Назад в СССР: Классный руководитель, том 2

Глава 8 Репетиция

Я мерил шагами автобусную остановку, куда меня довезли бандюки и бросили здесь. Поглядывал на криво висящую табличку с номерами маршрутов и не мог вспомнить, куда вообще ходят эти автобусы. Конечная: «Силикатный завод», где он может быть? Я начал замерзать, прыгал на месте, бил себя по плечам. И пару раз пытался остановить редко проносящиеся легковушки. Но ни одна не затормозила. Кажется, они даже ускоряли ход, будто боялись одиноко стоящего на остановке мужика, запорошённого снегом.

Вначале я пытался согреть себя мыслью, кто мог главному бандюку дать всю эту информацию. Людка? Но вроде бы она уже была заинтересована во мне, как в репетиторе? И тут же меня озарило! Ну, конечно, это же Сибирцев! Он составлял отчёт о поимке бандитов, которые грабили пассажиров под видом контролёров и указал мои данные. Вряд ли он передал эту информацию лично. Но в ментовке точно есть «крот», который имеет доступ к этим отчётам. И этот главарь, смахивающий на Шкловского, тут же узнал, кто помешал ограбить Тетерина. Совместить с данными об ограблении церкви — плёвое дело! Моя фамилия ведь там тоже фигурировала! Сибирцев передал мои данные наверх, чтобы меня наградили. Да уж, награда нашла героя. Что мне теперь делать, я совершенно не представлял. Конечно, если эти твари меня убьют, я просто перемещусь в капсулу времени и выберу другой исторический период, но как мне не хотелось этого делать! Ведь только-только всё начало налаживаться.

И я лишусь навсегда Марины, моей нежной девочки, от одной мысли, о которой, меня охватывал жар. Мне придётся начинать где-то сначала. И не факт, что я опять лицом к лицу не встречусь с другими отморозками. От обиды я ударил по облезлому чугунному столбу, который поддерживал крышу остановки, от чего из щели высыпался снег прямо мне за шиворот.

Призывный звук клаксона заставил обернуться. Напротив остановки стоял самосвал «ЗИЛ», в металлическим кузове виднелась гора песка, припорошённый снегом. Шофёр открыл дверь кабины, выкрашенной голубой краской, и призывно махал мне рукой. Не веря своему счастью, я подбежал рысцой.

— Подбросить? — поинтересовался плотный, кряжистый дядька с круглым добродушным лицом.

— Мне в Глушковск надо, — я даже свой голос не узнал, настолько замёрз, что уже сипел.

— Залезай, я туда и еду. На стройку.

Я вскочил на подножку, забрался в кабину, удобно устроившись на одном из пассажирских сидений. В кабине царила жара, словно в бане — тянуло от двигателя. И меня тут же разморило, я расслабленно откинулся на спинку. Самосвал фыркнул и покатился по укатанной колее вниз, сквозь снежную пелену я мог видеть только нагие деревья, поля, укрытые снегом, и многочисленные заборы. Дорога вилась, как горный серпантин, но водила вёл свою машину уверенно.

— Ты как на остановке этой оказался? — поинтересовался он. — Здесь автобусы ходят раз в сто лет.

— Бандюки меня сюда привезли, — честно объяснил я, хотя думал, что водила заржёт от этих слов, но он почему-то нахмурился, передёрнул мощными плечами, словно от отвращения.

— Да, эти твари здесь промышляют. Пару раз жмуриков находили. А ты, видать, легко отделался. Как же они тебя отпустили-то?

— Отпустили и на счётчик поставили.

— Это как? — кажется, современная идиома оказалась шофёру непонятной.

— Потребовали сто кусков принести, иначе кранты.

— Ясно, — бросил на меня взгляд, в котором сквозило явное сочувствие. — А ты кем работаешь? Товароведом?

— Я школьный учитель.

— Учитель⁈ Где ж ты столько найдёшь? — сдвинув кепку на затылок, почесал в задумчивости широкий с залысинами лоб.

— Не знаю.

— Да, задачка, — водила почесал здоровенной лапой небритую щеку. — А к ментам не пойдёшь?

— Ну, а что я им скажу? Что меня похитили отморозки, привезли в какой-то дом, стали требовать бабло. Менты на смех меня поднимут. Я даже не знаю, где это было. Везли в закрытой машине.

— Верняк, менты ничего делать не будут, — шофёр поджал губы и будто бы задумался над чем-то.

Мы ехали какое-то время молча, потом водила спросил:

— А тебя зовут как?

— Олег. Олег Туманов.

— А меня Борис Митрохин, будем знакомы, — он протянул мне лапищу, сняв ее с огромной баранки. — А ты в какой школе учитель?

— В десятой. Учитель физики и астрономии.

— Ясно. Мой спиногрыз тоже в десятой. Но ни хрена учить физику не хочет. Дуралей. Одни пары носит. Учу-учу его, ничего не понимает. Подтянуть бы его? Не сможешь? Я заплачу. Телефончик дашь?

— Хорошо. У меня только телефон рабочий.

Я достал из внутреннего кармана блокнот, чиркнул телефон и положил на приборную панель. Водила взял бумажку, бросил взгляд, аккуратно сложил и вложил в кармашек своей клетчатой рубашки, сквозь которую выпирали мощные бицепсы.

— А ты чего в субботу работаешь? — заинтересовался я.

— Да наше начальство взяло встречный план — закончить стройку до девятого мая, к дню Победы. Сейчас один этаж построили. Как думаешь, построим к маю? — бросил на меня хитрый взгляд.

— Думаю, что нет.

— И я вот тоже думаю. Но мне-то что? Я — человек подневольный. За работу в выходные дают два отгула. Плюс профком путёвку в Крым обещал. Представляешь, поедем со всей семьёй на море, в санаторий. А не, как всегда, «дикарём». Живёшь, блин, в комнатушке, все удобства на дворе. В пять утра встаёшь, чтобы лежак взять, место занять на пляже. Потом в столовку стоишь три часа за жратвой, а там жареная рыба — фу-у-у, терпеть не могу.

— А куда путёвка?

— В Алушту. Бывал там?

— Бывал. Хороший город. Красивый. Я почти во всех городах на Черном море был. Феодосия, Сочи, Хоста, Пицунда, Одесса.

— Повезло. А я вот редко выбираюсь.

Я уже видел, что мы едем по знакомой мне трассе, самосвал свернул на мою улицу и остановился.

— Ну, вот тут я тебя высажу, Олег. Ничего?

— Да вон мой дом, — я махнул в противоположную сторону, где возвышалась моя панельная многоэтажка.

— Так мы — соседи, — расплылся в улыбке, показав сломанный клык. — Я тут на улице 9-го мая живу. Квартира одиннадцать. А ты в какой?

— Квартира девяносто три. Спасибо тебе, Боря. Сколько я тебе должен?

— Ничего не должен. Забудь. Ну давай, учитель! Бывай!

Мы пожали друг другу руки, и я соскочил с подножки. Самосвал, выпустив клуб вонючего черного дыма, свернул к стройке.

А я почти бегом направился к подъезду, взлетел на шестой этаж без лифта, ворвался в квартиру. Скинув одежду, нырнул под душ. Но побриться не смог. Полосы от когтей рыжей Машки зудели, нарывали, я побоялся их тронуть. Пришлось кинуть в портфель учебники, переодеться и я бросился обратно к лифту. Спустившись вниз, на мгновение задумался. Ехать на мотоцикле или на автобусе? Но быстро осознал, что после встречи с бандюками, у меня нервы ни к чёрту, руки дрожат, как у пьяного, и быстрым шагом направился к остановке «трёшки». Мне повезло, автобус подкатил быстро. Но, казалось, ехал он медленно, просто тащился, и я злился, когда на остановке, народ входил так медленно, что я сжимал челюсти до хруста зубов. Бросал взгляд на часы, понимая, что опоздаю в любом случае.

Вбежал в учительскую, лихорадочно оглядываясь в поисках Витольдовны и выдохнул с облегчением, не найдя ее. Спокойно подошёл к деревянной стойке, вытащил классный журнал своего 9 «Б» класса и уже хотел направиться к двери, как услышал строгий и незнакомый голос:

— Олег Николаевич, вы опоздали на пятнадцать минут.

Я остановился, развернулся на голос и увидел, как за столом, где раньше сидела Марина Валентайн, восседает молодая женщина, явно сшитый по заказу костюмный ансамбль темно-синего цвета облегал ей безупречную фигуру. Ухоженная кожа, крепкий бюст, которому тесно в белой блузке, высокие, чётко очерченные скулы, прямой, аккуратный нос, выщипанные брови идеальной формы, выпуклые губы. Короткие каштановые волосы с медным оттенком уложены в стильную причёску каре. И весь её царственный облик портило надменное, даже брезгливое выражение лица, словно она — королева, которую случайно занесло в трущобы. В этой безусловно привлекательной женщине совершенно не ощущалось женственности, хрупкости, которая была у Марины.

— Простите, вы новый завуч? — поинтересовался я.

— Нет. Я — новый учитель французского языка, — она элегантно подставила под подбородок руку с роскошными часами в позолоченном корпусе, оперлась о стол и отчеканила: — Полина Григорьевна Комиссарова. А сегодня я — дежурный учитель. Вы пришли на пятнадцать минут позже звонка. Да ещё не побрились.

— У меня есть уважительная причина, Полина Григорьевна. Знаете, меня похитили бандиты, отвезли на их «малину» и потребовали выкуп в сто тысяч. Пока я деньги собирал, пока расплачивался, время ушло. А то, что не брился. Представляете, кошка меня поцарапала. Вхожу в дом, а она как прыгнет на меня и вон остались следы на щеке. Бриться больно. И боюсь инфекцию занести.

— Олег Николаевич, — женщина усмехнулась так брезгливо, словно увидела плевок на асфальте. — Вы в цирке не хотели работать? Клоуном. У вас бы получилось.

Она, конечно, не поверила, а я ведь мало, что придумал. И роль дикой кошки играла рыжая бандерша, хозяином которой был главный бандит города, но дело это не меняло. Вспомнил фильм «Неисправимый лгун», когда герой Вицина постоянно попадал в фантастические ситуации, из-за чего опаздывал на работу. И ему никто не верил.

— Нет, в цирке не хотел. Не люблю цирк, там знаете, животных мучают, заставляют медведей на велосипеде ездить. «Ехали медведи на велосипеде, а за ними кот задом наперёд, а за ним комарики на воздушном шарике», — процитировал я стихи Чуковского.

На лице женщина возникла снисходительная улыбка, словно она слушала лепет малыша, который ее позабавил.

— Олег Николаевич, заносить выговор в ваше личное дело пока не буду, — высокомерие в её голосе зашкаливало и раздражало до крайности, так что хотелось сказать какую-нибудь колкость. — Но имейте в виду, если подобное будет повторяться, наказания вам не избежать. Учтите это!

Она отчитала меня, как мальчишку, школьника, от чего меня заливало желание запулить ей в физиономию классным журналом. Стоило огромного труда и всей моей силы воли, чтобы сдержаться:

— Обязательно учту, товарищ комиссар, — я шутливо поклонился.

Сунув классный журнал под мышку и схватив портфель, я выскочил из учительской, только, чтобы не видеть эту цацу, которая уже считала себя королевой нашей школы.

Я взбежал по лестнице на следующий этаж, чуть запыхавшись, вошёл в класс, ощущая опасение, что мои ученики уже разбежались, не дождавшись «препода».

Но сомневался я зря, они все сидели на местах, ждали меня. Послушно встали, когда я вошёл. И я с радостью отметил, что Звонарёв опять отсутствует. Я присел за стол, открыл классный журнал, полистал.

— О, так вы почти все свои пары исправили на литературе? — заметил я.

— Ага, — подал голос Бессонов. — А я ещё стихотворение Маяковского прочёл. Аглая так обрадовалась, что готова была мне в четверти пятёрку поставить.

— Маяковского? И чего ты выучил?

— Вот это, — вскочил с места и с выражением, почти выкрикивая, продекламировал:

Я волком бы выгрыз бюрократизм.

К мандатам почтения нету.

К любым чертям с матерями катись

любая бумажка.

Но эту…

Я достаю из широких штанин

Дубликатом бесценного груза.

Читайте, завидуйте,

Я — гражданин Советского Союза.

— Ясно. Молодец, Гена, хорошо прочёл. «Стихи о советском паспорте». Кстати, паспорт этот у Маяковского был заграничный. Обычный советский, для внутреннего пользования с обложкой зелёного цвета.

Почему-то в голове промелькнула мысль, что мне-то как раз такой паспорт, как у Маяковского, по милости ректора МГУ, не выдадут. И поехать в Париж, или Нью-Йорк, как Владимир Владимирович, я никогда не смогу. А ведь я мог уехать за границу, и бандиты меня бы там не достали.

— Олег Николаевич, а почему Маяковский застрелился? — спросила осторожно Регина. — Или может быть его убили?

— Регина, сложно сказать. У Маяковского были проблемы в личной жизни. Есть версия, что он начал терять голос, а для него это была трагедия. Он же читал свои стихи со сцены. Плюс сложности с женщинами. Но это не тема урока. Давайте к физике вернёмся.

Слова о том, что Маяковского убили, заставили меня вспомнить об угрозе бандитов. И открыв учебник, я никак не смог сосредоточиться, строчки расплывались перед глазами. Но взял себя в руки.

— Мы сейчас изучаем электромагнитное поле. Кто мне скажет, какому закону подчиняется это поле — дальнодействию или близкодействию? — я обвёл взглядом класс, и как обычно увидел, что большинство сделали вид, что их этот вопрос не касается. Но с радостью увидел, как поднялась рука пацана, который раньше не отличался активностью. — Власов? Давай.

Парень степенно поднялся над партой и произнёс:

— Электромагнитное поле подчиняется принципу близкодействия.

— Верно. И в чем оно выражается?

— Оно переносится частицами, у которых есть электрический заряд.

— Верно. Садись, пока. Я расскажу вам, как две теории — близкодействия и дальнодействия боролись друг с другом, как одна обгоняла другую…

Я вдруг представил себе, как мы с Егором постоянно соревнуемся. То он побеждает, то я. И меня осенило, как подать эту тему нестандартно. Я нарисовал на доске два флажка, сверху надпись «Старт» и очертания двух мотоциклистов, готовых сорваться с места с буквами «Б» и «Д».

— Представьте себе, что два гонщика мчатся по трассе, и кажется, один из них безнадёжно отстал, проиграл, — я нарисовал промежуточный этап, когда гонщик с буквой «Д» отстал от второго, — Но тут он находит в себе силы, и приходит к финишу первым, хотя никто этого не мог предположить. Но это не конец их соревнования. И они вновь сходятся в поединке. И побеждает гонщик «Б».

Я стал рассказывать, как развивалось это соревнование. Теория близкодействия возникла ещё в античные времена. И утверждала, что такое взаимодействие требует непосредственного контакта или среды между телами. И другого быть не может. Но эта теория пошатнулась, когда Ньютон открыл закон всемирного тяготения. Казалось бы, небесные тела мгновенно влияют друг на друга, а между ними нет ничего — пустота Вселенной. А в электростатике теорию дальнодействия подтвердили Кулон и Ампер. И именно она стала основной в 18–19 веках.

Но тут в конце 19-го века Фарадей ввёл концепцию физического электромагнитного поля, а Максвелл описал его математически. И выяснилось, что все электромагнитные взаимодействия распространяются с конечной скоростью и передаются частицами. Что же делать с гравитацией? Как тела влияют друг на друга через пустоту космоса? Объяснение дал Эйнштейн, он описал гравитацию, как искривление пространства-времени, которое передаётся в виде волн со скоростью света. И теория близкодействия победила. Хотя гонщик «дальнодействие» не сдаётся и подкидывает нерешённые задачи для физики в виде квантовой запутанности.

Пару раз я оглядывал класс и заметил, что слушают меня с бо́льшим вниманием, чем раньше. Значит, удалось зацепить.

Звонок некстати прервал мой рассказ, и я остановился на последней таблице, которую рисовал рядом с гонщиками. Вытер руки тряпкой и с сожалением вернулся к столу. Взглянув в учебник, убедился, что строчки теперь встали ровно, не расплываются и меня перестало трясти.

Бессонов, Ксения, Регина не ушли, окружили меня. И я уже лихорадочно начал придумывать, как объяснить ребятам, что не успел переснять картинки, а говорить о том, что мы сможем напечатать журнал в настоящей типографии, было слишком рано.

Но Ксения, вся, залившись краской, выпалила:

— Олег Николаевич, приходится вечером в актовый зал.

— Зачем?

— Мы уже начали пьесу репетировать, — заявил с гордостью Генка, остановившись рядом. — Хотим вам показать.

— Да? Директор разрешил?

— Да! — подтвердила Ксения. — Арсений Валерьянович сказал, что разрешит поставить «Трехгрошовую оперу», если мы следующий спектакль поставим из русской или советской классики.

— Интересно, — я задумался. — Ребята, я обязательно приду. Поговорю с Аглаей Борисовной, что она посоветует поставить.

Хотя стихи, которые читал Бессонов, навели меня на мысль, какую пьесу выбрать следующей — «Баню» Маяковского. Это и сатира, и фантастика о будущем. Очень она мне нравилась, хотя в школе её не проходили.

После окончания всех уроков я направился к актовому залу, и уже издалека услышал громкое бренчанье гитары и высокий голос Генки, который что-то исполнял, но разобрать я не смог.

На сцене я заметил несколько ребят из 9 «Б» и Генку, который облачившись в настоящий костюм гангстера — пиджак и брюки — черные, в полоску, белый галстук, шляпа с лентой и гетры, пел песенку Мэкки-ножа, яростно терзая струны гитары. Стараясь не отвлекать их, сошёл вниз, и присел на крайнее кресло во втором ряду.

Закончив петь, Генка спрыгнул со сцены, подошёл ко мне.

— Ну к-как, Олег Николаевич? — чуть заикаясь от смущения, спросил он.

— Мне понравилось, — сказал я. — Хотя я бы хотел, чтобы стиль был немного другой. Ты её исполнил, как рокер. А тут скорее использовать балладный стиль. А прикид у тебя классный. Где взял костюм?

— Я сшила, — рядом незаметно оказалась Ксения.— Ничего?

— Прекрасно, Ксения, — искренне восхитился я. — Просто идеально подходит под образ.

Правда, я заметил странность — костюм Генке был великоват, словно шили его на парня более высокого. Подвёрнуты не только брюки, что, собственно, как раз и было нужно сделать, но и рукава. Но огорчать девушку не стал. Мало ли, ну немного ошиблась? Во всем остальном Генка выглядел настоящим гангстером.

— А какой надо стиль? — поинтересовался Генка, в голосе его я услышал ревнивые нотки. — Покажите?

А, чёрт не шутит, покажу, я взял у Генки гитару, повесил на плечо ремень и проиграл несколько аккордов в стиле Фрэнка Синатры.

— Вот что-то типа этого, — я уж хотел отдать гитару парню, но он задержал её.

— Олег Николаевич, а вы исполните, а мы послушаем, — Генку взяло, видно, за живое, что кто-то ещё кроме него умеет играть на гитаре и петь.

Сердце забилось сильнее, нахлынул азарт и желание попробовать показать себя. Может быть, из-за того, что Ксения так смотрела на меня? Взял гитару, забрался на сцену. Провёл рукой по струнам, машинально подтянул колки, чтобы звучало ниже и рычащим баритоном спел в стиле Фрэнка Синатры:

У акулы зубы — клинья,

Все торчат, как напоказ.

А у Мэкки — нож и только,

Да и тот укрыт от глаз.

Суматоха в Скотланд Ярде:

То убийство, то грабёж.

Кто так шутит — всем известно:

Это Мэкки-Мэкки-Мэкки-Мэкки-Нож.

— Ну, как? — я спрыгнул вниз и отдал Генке гитару.

— Я так не смогу спеть, — расстроенно протянул Генка.

— Что значит так? Я тебе просто задал тональность, темп. Чтобы ты чуть изменил.

— И сыграть так не смогу.

— Гена, хватит ныть. Ты мужик или кто? Так не могу. Сяк не могу, — с досадой ощутил, что отбиваю парню весь интерес к роли. — Всё ты можешь. Давай на сцену и вперёд. Да, у вас текст пьесы есть?

— Конечно, — Ксения передала мне папку с напечатанным на машинке текстом.

Пролистав, не удержался от улыбки: грубые слова кто-то вычеркнул, надписав сверху эвфемизмы, вместо «шлюха» — «ночная бабочка», вместо «сутенёр» — «сводник», «бордель» заменили на «весёлый дом». А во фразе «А в Винчестере ты соблазнил двух несовершеннолетних сестёр.» слово « несовершеннолетних» закрашено синей пастой, что полностью исказило смысл реплики Полли и ответа Мэкки-ножа ей: « Мне они сказали, что им уже за двадцать»…

— Так, давайте устроим читку по ролям? Согласны? У всех текст есть? Хорошо.

Мы начали репетировать, и я так увлёкся, что не заметил, как стал изображать режиссёра по-настоящему. На моих глазах рождался спектакль, пусть самодеятельный, в котором играли школьники. Ходил по сцене, раздавая указания, пытаясь изобразить каждого персонажа. Когда мы дошли до первого ареста и освобождения Мэкки-ножа, я не удержался, взял шляпу у Генки, сел за чёрный рояль, который стоял на краю сцены, и сбацал, как настоящий джазмен в кабаке «Балладу о приятной жизни», которая мне очень нравилась:

Твердят, что на земле всего прекрасней

Жизнь мудреца, что пустота в желудке

И холод в доме — это предрассудки.

Оставьте про себя такие басни!

Кто хочет жизнью тешиться простой,

Пусть тешится. Увольте лишь меня.

Нигде, нигде на свете даже дня

Нельзя прожить на пище на такой.

Одной свободе разве будешь рад?

Лишь тот живёт приятно, кто богат.

Наверно, получилось хуже, чем с гитарой. Рояль отзывался жалобными и расстроенными звуками, но это добавило шарма циничной песне. Отдышавшись, повернулся к остальным, лихо сдвинув шляпу на затылок. И тут заметил в зале зрителя, вернее, зрительницу. Новую учительницу по французскому, с которой сегодня поцапался. Она сидела на последнем ряду, и я с трудом мог в полутьме различить выражение её лица. Я спрыгнул со сцены и направился к ней.

Присел на кресло перед ней, ощутив едва заметный аромат её духов — что-то невероятно воздушное, лёгкое, но в то же время, многослойное, обволакивающее и пьянящее. В названиях я не разбирался, но это точно была не «Красная Москва».

— Ну, как вам наш цирк, Полина Григорьевна? — я положил руки на спинку кресла, бросил весёлый взгляд.

— Вашим питомцам повезло, что у них такой руководитель, — совершенно неожиданно сказала она. — Классный.

Она сделала акцент на последнем слове, как это упоминается в переносном смысле. И я настолько опешил, что замер с открытым ртом, не в силах что-либо придумать в ответ. А женщина продолжила:

— У вас хороший лирический баритон, Олег Николаевич. Не поставленный, но сильный и приятный. Вы учились где-то?

— Я два класса учился в музыкальной школе. Потом бросил.

— Жаль.

— Вы будете играть главную роль?

— Нет, — я покачал головой. — Мэкки-ножа будет играть Гена Бессонов. Я староват для участия в школьном спектакле.

— Зря. Вы бы лучше смотрелись, и ваш спектакль заиграл совсем иными красками.

Мне показалось, что я ослышался. Но потом решил, что комиссарша узнала, что я — не простой учитель, а человек, у которого есть покровитель в обкоме партии. Но этот взгляд. Нет. В нём таилось нечто иное. Она смотрела, как женщина-вамп, которая включает всё обаяние, чтобы очаровать, завлечь в свои сети. И я чувствовал себя под этим чувственным взглядом неуютно. И тон её голоса изменился, стал томным, мягким. Если в учительской со мной разговаривала голодная тигрица, готовая сожрать, то сейчас это была кошечка, которая ласкалась у моих ног.

Но в то же время, я ощущал грусть в её глазах. Машинально включив все свои женские чары, она понимала, как всё бесполезно. Наверно, по выражению моего лица видела это. Я не люблю, когда меня больно кусают, а потом вылизывают мою рану.

— Олег Николаевич! — рядом оказалась Ксения. — Мы хотим сейчас финал пройти.

Полина Григорьевна метнула недовольный взгляд на девушку, оглядела её с ног до головы, глаза сузились, дрогнули нервно губы.

— Идите, Олег Николаевич, — холодно бросила она. — Ваши подопечные вас ждут.

Она выскользнула в проход между рядами, оправив юбку, которая очень тесно облегала бедра и ягодицы, явно, чтобы привлечь внимание к этой части её тела. Ушла той кокетливой, чувственной походкой, какой ходила Мэрилин Монро, делая шаг с лёгким провалом, чуть вращая бёдрами, одно зависало, делало небольшой круг, второе подхватывало движение, создавая эффект волны. И плечи её слегка покачивались в такт, создавая ритмичный, завораживающий танец. И когда она исчезла в проёме двери, я ещё целую вечность не мог прийти в себя от увиденного.