному рычагу.

Четыреста девяносто…

В этот момент поток гидравлической жидкости под чудовищным давлением прорвал ослабевшее соединение. Струя, способная перерезать стальной прут, хлестнула в полуметре от головы Михаила.

Пятьсот атмосфер… Время замедлилось.

Михаил видел, как трескается металл главного гидроцилиндра. Слышал нарастающий свист выходящей под давлением жидкости. Понимал, что через секунды вся система разлетится на куски.

Рука нащупала аварийный рычаг. Дёрнул.

Не поддался!

Ещё раз, вкладывая в движение всю силу и отчаяние.

Металл скрипнул и поддался.

Клапан открылся, и давление начало сбрасываться.

Но было уже поздно.

Главный гидроцилиндр не выдержал. Разрыв стального корпуса превратил систему в бомбу. Взрывная волна смешанных газов и гидравлической жидкости ударила со скоростью звука.

Последнее, что успел подумать Михаил Родионов в своей земной жизни: «Надеюсь, Серёга успел эвакуировать всех…»

Потом мир взорвался белым светом и оглушительной тишиной.

Сначала была боль.

Не физическая — той как раз не было совсем. Боль экзистенциальная, как будто весь смысл существования выворачивали наизнанку и пропускали через мясорубку. Сознание Михаила Родионова существовало где-то между «есть» и «нет», между жизнью и смертью.

«Я мёртв, — подумал он с удивительным спокойствием. — Взрыв был слишком мощным».

Но если он мёртв, то почему думает? Почему ощущает себя… собой?

Вокруг простиралась белизна. Не ослепляющая, не режущая глаза, просто белизна без источника, без теней, без границ. Она была везде и нигде одновременно, словно само понятие пространства утратило здесь смысл. Время тоже текло странно. Секунда растягивалась в вечность, а вечность сжималась в мгновение. Михаил пытался понять, сколько прошло с момента взрыва: минуты, часы, годы? Но ответа не было. Зато были воспоминания.

Они набегали волнами, как морские приливы. Детство в Туле, отец-слесарь, учивший, что любую вещь можно починить, если достаточно в ней разобраться. Училище, где впервые взял в руки паяльник и понял: инженерия — это его призвание. Армия, Чечня, кровь и грязь, но и братство, проверенное боем.

Марина. Их первая встреча на курсах повышения квалификации. Смех, первый поцелуй под дождём, свадьба. Тихие семейные вечера, когда он читал техническую литературу, а она вязала. Разговоры о детях, которых так и не решились завести — он боялся, что его работа слишком опасна.

Как же он был прав.

Ещё воспоминания: бессонные ночи над чертежами, удача первого успешного испытания, радость коллег. Ирония судьбы: создавая оружие для защиты, он сам погиб от своего творения.

«Но стоило ли иначе?» — задался он вопросом, удивляясь собственному спокойствию.

Нет, не стоило. Если бы он не попытался остановить взрыв, пострадали бы другие. Серёга, молодые инженеры из соседних лабораторий, охрана… Его смерть спасла им жизни.

Это осознание принесло мир.

Белизна начала меняться. Она темнела по краям, если у этого пространства вообще были края. Появились звуки: далёкий плач, скрежет металла, запах дыма. Но дым был другим, не химическим, а древесным. И плач тоже был другим — не скорби, а боли и отчаяния.

«Что происходит?» — попытался спросить Михаил, но у него не было голоса.

Белизна сжималась, как диафрагма фотоаппарата. В проёме появилось что-то новое: серые камни, покрытые сажей, чьи-то руки в кожаных рукавицах, лицо с незнакомыми чертами, склонившееся над ним с выражением отчаянной надежды.

— Жив! — кричал незнакомец на языке, которого Михаил не знал, но почему-то понимал. — Миха жив! Боги, он очнулся!

Но белизна исчезала, а вместе с ней и покой смерти. Новый мир врывался в сознание потоком чужих воспоминаний, чужой боли, чужого отчаяния.

Михаил по прозвищу Молот, двадцать восемь лет. Сын кузнеца из деревни Огнёвка. Последний выживший из своего рода после резни, учинённой тёмными эльфами три месяца назад. Беженец, нашедший временный приют в осаждённой крепости Каменный Щит.

Чужие воспоминания сплетались с его собственными, создавая невыносимую какофонию в сознании. Михаил помнил, как настраивал гидравлические системы, и одновременно помнил, как ковал первый клинок под руководством отца. Знал устройство современных танков и одновременно знал, что магия тёмных эльфов заблокирована уже пятнадцать лет.

«Магия? Эльфы? Что за бред?»

Но это не был бред. Это была реальность нового мира, в который каким-то непостижимым образом переместилось его сознание.

Последняя мысль, которая промелькнула в исчезающей белизне, прежде чем Михаил Родионов окончательно слился с Михаилом Молотом: «Неужели есть что-то после смерти?»

Ответ он получит позже. Пока же белый свет погас, а тишина сменилась грохотом войны.

Дым застилал сознание, а в ушах звенел металлический набат. Кто-то тряс его за плечи, тревожно выкрикивая слова:

— Очнись, парень! Тёмные готовят новый штурм!

«Тёмные? Штурм?»

Воспоминания чужой жизни хлынули потоком. Деревня в огне. Крики умирающих. Чёрные флаги с багровой руной. Бегство через горящий лес. Недели скитаний в обозе беженцев. Крепость Каменный Щит — последняя надежда на спасение.

Но здесь же рядом… Гидравлика и баллистика. Сопромат и материаловедение. Семнадцать лет разработки военной техники. Опыт спецназа и инженерная точность.

«Кажется, я попал в самый настоящий ад», — промелькнула мысль.

Но если это ад, то почему у него есть второй шанс? И почему этот шанс выпал именно здесь, в мире, где магия заблокирована, а технологии находятся на уровне раннего средневековья?

Ответ пришёл сам собой, когда он услышал доносившийся с крепостной стены грохот катапульт и крики умирающих.