Не тот год III

Глава 18

С зенитчиками я предложил поступить по своему.

— Саш, я расставлю черепа на западной и северо-западной части леса. Там три позиции зениток и блиндажи с палатками пилотов и техников. Накроем сразу больше половины местной немчуры.

— Они же взбесятся! Или нет? — произнёс Серёга.

— Ещё как взбесятся. И пусть, — кивнул я.

— Шум поднимется раньше времени.

— Сейчас уже будет всё равно. Скоро наши бомберы подлетят и устроят большой бадабум, — со злой радостью ответил я приятелю.

— Андрей, ты сможешь поставить так, чтобы сразу гадов не накрыло? Пусть выбегают в зону воздействия, когда посыплются первые бомбы? — спросил Панкратов.

— Легко, — кивнул я.

Отпугивающие амулеты из волчих черепов уже надоело с собой таскать, а тут такой повод. С их помощью мы сильно облегчим себе работу. На всё про всё у меня ушло четверть часа. При активации я уменьшил радиус действия. Почти все палатки и два больших блиндажа с личным составом оказались в небольшом кармане, до поры безопасном. А вот расчётам трёх тридцатимиллиметровых «флаков» сильно не повезло. Так как они сразу попадали под амулеты, то бойцов мы сначала перебили. Такая же участь постигла пятерых патрульных и солдат в двух «секретах». С оберегами и бесшумным оружием мы были лисами в курятнике. Причём в спящем курятнике. Прошло уже около часа с момента, как мы с Хари зачистили блиндажи, а фрицы до сих пор не обнаружили своих убитых.

Но я не жалуюсь. Нам эта тишина только на руку.

Пленные и документы остались под присмотром Ивана, оставшегося с радиостанцией и нашими рюкзаками. А мы вчетвером заняли позиции напротив замаскированных просек, на которых немцы спрятали свои истребители.

Я весь превратился в слух, пытаясь услышать звук моторов наших бомбардировщиков. Но в итоге сначала увидел. По договорённости при подлёте головной самолёт выпустит двойную ракету белого цвета. Вот такая только что заблестела в нескольких километрах с направления, откуда должны нагрянуть наши небесные воины.

Ракеты заметили не только мы. Несмотря на позднее время и сильнейший мороз фрицы несли службу как надо. Едва только вдалеке заблестели ракеты, как сразу несколько наблюдателей среди расчётов ПВО обеспокоенно закричали.

«Ну, понеслось», — мысленно дал сам себе напутствие и начал действовать. Автомат через миг оказался у плеча. Ещё спустя пару секунд он выплюнул первую очередь в направлении зенитчиков и орудия. Удары пуль о металлические детали «флака» в ночной тишине показались оглушительными. Половины магазина хватило, чтобы выбить весь дежурный расчёт. После чего я торопливо достал из подсумка ручную ракетницу, направил её на ближайшую просеку и выстрелил навесом. С громким хлопком — после пальбы из автомата выстрелом его было не назвать — ракета вылетела из ствола. Через секунду-две она зависла на парашютике точно над замаскированными истребителями. Примерно в это же время три таких же осветили соседние просеки.

Ещё спустя полминуты гулко рвануло в глубине леса. Там вспух огненный шар, который быстро превратился в пожар, охвативший несколько деревьев. Это сработала растяжка с зачарованной гранатой в блиндаже с бензиновым генератором, который питал электросеть аэродрома. В первую очередь несколько крупных прожекторов на колесном лафете, накрытых белыми маскировочными сетями. Запасной генератор мы вывели из строя ещё раньше и тихо. Всё, у фрицев теперь света нет.

— Alarm! Alarm!

Со всех концов тайного немецкого аэродрома стали доноситься встревоженные, а где-то и панические крики немчуры. Зазвучали первые выстрелы в никуда. Гитлеровцы не видели врагов. Но паника вещь такая, что каждая тень может показаться врагом и стать причиной, почему палец дрогнул на спусковом крючке.

Я перезарядил ракетницу, прицелился и выстрелил ещё раз. Спустя пару минут над тайным немецким аэродромом висела целая гроздь ярких ракет, заливающих местность мертвенно бледным светом. Этим ракетам гореть теперь не меньше пяти минут. Надеюсь, что этого времени хватит нашим лётчикам, чтобы сбросить бомбы по подсвеченным целям.

«Интересно, а кто на этих У-2 сейчас летит? Может знаменитые ночные ведьмы?», — отстранённо подумал я, бегом направляясь в сторону оставшихся целыми зенитных расчётов. В моей истории эти безбашенные девушки и женщины собрались в полноценный женский полк чуть позже. Вроде бы только в будущем году. До этого момента на У-2 летали в основном мужские экипажи. Из них же в основном состояли и авиаполки. Лишь слегка те разбавляли представительницы слабого пола. Но с теми изменениями истории, которые случились с моим появлением здесь все события запросто могут быть ускорены.

Я ничего так и не услышал даже своим тонким слухом под усиливающим заговором до момента падения первых бомб. Кажется, к середине войны лётчики на У-2 научились (или скорее сообразили, как правильно подобным способом пользоваться) выключать двигатель или уменьшать до предела обороты перед заходом на цель, чтобы себя не выдавать шумом и огненными всполохами из патрубков. И заходили для бомбардировки в бесшумном планировании. Благо, что биплан это позволял. Скоро этот трюк стал собственной фишкой экипажей данного самолёта. Это то, что я помнил про свою Великую Отечественную. В чём-то могу и ошибаться, в мелочах, в нюансах, но не в цельности картины.

Ночные бомбардировщики удивительно точно клали бомбы. Часть «чугуния» рванула среди деревьев совсем рядом с гитлеровскими самолётами, а часть накрыла их ну очень ювелирно. Я своими глазами увидел, как тёмная крупная капля рухнула рядом с хвостом немецкого истребителя и через секунду рванула, разнеся его и соседний, поставленный слишком близко для экономии места под фальшивыми кронами деревьев. И таких попаданий хватало.

Совсем недавно такой тихий и тёмный лес сейчас превратился в вокзальную площадь при пожаре. Гитлеровцев только в моём поле зрения бегало под сотню рыл. Горели мощными кострами самолёты и топливо в канистрах, которое несмотря на свою густоту не потеряло способность воспламеняться. Горели свечами деревья. В первую очередь вспыхнули сосны с елями. Пламя легко взмывало вверх по смолистой хвое. Взлетала ввысь фонтанами земля со снегом от падающих бомб. Воздушные волны от взрывов разносили снег по округе, местами создавая видимость кратковременной метели. Несколько раз во время ничтожно коротких эпизодов условной тишины я слышал истошные нечеловеческие вопли. Скорее всего, они вырывались из глоток тех немцев, которые попали под воздействие отпугивающих амулетов или угодивших под волну горящего топлива, разлитого взрывом.

Товарищей в этой адской круговерти из смерти, огня и страха я не видел, но часто замечал их следы работы. То пара фрицев вдруг рухнут вроде как на ровном месте. То уцелевший самолёт загорится или взорвётся, хотя бомбы рядом не взрывались.

Я от парней не отставал. Бил короткими очередями из трофейного автомата по прекрасно подсвечиваемым пожаром человеческим фигуркам. Какая-то часть оккупантов пыталась бороться с огнём. Другие бестолково носились среди деревьев, держась подальше от самолётов. Третьи пытались увидеть в темноте наши бомбардировщики и взять те на мушку. А кто-то просто палил в ночное небо, как в… небо, посылая пулю за пулей «в молоко».

Во время этой чехарды обратил внимание на пару пулемётных установок ПВО вроде советских. Только здесь вместо четырёх «максимов» сумрачный тевтонский гений поставил два МГ или похожих на них пулемёта. Возможно, какая-то специальная версия. Удивила система питания. По бокам каждого пулемёта расположилась… ну пусть будет катушка. На неё-то немцы и намотали пулемётную ленту, конец которой уходил в приёмник оружия. Работали эти машинки на диво хорошо. Из стволов вырывались такие огненные факелы, что их свет подсвечивал расчёт из пары солдат лучше, чем пламя окружающего пожара. Фрицы из них лупили, не щадя оружейную сталь. Буквально на расплав ствола.

И не промахнулись.

Внезапно я увидел тусклую вспышку над головой. Через секунду последовала ещё одна и ещё. Языки пламени вырывались из подбитого самолёта с короткими паузами. Что хуже всего — аппарат оказался на небольшой высоте. Потому-то его немцы увидели и подбили. Мне показалось, что У-2 чуть ли не касался брюхом вершин сосен. Конечно, это был обман зрения. Но всё равно низко. Опасно низко!

«Кто же там такой наглый или безбашенный? — с лёгкой злостью в адрес наших авиаторов подумал я, следя за тем, как пятно пульсирующего огня быстро удаляется в глубь лесного массива. — Вот на хрена так низко было спускаться⁈ И так хорошо же бомбили».

Чем-то помочь сбитым в данный момент я не мог. Расчёт пэвэошных пулемётчиков расстрелял, наверное, в тот же момент, когда они сумели подбить наш самолёт, а дальше добивал всех, кого видел. Не обходил вниманием и уцелевшие истребители.

И вдруг в какой-то момент враги закончились. Кто не убежал прочь в темноту, те остались лежать на закопчённом снегу, отбрасывая кривые тени от пожарищ. Некоторые из них ещё шевелились, издавая стоны той или иной громкости. На таких я не жалел лишней пули, награждая лёгкой и быстрой смертью.

— Андрей? — раздался громкий оклик слева. Голос принадлежал Серёге.

— Я! — быстро ответил я приятелю.

Через секунду он вышел из-за деревьев. Спустя пять минут наша группа собралась в полном составе. Потерь не было. Даже раненых не оказалось. За это стоило благодарить мои обереги. А про то, что без них парням пришлось бы тяжко, говорили многочисленные следы на их белых маскхалатах. Подпалины и прорехи от пуль с осколками щедро украшали одежду. Такие же были и на мне. И вот хоть убей бог, но я не могу вспомнить, когда мне досталось.

— Я видел, что одного нашего бомбера подбили, — первым вспомнил о потерях наших лётчиков Хари. — Он низко летел. Вряд ли до своих дотянет отсюда. Помочь бы.

— Я тоже видал, — кивнул Иван и махнул рукой. — Вон туда полетел.

И все посмотрели на меня.

— Сначала отойдём отсюда подальше, а потом я попробую зацепить какую-нибудь сову или филина. А то в окрестностях их теперь шиш отыщешь после такого-то шума, — ответил я им.

Опасения оправдались. В радиусе пяти километров вокруг уничтоженного немецкого аэродрома не осталось ни единой птахи, которую я мог бы попытаться подчинить с помощью какого-нибудь из своих амулетов. Ни совы, ни филина, ни ворона, ни ястреба или сокола. Лишь отойдя настолько, что горящий аэродром превратился в багровое зарево на горизонте, у меня получилось найти сову.

Заставив птицу подняться повыше, я пустил её зигзагами и кругами, накручивая постепенно увеличивающиеся восьмёрки в воздухе.

Подбитый У-2 оказался совсем не там, где я ожидал его найти. Пилот заложил заметный крюк в сторону. Возможно, чтобы ввести в заблуждение поисковую группу фрицев, если те отправят таковую за подбитым советским самолётом. Вот только в темноте и явно потеряв ориентацию, либо совсем не зная местности наши лётчики оказались недалеко от крохотного посёлка, где квартировали оккупанты.

Те падение «кукурузника» заметили и отправили к месту небольшой отряд солдат. На счастье лётчиков шли немцы не торопясь и вышли к самолёту не сразу, наверное, заплутав в темноте. Всего врагов оказалось шесть человек, но к моему появлению двое из них уже неподвижно валялись на снегу среди стволов деревьев. Ещё один сверкал свежими бинтами на левой кисти руки. Плюс шинель была застегнута вкривь и вкось. Полагаю, что под ней тоже имеются повязки. Убитые и раненый оказались делом рук наших лётчиков. Почему-то они не ушли от места жёсткого приземления, которым стала просторная лесная поляна. Заставив подлететь птицу поближе, я быстро понял отчего так произошло. Один из пилотов неподвижно лежал за обгорелым пеньком в десяти метрах от У-2. В паре метрах от него пристроился с пистолетом второй. Рядом валялся ещё один ТТ. Полагаю, принадлежавший раненому лётчику, который не мог сражаться.

Получив крутую встречу и потеряв половину личного состава, фрицы засели за деревьями, иногда постреливая из винтовок в сторону лётчиков и выкрикивая призывы в стиле «рус, сдавайся!», «иван, шнель-шнель в плен» и тому подобное.

Тут мне в голову пришла мысль, что немцев могло быть и больше. Просто одного-двух они отправили к своим за подмогой после понесенных потерь.

Бамц!

Рядом с лицом высунувшегося излишне далеко фрица в ствол липы ударила пуля из ТТ. Щепками сильно поранило ему щёку.

— А-а, шайзе! — заревел тот и отшатнулся назад, уронив винтовку, из которой целился в сторону самолета. Но вышло так, что при этом из-за дерева выступила половина его тела.

Мгновенно раздался новый хлёсткий выстрел, прозвучавший, как удар пастушьего бича!

— А-а-а! — дико завопил раненый, навзничь падая в снег. Там он завозился, пытаясь перевернуться и встать на ноги. Но каждое движение вызывало у него новый крик боли и заставляло замирать. Между тем снег вокруг него стремительно окрашивался в тёмный цвет. Судя по его поведению и льющейся ручьём крови пуля лётчика разнесла ему плечевой сустав и повредила или крупную вену, или артерию.

Его сослуживцы принялись окликать его, но раненый только стонал, не отвечая на чужие вопросы. Бежать к нему на помощь никто из выживших не торопился. Явно боялись попасть на мушку столь меткому русскому стрелку.

Я даже чуть-чуть позавидовал мастерству пилота. Сам бы я без заговора или оберега в темноте и с расстояния почти в тридцать метров ни в жизнь не попал в столь небольшую цель. И тут же подумал:

«Летун из тебя, парень, тот ещё. Надо же так подставиться под пулемет кромешной ночью. А вот разведчик или снайпер вышел бы просто загляденье».

Дальше я решил помочь нашим лётчикам. Целью выбрал самого осторожного и самого опытного врага. Это был второй из оставшейся нетронутой парочки. Он за время моего наблюдения уже дважды сменил позицию и всего один раз выстрелил. Причём его пуля пронеслась совсем рядом с лётчиком. Так как тот очень характерно дёрнулся и съёжился на снегу. Похоже поступают люди, у виска которых миг назад просвистела пуля.

Сова облетела вокруг дерева, за которым укрывался фриц, а затем, расправив крылья, бесшумно полого спикировала.

— У-у-уых! — за несколько метров до врага птица подала голос.

Немец машинально вскинул голову вверх и через миг ему в открытое лицо влетел мой пет. Огромные когти-крючья сомкнулись на щеке и носу, а короткий и острый клюв ударил в левый глаз.

Над лесом прокатился истошный полный боли и страха человеческий крик.

— А-а-а-а!

Удар! Удар!

Сова молниеносно нанесла двойной удар клювом в глаза до того, как ладони немца схватили её лёгкую тушку. Инстинктивно он попытался содрать её со своего лица позабыв или вовсе не зная про особенность совиных когтей, которые напоминают огромные рыболовные крючки. И когда те стали рвать нежное мясо заверещал ещё громче и истошнее.

Следуя моему ментальному указанию, птица разжала лапы, выпуская жертву. Секундой спустя гитлеровец отшвырнул её в сторону, а затем схватился ладонями за разодранное лицо. Забыв обо всём на свете, он упал на колени, наклонился, на ощупь набрал в пригоршни снега и приложил его к ранам.

— Фриц, что с тобой? Иван тебя ранил? — услышал я испуганный возглас от последнего целехонького оккупанта.

— Птица… о-о-х, мне птица выклевала глаз… проклятые русские леса… о-о-о, боже, как же больно! — ответил ему тот. — Я ничего не вижу! Я ослеп! Гюнтер, помоги мне, не бросай меня в этом ледяном аду.

Не получив серьёзных повреждений, упавшая в сугроб сова легко вспорхнула вверх. Наша с ней связь оставалась по прежнему прочной. Заставив её сделать несколько кругов среди деревьев над позициями немцев, я решил повторить удачный трюк с последним противником. Но тот, явно находясь под впечатлением от слов безглазого камрада, крутил головой по сторонам столь рьяно, что успел заметить моего пета до атаки.

— А-а-а! — заорал он, не целясь выстрелил из винтовки в сторону птицы и рванул со всех ног в сторону, проваливаясь по колено в сугробах.

Бах!

Среди деревьев вновь звонко хлестнул пистолетный выстрел. И тут же Гюнтер, словно переломившись в пояснице, криво упал в снег и неподвижно замер. Лётчик, ненадолго позабытый всеми, вновь сказал своё веское слово, вмешавшись в сражение.