Не тот год III

Глава 4

Взрывчатка оказалась нашей советской. Явные трофеи, которые крохобористые финны захапали во время отступления частей РККА. Использовать в текущей ситуации толовые шашки они не могли: взрывать нечего. Вот и стояли три вагона подальше от основных путей под охраной одного солдатика с винтарём, в тонкой шинельке и свитере под кителем да в кожаных сапогах, которыми часовой стучал, словно чечетку отбивал. Подождав, когда его сменят, я зачаровал неудачника, приказав не обращать на нас с Панкратовым внимания и потом обо всём забыть. Была мысль «посоветовать» финику после смены с поста направить себе в лоб винтовку и посмотреть, как оттуда вылетает пуля, чтобы потом, хе-хе, всем рассказать. Но решил, что самоубийство солдата может поднять ненужный нам шум. Тем более его и так, как и прочих финнов, должен снести огненный вихрь после подрыва эшелонов.

В вагонах нашим глазам предстали деревянные и жестяные укупорки с тротиловыми шашками. От восьми до тридцати двух килограмм каждая. В каждой такой располагались шашки в розовой бумаге с надписями, сообщающими про заряды в четыреста и двести грамм.

Укупорки мы таскали на санках, экспроприированных у железнодорожников. Под заговором отвода внимания мы курсировали от вагонов к нашему зданию и обратно прямо под носом у часовых и патрульных. Привезли килограмм триста. А дальше… дальше мне пришлось, скрипя зубами, заняться усиливающими чарами. Энергии на четыреста грамм требовалось значительно меньше, чем на бомбу в тысячу килограмм. Но бомба была одна, а шашек этих… Эх-х… Каждая моя попытка наложить заговор на укупорку с тротиловыми шашками проваливалась. Скорее всего проблема крылась в том, что все шашки в ящике были отдельным предметом. А вот в бомбах и снарядах заряд отлит в один, если так можно сказать, флакон. Либо мне мешает некий тормоз в подсознании. Перед рассветом я был вымотан так, что уже хотел бросить всё и завалиться спать. Но решил попытаться ещё раз сделать невозможное.

«Я же когда патрон заговариваю, то всё получается идеально. А там и порох в виде крупинок, каждая отдельно, и пуля ещё. Но всё получается», — так я сам себя мысленно подбодрил, взявшись за металлический ящичек с семью четырехсотграммовыми шашками внутри.

Раз за разом я шептал заговор. И постоянно чары срывались, утекая в никуда. И вдруг — получилось! На какой-то из попыток, когда я шептал обращение к славянским богам скорее на автомате, чем с чувством, толком и расстановкой, энергия ушла из меня в укупорку.

— Твою ж маман, получилось, — выдохнул я с облегчением.

— Что? — встрепенулся Сашка.

— Получилось сразу весь ящик заговорить, — рассказал я ему о своей удачи. — Теперь дальше должно получиться проще. Но это уже потом. Сейчас я спать.

Поспать мне удалось от силы пару часов, после чего меня растолкал Панкратов.

— Андрей, вставай уже. Там что-то происходит, — услышал я спросонья напряжённый голос напарника.

— Что? Где? — встрепенулся я.

— На станции. Финны что-то забегали, как муравьи.

— Ау-у-э-э-э! — зевнул я, едва не вывихнув челюсть и одним быстром движением сел.

Вслед за мной зевнул Сашка, заразившись от меня. — Наверное, новый эшелон прибыл с чем-то важным. Или кто-то очень важный приехал. Сейчас сами всё узнаем.

В самом деле, станция напоминала муравейник, в который пацаны сунули палку и слегка той поворошили. Число солдат и офицеров выросло раза в два. Особенно офицеров. Вчера ещё тут в основном крутились лейтенанты и пара капитанов, сегодня же я увидел трёх подполковников, двух полковников и майора. Звания у них не особенно сильно отличались от тех, к которым я привык в своём времени. На петлицах у офицеров вместо звездочек расположились… цветочки, что ли. Один, два, три и так далее. Только старлей отсутствовал. Вместо него три «бутона» носил капитан. От майора до полковника — аналогично, только вместо цветка с лепестками там красовалась какая-то круглая крупная загогулина. Но всё было точно также: одна майор, две подпол, три полкан. Вникать слишком глубоко во все нюансы с цветами нашивок я не собирался. Подвёл к аналогии к привычными мне званиями и всё. Рядовые и сержанты, к слову, тоже знакомо определялись по числу лычек.

Рядом со станцией на площадках перед зданиями и на подъездной дороге образовался целый автопарк. Куча легковушек, несколько броневиков и семь грузовиков, среди которых четыре оказались советскими полуторками с брезентовыми тентами.

Пока мы наблюдали за гостями и осматривали изменившуюся станцию, на путях появился небольшой эшелон. Восемь платформ с грузом и десять вагонов. Дополнительно две платформы с зенитками и один броневагон с пушками и пулемётами. Грузовые платформы, вернее груз на них был накрыт брезентом. По контурам с трудом можно было определить, что там скрываются немаленькие пушки.

Эшелон подогнали на самый удобный крайний к зданиям и площадке путь. Отсюда и раненых снимали из санитарных вагонов, и всяческую тару грузили-разгружали.

— Интересно, что там такое притащили, — вслух произнёс я, внимательно следя за финнами и поездом. — Вдруг один этот состав стоит всего, что находится на станции.

— Станцию всё равно будем взрывать, — сказал Сашка.

— Конечно-конечно, — покивал я. — Но если сюда привезли нечто важное, то пару укупорок с шашками обязательно нужно подарить вот этому эшелону.

Прошло ещё минут пять с момента, когда состав остановился на путях, как мы увидели чёрную легковушку, направлявшуюся к поезду. Стоявшие толпой финские офицеры мгновенно выстроились в шеренгу как по линейке. Машина остановилась в десятке метров от них. С переднего пассажирского места выскочил капитан и шустро открыл заднюю дверь. Оттуда вальяжно вышел пожилой высокий мужчина с выправкой военного, проносившего погоны чуть ли не с юношества. На голове у него была зимняя пилотка с мехом. Тело прикрывала офицерская шинель с меховым воротником. На ногах блестели чёрные сапоги. А вот его погоны я «прочитать» не смог. Но явно дядька не в низких чинах и званиях, если перед ним целый полковник тянется, как курсант перед начальником училища.

Сашка при виде этого финна напрягся как кот перед броском к мыши. Тоже оценил важность неизвестного финика. Или даже опознал его.

Из шеренги финских офицеров вышел тот самый вышеупомянутый полкан, дошагал до гостя, вскинул руку и что-то тому сказал. Выслушав, новоприбывший дал короткий ответ. Спустя минуту он направился к составу, поднявшему такой переполох на станции.

Несколько солдат после громкого окрика офицера, делавшего доклад приехавшему старику, забрались на платформы и принялись шустро развязывать брезент. Вскоре финны — и с ними за компанию и я с Панкратовым — увидели то, что приехало с эшелоном. На четырёх платформах расположилось по одному внушительному орудию, не сильно похожему на привычные мне что по будущему, что по этому времени. Толстый и при этом кажущейся коротким ствол без дульного тормоза покоился на тележке-лафете. И рядом стояла ещё одна похожая тележка, но без ствола. На прочих платформах под брезентом обнаружились знакомые немецкие лёгкие гаубицы калибром сто пять миллиметров. Мне показалось, что незнакомые и чудные пушки я уже где-то видел. И именно вот в таком положении — ствол на лафете, смахивающим на причудливую тележку, а по соседству ещё одна схожая.

«Бли-ин, Сапун-гора! — воспоминание сверкнуло в голове яркой вспышкой. — Точно! Там стоит такая же дура».

Я даже вспомнил название: мортира калибром двадцать один сантиметр. Оружие сильно выделялось на фоне прочих, потому и врезалось в память. Вот только интересно одно: откуда у фиников взялась подобная установка? Они же и по Ленинграду не били из-за отсутствия мощных и дальнобойных артсистем. Из-за чего в будущем либералы (те самые, которые в моём времени воспринимаются исключительно как пятая колонна, предатели своей страны) били себя пяткой в грудь и кричали, что финны жалели ленинградцев, потому с их стороны не было обстрелов города. Их оппоненты из нормальных историков и людей приводили в ответ железобетонные доказательства. Среди них факт, который только что я привёл — отсутствие мощных орудий. Вместе с ним то, что финны плотно держали блокаду со своей стороны, не пуская ни помощь в Ленинград, ни беженцев из него. Да и Дорогу Жизни они обстреливали регулярно, убивая десятками тех, кто стремился облегчить жизнь осаждённых и тех, кого пытались вывезти из города. Сам Маннергейм в каких-то личных письмах или мемуарах указал, что с радостью помог бы своим союзникам в разрушении значимого для большевиков города, но не имел для этого возможностей. Об этом мне поведал сослуживец из Питера. Он же рассказал про короткую жизнь мемориальной доски, посвящённой финскому фельдмаршалу, открытой в Санкт-Петербурге. И быстро закрытой из-за возмущений горожан. А потом и вовсе демонтированную, так как даже завязанную в чёрную плёнку доска регулярно обливалась красной краской.

— Нет, ты представляешь до чего докатились эти, иху их, либералы, а? — в памяти прозвучал голос подвыпившего сослуживца. — В городе, где от голода умер миллион человек увековечить память одного из убийц этих людей? А знаешь, что они говорили, а? Что скульптор слегка ошибся с изображением наград на бюсте! Ага, точно ошибся, фашистские кресты не показал, которыми Маннергейм был усыпан по воле бесноватого фюрера! Хорошо, что её быстро закрыли и забыли…

Зато сейчас Маннергейм получил возможность бить по Ленинграду. В этой истории немцы решили помочь союзникам, чтобы те помогли с блокадой, которую всё никак не получается устроить ленинградцам.

«Но хрен он ей воспользуется», — со злостью подумал я.

— Андрей, ты о чём задумался?

— Что? — встряхнулся я и посмотрел на Сашку.

— О чём думаешь? Я тебя три раза звал.

— О том, как хорошо будет, когда этот новый эшелон взлетит на воздух. И взлетит вместе вот с этой толпой.

— Хорошие мысли, — покивал товарищ.

— А это кто? — поинтересовался я у напарника, который продолжал сверлить пристальным взглядом бодрого дедка, неторопливо идущего вдоль состава и перекидывающегося словами со своим окружением.

— Маннергейм. Командующий всей финской армией.

— О как! — крякнул я. Только что в мыслях вспоминал этого финна, и на тебе! И тут же немедленно предложил. — Убьём?

— Хорошо бы, — кивнул Панкратов, но сделал это как-то не очень уверенно.

— Что не так?

— Его бы в плен взять, — вдруг огорошил он меня. И добавил возбуждённо. — Представляешь, мы захватим в плен самого Маннергейма.

— Пристрелить проще. Или голову ему проломить в толпе. Подойти под заговором, толкнуть правильно и всё. Все подумают, что он просто поскользнулся и упал, — сказал и тут же добавил. — Но можно и захватить.

— Значит, пошли?

— Саш, ты лучше тут останься. Побереги обереги, они нам ещё пригодятся, — возразил ему. — Я сам справлюсь.

Первым делом я направился к машине, на которой приехал финский командующий. Рядом с ней ходил водитель, притоптывая на морозце, который только крепчал. Попав в зону воздействия отвода внимания, он поплыл сознанием, превратившись в сомнамбулу, только не ходячую с вытянутыми руками, а замершую на месте. Схватив его за шею, надавил на сонную артерию. Когда финн выключился, я открыл дверь машины и затолкал его на заднее сиденье. После чего открыл капот и произвёл пару манипуляций с внутренностями легковушки. Всё, теперь Маннергейм на этом пепелаце никуда не уедет в ближайшее время.

Потом добежал до импровизированной стоянки и там всадил в шины всем легковушкам по несколько гвоздей, выколупанных из ржавых слитков в бочонках в нашем укрытии. Чуть подумал, и дополнительно попортил скаты у пары грузовиков. А остатки гвоздей, насыпанные в карман ватника, раскидал на дороге. И пусть финны думают что угодно — диверсия, случайность, халатность, кара божья и так далее. Если у них вообще будет время о чём-то думать. Тут скоро разверзнется настоящий АД!

Уже под самый конец своих чёрных работ их результат заметили двое солдат. С финскими матюками они подбежали к подсвистывающему колесу полуторки и уставились на него, не зная, что им делать дальше.

Вроде со всем справился быстро, но всё равно, когда вернулся к составу, то увидел, что Маннергейм со своей свитой уже стоят подле легковушки. Водитель шатался рядом, пучил усердно глаза и что-то коротко отвечал. Левая половина лица у него была покрасневшая, как после оплеухи или тумака. Заслужил за «сон» на посту.

Уехать фельдмаршалу — или он ещё не получил это звание? — в ближайшее время не удалось. Время до возвращения в строй автомобиля он решил провести в ожидании в одном из зданий. Там-то я его и подловил, когда он оказался в комнате один на пару минут. Я схватил его за ладонь и торопливо зашептал:

— На море-океане на острове Буяне под дубом могучим спит сила гремучая. Эту силу я беру и на крепкого мужа завожу. На ясны очи его, на острый слух его, на крепкие кости его, на мышцы его и кровь его. Сила мне одному видна и единому мне верна. И говорю я той силе…

Отдав приказ Маннергейму вести себя как обычно и сообщить окружающим, что хочет побыть один, чтобы чем-нибудь полезным заняться, я рванул обратно к Сашке.

— Маннергейм почти наш. Я сейчас к нему побегу обратно, а ты начинай минировать. Состав с мазутом и водокачки не трогай. Отложенную для них взрывчатку установи на новые пушки, — сказал я ему.

— А где встречаемся? — деловито уточнил он.

— В местной главной конторе железнодорожников, которую финны сделали своим штабом. Маннергейм там сейчас сидит.