Не все мухи попадают в Ад

Глава 22

***

На следующий день.

Тишина в кабинете графа Воронина казалась густой и почти осязаемой, нарушаемой лишь потрескиванием дров в камине да едва слышным шелестом карт, которые Ярослав Экрон раскладывал на полированной поверхности стола. Карты были не игральные. Это были детальные планы столичных кварталов, правительственного комплекса и Зимнего Дворца, испещренные тактическими пометками, стрелками передвижения войск и условными знаками. Трое суток. Оставалось трое суток до часа «Ч», до момента, когда судьба Империи должна была повиснуть на волоске. Временно.

Последние приготовления шли полным ходом. Граф Воронин, используя все свое влияние и связи, проводил финальные консультации с колеблющимися представителями крупной буржуазии и верхушки чиновничества, обещая стабильность, порядок и, разумеется, сохранение их активов при новой власти. «Стабильность» – это было ключевое слово. Страх перед хаосом Бездны и параличом власти Императора делал многих сговорчивее, чем можно было ожидать. Деньги и положение любят тишину, даже если эта тишина куплена ценой предательства.

Баронесса Петрова, в свою очередь, координировала действия с лояльными армейскими частями на севере и западе. Генералы Сомов и Ржевский подтвердили готовность выдвинуть свои корпуса к столице «для участия в экстренных учениях по отражению угрозы со стороны Бездны», как гласила официальная легенда, которую они должны были использовать для прикрытия. Сигнал к реальному действию должен был поступить от баронессы в установленный час по зашифрованному каналу. Риск был огромен – любая утечка, любое промедление могли привести к катастрофе. Но Ингрид действовала с холодной точностью хирурга, просчитывая каждый шаг.

Ярославу Экрону досталась, пожалуй, самая опасная и деликатная часть плана – координация действий в самой столице. Полковник Игнатьев, командир одной из гвардейских дивизий столичного гарнизона, был ключевой фигурой. Человек амбициозный, но осторожный, он долго колебался, прежде чем примкнуть к заговору. Его лояльность была куплена обещанием поста командующего столичным округом и внушительной суммой. Его задача – блокировать верные Императору части гарнизона, не допустить их вмешательства, взять под контроль ключевые мосты и узлы связи.

–Игнатьев нервничает, — доложил Ярослав графу во время последней тайной встречи в загородном имении Воронина. Они сидели у незажженного камина, глядя на хмурый рассвет сквозь высокие стрельчатые окна. — Просит дополнительных гарантий. Боится, что Сомов и Ржевский не успеют подойти вовремя, и его дивизию просто раздавят верные Императору полки и Служба Безопасности.

Граф Воронин потер переносицу. – Гарантий… В нашем деле не бывает стопроцентных гарантий, Ярослав. Игнатьев это знает не хуже нас. Передай ему… передай, что его опасения беспочвенны. Каналы связи с округами надежно защищены. И не забывай напоминать ему о цене его лояльности – и о последствиях нелояльности. – В голосе графа прозвучал металл. Колебания сейчас были недопустимы.

Еще одной головной болью была Служба Безопасности. Компромисс с частью ее руководства был достигнут – они обещали «не заметить» первых признаков переворота и саботировать приказы о немедленном подавлении. Но в СБ хватало и идейных сторонников Императора, и просто карьеристов, готовых утопить кого угодно ради лишней звездочки на погонах. Ярослав задействовал свою агентурную сеть внутри службы, пытаясь выявить и нейтрализовать наиболее опасные фигуры. Это была тихая, грязная работа – шантаж, подкуп, дезинформация. То, что он всегда презирал, но что сейчас было необходимо для успеха общего дела.

Император… Николай Александрович оставался в неведении. Или делал вид, что остается. Разведка доносила, что он проводит время в своей загородной резиденции, занимается охотой, принимает послов, словно ничего не происходит. Эта его отстраненность, его погруженность в иллюзорный мир дворцовых ритуалов на фоне разваливающейся страны, одновременно и облегчала задачу заговорщикам, и пугала. Что, если он не так прост? Что, если это ловушка?

Но отступать было поздно. Механизм был запущен.

В последний вечер перед отправкой семьи Ярослав сидел с женой в гостиной их особняка. Амма была встревожена. Ярослав сказал ей, что в столице неспокойно, возможны провокации, и что ей с Владом лучше на несколько дней, а может, и на пару недель, уехать в их семейное имение на южном побережье. Чистый воздух, море, смена обстановки – это пойдет Владу на пользу после пережитого стресса. Для прикрытия он организовал для себя «срочную инспекционную поездку» в западные гарнизоны.

– Я не понимаю, Ярослав, — Амма смотрела на мужа широко раскрытыми глазами, в которых плескалась тревога. — Что происходит? Сначала этот ужас на полигоне, теперь ты говоришь о провокациях… а вчера Виталик Кречетов пропал! Его мать звонила вся в слезах… Это как-то связано?

Ярослав мысленно выругался. Пропажа мальчишки была крайне некстати. Это порождало лишние вопросы, нервозность. Но он не мог посвятить жену в детали заговора. Ради ее же безопасности.

– Амма, дорогая, не волнуйся, — он взял ее руки в свои. Ее пальцы были холодными. — Это просто… стечение обстоятельств. Напряженная обстановка в стране, сама знаешь. Аномалии, сектанты… Лучше вам с Владом переждать это неспокойное время подальше от столицы. В имении безопасно, я удвоил охрану. Наши люди будут с вами. – Он имел в виду не просто слуг, а бойцов из его личной гвардии, абсолютно преданных дому Экронов.

– А ты? — в ее голосе прозвучали слезы.

– Я скоро приеду. Закончу дела – и сразу к вам, — солгал он, глядя ей в глаза. Он не знал, когда сможет к ним приехать. И сможет ли вообще.

В этот момент в гостиную заглянул Влад. Он слышал конец разговора. Лицо у мальчика было серьезным не по годам. Ярослав с болью отметил ту самую тень в его глазах, появившуюся после Северска.

– Пап, мам… А можно… можно Катю с нами взять? — неожиданно спросил Влад. — Ей сейчас… плохо. После того, как Витька пропал. Может, ей тоже смена обстановки поможет?

Ярослав удивленно посмотрел на сына. Катя? Дочь мелкого чиновника? С каких пор Влад так о ней заботится? Хотя… мальчик всегда был не по годам чутким.

– И… и Софью Миллер? — добавил Влад чуть тише, не глядя на отца. — Она совсем одна осталась. И после полигона тоже… сама не своя. Ей бы тоже отдохнуть.

Амма удивленно переглянулась с мужем. Брать с собой в семейное имение не самых близких детей… это было странно. Но Ярослав вдруг увидел в предложении сына определенный смысл. Кречетовы – семья свидетеля пропажи мальчика, их лояльность или хотя бы молчание могут быть полезны. А Софья Миллер… дочь предполагаемого предателя (или козла отпущения?), вокруг которой тоже наверняка будут ходить слухи. Увезти их из столицы на время переворота… Да, это имело смысл. Устранить лишние факторы риска, потенциальных свидетелей или объекты для манипуляций со стороны СБ.

– Хорошая мысль, Влад, — кивнул Ярослав, стараясь, чтобы голос звучал естественно. — Думаю, это возможно. Я поговорю с Кречетовыми. А с опекунами… ну, или кто там сейчас присматривает за Софьей, решит Амма.

Влад коротко кивнул и вышел. Ярослав проводил его долгим взглядом. Мальчик взрослел слишком быстро. И этот его новый, странный взгляд… Словно он знает больше, чем говорит. Гораздо больше.

Утром следующего дня черный лимузин с гербом Экронов увозил Амму, Влада, бледную и заплаканную Катю, молчаливую и отстраненную Софью и, конечно же, пса Доге из столицы. Их сопровождал эскорт из двух внедорожников с вооруженной бойцово-магической охраной. Ярослав стоял на крыльце особняка, провожая их взглядом, пока машины не скрылись за поворотом. На его лице не дрогнул ни один мускул. Он сделал все, чтобы обезопасить семью. Теперь оставалось только одно – сделать то, что должно. Ради них. Ради Империи.

Он вернулся в кабинет. На столе лежали карты. Часы тикали, отсчитывая последние мирные часы старого мира. Трое суток до рассвета.

***

Дорога на юг была долгой и странной. Мы ехали в огромном лимузине отца, больше похожем на корабль на колесах. За окном проплывали сначала унылые пригороды столицы, потом – леса, поля, редкие деревни. Погода хмурилась, небо было затянуто низкими серыми тучами. Иногда начинал накрапывать мелкий, противный дождь. В таком осознанном возрасте я не ездил на большие растояния.

Внутри машины царило напряженное молчание. Мама сидела впереди, рядом с водителем – одним из наших охранников в строгом костюме. Она почти не оборачивалась, делая вид, что смотрит на дорогу, но я чувствовал ее тревогу даже спиной. Отец уехал в какую-то там «инспекционную поездку», она осталась одна, увозя нас, детей, непонятно куда и непонятно зачем, под предлогом «отдыха». Она явно чувствовала, что происходит что-то серьезное, но не решалась спрашивать. Или боялась узнать правду.

Мы с девчонками и Доге расположились в задней части салона. Там было просторно, как в небольшой комнате – мягкие кожаные диваны друг напротив друга, откидной столик, даже маленький холодильник с напитками. Роскошь, к которой я, в общем-то, привык, но которая сейчас казалась совершенно неуместной.

Доге лежал у моих ног, положив голову на лапы, и тихо похрапывал. Песик быстро утомился от дороги. А вот девчонки… они сидели напротив, и молчание между нами было почти осязаемым.

Катька, после вчерашней истерики, выглядела осунувшейся и бледной. Она почти все время смотрела в окно невидящим взглядом, иногда ее плечи начинали подрагивать, и она украдкой вытирала слезы. Пропажа Витьки, ужас от увиденного разлома (хоть она и не понимала, что это было) – все это тяжелым грузом лежало на ней. Она была раздавлена и напугана. Мне было ее искренне жаль, но я не знал, как ее утешить. Что можно сказать в такой ситуации? «Не волнуйся, твоего друга просто утащили в Бездну, но это почти наверняка безболезненная смерть»? Нет уж. Сказать то есть что, но надо подумать, как сделать все это грамотно.

Софья сидела рядом с Катькой, прямая, как струна. Лицо непроницаемое, взгляд холодный, отстраненный. Как обычно. Она почти не двигалась, только иногда ее пальцы чуть заметно сжимались на коленях. Казалось, ее ничего не трогает – ни чужое горе, ни смена обстановки. Но я видел – это была маска. Броня, которую она выстроила вокруг себя после всего, что с ней случилось, после «коррекции» памяти, после исчезновения опекуна. Под этой ледяной коркой наверняка бушевали и страх, и обида, и одиночество. Но она никому их не показывала. Особенно мне – сыну человека, который, возможно, знал ее опекуна и, скорее всего, был в курсе всей лжи вокруг нее. Она мне не доверяла. И имела на это полное право.

А я… я сидел между ними и чувствовал себя ужасно неловко. С одной стороны – Катька, бывшая подруга, раздавленная горем. С другой – Софья, загадочная, закрытая, но явно нуждающаяся если не в помощи, то хотя бы в понимании. И я сам – носитель Лика, пацан с кучей тайн, разрываемый между жалостью, виной (за Витьку? За то, что не смог помочь? За то, что знаю правду и молчу?) и странным, холодным анализом ситуации, который постоянно подкидывал Лик.

Анализ эмоционального состояния объекта «Екатерина»: глубокий посттравматический стресс, горе, страх, чувство вины (вероятно). Рекомендуется психологическая поддержка, создание безопасной среды. Анализ эмоционального состояния объекта «Софья»: подавленные эмоции, высокий уровень недоверия, защитные психологические механизмы (отстраненность, контроль). Потенциальная латентная травма, связанная с событиями в Северске-3 и фигурой опекуна.

«Спасибо, Лик, очень помог,» — мысленно съязвил я. Рекомендации были хороши, но как их выполнить? Я не психолог. Я просто восьмилетний… черт возьми, психолог!

И тут меня осенило. Я – не психолог. Но во мне…ну, я же часть Андрея. Того самого, чья память и ярость помогли мне выжить. В той первой, смутной вспышке воспоминаний, еще до полигона, проскальзывало что-то о его… работе? Он был кем-то, кто работал с людьми, с их душами? Вот мем, он их спасал, а я должен поглощать.

Кем он был? Может, психологом? Консультантом? Священником? Память была обрывочной, но ощущение чужого опыта, умения слушать, понимать, находить нужные слова – оно было. Часть этого опыта теперь была частью меня. Может, я смогу попробовать?

«Лик, информация об Андрее. Кем он был? Его профессия?»

Обработка данных памяти фрагмента «Андрей»… Идентификация основной профессиональной деятельности: психолог-консультант, специалист по работе с посттравматическими расстройствами и кризисными состояниями. Обладал высоким уровнем эмпатии и аналитическими навыками в области человеческой психологии.

Психолог! Вот оно! Значит, та интуиция, те знания, которые иногда всплывали в моем сознании – это его наследие! Ну это был шанс. Прямой вариант помочь девчонкам. И, может быть, себе самому – разобраться в том хаосе чувств, что творился внутри.

Это была рискованная идея. Пытаться использовать чужие навыки, чужой опыт… не станет ли это еще одним шагом к потере себя? Но альтернатива – просто сидеть и молча смотреть, как две девчонки рядом страдают – казалась еще хуже. Тем более, Лик подтвердил – им нужна помощь. А еще Лик меня проконсультирует.

Я решился.

- Кать, — позвал я тихо, наклонившись к ней через столик. Она вздрогнула, как от удара, и подняла на меня заплаканные, затравленные глаза. Взгляд метался, не находя точки опоры. — То, что случилось… с Витькой… Это чудовищно. Слов нет. Я начал осторожно, признавая масштаб ее переживания, не пытаясь его приуменьшить. — То, что ты видела… эту дыру… как он исчез… Это за гранью нормального. Это то, чего никто не должен видеть, тем более ребенок. - Я специально акцентировал на ненормальности события, а не ее реакции.

Она снова всхлипнула, плечи затряслись. - Я… я должна была… крикнуть раньше… или… или не идти туда вообще… — Зашептала она, утыкаясь лицом в ладони. Классическое чувство вины выжившего, иррациональное, но от этого не менее мучительное.

- Кать, посмотри на меня, — попросил я мягко, но настойчиво. Дождался, пока она с трудом подняла голову. — Давай представим. Вот ты стоишь там. Видишь пожар. Интересно? Да. Безопасно? Ну, вроде да, вы же не в огонь лезли.... ам, давай другой пример. Вы на дереве с Витькой, погнались за кошкой. Кошка убегает, Витька срывается. Ты успеваешь его схватить? Вряд ли, он парень крепкий, да и падать начинает внезапно. Или...

Ты кричишь ему «Стой!», когда он уже на дороге? Он услышит? Вряд ли. Появляется машина. Понимаешь аналогию? Вот появляется оно. Дыра. Что ты можешь сделать в эту секунду? Заслонить его собой? Прыгнуть туда же? У тебя были доли секунды, и твой мозг, твое тело просто застыли от ужаса перед невозможным. Это нормальная реакция на запредельный стресс. Ты не супергерой, Кать. Ты – обычная девочка, попавшая в кошмар. Твоей вины в том, что случилось, нет. Ни капли. - Я говорил спокойно, методично разбирая ситуацию, показывая отсутствие реальных возможностей повлиять на исход. Голос Андрея звучал в моей голове, подсказывая логику, формулировки.

Катька слушала, не перебивая. Ее дыхание стало чуть ровнее, хотя слезы все еще текли по щекам. Она медленно кивнула, не то соглашаясь, не то просто признавая, что услышала.

- Плакать – это нормально, — добавил я тише. — Бояться – нормально. Даже злиться – нормально. На Витьку, на эту дыру, на весь мир. Не держи это в себе. Но вину… вину отпусти. Она – как яд, который ты сама пьешь, надеясь, что отравится кто-то другой. - Я не был уверен, поймет ли она эту метафору, но слова пришли сами.

Она снова кивнула и отвернулась к окну, но теперь в ее позе было чуть меньше отчаяния. Кажется, лед немного тронулся. Пу-пу-пу. Хотя бы так.

Теперь Софья. Ледяная королева. Я повернулся к ней. Она делала вид, что смотрит в окно, но я чувствовал ее напряженное внимание.

- Соня, — начал я так же спокойно. — Я не буду спрашивать, как ты, потому что ответ очевиден. После полигона, после… всего, что связано с твоим… опекуном, — я намеренно избегал имени и статуса, чтобы не активировать возможные блокировки, — …ты оказалась в очень сложной ситуации. Вынужденный переезд, чужие люди, полная неизвестность. - Я просто констатировал факты, показывая, что понимаю ее положение, не лезу в душу, но и не игнорирую очевидное.

Она медленно повернула голову. В ее серых глазах плескался холод, но я заметил и тень… усталости? Или любопытства?

- И это нормально – закрываться, — продолжил я, глядя ей в глаза, но не слишком настойчиво. — Когда мир вокруг рушится, когда не знаешь, кому верить, инстинкт подсказывает – построй стену, спрячься за ней. Это защитный механизм. Он помогает выжить. - Я легализовал ее поведение, показал, что понимаю его причины.

Она молчала, но теперь смотрела на меня прямо.

- Но стены, которые нас защищают, могут стать тюрьмой, — я перешел к следующему шагу, используя еще одну метафору, которая пришла из глубин чужого опыта. — Они не пропускают не только боль снаружи, но и тепло, поддержку. И не дают выйти тому, что накопилось внутри – страху, гневу, сомнениям.

Я сделал паузу, давая ей возможность обдумать.

- Я помню наш разговор на полигоне. Про стресс. Про рост через боль. "Die Schule". Ты тогда сказала, что настоящий прорыв рождается не в комфорте, а на пределе. — Я смотрел на нее внимательно, отмечая, как расширились ее зрачки при упоминании того разговора. Она помнила. — Ты сильная, Соня. Очень. Возможно, сильнее всех нас. Но даже самому сильному бойцу иногда нужно… перевязать раны. Снять доспехи. Хотя бы на время. Хотя бы с тем, кто не причинит вреда.

Я не предлагал свою помощь напрямую. Не навязывался в друзья или доверенные лица. Я просто… открыл дверь. Показал, что вижу ее боль за ледяной броней, что понимаю ее силу, но и признаю ее право на уязвимость.

Она молчала долго. Дольше, чем Катька. Ее лицо оставалось почти непроницаемым, но что-то неуловимое в ее взгляде изменилось. Лед не растаял, но по нему пробежала тонкая трещинка.

- Спасибо, — наконец произнесла она так тихо, что я едва расслышал. — Что не лезешь с дурацкими утешениями.

Я кивнул. - Пожалуйста.

Я откинулся на спинку дивана. Чувствовал себя вымотанным, словно провел не разговор, а тяжелую магическую дуэль. Использование навыков Андрея требовало колоссальной концентрации и эмпатии, к которой мое собственное сознание было не привыкло. Но результат… результат стоил того. Стена между нами, детьми, выброшенными на обочину страшных событий, стала чуточку ниже. Мы все еще были в одной лодке, посреди шторма, но, возможно, теперь мы могли хотя бы грести в одном направлении. Или просто не мешать друг другу тонуть.

Впереди был долгий «отпуск». И много работы – и для меня, и для моего внутреннего психолога. Бой за понимание – и себя, и других – только начинался. И ставки в нем были высоки.

***

Наше южное имение встретило нас непривычным теплом и ярким, слепящим солнцем, пробивающимся сквозь высокие кроны кипарисов и магнолий. Воздух был другим – густым, соленым, пахнущим морем и цветущими где-то розами. Контраст со свинцовым небом и промозглой сыростью столицы был разительным. Особняк – старинный, белый, с колоннами и просторными террасами, утопающий в зелени – выглядел как картинка из курортного буклета. Идеальное место для «отдыха». Вот только ощущения отдыха не было. Атмосфера «вынужденной эвакуации» ощущалась даже здесь, под ласковым южным солнцем.

Нас встретила немногочисленная прислуга – пожилая экономка Марфа Степановна, которую я смутно помнил с редких летних визитов в детстве, да пара крепких молодых парней в неприметной одежде, которые явно были не просто садовниками или шоферами – бойцы из личной гвардии отца, как он и обещал. Они действовали четко и молчаливо, размещая наши вещи и ненавязчиво контролируя периметр. Безопасность. Здесь ей явно уделяли повышенное внимание.

Первые дни тянулись медленно, как патока. Мама старалась создать видимость нормальной жизни – долгие завтраки на террасе, прогулки по огромному парку, спускающемуся к морю, попытки увлечь нас какими-то играми. Но ее натянутая улыбка и тревожный взгляд выдавали ее с головой. Она явно ждала вестей из столицы, от отца, но телефон молчал, а редкие официальные новости были скупы и туманны.

Катька понемногу приходила в себя. Она перестала плакать каждую минуту, начала есть, но все еще была пугливой и замкнутой. Часто сидела одна на берегу моря, глядя на волны, или просто бродила по парку, как потерянная. Я старался быть рядом, не лезть с расспросами, но и не оставлять ее совсем одну. Иногда мы просто молча сидели на скамейке, или я рассказывал какие-нибудь дурацкие истории из нашего «до-безднового» прошлого, пытаясь вызвать у нее хотя бы тень улыбки. Иногда получалось. Навыки психолога, даже в моем неумелом исполнении, кажется, работали – создание безопасной атмосферы, активное слушание (когда она все-таки начинала говорить обрывками), отсутствие осуждения.

Софья оставалась загадкой. Она держалась особняком, много читала, брала книги из огромной библиотеки в доме, или просто сидела на террасе, глядя вдаль с тем же непроницаемым выражением лица. Она была вежлива, но холодна. На мои попытки заговорить отвечала односложно, не поддерживая разговор. Но я замечал, что она наблюдает. За мной, за Катькой, за мамой, за охранниками. Ее серые глаза цепко фиксировали каждую мелочь. Она оценивала. Анализировала. Как Лик. Может, это ее врожденная черта? Или результат той самой «коррекции»?

Анализ поведения объекта «Софья»: Сохраняется высокий уровень контроля и самоизоляции. Демонстрирует повышенную наблюдательность и аналитические способности. Вербальный контакт ограничен. Эмоциональное состояние стабильно подавлено. Вероятно, наличие глубоко скрытой психологической травмы или защитных механизмов, сформированных внешним воздействием. — Лик был краток и объективен.

Я решил не давить на нее. Пусть освоится. Может, со временем лед тронется. Ха-ха, лед…

Сам же я использовал это вынужденное затишье для погружения в новый, неизведанный мир – Интернет, доступный теперь через Лик. Это было странно. Не так, как сидеть за компьютером. Информация просто… появлялась в сознании. Лик действовал как идеальный поисковик и фильтр. Я формулировал запрос, а он просеивал гигабайты мусора – фейковые новости, блоги сумасшедших, теории заговора, правительственную пропаганду – вычленяя то немногое, что могло быть крупицами истины.

Поисковый запрос: «пространственные аномалии Россия Империя отчеты». Результаты: 12,458 источников. Фильтрация по критериям достоверности (официальные ведомства, научные институты, верифицированные инциденты) … Результаты после фильтрации: 57 источников. Большинство – краткие, общие упоминания об «аномальных зонах» или «необъяснимых явлениях» без конкретики.

Поисковый запрос: «культ Видящих Северск-3». Результаты: 2,890 источников. Фильтрация… Результаты после фильтрации: 3 источника (полуофициальные утечки, косвенные упоминания в некрологах сотрудников полигона, одно зашифрованное сообщение на закрытом форуме аномалистов). Информация фрагментарна, противоречива.

Поисковый запрос: «выживание в Бездне». Результаты: ~250,000 источников (включая художественную литературу, игры, мифологию). Фильтрация по критериям научной или паранаучной достоверности… Результаты после фильтрации: 12 источников (теоретические работы по многомерной физике, отчеты об экспериментах с нестабильными порталами – статус достоверности низкий, эзотерические тексты – статус не определен).

Работа шла медленно. Отсутствие душ сказывалось – Лик мог анализировать информацию, но скорость была черепашьей, а глубина анализа – ограниченной. Он мог отсеять явный бред, но отличить умелую дезинформацию от правды ему было сложно без дополнительных ресурсов или верификации из других источников. Но даже те крохи, что удавалось найти, складывались в тревожную картину. Бездна реальна. Разломы случаются. И власти явно знают об этом гораздо больше, чем говорят. Северск-3 был, похоже, не последним инцидентом.

Однажды вечером мы снова оказались втроем в просторной гостиной с камином. Огонь уютно потрескивал, отбрасывая пляшущие тени на стены, обитые темным деревом. Катька устроилась на мягком ковре с альбомом, но рисовала уже что-то менее мрачное – море, чаек. Софья сидела в глубоком кресле с книгой, но я заметил, что она чаще смотрит поверх страниц, чем читает их. Атмосфера была… спокойнее, чем в первые дни. Но под этим спокойствием все еще чувствовалось напряжение невысказанной боли и неразрешенных вопросов.

Я сидел в другом кресле, делая вид, что наблюдаю за огнем. На самом деле, Лик продолжал фоновую обработку данных из Сети, в частности, той самой информации со сталкерских форумов. И там… там всплывали интересные детали. Описания разрывов, похожих на тот, что поглотил Витьку. Упоминания о странных «остаточных явлениях» после их схлопывания – иногда это были энергетические следы, иногда – необъяснимые артефакты, а иногда… да, иногда находили и фрагменты. Куски одежды, личных вещей, а порой и биологический материал. То, о чем кричала Катька.

Пора было попробовать еще раз. Не просто слушать, а направить разговор.

- Кать, — начал я спокойно, не поворачиваясь к ней, чтобы не спугнуть. — Ты говорила, что видела… что-то осталось после того, как Витька… исчез. Обрубки, ты сказала?

Она вздрогнула, подняла голову. В глазах снова мелькнул страх, но уже не такой всепоглощающий, как раньше. Она посмотрела на Софью, потом на меня.

-Да… — прошептала она. — «Ботинки его… или… ну, то, что в ботинках было… Прямо на асфальте… А потом… потом их не стало. Клянусь!

- Я верю, — сказал я твердо. И это была правда. После данных Лика и информации сталкеров, ее слова больше не казались бредом напуганной девчонки. — В таких… аномальных зонах… — я осторожно подбирал слова, избегая термина «Бездна», — …часто происходят странные вещи. Нестабильные эффекты. Иногда после… таких разрывов… действительно остаются фрагменты. А потом они могут исчезать – растворяться в остаточной энергии или… — я замолчал, решая не добавлять про возможное вмешательство третьих лиц.

Катька смотрела на меня во все глаза. - П-правда? Ты… ты знаешь про такое?

- Читаю много, — снова уклонился я от прямого ответа, но дал ей понять, что ее видение не было просто галлюцинацией. — Иногда… знание помогает справиться со страхом. Понять, что ты видела что-то реальное, хоть и ужасное, а не просто сошла с ума. Это не отменяет трагедии, но… снимает часть груза с твоей психики. Это была не твоя фантазия, Кать. Это была страшная реальность. - Я пытался валидировать ее опыт, снизить возможное чувство вины за "ненормальность" ее восприятия.

Она медленно кивнула, задумчиво глядя на свой рисунок. Кажется, ей стало чуть легче от осознания, что она не единственная, кто мог столкнуться с подобным, пусть и заочно, через мои "книжные знания".

Теперь Софья. Она отложила книгу и смотрела на меня с тем же внимательным, анализирующим выражением.

- Соня, — я повернулся к ней. — Ты сказала, что твой… опекун говорил тебе про рост через стресс. "Die Schule". Это какая-то концепция? Философия? Или что-то конкретное? - Я решил зайти с другой стороны – не через ее чувства, а через то, что могло сохраниться в ее памяти как знание, как идея.

Она на мгновение замерла, словно решая, стоит ли отвечать.

- Это… система, — наконец сказала она медленно, тщательно подбирая слова. — Система тренировок. Опекун говорил… что потенциал раскрывается только на грани. Что нужно постоянно себя испытывать, преодолевать боль, страх… Доходить до предела. Только так можно стать сильнее. - Голос ее был ровным, но я уловил в нем едва заметную горечь.

- И он заставлял тебя проходить через это? — осторожно спросил я, чувствуя, как внутри все сжимается от дурного предчувствия. Я вспомнил ее слова в машине о том, что прорыв рождается не в комфорте.

Софья отвернулась, посмотрела на огонь. - Иногда. Он называл это "тестированием пределов". Говорил, что это для моего же блага. Чтобы я была готова к настоящим испытаниям.

Готова? К чему? К Бездне? К тем ужасам, что творились на полигоне? Этот Миллер… он не просто предал всех, он еще и собственную… подопечную… мучил? Готовил ее, как солдата?

- Это... это звучит жестоко, — сказал я тихо. — Даже если у него были какие-то свои мотивы.

- Он говорил, что по-другому нельзя, — так же тихо ответила она, не поворачиваясь. — Что мир опасен. Что выживают только сильнейшие. Что жалость – это слабость.

Знакомые слова. Подобное я слышал и от отца, и от некоторых инструкторов. Жесткая философия мира, живущего на краю Бездны. Но одно дело – готовить солдата, а другое – ребенка. Тем более, такими методами.

- А ты… ты сама как думаешь? — спросил я, пытаясь понять ее собственное отношение. — Этот путь – единственный? Рост только через боль?

Она пожала плечами. - Не знаю. Наверное… в чем-то он был прав. Я действительно стала сильнее. - Она сжала кулак так, что побелели костяшки. — Но… иногда… мне кажется, что я… что-то потеряла по дороге.

Я кивнул. Она потеряла детство. Доверие. Возможность быть слабой. Цена силы оказалась слишком высока.

- Может быть, — сказал я задумчиво, снова опираясь на интуицию Андрея, — сила – это не только умение терпеть боль. Может быть, настоящая сила – это умение сохранить человечность? Сочувствие? Даже когда вокруг ад. Умение не только выживать, но и жить. И помогать жить другим.

Я посмотрел на Катьку, которая слушала наш разговор, широко раскрыв глаза. Потом снова на Софью. Она медленно повернулась ко мне. В ее глазах больше не было льда. Была задумчивость. И что-то еще… слабая, почти невидимая искорка надежды?

- Не знаю, — повторила она, но уже с другой интонацией. — Я… я об этом не думала.

- Подумай, — мягко предложил я. — Мы здесь… у нас есть время. Подумать. Поговорить. Может быть, вместе мы… найдем другие ответы?

Я снова открывал дверь. Не навязывал, не поучал. Просто предлагал альтернативу. Показывал, что ее опыт, ее боль – важны, но есть и другой путь.

В этот момент тихо зазвонил спутниковый телефон, который лежал на столике – единственное средство связи с внешним миром, которое оставил отец. Обычно он молчал. Я взял трубку. Звонил один из людей отца, оставшихся в столице. Голос его был спокоен, но в нем чувствовалась скрытая напряженность.

– Владислав Ярославович? Докладываю согласно инструкции. Объект «Гроза» готовится к выходу по плану. Погода… погода ожидается переменчивая, возможны осадки. Прием.

Это был шифр. «Гроза» – так они называли операцию. «Осадки» – возможное сопротивление.

Мне отец украдкой рассказал о том, что будет происходить. Я его, конечно, совсем не умолял и не шантажировал. Нет, конечно нет…

– Принял, — ответил я, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Держите в курсе.

Я положил трубку. Девчонки вопросительно смотрели на меня.

– Работа? — осторожно спросила Софья.

– Ага. Папины дела, — уклончиво ответил я.

Но внутри все похолодело. Переворот начинался. Через двое суток. И я ничего не мог сделать. Только сидеть здесь, на солнечном юге, и ждать, пока в далекой столице будет решаться судьба Империи. И судьба моего отца. Ну хотя бы добился того, что исход действий нам будут сообщать по телефону.

Следующие двое суток тянулись невыносимо. Имение, еще недавно казавшееся райским уголком, превратилось в золотую клетку. Яркое солнце, ласковое море, пышная зелень – все это стало лишь декорацией, неспособной скрыть гнетущее напряжение ожидания. Мы были отрезаны от мира, от событий, которые разворачивались за сотни километров отсюда, в холодной, серой столице. Судьба Империи, судьба моего отца решались там, а мы… мы просто ждали.

Мама держалась из последних сил. Она пыталась сохранять бодрость, организовывала нам пикники в саду, читала вслух книги, но ее глаза постоянно блуждали, а руки теребили жемчужное ожерелье на шее – верный признак нервозности. Иногда она уходила в кабинет под предлогом «разобрать почту» и подолгу сидела у молчащего спутникового телефона. Я знал, что она ждет звонка от отца, ждет хоть какой-то весточки, но ее не было. Только редкие, шифрованные доклады от его людей лишь для меня, от которых становилось только тревожнее.

«Объект «Гроза» на позициях. Погода стабильная, но ожидается усиление ветра к рассвету. Все по графику.» Ветер – сопротивление. Значит, не все так гладко.

«Подтверждена активность «Соседей» в секторе «Север». Принимаются меры контрнаблюдения.» Соседи – Служба Безопасности. Они что-то заподозрили? Или это просто стандартные меры предосторожности?

«Ресурс «Искра» готов к применению по сигналу.» Искра… Что это? Какой-то резервный план? Оружие? Я спрашивал Лика, но тот лишь констатировал: термин «Искра» отсутствует в текущей базе данных. Требуется контекст или дополнительная информация.

Я старался не подавать виду, что понимаю эти шифровки, но напряжение внутри росло с каждым часом. Отец был там, в самом центре бури. И я ничего не мог сделать, кроме как ждать и надеяться. И… пытаться помочь тем, кто был рядом.

С девчонками стало чуть проще. После того разговора в гостиной Катька перестала смотреть на меня как на единственную надежду. Она все еще была подавлена, но начала понемногу общаться с Софьей. Они вместе гуляли по пляжу, собирали ракушки, иногда даже тихо переговаривались о чем-то своем. Это было хорошо. Общее горе, пусть и разное по своей природе, иногда сближает.

Я же продолжал свои неуклюжие попытки «психотерапии». Садился рядом, когда они сидели на террасе, слушал их разговоры (если они позволяли), иногда вставлял какие-то фразы, которые всплывали из глубин памяти Андрея.

– Знаете, самоедство – это тупик, — сказал я однажды Катьке, когда она снова начала шептать про то, что виновата в исчезновении Витьки, что надо было его удержать. —Чувство вины – это нормально после травмы, но оно непродуктивно. Оно только жрет тебя изнутри. Важно понять, что ты сделала все, что могла в той ситуации, с теми знаниями и возможностями, что у тебя были.

Катька удивленно посмотрела на меня.

– Откуда ты… такие слова знаешь?

– Книжки читал, — соврал я, снова чувствуя укол совести. Я использовал чужие знания, чужой опыт. Но если это помогало?

С Софьей было сложнее. Она по-прежнему держала дистанцию, хотя ледяная стена между нами, как мне казалось, стала тоньше. Она иногда задавала вопросы – не о полигоне, не о ее опекуне, а обо мне. О моей семье, об учебе, о Даре Молнии. Словно пыталась понять, кто я такой на самом деле.

– Ты сказал, Витька – твой бывший друг, — заметила она как-то, когда мы втроем сидели на качелях в саду. — Почему бывший?

Я замялся. А эм, она не поняла? У нее еще и провалы в памяти случаются теперь? Ей напомнить про ту сцену в парке? Про то, как они ее травили? Это могло снова ее ранить. Но и врать не хотелось.

– Мы… поссорились. Незадолго до… ну, до его пропажи, — уклончиво ответил я. — По глупости. Как это часто бывает.

Она посмотрела на меня внимательно, испытывающе.

– Из-за меня?

– Нет, — твердо сказал я. — Из-за того, что они вели себя неправильно. Не по-дружески.

Она ничего не ответила, только чуть кивнула, словно принимая мои слова к сведению. Но я почувствовал – какая-то невидимая ниточка доверия между нами протянулась.

Параллельно с этими «психологическими этюдами» шла другая, невидимая работа. Лик продолжал просеивать терабайты информации в Сети. Это было похоже на попытку найти иголку даже не в стоге сена, а в целом океане мусора.

Анализ данных по запросу «Бездна», «Разрыв»… Фильтрация завершена. Выделено ~ 140,000 потенциально релевантных источников (научные гипотезы, мифология, эзотерика, конспирология, закрытые правительственные отчеты – доступ ограничен, фрагменты данных СБ – статус подлинности не подтвержден). Начата систематизация и перекрестная верификация.

Анализ данных по запросу «Выживание человека Бездна»… Результаты неутешительны. Большинство источников (92%) указывают на быструю дезинтеграцию или необратимую мутацию. Описаны единичные случаи возможного кратковременного выживания в «стабильных карманах» или при наличии специфических защитных артефактов/способностей. Достоверных подтвержденных случаев возвращения после длительного пребывания в Бездне не обнаружено.

Значит, шансы Витьки были даже ниже, чем я думал. Эта мысль резанула по сердцу.

Обнаружен интересный кластер данных: форумы и закрытые чаты так называемых «сталкеров» – лиц, нелегально проникающих в аномальные зоны. Содержат описания феноменов, схожих с пространственными разрывами, упоминания о «выбросах» артефактов или странных существ, слухи о пропавших людях. Уровень достоверности: низкий, но содержит уникальные наблюдения, отсутствующие в официальных источниках. Требуется углубленный анализ с применением лингвистических и семантических алгоритмов для выявления паттернов и потенциально ценной информации.

Сталкеры… Как в той древней игре, про которую рассказывал отец. Люди, лезущие в самое пекло аномалий? Вот это могло быть интересно! Пусть и опасно, и недостоверно, но это был взгляд «с земли», а не из кабинетов ученых или генералов.

«Лик, сосредоточься на этих сталкерских форумах. Анализируй их отчеты, описания разрывов, существ, артефактов. Ищи закономерности. И… ищи любые упоминания о людях, выбравшихся из Бездны. Любые, даже самые бредовые.»

Запрос принят. Перераспределение ресурсов модуля «Анализ» на обработку указанного кластера данных…

Время шло. Солнце садилось в море, окрашивая небо в багровые тона. Тишина в имении становилась все более напряженной. Мама почти не выходила из своей комнаты. Девчонки тоже чувствовали что-то и притихли. Даже Доге лежал у камина беспокойно, время от времени поднимая голову и прислушиваясь к чему-то, не слышному нам.

А потом снова зазвонил телефон. Я схватил трубку.

«Владислав Ярославович?» — Голос на том конце был напряженным, но четким. — «Объект «Гроза» активирован. «Ветер» усилился. Начались «осадки». Действуем по плану «Буря». Конец связи.»

Все. Началось. Переворот шел прямо сейчас. И там было сопротивление. Отец был в самом центре этой «Бури». Жив ли он? Все ли идет по плану? Я ничего не знал. Оставалось только ждать. И надеяться. В этой залитой солнцем клетке, за тысячи километров от грозы, бушующей в столице.