Я щёлкнул выключателем. Опустилась глубокая чернильная тьма, словно накинули тяжёлое бархатное покрывало. Но тут же ослепительно-белый свет мощного фонаря заставил зажмуриться. Бах! Выстрел звучал не оглушительно-резко, скорее это походило на глухой удар. Значит, на пистолете надет глушитель. Звук стали тише, но и точность снизилась. Я бросился ничком на пол, спрятался за последний ряд кресел, начал медленно перебираться к проходу около окон. Бах! Прямо перед моим носом пуля выбила фейерверк мелких опилок. Отморозок все время держал меня в свете своего мощного фонаря.
Быстро, где-то на четвереньках, где-то ужом, добрался до сцены. Взбежал по ступенькам. Здесь пацаны набросали разный хлам. Нащупал доску, схватив её, вскочил на край сцены и со всех сил опустил на башку одного из бандюков. Трах! Гнилая доска сломалась пополам, но все же удар оказался довольно мощным. Мужик с пистолетом пошатнулся и рухнул на пол, оружие с глухим стуком выпало из его руки. Но куда улетело, я увидеть не мог.
Я спрыгнул со сцены и попытался вмазать второму противнику. Но он оказался невероятно проворным. Увернувшись от моего удара, он чуть согнулся, схватил меня за ноги, сбросил вниз. Наскочил сверху. Железный захват за горло. Начал раздавливать кадык, в глазах у меня вспыхнули звезды, сознание стало меркнуть. Ну нет. Собрав оставшиеся силы, я поджал ноги в коленях и мощно вмазал в живот подонку, отшвырнул от себя. Удалось вскочить на ноги.
Но я забыл о втором бандюке, сбросил со счетов, думая, что гнилая доска вывела его из строя. Но тут же пожалел о своей ошибке, ощутив жёсткий захват сзади. Мужик подскочил ко мне, вмазал в живот, ещё раз. В темноте он немного промахнулся, удар пришлось по касательной, и я даже боли не ощутил. Схватив за руки, которые держали меня мёртвой хваткой, я чуть подсел и перекинул отморозка через себя. Он глухо прокатился по полу. И его фигура, облитая лунным светом, вновь встала передо мной стеной. В его руках сверкнула смертельная сталь. Но наносить удар он не стал. Замах! Нож со свистом полетел в мою сторону. Я не смог бы увернуться, но мужик промахнулся в темноте. Стальное жало вонзилось с глухим дребезжаньем в спинку кресла прямо рядом со мной.
Лихорадочно я соображал, куда делась моя дубинка: пока бежал на сцену, видно, выронил. А бандюки наступают, вдвоём. Я пятился назад, пока не оказался около окна, нырнул опять вниз. Кинулся бежать вокруг рядов и оказался сзади. Бандюк не успел увернуться, я чуть подпрыгнув, с силой вмазал сложенными руками по черепушке. Он хрюкнул, ойкнул, осел на пол. Вдруг под ноги что-то попало, я поскользнулся и свалился на задницу. Глаза привыкли к темноте, и я увидел, что это моя дубинка, не раскрытая.
Вздрогнув от радости, схватил её, раскрыл с характерным стуком все три звена. В прыжке оказался рядом со втором мужиком и не разбирая, куда бью, начал наносить мощные удары, целясь по корпусу, рукам и ногам. Отскочил в сторону, чтобы отдышаться.
И тут кто-то схватил меня за ноги, и дёрнул. Я не удержался и упал вперёд на колени. Перевернулся на спину, оперся на руки и пружинисто отшвырнул нападавшего. Перекатился по полу, вскочив на ноги. Оглядевшись, заметил, что второго отморозка не видно. Только слышны стоны и охи. Остался один. Я подхватил дубинку, начал размахивать перед собой, отпрыгивая назад, не давая противнику достать меня. Бросился вниз, перекатился кубарем и оказался сбоку бандюка. Тот не успел ничего понять, как я рубанул его изо всех сил по спине. И когда тот пошатнулся, попытался развернуться, нанёс несколько точных, мощных ударов по плечам, ногам. Хруст ломаемых костей, крик боли. И мой противник рухнул, как подкошенный.
Я постоял немного, пытаясь отдышаться. Сделал несколько сильных вдохов и резких выдохов, чтобы наполнить лёгкие кислородом. Тяжело дыша, доплёлся до выключателя. Волна света хлынула в зал, обнажив картину побоища.
Оба нападавшего уже сумели присесть на пол, мотая головой, они стонали, размазывая кровь по лицу. Не теряя ни секунды, я ринулся на сцену, забежал в подсобку и вынес пару мотков верёвки. Связав руки бандюков своим фирменным узлом. Но и этого показалось мне мало. Я подтащил каждого к креслу и привязал к ним.
Кинулся на пол, оглядел пол и нашёл-таки упавший пистолет с глушителем — он валялся под креслами среднего ряда. Подтащив его палкой к себе, я продел её в спусковой крючок, и аккуратно, словно ядовитую гадюку, отнёс к сцене.
— Эй, мужик, — вдруг подал голос главарь. — Отпусти нас. Мы тебе по стольнику дадим.
— Чего? — я подошёл ближе, чуть наклонившись над поверженным врагом, отчеканил: — Ты хоть знаешь, на чьё имущество вы покушались? Это подарок нашей школе от самой Галины Леонидовны Брежневой, дочери руководителя нашего государства! Государственная собственность. За такое вышку могут дать. Стольник он мне даст.
— Ну, если бабло тебе не нужно, тогда у меня есть ценная инфа для тебя. Отпустишь, скажу.
— Какая ещё инфа? — я отошёл от него, сложив руки на груди, впился взглядом в его избитую рожу, где расплывалось несколько отличных синяков, под глазом и на скуле.
— Тебя заказали, Туманов, — подал голос второй мужик. — И может эта вышка тебе самому светит. А мы тебе расскажем, как этого избежать.
— О как? Интересно.
— Дай слово, что отпустишь, тогда расскажем.
Я ухмыльнулся, покачал отрицательно головой.
— Ментам будете рассказывать.
Я развернулся и пошёл к выходу. В спину мне полетела фраза:
— Смотри, Туманов, пожалеешь.
Закрыв актовый зал на ключ, я добрался до комнатушки сторожа, рядом с физкультурным залом. Подёргал ручку, заперто. Конечно, наш Егорыч мог дозором обходить школу, но что-то меня взяло сильное сомнение. Дрыхнет, скорее всего. Даже выстрелов не услышал. Я громко постучал по хлипкой фанерной двери ещё раз. И через пару минут она приоткрылась, высунулась физиономия молодого человека, светлые взмокшие волосы торчали, как иголки ежа. Пацан застёгивал рубашку и растерянно впился в меня заспанным взглядом.
— Чего случилось-то?
Я схватил парня за ворот и выволок наружу.
— Ты вообще кто? Что делаешь в комнате сторожа?
— Я это… Я внук его. Он меня сюда пустил… На ночь.
— Прелестно, — я припёр пацана к стене. — Курников где?
— Он это… по делам уехал. А чо случилось-то?
Я закатил глаза, покачал головой. Ничего себе у нас сторож. Воры влезли в школу, чтобы спереть государственное имущество, а сторож уехал.
Я отпихнул парня в сторону и сделал шаг, чтобы войти внутрь, но тот вцепился в меня мёртвой хваткой и горячо забормотал:
— Нельзя туда, нельзя…
Оттолкнув пацана, я распахнул дверь и тут же понял, каким непотребством они тут занимались. На диванчике сторожа хлопала глазами полуголая растрёпанная девица, прижимая к себе тощее одеяльце. Я сжал зубы от злости, не проронив ни слова, прошёл к столику, где стоял чёрный телефонный аппарат. Присев на скрипнувший подо мной стул, набрал на диске «02». Через полминуты что-то захрипело и сквозь шум и помехи я расслышал голос дежурного: «Милицейская часть слушает». Я рассказал, как в школу пробрались воры, назвал своё имя, и положил трубку.
Парень, красный как рак, стоял в проёме двери, быстро-быстро моргая. Не обращая на него внимания, я вышел из комнатки, подошёл к входной двери, подёргав ручку. Заперто.
— Ключи от дверей где? — я обернулся к парню. — Сейчас менты приедут.
— К-к-ключи? К-к-какие к-к-ключи?
— От дверей школы! — я вернулся к двери, схватив парня за грудки, он тут же осел вниз, безвольно повиснув на моих руках. — Ты понимаешь вообще, что произошло? — я потряс его, как тряпичную куклу. — К нам воры забрались. Хотели украсть имущество на сто тыщ. Если твой дед в сговоре с ними, ему тюрьма грозит. Давай, ищи своего деда быстро и ключи!
— А, ключи сейчас найду, — тонким голоском проблеял парень, освободившись от моих рук, убежал в комнату и вынес связку, передал трясущимися руками.
Я открыл все двойные двери, сунул ключи в карман, и отправился в актовый зал, бросив на прощанье пацану, от которого несло сырой рыбой, мочой и потом:
— Девицу свою отправь домой. И деда ищи. Иначе ему крышка.
Меня трясло от злости и досады, сжав кулаки, стараясь успокоиться, я вернулся в актовый зал. Бандюки так и сидели, привязанные к креслам. Я прошёл мимо, сел на диван, откинулся на спинку устало, обдумывая, что теперь делать? Как защитить все это богатство? Днём ещё куда ни шло, хотя воры могут вынести гитары запросто. А запирать на хилый замок в подсобке смысла нет.
— Эй, Туманов, — сиплый голос главаря оторвал меня от раздумий. — Ну, ты не передумал, а? Мы ведь тебе помочь хотим.
Решил промолчать, но мужик не унимался и все ныл и ныл. И я не выдержал, вскочил с места и направился к нему.
— А вот интересно, откуда вы узнали, что здесь есть что-то ценное? Кто наводчик?
Ответа я не ожидал, просто надоело слышать нытье бандитов.
— Какой наводчик, дорогой? — насмешливо отозвался второй мужик. — Мы ничего брать не хотели, просто вошли, а ты на нас накинулся. Нехорошо.
Я ухмыльнулся, услышав эту чушь.
— То есть в три часа ночи вы вломились в актовый зал в школе, с пистолетом. Начали по мне стрелять. Да просто так. Без всякого умысла.
Я услышал шум подъехавшей машины, топот сапог и в актовый зал быстрым шагом прошёл высокий мужчина в шинели, перетянутой портупеей, с кобурой на поясе, в шапке-ушанке с гербом. Я надеялся, это будет Сибирцев, но на этот раз группу возглавлял статный офицер с круглым добродушным лицом, в ярко-голубых глазах прыгали смешинки.
— Старший лейтенант Воронин, — быстро представлялся он с заметным южным акцентом. — Ну, Туманов, — он снял перчатку и потряс мне руку. — Показывай, кого на этот раз споймал.
Я отошёл в сторону, чтобы старлей увидел бандюков.
— Ух ты, какой у тебя улов сегодня, — он расстегнул шинель и вытащил из внутреннего кармана сложенный лист бумаги. — Смотри, похожи? — развернул и показал мне. — Васька Мазай и Савва Морозов.
— Похожи, — я бросил взгляд на плохо пропечатанные на ротапринте рожи, в которых все равно угадывались черты отморозков. — А что действительно Савва Морозов?
— Да нет, конечно, — старлей ухмыльнулся. — На самом деле, он Сергей Кулебякин, прозвали так, потому что жадный до денег. Давайте, пакуйте их и в машину, — Воронин обернулся на свою группу из трех ментов и махнул рукой. — Ну, расскажи вкратце, как было дело.
— Я тут музыку записывал для спектакля…
— А чего ночью-то?
— Начальство торопит, надо спектакль сдать к пятнице, а у нас ни хрена не готово. В общем, я тут записывал на аппаратуре фонограмму, потом решил прилечь, поспать. Лёг, а кто-то начал в замке ковыряться. Вошли эти два гаврика с фонарями и пистолетом.
— Пистолетом? — старлей нахмурился. — Серьёзные пацаны, оружие где?
Я подошёл к сцене, аккуратно нацепил на палочку пистолет за спусковой крючок, передал старлею. Тот поднёс оружие к глазам, внимательно осмотрел и покачал головой:
— Ну ты, блин, даёшь, прям, как настоящий опер. Семенов! — обратился к одному из оперов, которые тащили бандюков ко входу. — Как упакуете этих гавриков, принеси из машины коробку. Так, дальше рассказывай, присядем?
Мы расположились в креслах на первом ряду, и я рассказал, как дрался с этими бандюками в темноте. Хотя про дубинку я опять умолчал. Старлей быстро все записывал в блокнот закорючками скорописи.
— Всё, на сегодня хватит. Когда время будет, зайдёшь в отделение, подробно всё опишешь.
— А вы тут пломбировать место преступления не будете? — спросил я с затаённым страхом.
— Да нет. Зачем? Пришлём эксперта, он осмотрит. Хотя по твоей физии и так всё ясно. Ну, бывай, — он встал, подал мне руку.
— Сибирцеву привет передавай.
— Обязательно, — мужчина расплылся в довольной ухмылке. — Он о тебе не забывает.
Когда менты уехали, я закрыл вновь актовый зал и завалился спать. На этот раз снился кошмар, будто за мной кто-то гонится, но кто, понять я не мог. Я прячусь на чердаках, взбираюсь туда по сломанным деревянным лестницам, спускаюсь в подвал, где капает грязная вода. Влетаю в чьи-то подъезды и бегу вверх по лестнице, слыша за собой чьё-то тяжёлое дыхание и топот ног.
Очнулся я уже под утро от требовательного стука в дверь. На пороге стоял директор с недовольной физиономией.
— Доброе утро, Арсений Валерьянович, — быстро проговорил я.
— Какое к чёрту доброе, — пробурчал он, оглядывая меня с ног до головы. — Что у вас тут произошло, мать вашу?
— Ну, как вы опасались, воры пробрались, но я их шуганул.
— Идите домой, Олег Николаевич, переоденьтесь, позавтракайте.
— Я боюсь помещение оставить.
— Не надо бояться. Я вызвал второго сторожа. Он будет здесь всё охранять. Пока новые двери не привезут, — директор бросил взгляд на часы. — Я уже договорился. Часа через два должны доставить.
— Я оплачу все работы… — начал я, но осёкся, увидев рассерженный взгляд собеседника.
— Олег Николаевич, ну что вы дурака-то валяете? — протянул он недовольно. — Вы же подвиг совершили, считай. Спасли школьное имущество. Я отмечу это в приказе. Идите же, наконец, домой. Все будет в порядке. Жена ваша звонила, беспокоилась, почему вы домой не вернулись.
Я замер от этих слов: Людка обо мне беспокоилась? И откуда она могла звонить в 8 утра? Неужели пошла по соседям? Что-то совсем на неё не похоже. Наверно, из автомата во дворе, но зачем?
Я подождал, пока подойдёт второй наш сторож, дядька средних лет, бывший боксёр в среднем весе, победитель районных спартакиад. Плотный, широкоплечий мужик, хотя и достаточно большим «мамоном», который выпирал из-под ремня. Но сила в мужике все равно ощущалась. Только после того, как он прошёл внутрь, уселся на одно из кресел, я решился все-таки покинуть школу.
Вышел на крыльцо, февральское промозглое утро пока ещё робко являло свои права. Небо посветлело, исчезла луна, все затянуло сизыми лохматыми тучами. Морозец впился в лицо, особенно в места, которые пострадали от кулаков бандюков. Но я поднял воротник, и поплёлся месить снег до остановки. В сторону Москвы автобусы шли битком набитые — люди ехали на работу. Но в сторону моего дома — полупустые. Я дождался «трёшки», но, когда зашёл в салон и оторвал билет, заметил, что редкие пассажиры косятся на меня, как-то странно посматривают. И тут вспомнил, что я забыл умыться, наверняка на моей физиономии засохшая кровь, уж не говоря о синяках. Я нашёл местечко у окна, и отвернулся, разглядывая пробегающие мимо нагие деревья, засыпанные снегом, редкие кирпичные пятиэтажные дома и «брежневки» — без балконов и лоджий, спутниковых антенн и кондиционеров они казались совсем безликими бетонными коробками с дырками-окнами.
Когда добрался до своего подъезда, уже совсем рассвело, и я заметил, что дом напротив вырос уже до пятого этажа. Так что, может быть, его как раз и достроят до 9-го мая. Вспомнилась новая учительница французского, которая хочет квартиру получше. Если переедет сюда, будем встречаться часто. Привлекательная женщина, положила на меня глаз. Зачем всё это?
В подъезде — темень, хоть глаз коли: опять хулиганы или разбили, или выкрутили лампочку. Ощупью я поднялся по ступенькам к лифту. Попытался вызвать, но кнопка не загорелась красным, и никакого звука я не услышал. Пришлось подниматься пешком, но далось мне это легко, перепрыгивая через пару ступенек, оказался у нас на этаже. Позвонил в дверь. Через минуту она распахнулась, Людка в своём любимом «королевском» халате, ярко-красном с вышитыми золотыми лилиями, пропустила меня и встала около двери в большую комнату, таинственно улыбаясь.
— Явился, наконец. Думала, вернёшься, весь перемазанный губной помадой, а ты опять с разбитой рожей, — сказала со смешком, но в голосе я не услышал осуждения, лишь иронию.
Сложив руки на груди, она демонстративно отошла в сторону, и тут я увидел на стене то, что повергло меня в полный восторг — телефонный аппарат бежевого цвета, такой же, как я видел в квартире Тетерина. Не веря своему счастью, подошёл ближе, снял трубку.
— Работает?
— Хех, а то? Конечно. Вот тебе номерок, как просил, — она подал мне клочок бумаги, с написанными размашистым почерком цифрами.
— Хороший номерок, легко запомнить, — теперь я понял, почему Людка звонила в школу. Хотела проверить, как работает домашний телефон.
— Ладно, иди душ прими, а то выглядишь, как бандит с большой дороги.
— Кофейку мне сварганишь?
— Сделаю, мой герой. И завтрак приготовлю. Давай, переодевайся.
Я снял полушубок, стащил сапоги и отправился в свою комнату. Пиджак остался цел и невредим, а вот рубашка оказался вся порванной, придётся, видно выбросить. И тут я вспомнил о пухлом конверте, который передали от цыгана. Я заглянул внутрь и поразился — Буряца вложил не тысячу рублей, а целых две. Десять бумажек по сто рублей, десять по пятьдесят и остальные по четвертаку. Я уселся на диван, с интересом рассматривая 100-рублевую бумажку. Я их видел, но никогда в руках не держал. И в голове зазвенели строки из песни, которую мы вместе пели с Буряца:
Всюду деньги, деньги, деньги,
Всюду деньги, господа,
А без денег жизнь плохая,
Не годится никуда.
Полтинники помню обменивали в 91-м году, а фиолетовые четвертаки делались с самой серьёзной защитой. Почему-то на ум пришло уголовное дело, когда один умелец смог сделать эти фиолетовые купюры так, что никто не мог заподозрить, что они фальшивые. Прокололся он лишь на том, что надписи на банкнотах делали на всех языках республик Союза, и в каком-то закралась ошибка. Я отложил мелкие купюры, а сторублёвки сунул в карман халата.
Ушёл в ванну, пустил горячую воду, но потом сделал ее еле-еле тёплой, иначе от ударов струек воды начинали зудеть всё мои «боевые» раны. Удалось даже побриться, шрамы от когтей Златы-Машки почти зажили. Вылез из ванны, взглянул в зеркало. С удовольствием разглядывая свою физиономию, рельефные бицепсы. Все-таки как здорово быть здоровым и молодым! Начинаешь ценить молодость по-настоящему, только когда ее теряешь, в старости.
Людка уже суетилась на кухне, в нос ударил сногсшибательный аромат свежесваренного кофе и жаренных котлет. Жена выложила две штуки с гарниром из гречневой каши, щедро сдобренной сливочным маслом.
— Держи, — я подал ей пачку сторублёвок.
Она выхватила деньги, пересчитала.
— Фарцевать что ли начал? — бросила хитрый взгляд.
— Нет. Все честно заработано, — я усмехнулся. — Моими талантами.
— Ясно, — вытащив три купюры, она сунула в карман халата, остальные отдала мне обратно.
— Это я на хозяйство беру, а это ты копи лучше на машину. А то ездишь, как пацан на мотоцикле. Надо солидней быть. Купить машину.
— А ты мне её достать сможешь, если накоплю?
Она ничего не ответила, только губы тронула снисходительная ухмылка, мол, о чем ты говоришь? Какие проблемы?
— Ты не забыл, сегодня у тебя встреча с Глебом, которого по физике надо подтянуть?
— Нет, конечно, помню.
Хотя, разумеется, у меня вылетело из головы, что нужно опять тащиться в тот элитный дом, заниматься с Глебом. Все мои мысли теперь занимал спектакль. Казалось, время мой враг, злобно откусывает целые куски моей жизни, так нужные мне.
Я отправился опять на остановку. Несмотря на то, что основной народ схлынул, все равно грязно-оранжевый «Икарус», выпуская вонючие клубы дыма, подкатив к остановке, загрузил внутрь целую толпу, мест свободных не нашлось. И я встал в круге, вокруг которого сжималась и разжималась «гармошка». В салоне было холодно, неуютно, темно, воняло отработанным дизельным топливом. Я кое-как держался за поручень. И краем уха услышал разговор. Болтали две кумушки: одна полноватая дама в светлом пальто с серебристым воротником, вторая в каракулевой тёмно-коричневой шубке. Дама в светлом пальто, укутанная в белую шаль, рассказывала своей товарке страшную историю, как на школу напали бандиты и вынесли все ценное, застрелили несколько человек.
— А ещё говорили, в этой школе есть учитель физики, — она наклонилась к уху собеседницы, прошептав что-то.
У той глаза округлились, как два блюдца, лицо вытянулось, выступили красные пятна.
— Не может быть! Затаскивает в подсобку и насилует? Куда же дирекция смотрит?
— Дирекция смотрит в свой карман, дорогуша. Этот учитель-то не простой, у него покровители — ого-го-го.
Я понял, что они сплетничали обо мне. Хотелось развернуться и рассказать этим тупым дурам, что о них думаю, но понял, что это бесполезно. Раздосадованный, злой, пальцы подрагивали, я вылез на своей остановке и направился к школе.
Когда вошёл в актовый зал, оглядел ребят, с тревогой отметил, что Ксении и Генки нет. Я зашёл на сцену, вынес из подсобки кассеты и магнитофон:
— Я сумел тут кое-что записать. Пусть каждый послушает свои зонги.
— Олег Николаевич, а расскажите, как вы тут с бандитами сражались, — пробасил Пётр. — Интересно же.
— Да ничего интересного, Петя. Зашли два отморозка, я их сдал милиции.
— Но вы же с ними дрались, у вас и синяки остались, расскажите, — подал голос Аркаша.
— Ребята, нам надо делом заниматься. Времени мало остаётся. Давайте быстро пробежимся по зонгам, потом начнём дальше репетировать. И, кстати, где Ксения и Гена Бессонов? Почему я их не вижу? — задал я сильно беспокоящий меня вопрос.
— Они в милиции, — к нам подошла Аня с большим альбомом в руках и парой карандашей.
— В милиции? Почему?
— Ксения звонила мне, сказала, что они нашли девушку. Гена вызвал милицию. Ну, а потом их как свидетелей вызвали.
— Труп нашли? — я нахмурился.
— Нет, что вы! — Аня широко раскрыла глаза, воззрившись на меня с испугом. — Только раненую.
Но теперь я вздохнул с облегчением, по крайней мере, с Ксенией и Геной все в порядке.
Послышались шаги, я обернулся и увидел Ксению, румяную с мороза, со снежинками в густых волосах. Увидев меня, она улыбнулась, радостно помахала мне рукой. За ней шёл Генка, тащил большой, обтянутый коричневым дерматином, чемодан.
Я спрыгнул со сцены и кинулся к ним, не пытаясь даже скрыть радости. Взял девушку за руки, взглянул в глаза.
— Извините, Олег Николаевич за опоздание.
— Мне сказали уже, что вы из милиции. Что произошло?
— Мы с Геной, когда через парк шли, вдруг услышали крик, — она начала быстро и сбивчиво рассказывать. — Бросились туда, а там кто-то лежит. Оказалось, что девушка. Зоя Зарубина. Ее кто-то по голове ударил, но мы вовремя подошли. Скорую вызвали, отвезли в больницу. Ну, не будем об этом, — она мягко улыбнулась. — Вот, я принесла несколько костюмов.
— Как же ты успела сшить? — удивился я.
Генка отнёс чемодан на сцену, щёлкнув замками, открыл, вытащил несколько костюмов.
— Вот, это для вас, Олег Николаевич, — он сунул мне прозрачный целлофановый пакет, в котором просматривался тёмный материал в полоску.
— Олег Николаевич, примерьте, пожалуйста, — Ксения подошла к сцене, сцепила пальцы вместе, кусая от волнения губы.
Подхватив пакет, я ушёл во вторую комнату, рядом с подсобкой, выполнявшая роль гримёрной и костюмерной. Стол с трёхстворчатым зеркалом, покрытое толстым слоем пыли, на длинной вешалке висел одиноко кожаный плащ и сверху лежала шляпа — то, что я нашёл в 200-й секции ГУМа, но поскольку теперь я играл роль Мэкхита, я не представлял, куда все это пристроить. Роль ведущего отпадала. Когда я примерил костюм, который сшила Ксения, понял, что это тот же самый, в котором Генка пел балладу Мэкхита, только теперь всё сидело на мне идеально. Брюки чуть свободные, со стрелками, больше не ложились буфами на ботинки, а лишь закрывали их отворотами до середины. Значит, Ксения с самого начала шила этот костюм на меня, но как она угадала с размером? И я решил надеть плащ и шляпу и в таком виде явился на сцену.
И на мне сразу скрестилось несколько пар глаз, восхищённых, изумлённых, что стало неловко.
— Ух ты, клёвый прикид. Отпад, — выпалил Пётр. — Я б в таком тоже бы не отказался потусить.
— А вам нравится, Олег Николаевич? — Ксения смущённо взглянула на меня.
— Очень нравится. Но все остальные костюмы нужно не хуже сшить. А?
— Я постараюсь, для ребят я тоже кое-что сделала. Они могут примерить.
Она вытащила из чемодана несколько пакетов, один из них отложила в сторону. Я подошёл, взял в руки, внутри сияло блёстками явно женское платье. Девушка вытащила пакет из моих рук, и вновь сунула обратно, словно стеснялась.
— Нет, Ксения, покажи, что это. Любопытно же.
Бросив на меня быстрый, изучающий взгляд, она схватила пакет, и убежала в гримёрную. Через пару минут вернулась в платье чуть ниже колен, из струящейся светлой ткани, вышитой блёстками, с бахромой. Все в стиле 1930-х годов.
— Ну, как? — она повернулась вокруг себя, демонстрируя наряд. — Ничего?
Прикусив нижнюю губу, с напряжением посмотрела на меня.
— Очень красиво, Ксения. Просто шик.
И подумал с горечью, что на западе Ксения могла бы открыть своё ателье, шить одежду в своём стиле. Стать известным модельером. Но здесь, в Союзе, все ее таланты были никому не нужны. Видно, на моём лице отразилась эта досада и девушка расстроенно опустила руки:
— Вам не нравится, — покачала головой.
— Ксения, мне очень нравится, — я подошёл ближе, притянул ее за талию. — Просто, мне жаль, что ты не можешь свои таланты здесь раскрыть.
— Олег Николаевич, я просто умею немного шить и мне это нравится. Вот и все. Не преувеличивайте.
Послышались чьи-то торопливые шаги, и машинально бросив взгляд, вздрогнул. По проходу между рядами быстро шагала Таисия Геннадьевна.
— Олег Николаевич, вас там ждут. Пожалуйста, пойдёмте, — начала она, запыхавшись.
— Кто ждёт? Таисия Геннадьевна, мы репетируем. Не хочу отвлекаться.
— Это очень важно. Идёмте.
Я снял плащ, шляпу, аккуратно сложил на стуле.
— Ребята, вы кассеты пока слушайте, а я отлучусь на минутку.
Все кивнули, а я подумал, что это, может быть, к лучшему — не увижу разочарованных моим пением лиц.