Не тот год III

Глава 10

Как хорошо колоть преступников по горячим следам. И особенно прекрасно потрошить испуганного новичка. С незнакомкой мне даже не пришлось задействовать подчиняющий заговор, после которого я чувствую себя промороженным куском мяса, прошедшего перед этим процедуру отбивания.

Девушка, оказавшаяся Машей Лисичкиной, в банде была сравнительно недавно. С середины лета. В Москве оказалась в числе беженцев с территорий, которые сейчас были уже под немцем. Большинство отправилось дальше вглубь страны. А вот Маша осталась в столице. Она и ещё несколько девушек, которых, коротко говоря, умыкнули урки. Не прямо вот так похитили, вовсе нет. Просто подошли на вокзале, оттёрли в сторону и достали ножи, обрисовав их будущее: или девушки делают то, что им говорят, или им перережут горло прямо здесь. Как выбирать слабовольных людей бандиты умеют отлично. Матёрые уркаганы, что в будущем, что сейчас являются отличными психологами.

Две её товарки в итоге стали проститутками. Хоть и не своей воли, а из-за страха расправы. Того страха, который напрочь отключает рассудок. А Маше в чём-то повезло. Из-за специфической внешности она получила должность в каком-то роде полноценного члена группы. А та специализировалась на очень многом. От торговли наркотиками, в основном кокаином и медицинским морфием, до проституции. Практически тем же самым банда занималась и до войны. После нападения Германии, когда большая часть милиции ушла на фронт, урки распоясались и расширили сферу деятельности. Маша то стояла на стрёме, то лазала по форточкам и тесным окошкам на складах, квартирах и конторах, то заманивала мужчин и женщин в подъезды и подворотни под видом девочке, матери или бабушки которой стало плохо и ей нужно вот прям сейчас оказать помощь. С её слов никого не убили. Только избили тех, кто отказывался отдавать свои вещи. Кстати, продуктовые карточки были отлично сделанными фальшивками. Их печатал кто-то из госслужащих, работающий с бандой. После чего те сбывал некий Жора Утюг, который работал на Тишинском рынке. Именно к нему она и спешила.

Лисичкина была перепугана едва ли не до смерти. Будь постарше или страдай серьёзным заболеванием, то запросто свалилась бы сейчас от приступа. Сердечного или эпилепсии. Она торопливо и часто сбиваясь, глотая слова, вываливала на меня всё, что знала. от имён бандитов до их адресов, совершённых преступлений и планируемых дел.

— Стоп, что ты сказала? — резко перебил я её.

— Франт сегодня будет с Жилой, Сафроновым и Казанцем у Адельки Бумаги, — повторила Маша.

Перечисленная четвёрка была вожаками банды. Жила — главарь. Сафронов и Каза́нец его левой и правой руками. А Франт вроде как и в банде считался на первых ролях. Но играл скрипку соло, имея особое положение среди преступников. В их головах имена всех скурвившихся чиновников, милиционеров, военных. Тех, с кем бандиты так или иначе сотрудничают.

— Во сколько? И как далеко отсюда?

Услышав ответ, я чуть не выругался — время поджимало.

— Веди, — приказал я ей.

— К-куда? — та стала заикаться.

— На малину к Адельке.

— Я не хочу… не могу… меня же убьют… я боюсь…

— Кого? — добавил я стали в голос. — Меня или банду, которой скоро не станет?

Жалеть Лисичкину только потому, что она женщина у меня и мыслей не было. Этим пусть занимается наш самый гуманный суд в мире. Уверен, у неё была не одна возможность сбежать от банды. Но девушка предпочла сытое и тёплое место, пусть и опасное.

Та, которая в среде преступников получила имя Аделька Бумага, жила в частном секторе, которого в этой Москве ещё оставалось порядком. До начала массовой застройки районов многоэтажками ещё лет двадцать. Дом расположился, к слову, не в Марьиной Роще, которая являлась сосредоточием «малин» уркаганов. От Тишинки до неё было рукой подать. Почти.

Мы успели.

— Ты чего это здесь, сопля? — недобро посмотрела на мою проводницу Аделина, потом перевела взгляд на меня. Женщина выглядела обычно. Среднего роста и сложения, простое круглое лицо с курносым носом, из-под платка выбивался кончик тёмной пряди. К нам она вышла в телогрейке, в юбке, в махровом клетчатом чёрно-сером платке и с ещё одним большим пуховым платком, повязанном на поясе. На ноги надела короткие белые валенки в галошах. Я похожих на неё женщин в Москве уже увидел сотни. Кто-то менее наблюдательный и не с натренированным взглядом на лица и вовсе легко спутает Адельку с кем-то на неё похожую дамочку в толпе.

— Она со мной, — как можно мило улыбнулся я ей. — Дело есть, которое можно решить только с Жилой.

— Не знаю таких, — отрезала женщина.

— Хватит ваньку валять, Аделька. Про то, что скоро здесь будет Жила со своими подручными, вся Москва знает кроме легавых. Но если станешь всё также здесь орать «не знаю, не ведаю», то и до них слушок мигом дойдёт. Или ты так в своих соседушках уверена, а?

Та с полминуты сверлила меня недобрым взглядом, о чём-то размышляя про себя. Наконец, кивнула.

— Ладно, заходи. А ты здесь постой, — сказала она меня, а затем перевела взгляд на Лисичкину.

— Ну уж нет, — отрицательно покачал я головой. — Пусть с нами идёт. Нечего ей мёрзнуть за калиткой. Не май месяц. Да и мало ли куда удерёт и кому-нибудь сболтнёт о том, что я здесь.

— Кто ж ты такой красивый, что боишься известности? — прищурилась женщина. В отличии от девчонки она меня не боялась. Скорее терялась в догадках, не способная просчитать меня. Я был слишком не похож поведением ни на современных милиционеров, ни на урок. И от тех что-то было, и от этих. И от «бывших», потому как два с лишним десятка лет жизни под определённым социальным и государственным строем накладывает серьёзные границы менталитета. У меня этого менталитета не было ни капли.

— Моё имя слишком известно, чтобы его называть, — слегка оскалился я, демонстрируя слабоуловимую угрозу. — Кому надо тот в курсе. А про них в курсе Жила. И быть может Франт.

— Поняла я. И не скаль мне тут зубки. Видала и побольше да поострее, — сдала назад женщина, все-таки решив оставить последнее слово за собой, чтобы совсем уж не принимать моё превосходство над собой. — Проходи. С ней.

Я пропустил Машу впереди себя. Пройдя через сени, мы оказались в просторной горнице с четырьмя небольшими окошками в двух стенах и с небольшой печкой в углу. Потолок оказался низковат. Чуть-чуть больше двух метров. После улицы внутри показалось очень жарко.

— Есть у тебя тут кто? — произнёс я в спину хозяйке дома, переступив порог.

— Одна я, — откликнулась та, не оборачиваясь.

— А там что? — кивнул я на цветастую шторку, которая загораживала проход в соседнюю комнату.

— Сплю я там. Хочешь обыскать? — она с вызовом посмотрела на меня. Всё ещё продолжала проверять меня, ловить на словах, на действиях, прокачивая и ища подвох. А тот она чуяла всем своим немалым опытом уркаганской марухи. Я это прекрасно видел.

— Обыскивают сама знаешь кто, — ответил ей жёстким взглядом. — А я просто интерес имею. Ты, — я посмотрел на Лисичкину, — глянь.

Девушка вся сжалась и, не смотря на Адельку, просеменила до шторки. Взявшись за неё, она на пару секунд замерла, а потом отдёрнула в сторону ткань.

— Здесь никого нет. Тут кровати только, — дрожащим голоском сообщила она мне.

Хозяйка дома посмотрела на девушку таким взглядом, что мне мгновенно стала известна та участь, которую уже выписала она Маше. Даже будь я одним из представителей воровской среды бывшей подручной бандитов не простят того, что она переметнулась на мою сторону. Даже вот в такой малости.

— Садись, — Аделина указала на стол, застеленный белой скатертью с едва заметными застиранными пятнами. — Сейчас чего-нибудь соображу. Самогон будешь? Или наливку яблочную?

— Подожду честную компанию и со всеми разговеюсь. А то невежливо гостю усаживаться за стол раньше хозяев, — отказался я.

— Как хочешь. А вот я себя побалую рюмашкой.

Я внимательно следил за женщиной, краем глаза наблюдал за девушкой и старался контролировать комнату и выход. Хозяйке дома было проще. Она тут всё знала и ей нужно было глядеть только за мной. На всякий случай я решил продемонстрировать ей оружие. Расстегнув пальто и пиджак, я достал из кармана «маузер» и сунул его за ремень брюк.

— А что это ты со шпаллером в гости заявился? — немедленно встала в позу Аделька.

— А я с ним даже в уборную хожу и сплю с ним под подушкой. Такая вот у меня любовь к этой забавной вещицы, — парировал. — Без неё, как без рук.

Женщина не стала ничего отвечать. Она отвернулась к печи и загромыхала там крышками на двух чугунках, торчащих наполовину из «гнёзд» в чугунной варочной плите. Потом присела на корточки, открыла печную дверцу, сунула руку в тёмную щель у самого пола, из которой выглядывали поленья. А через секунду резко развернулась в мою сторону, встав на одно колено и вскинув руку, где уже блестел воронённый ТТ. Пистолет Аделька выдернула из той самой щели под печью, где хранились дрова. А ещё она оказалась невероятно ловкой и меткой.

Бах! Бах!

Но я уже в это время падал с табурета на пол, в попытке уйти от пуль. Заговор заговором, но до его срабатывания лучше не доводить. Он забирает годы жизни, вернуть которые не просто. И чем рана тяжелее, тем больше будущей жизни я потеряю.

Оказавшись на полу, я зацепил правой стопой табурет и швырнул его в коварную хозяйку дома. После чего кувыркнулся в её сторону. Предмет мебели вышиб «токарев» из женской руки. Та от боли вскрикнула и на какие-то секунды потеряла концентрацию на мне. А потом стало поздно. Я добрался до неё и ударом вышиб дух, оставаясь всё ещё на полу. С глухим стуком голова Адельки соприкоснулась с печной стенкой, едва избежав встречи с полуоткрытой чугунной дверцей. Приложись она о её уголок, то дому пришлось бы искать нового хозяина.

Мне её было нисколько не жаль. Но со смертью женщины пришлось бы пересмотреть свои планы. И их результативность оказалась бы под вопросом.

— Гадина, — сквозь зубы выругался я, быстро поднимаясь на ноги. Бросил беглый взгляд в сторону Лисичкиной. Та съёжилась на лавке в углу, обхватив голову руками. Аделька валялась без чувств. И только после этого я взялся осматривать себя. Обнаружив дырку от пули в пальто, я вновь выругался. — Вот же сука!

Найдя верёвку, я связал женщине руки за спиной, оттащил от печи и прислонил спиной к стене под одним из окон. После этого зачерпнул тёмно-зелёной кружкой воды из большого эмалированного ведра с крышкой и плеснул ей в лицо.

— М-м-м, — глухо промычала она и разлепила веки. Через пару секунд расплывчатый взгляд женщины стал осмысленным.

— Ты мне пальто испортила, — я откинул полу в сторону и просунул палец в пулевое отверстие.

— Жаль, что не тебя, — ощерилась та.

— Я заговорённый, Аделька, — подмигнул я женщине. — Не в твоей руке моя смерть.

— Сколько раз я такое слышала — не сосчитать. А потом этих говорунов собаки весной в сугробах глодали, — высказала она мне.

— Я не они, Аделька. Скоро ты в этом убедишься, а пока кое-что мне скажи…

Прервав меня на середине фразы, бандитка плюнула мне в лицо. Точнее метилась в лицо, но я отклонил голову и плевок пролетел мимо. Только пара крошечных капелек слюны попали на шею. В ответ я ударил её в грудь. Женщин бить нельзя. Но передо мной была тварь, потерявшая человеческий облик. На таких у меня и рука не дрогнет, если понадобиться пустить пулю в лоб. Я растерял весь гуманизм и вбитые правила «на женщину руку не поднимать» на СВО, когда с украинскими «ведьмами» не раз встречался и видел результат их «работы». По слухам, в Чечне приснопамятные «Белые колготки» меньше жестокостей натворили, чем нацистки-украинки и наёмницы из других стран. В плен таких, если попадались на нашем участке, брали только ради красивого репортажа. Что с ними потом было я не знал.

А ещё я соглашусь с тем, что моя профдеформация зашла слишком далеко. Что вижу для себя цель в том чтобы карать преступников, кем бы те не являлись, причем не взирая на меры. Но иначе просто не могу.

— Кха-кха, — задохнулась и потом закашлялась Аделька. — Слабовато бьёшь, мазурик. Или легавый? Что-то не пойму я какой масти ты будешь.

Собственно, можно было и не бить в ответ за её выходку. Но этот спектакль был не для неё. За нами со страхом наблюдала Лисичкина, съёжившаяся в углу. Девушка попала в банду под действием страха. Сейчас она была мне нужна. И чтобы не подвела, Маша должна бояться меня больше, чем своих подельников.

— Той самой, которая не твоя, — ответил ей и быстро положил ей ладонь на лоб. Скорее даже ударил основанием со звучным шлепком. — На море-океане на острове Буяне под дубом могучим спит сила гремучая. Эту силу я беру и на крепкого мужа завожу. На ясны очи его, на острый слух его, на крепкие кости его, на мышцы его и кровь его. Сила мне одному видна и единому мне верна. И говорю я той силе, пусть мышцы его служат мне, пусть глаза его видят нужное мне, а уши слышат потребное мне…

Несмотря на то, что в заговоре фигурирует «муж» подчиняющие чары прекрасно сработали на женщине. Аделька уже с первых слов замерла, превратившись в куклу с остекленевшим немигающим взглядом. Закончив бормотать заговор, я, не снимая ладонь с головы очарованной, стал быстро задавать вопросы. Уже через десять минут знал если не всё о делах банды, то очень многое.

— Так, теперь ты, — я перевёл взгляд на Лисичкину. Та была белая-белая от страха. Вроде бы, даже губы посинели. Или мне так показалось в тусклом свете в комнате, — идёшь на улицу и смотришь своих сообщников. Как увидишь — пулей обратно и докладываешь мне. Ясно?

— Д-да-а, — заикаясь, кивнула та.

— Тогда чего сидишь?

Та вскочила с табурета и опрометью выскочила из комнаты. В сенях что-то металлическое зазвенело, сбитое ей в спешке.

Я же перехватил Адельку за запястье и пристроился рядом с ней на полу. Нужно было продлить действие чар, чтобы сэкономить волховскую энергию. И для этого был необходим телесный контакт.