Не тот год III

Глава 3

Нашим главным врагом оказались не финны, а снег. На тонком слое отпечатывался каждый мой и Сашкин шаг. Невидимость не спасёт от обнаружения в подобной ситуации. Какой толк от неё, если враги будут тащиться позади в полусотне метрах по натоптанной нами стёжке?

— Пойдём через всю толпу, — предложил я Сашке. — До переднего края дотопаем как есть. Пусть даже и найдут наши отпечатки там, но затем они смешаются с финскими. И пускай они потом ищут ветра в поле. Может вообще удастся найти попутный транспорт до станции.

Тот секунд пять размышлял и кивнул:

— Добро, Андрей. Так и поступим.

И я, и командир воспользовались моими оберегами для скрыта и повышения возможностей организма. Друг друга мы видели без проблем, как обычно, Сашке без них было никуда. Я же просто решил сэкономить волховскую энергию. Активировали их ещё на нашей стороне и незамеченными прошли мимо красноармейских «секретов» и постов в траншеях на передовой. Без проблем миновали минные поля и проволочные заграждения, благо, что расположение наших мы знали. А к финнам вышли по местности, которая была совсем недавно обстреляна из орудий и миномётов. Если там и стояли мины, но большая их часть благополучно сдетонировала.

— Следы, Саш, — я даже при равных возможностях из-за использования оберегов был чуть-чуть лучше напарника. Быстрее, зорче, выносливее. И потому первым увидел свежие отпечатки ног на снегу, петлявшие среди воронок.

— Вижу. Разведчики, полагаю.

Чужие следы вели в сторону наших позиций. Возьми мы метров на двести правее, когда вышли из своих окопов, могли бы наткнуться на тех, кто оставил вот эти отпечатки. Всего их было трое человек. Один в сапогах и двое в валенках

— Догоним? — предложил я.

— Только время потеряем и нашуметь можем. У нас другое задание. Лучше оставим им сюрприз, — отказался тот от предложения. — Пойдут они здесь, по уже проверенной тропе. в этом уверен.

Сюрпризом стали две заговоренные «эфки». В них заменили запалы на те, у которых были спилены замедлители в капсюле. После чего сообразили растяжки. Снегом присыпали гранаты и максимально возможно вытянули проволочки колец из отверстия в запале. Сделали так, чтобы чека легче выскочила. А то вдруг замёрзнет из-за снега сверху? Хотя соглашусь, что сильно рисковали вызвать преждевременный подрыв гранаты. Именно поэтому финальную работу с кольцом проводил я, а Сашка лежал в двадцати шагах.

Чужие следы привели нас к вражеским передовым окопам точно к пулемётному гнезду. Рядом с выкрашенным в белый цвет «максимом» зябко съёжились два рядовых финика. У одного на плече висела финская «мосинка», а у пулемётчика на боку на шинели болталась клинообразная крупная пистолетная кобура.

На секунду мне захотелось отправить обоих на небеса, но сдержался. Вот если бы мы возвращались с задания, то судьба обоих финнов была незавидной. А так — пусть живут. Может, ещё доведётся нам с ними встретиться на узкой тропинке. И тогда этой парочке точно не повезёт.

С финнами я встречался на СВО и любви с гуманизмом к ним не испытываю. Как и ко всей остальной европейской швали, пришедшей на Украину ради того, чтобы «поохотиться на русских». Хуже всего представители этой нации вели, когда рядом с ними находились наёмники из США или Англии. Творили такое, после которого финнов перестали брать в плен. Страшнее их были только поляки и латиносы. У последних жестокость была частью менталитета. В их родных крах иначе было никак, если хотелось хоть немного приподняться наверх. Хотя бы чуть выше чернорабочего, чья жизнь стоила меньше доллара. Пшеки же просто изливали свою ненависть за надуманные обиды, накопившиеся за последние четыре века. За свою ими же просранную польским гонором империю, которая в шестнадцатом веке едва не сравнялась с немецкой и русской, которые прогремели в истории.

На миг желание свернуть шеи пулемётчикам опять скакнуло вверх. И в этот момент оба вражеских солдата зашевелились и нервно оглянулись по сторонам, перекинувшись парой коротких фраз. Почувствовали мой взгляд и желание убивать? Думаю, да. Это мистическое явление многие на своей шкуре испытали. Я сам не раз на украинской войне ловил на себе посреди жаркого дня холодный ветерок, словно провалился в свежую яму… могилу. И это не раз мне спасло жизнь.

Если бы не задание, то эти двое обзавелись бы проклятьем. Следов заговор на смерть не оставляет, все подумали бы на болезнь. На какую-нибудь заразу или вообще на мороз, который убил солдат. Но он требует очень много энергии. А её я не готов тратить с первых шагов. Недаром использую сейчас обереги, а не чары. Мне ещё чуть позже делать новые побрякушки для Сашки, когда выдохнутся используемые нами.

Оставив парочку врагов радоваться второму рождению, мы с Панкратовым двинулись по ходу сообщения. Потом потопали по тропинке, ведущий в глубь позиций. По ней дошагали до двух землянок. Рядом с ними прохаживался в потрёпанном тулупе часовой. Если сверху он утеплился хорошо, то вот снизу… В кожаных сапогах пусть, скорее всего, и на пару портянок финну было очень холодно. Он постоянно притоптывал и постукивал сапогами друг о друга. Мы эти звуки услышали ещё в траншее.

— Какие-то они здесь непуганные, — заметил я.

— Бои замерли. Наши их сейчас особо не беспокоят, сами переводят дух, — ответил Сашка. — Вот и финны расслабляются.

Через несколько километров мы наткнулись на замаскированную стоянку танков. На белёных стальных боках чернела свастика. Мне так и захотелось сначала плюнуть на неё, а потом взорвать ко всем чертям технику. Между танков неторопливо прохаживались двое солдат. Один был в ушанке и шинели. Второй в кепи с меховой оторочкой и в толстой куртке или бушлате. Оба в сапогах. У каждого на груди висел «суоми».

Кстати, танки оказалась сплошь нашими. БТ, Т-26, Т-28 и один КВ-1. Всего их здесь мы насчитали двадцать штук.

— Трофейные. Финны ещё в Зимнюю войну наши захваченные танки ставили в строй, когда мы все их собственные повыбивали, которые им британцы поставляли, — сообщил мне товарищ. — Правда, танкисты из них те ещё. Из сопли пуля и та лучше. Зато как солдаты неплохи, в смысле, в индивидуальном плане. Но только в лесах и сопках. Прямого столкновения не выдерживали. Без численного превосходства почти никогда не атаковали.

— А кукушки? Снайпера на деревьях? — вспомнил я кое-что про ту войну. Историй про советско-финскую войну в будущем ходило столько, что даже не все историки могли с ходу выцепить из них правду. — Слышал про них, что самыми опасными стрелками были. Народу перебили очень много. Наступление даже вроде бы останавливали.

— Бабкины сказки, — отмахнулся от моих снов Панкратов. — Снайпер на дереве — это смертник. Раз-два выстрелит и всё — увидели голубчика. А дальше уже по нему взвод так засадит, что вниз уже труп падает.

— То есть, их не было?

— Почему же, были. Но мало и стреляли редко, только когда были твёрдо уверены, что им за это ничего не будет. Они же не фанатики менять свою жизнь за жизнь одного-двух наших бойцов. Поэтому поджидали небольшие группы, которые точно не станут их преследовать. Чаще снайперы действовали с земли, вместе с основным подразделением или со специально подготовленной лёжкой-берлогой, которую в упор не увидишь. А так в основном на деревьях сидели наблюдатели. Вот их было почти не заметить. Ну и ещё по радио и в газетах финны очень нахваливали своих снайперов-кукушек. Нагнетали обстановку и поддерживали дух у своих граждан, — а потом резко сменил тему. — Слушай, Андрей, не хочу этим гадам оставлять кавэ. Давай что-то с ним сделаем?

— Мы так до станции все заговоренные гранаты потратим, — хмыкнул я.

— Так ведь на дело же.

В танк полез сам Сашка. Несколько минут возился внутри. Вскоре вернулся ко мне.

— Положил эфку рядом со снарядами. Пошевелят — и взрыв. Если повезёт, то боеукладка рванёт тоже, — сказал он. А затем показал небольшую брезентовую сумку. — А это трофеи. Тут у них гранаты.

— Потом посмотрим, — ответил я. — Уходим. А то вон уже часовой в нашу сторону топает.

То, что мы тут наследили, было малозначительной ерундой. Вокруг танков и без нас финны натоптали так, что сам Дерсу Узала предпочёл бы пустить себе в лоб пулю, чем попытаться расшифровать отпечатки ног. К тому же мы с Панкратовым ходили в валенках, чьи невнятные отметины на снегу не имели столь выраженных отпечатков подошвы сапог.

До рассвета мы вышли к железной дороге. Действие оберегов к этому времени уже закончилось. Во время привала Сашка наблюдал за «чугункой», а я творил. Так как время и ресурсы были ограничены, то соорудил всего две волшебных побрякушки. Обе на отвод внимания.

В отличие от дорог на оккупированных немцами территориях СССР у финнов график движения был куда менее насыщенным. Гитлеровцы гнали в час по эшелону к фронту. И не менее трёх в сутки с передовой в тыл — с ранеными, техникой и прочим. Финны же за три часа только один состав переправили в сторону своих войск на линии соприкосновения, и один за пять часов с передовой. Последний состав состоял из двадцати восьми вагонов и платформ. Он вёз всё в кучу: раненых, повреждённую технику, орудия, даже крупную тару от боеприпасов и мешки с каким-то тряпьём. В один из таких вагонов с тряпками мы забрались с Панкратовым прямо на ходу. Поезд следовал в нужную нам сторону — на станцию, выбранную в качестве цели рейда. Так мы не только ускорили дорогу, но и отдохнули после ночного марш-броска.

В вагоне я внимательно осмотрел свои первые финские трофеи. В брезентовой сумке, взятой Панкратовым из КВ, лежали шесть гранат. Каждая весом была примерно полкилограмма и имела вытянутую веретенообразную форму. С одной её стороны был вставлен тёрочный запал, с другого конца стояла пробка из светло-жёлтого металла, скорее всего, бронзы.

Когда состав добрался до станции, мы без проблем выбрались из вагона и оказались в густом скоплении эшелонов. Паровозов на виду почти не было, раз-два и обчёлся. В основном торчали только вагоны с платформами. Эшелоны загоняли на пути, отцепляли паровоз и дальше вагоны ждали своей участи. Это касалось всех без исключений. Только санитарные освобождали от раненых, которых на грузовиках и редко на телегах отправляли в госпиталь, расположившийся в нескольких километрах от станции в лесу. Но чаще всего санитарные перецепляли к другому составу, следующему вглубь страны.

Станция была, если так можно сказать, именно станцией, а не посёлком. Несколько маневровых паровозов, десятки путей, многокилометровый «отстойник», несколько горок для сцепки, пути для разворотов, огромные цистерны с водой для паровозов. И около дюжины небольших зданий, где раньше жили только служащие станции. Ни одного постороннего человека здесь не было. Только станционные работники, путейцы и солдаты. Очень много солдат. На данный момент из-за войны местные работники отправили все свои семьи подальше от границы. Им в помощь финны выделили солдат из мобилизованных граждан.

— Есть где развернуться, — с удовольствием в голосе произнёс Сашка спустя час. Столько у нас ушло на рекогносцировку. Мы даже себе место для временной стоянки отыскали. Это было вросшее в землю одноэтажное здание из мелкоформатного красного кирпича с четырёхскатной крышей, крытой прямоугольной стальной черепицей. Каждый лист был величиной чуть-чуть меньше бумаги формата А4. Восемь окон здания размерами не блистали. Габаритами примерно с телевизор с тридцать второй диагональю. Зато из двух отлично просматривалась немалая часть станции. Дополнительно каждое защищалось решеткой. Та была под стать возрасту постройки: кованные прутья толщиной с палец имели сильный волнообразный изгиб по всей длине и соединялись — явно в раскалённом состоянии — в вершинах волн полосками металла миллиметров семь-восемь в толщину. Входных дверей было две. Обе обиты листовым ржавым железом и запирались на навесной замок, продетый в дужку и одновременно фиксируя толстую и широкую полосу из металла, вбитую в кирпичный косяк в районе петель. Один из них я открыл с помощью заговора. Снег от двери смели в сторону самодельной метёлкой из веток, наломанных из кустов неподалёку. Я невольно вспомнил школьный стишок из старых учебников про дежурного Ваню и деревцо, который сам же посадил и потом обломал для веника. Авторство, кажется Агнии Барто. Даже несколько строчек про себя произнёс, когда ломал ветки:

— Он одну ломает ветку,

А потом другие две.

Говорит он: 'Чудный веник!

И платить не нужно денег!'

Зачем такая ерунда? Всё просто. Снятый замок и натоптанные следы перед дверью, которая всегда закрыта в мыслях наблюдателя обязательно станут ассоциироваться с нарушителем, взломом. А вот аккуратно расчищенная площадка — это следы хозяина. Как будущее показало, всё мы сделали правильно. В здание не сунулся ни один финн. А прошло их мимо не меньше пяти десятков человек.

Внутри всё здание было забито хламом. Самым натуральным. Половина постройки заняли штабеля проржавевших панцирных кроватей. Отдельно спинки, отдельно лежаки. Также местные рачительные хозяева здесь сложили стопками железную черепицу. Ещё мы нашли очень много ржавых гвоздей, больших скоб и железнодорожных «костылей» в деревянных бочках и бочонках. Почти везде этот металлический скарб слипся в плотные комки ржавчины. Их теперь вряд ли даже на пункте приема металлолома примут. Разве что только бесплатно.

Мы с Панкратовым с трудом отыскали себе свободный уголок подальше от входа, от которого тянуло сквозняком.

Здесь при свете керосинки, которую я стащил у финских железнодорожников, мы занялись планом будущей диверсии. На блокнотных листках чертили схему с расположением эшелонов, паровозов и водокачек. Вагоны с боеприпасами и топливом метили по-особому.

— Хм, — вдруг выдал Сашка, — а мы не поспешили взвалить на себя уничтожение такого объекта?

— То есть?

— Я тут прикинул и вот что вижу. Проще грохнуть местное ПВО и вызвать нашу авиацию. Но для этого нам нужна рация.

— Нужна. А её у нас нет, — хмыкнул я и следом успокаивающе и уверенно произнёс. — Да справимся мы, Саш. Там вагоны со взрывчаткой в отдельном тупике стоит. Возьмём оттуда столько, сколько надо. Сегодня поздним вечером этим займёмся. За ночь я наложу несколько заговоров на заряды, а с утра пойдём их разносить. Вспомни, как у нас прекрасно всё вышло со взрывом станции в Житомире. Тоже ведь заряды сделали из того, что, хех, на месте нашли.

— У немецких сапёров так-то, — хмыкнув, поправил меня командир.

— Но на месте же, а не тащили с собой ящики с тротиловыми шашками, — не стал отступать я.