Назад в СССР: Классный руководитель, том 2

Глава 10 Нелегкий путь домой

Но тут из-за угла вышла дама, одетая даже не в норковое манто, а скорее в шубу из седого соболя, дорогой мех мягкой волной элегантно облегал её фигуру. Она была немолода, но явно боролась с возрастом, розовая кожа слишком обтягивала лицо, скулы, подбородок, сильно подведённые глаза в обрамленье пушистых ресниц. Сопровождал её высокий мужчина в дублёнке и пыжиковой шапке. Нёс сумку, набитую чем-то и пластиковый пакет, на котором я разглядел рисунок из импортных сигарет, в обрамлении изящных винных бутылок с яркими этикетками — страшный дефицит в то время. Я чуть замедлил шаг, чтобы пропустить их и услышал обрывок разговора.

— Нет, ну ты представляешь, у них не оказалась балыка, — капризно жаловалась она. — И второй баночки икры. Нет и все. Я буду жаловаться в горком на это безобразие.

— Дорогая, они обещали нам привезти, — усталым голосом монотонно говорил мужчина. — Не переживай, пожалуйста.

— Нет, ну как не переживать? — плаксиво с жеманной гримасой повторяла женщина. — Сегодня придут гости, чем я буду их кормить, если нет балыка? Нет, это безобразие. В чистом виде.

Они проплыли мимо меня, и дамочка оглядела всю мою фигуру, губы чуть скривила снисходительная гримаса и они отправились в сторону стоящей черной «Волги».

И тут я вспомнил, что Людка мне сказала: «Вход со двора». А я, как последний кретин, забыл об этом и попёрся в магазин. Набрав побольше воздуха в лёгкие, я выдохнул и направился за угол. Нашёл единственную дверь, подёргал ручку — заперто. Что же мне так не везёт⁈ Но тут заметил круглую кнопку звонка рядом. Нажал. Через мгновенье, которое показалось вечностью, дверь едва слышно лязгнула, отошла и на пороге я увидел гориллообразную фигуру.

— Что нужно? — довольно невежливо спросил он глухим басом.

— Я от Степана Игоревича, — уже не надеясь ни на что, обронил я.

«Горилла» вдруг оскалился в ухмылке, распахнул широко дверь. И я прошёл внутрь. Охранник отошёл в сторону, и я увидел длинное помещение, почти пустое, если не считать мужчины, который стоял в кассу.

— Что вы хотели? — передо мной нарисовалась стройная фигурка девушки в форменном голубом халате. — У вас талоны, пропуск?

— Талон. Мне нужны цветы, — выдал я.

— Пожалуйста, пройдёмте, — она чуть поклонилась и указала мне путь.

Я последовал за ней в конец зала, свернули в коридор, и она распахнула передо мной дверь. Я сделал шаг и замер в замешательстве: просторный зал, заполненный морем цветов в широких вазах: розы, гвоздики, тюльпаны, гладиолусы. Я взял себя в руки, шагнул внутрь, огляделся и ощутил вновь этот терпкий, тропический аромат.

— Какие хотите? — поинтересовался девушка, оказавшись рядом. — Розы, пионы, астры?

— Вот эти, — я указал на великолепные розово-белые лилии. — Букет.

Именно они источали этот пьянящий, медово-сладкий, тропический аромат, от которого кружилась голова. Прохладная свежесть от стеблей смягчала удушающий запах, делала его мягче, приятнее, благороднее. В голове лишь промелькнула мысль, хватит ли мне всех денег, что я взял, на всю эту медово-ванильную роскошь.

Девушка ту же исчезла в двери зала, и через пару минут вернулась с невероятно прекрасным букетом лилий, словно только, что сорванных в райском саду. Из-под столика, что стоял перед залом, вытащила длинную плоскую коробку, наполнила её золотистой шелковистой бумагой и аккуратно уложила цветы, закрыла крышку и перевязала атласной ленточкой.

А я с замиранием сердца следил за отточенными, профессиональными движениями, ожидая вердикта.

— Десять рублей тридцать две копейки, пожалуйста, в кассу.

Она передала мне коробку, и я пару секунд стоял, оглушённый, подавленный. Не поверил своим ушам. За букет свежих экзотических цветов, зимой, всего червонец? Да, эта девушка просто смеётся надо мной.

— Что-то ещё? — вежливо поинтересовалась она, с лица не сходила профессиональная улыбка.

— Нет-нет, — наконец, я пришёл в себя и направился по коридору обратно.

Около кассы неуклюже вытащил портмоне, червонец с рублём, положил на плоскую металлическую тарелочку рядом с кассой. Кассирша, такая же аккуратно одетая, причёсанная девушка, как и продавщица, что обслуживала меня, взяла деньги. И высыпала мелочь на сдачу. Я сгрёб её, сбросил в карман и на подгибающихся ногах вышел наружу.

Направился к метро через утопающий в снегу парк, и никак не мог выбросить из головы картину несчастной матери, которая просила продать ещё одного цыплёнка и совместить с надменной дамой, сетующей, что ей не додали балыка.

И тут чья-то тень перегородила мне дорогу. Я поднял голову, и заметил двух мужиков, одного плотного и широкого в пухлой зимней куртке-аляске, с капюшоном, отороченным жидким желтовато-черным мехом. За этим субъектом маячила фигура худого и высокого персонажа. Тропку между сугробов протоптали узкую, так что я отступил в сторону, чтобы из пропустить. Но они даже не сдвинулись с места.

— Слушай, мужик, — начал первый очень спокойно, даже весело. — Ты сейчас с нами вернёшься туда, откуда пришёл. Возьмёшь нам коньячка и закусочки, рыбки там красной, копчёной колбаски, огурчиков. Понял?

— А если я этого не сделаю? — поинтересовался я, глядя прямо в круглые, совиные и пустые глаза отморозка.

— Ну, тогда ты не к своей крале попадаешь, а в больничку. Надо тебе это?

Откуда эти два подонка знали, что я иду с цветами из спецраспределителя? Видно, не в первой им грабить прохожих. Но обдумывать этот вопрос мне не хотелось. Я спокойно положил коробку с цветами на сугроб, и медленно, но очень демонстративно вытащил из кармана дубинку. Громкий щелчок и она раскрыла все свои три звена. Дожидаться нападения не стал, сделал выпад и быстро-быстро отделал мужика, словно грушу в спортивном зале. Он охнул, присел. А я сделал шаг назад, наблюдая за ним.

— Ты чего, мужик? — просипел тот, скрутившись в болезненный комок на снегу. — Мы ж пошутили просто.

— Это хорошо. Я вашу шутку оценил.

Высокий субъект, подхватив своего напарника под мышки, оттащил в сторону. Я забрал коробку, прошёл спокойно мимо. Отошёл на десяток шагов, оглянулся. Подонков словно ветром сдуло. Смог разглядеть сквозь деревья две фигуры — высокий тащил коротышку, который повис на нём, безвольно опустив руку на плечо напарника.

Настроение у меня совсем испортилось, и погода начала соответствовать — небо затянуло сизыми мрачными лохмотьями, в которых спряталось солнце. Когда добрался до станции, пришлось вновь пробираться сквозь толпу возвращавшихся из зоопарка родителей с детьми. Те радостно доедали воздушную вату и мороженное. Я прошёлся по всей платформе, чтобы попасть в менее заполненный вагон. Устроился на свободном местечке, поставив аккуратно коробку на подоконник.

На этот раз я правильно сориентировался, вышел на «Баррикадной» и по кольцевой добрался до метро «Белорусская», где меня встретил настоящий ад приезжающих и уезжающих с баулами, чемоданами, рюкзаками. И проклял все на свете, едва успевая уворачиваться от спешащих на поезд пассажиров. Разумеется, ни у кого я не увидел нормального чемодана на колёсиках. Все тащили или бесформенные кули, или фанерные чемоданы, обтянутые коричневым дерматином, корзинки. У кого-то за плечами громоздились рюкзаки из брезента защитного цвета — огромные, с выпирающими вещами, которыми норовили задеть.

— Посторонись!

Громкий задорный крик заставил отскочить в сторону, мимо прошагал небритый, совершенно лысый бугай с рюкзаком, который тащил ещё и два здоровенных чемодана, раздавшихся от впихнутых туда вещей. За ним семенила худенькая женщина, тащившая за руку мальчонку лет семи, который упирался, капризничал и пытался сесть на пол.

Наконец, удалось перейти на «зелёную ветку», и дождаться поезда. Знал, что лучше всего садиться куда-то в начало. Из последнего вагоны выход был на площадку с автобусами, а из первого лишь только к рядам девятиэтажек. Торгового центра, естественно, ещё не существовало.

Я приземлился у окна, поставил коробку на выступающий подоконник и устало прикрыл глаза. Весь этот шум, гам, броуновское движение людей в толпе раздражали меня, лишали равновесия, порой я ощущал себя мизантропом, ненавидящим людей.

— Дядя! Дядя! Покажи куклу! — требовательный детский голос заставил меня вздрогнуть и открыть глаза.

Рядом стояла девочка лет пяти, длинные светлые волосы растрепались по пушистому воротнику красного пальтишка. Круглое личико с огромными голубыми глазами и маленьким пухлым ротиком. Малышка тянула руку к моей коробке и требовала, чтобы я показал ей какую-то куклу.

— Это не кукла, — сказал я устало. — Где твоя мама, девочка?

— Вот, — она развернулась и ткнула розовым пальчиком в молодую женщину, которая сидела напротив меня, и умильно улыбалась. — Мама! Пусть дядя покажет куклу! Я хочу посмотреть!

— Это не кукла, а цветы, в подарок, — объяснил я женщине. — Вы не видите, что там ленточкой перевязано. Зачем я буду развязывать?

— Цветы? — у женщины на круглом, как и у её дочки лице, взлетели вверх тонкие выщипанные линии бровей. — Зимой? Живые цветы? Зачем вы обманываете ребёнка?

Я тяжело вздохнул и отвернулся, показывая, что разговор окончен.

— Машенька, дядя этот плохой, он жадный. Не хочет показать тебе куклу. Обманывает. Плохой дядя. Очень плохой.

Я вновь бросил на неё взгляд, пытаясь унять злость, кипевшую внутри, и готовую как раскалённая лава из жерла вулкана вырваться наружу.

— У вас больше нет никаких просьб ко мне? Только показать, что у меня в коробке? Или может быть, вы захотите, чтобы я разделся и сплясал лезгинку, чтобы потешить вашу дочку?

Женщина брезгливо поджала губы, раздулись ноздри маленького носа, вскинула голову и прижала дочку к себе, словно я пытался похитить её.

— Шуток не понимаете, молодой человек. Ну, попросил ребёнок, можно было сказать, что это не кукла, а какой-нибудь паровоз. И ей стало бы не интересно.

Я лишь тяжело вздохнул и отвернулся, поезд начал набирать ход и шум заглушил бы любой разговор. Больше видеть эту даму совсем не хотелось.

К счастью, они вышли на следующей остановке, и я уже готов был расслабиться, но тут в вагон вошла худенькая старушка в чёрном сильно побитым молью пальто и выкрашенными в голубоватый цвет седыми волосами. Тяжело опираясь на клюку, она встала около дверей, огляделась и радостно заковыляла ко мне.

— Молодой человек, уступите место пожилому человеку! — сурово приказала она.

Я обвёл взглядом вагон и твёрдо сказал:

— Не уступлю. Пока есть свободные места в вагоне, имею на это право.

— Не имеете! — взвизгнула она, топнув клюкой. — Это места для инвалидов и пожилых людей! Вон написано за вашей спиной!

— Там не так написано. Там написано: «Уступайте места пожилым людям, инвалидами, пассажирам с детьми и беременным женщинам». А я вам сказал, что в вагоне есть свободные места.

И тут рядом со мной медленно приподнялся старик, прихрамывая, отошёл в сторону и чуть наклонившись, руками показал старухе место. Куда она с удовольствием плюхнулась, вонзив костлявый локоть прямо в мой бок. Я попытался отстраниться, вжаться в стенку. Почему-то пронеслась мысль в голове, что такова плата за молодое тело, в котором живёт сознание 80-летнего старика.

— Какая наглость не уступить место пожилому человеку! — возмутилась сидевшая напротив полная женщина в чудовищно лохматой шубе, от чего занимала аж два места, придавив к поручням тощего мужика в дублёнке. — Совсем молодёжь распоясалась, не уважает старших, дерзит. И чему вас только учат в школе?

— Мадам, если вы сами хотите уступить место, так сделайте это. Вы вон аж два занимаете.

Она постаралась пронзить меня злобным взглядом. Но я лишь улыбнулся и отвернулся к окну, разглядывая публику соседнего вагона.

— Молодой человек, вы себе слишком много позволяете, — вдруг встрепенулся мужчина, которого прижимала полная дама. — Хамите старшим, оскорбляете мою жену. Это неприемлемо.

Поезд, как назло, остановился между станциями «Сокол» и «Войковская», где находилось депо. Обычное дело. Но теперь, у пассажиров возникла прекрасная возможность, высказать всё, что они обо мне думают.

Со среднего ряда вскочил небритый субъект, из-под распахнутой телогрейки проглядывал видавший виды растянутый свитер. Подбежал ко мне и заорал, брызгая слюной и обдавая зловонием дешёвого табака:

— Эй, мудило! Встал и уступил место! А то так тебя отметелим, что ты сидеть уже не сможешь нигде.

Если вытащу дубинку, или просто вмажу этому отморозку по зубам, то окажусь в ментовке, где буду писать объяснительную и до дома не доберусь вообще. Спокойно встал, подхватив злополучную коробку, ушёл в конец вагона, уселся там на свободное место. Надеясь, что поезд все-таки тронется и мы благополучно доедем до станции, где я выйду, только, чтобы не видеть этих противных рож.

Парень в телогрейке выпрямился и бросил победный взгляд. Потом прошёлся гоголем и уселся, как король, вскинув голову.

— Что, досталось вам от нашей бабки? — по-доброму улыбнулся мне рядом сидящий мужчина. — Она здесь давно промышляет. Выискивает жертву и нападает. Получает громадное удовольствие.

— Да, я понял. Если бы знал, сразу бы ушёл, — ответил я.

— С такими сумасшедшими лучше не связываться, — поддержал он меня.

У меня хоть немного отлегло от сердца. Где-то по другой линии пронёсся другой поезд. И наш дёрнулся, вновь ярко вспыхнули лампы в потолке. И помчался по туннелю, словно за ним черти гнались, громко отстукивая по стыкам рельс. Ворвался на станцию, промахнув всю платформу. И я уже решил не выходить, а добраться до конечной.

Но тут на станции вошла нищенка, которых я давно уже не видел ни в метро, ни в электричках. В распахнутом на груди поношенном пальто, с безумным взглядом, тёмные волосы разметались по плечам. В руках несла плакат с криво написанными от руки буквами: «Помогите, умирает ребёнок».Кто-то действительно вытаскивал какую-то мелочь и совал ей, кто-то отворачивался и делал вид, что спит. Наконец, она дотащилась до меня и долго стояла напротив. Я не выдержал, сунул руку в карман, вытащил купюру и отдал женщине. Увидев, что это трёшка, в её глазах вспыхнула радость. И она двинулась к выходу.

— Вы приезжий? — подал голос мужик, что сидел рядом. — Эти нищенки работают на одного тут, сдают ему выручку. Никаких больных детей у них нет в помине.

— Да, я знаю, — устало вздохнул я, — Просто надоело.

— Редко на метро ездите?

Не мог я рассказать случайному попутчику, что часто езжу в метро, но в моем времени от меня, восьмидесятилетнего старика, уже давно никто не требует уступить место. И отвык я от нищенок, хулиганов, недовольных бабок и капризных детей.

— Да нет. Довольно часто. Просто сегодня не повезло.

— Ничего, — он похлопал меня по колену, встал и пошёл к выходу.

До «Речного» я доехал без приключений, но, когда выбрался наружу, и стал искать остановку своего пригородного автобуса, обнаружил, что там стоит громадная очередь. Взглянул на часы — времени до вечера ещё оставалось, но мне нужно было пообедать, принять душ, погладить рубашку и брюки. И, как назло, рядом ни одной машины такси, они всегда испаряются, когда так нужны. Пришлось плестись в конец очереди.

На круговой автобусной площадке я заметил несколько жёлтых с гармошкой «Икарусов» с табличкой «343-к», но ни в одной не наблюдалось водителей. Видно, ушли на обед. И я поглядывал на часы, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. Ругая себя последними словами за то, что не поехал на мотоцикле. Уже давно бы оказался дома. А этот проклятый общественный транспорт может вывести из равновесия кого угодно.

И тут я заметил, как к остановке зарулила легковушка «Жигули», судя по номерному знаку — Московская область. Когда пассажир выскочил из машины, я засунул физиономию внутрь и спросил:

— Шеф, подбрось до Глушковска.

— Червонец, — буркнул водитель, крепкий плотный парень лет тридцати в кожаной куртке и жёстким бобриком темных волос.

— Ну, давай за пятёрку, — попросил я.

Деньги, конечно, у меня имелись, но я не хотел выставлять себя «буржуем», для которого десять рублей — плёвая сумма.

— Червонец или проваливай, — он метнул в меня злой взгляд.

— Ладно, — я решил согласиться.

Когда водила кивнул, я открыл заднюю дверь, поставил туда коробку и сам присел.

— Мне нужно в Новую часть, улица Дружбы. Довезёшь?

— Довезу, — промычал он. — Червонец давай.

Я сунул купюру водиле, он жадно схватил ее, засунул в карман. Машина резко снялась с места, вжав меня в сиденье, развернулась, выехала на Ленинградку и быстро помчалась в сторону моста через Москву-река. Пролетели его. И тут возле остановки «Бутаково» водила затормозил и бросил:

— Вылезай. Приехали.

— Подожди, я просил в Новую часть отвезти. Улица Дружбы.

— Ничего ты не просил. Сказал до Глушковска. Я тебя довёз. Выметайся, — он обернулся и наставил на меня пистолет, я понял, что газовый, но небритая физиономия водилы с близко посаженными маленькими глазками выглядела гораздо серьёзнее этой пукалки.

Я матерно выругался и вылез из машины, проклиная всё на свете. Машина сорвалась с места и мгновенно исчезла. А я доплёлся до скамейки, плюхнулся, положив рядом коробку. Слезы жгли глаза, хотелось разрыдаться от досады и злости. Отсюда, с этой остановки, я мог уехать только на том же самом автобусе, на который не захотел стоять у метро. А когда он придёт? Чёрт его знает! И смогу ли я в него влезть, если туда загрузится весь народ, что стоял у «Речного»? Почему мне сегодня так не везёт? Будто небеса мешают мне попасть на день рождения Марины.

И тут раздался призывный звук клаксона. Я поднял голову — у остановки стояла чёрная «Волга». Водитель вылез из машины, стоял рядом. И я узнал его. Борис! Тот самый парень, с которым мы вместе дрались против бандюков. Я рысцой подбежал к нему.

— Привет, Боря, ты чего делаешь здесь?

— Тебя должен отвезти, — ответил он. — А ты зачем-то здесь прохлаждаешься?

— Я за цветами ездил в Москву, — объяснил я. — И вот здесь теперь автобуса жду. А чего ты так рано-то едешь? Кирил Петрович сказал в четыре, а сейчас и двух нет.

— Кирилл Петрович сказал, чтобы я за тобой пораньше заехал, поскольку место перенесли. Туда дальше ехать, чем раньше думали.

— Я не готов, Боря. Мне нужно до дома доехать, взять там кое-чего.

— Да садись! Я тебя довезу, подожду. Не переживай.

Когда загрузился в просторный салон служебной «Волги», где приятно пахло настоящей кожей, и по телу растеклось приятное тепло, я смог расслабиться.

— Ты просто ангел, который послали мне небеса, — пробормотал я, прикрыв глаза.

— Чего? — не понял Борис. — Ты под мухой что ли?

— Нет, просто я через такой ад прошёл, что уж не верил, что доберусь до дома.

Когда мы благополучно доехали до моего подъезда, я спросил:

— Боря, ты со мной пойдёшь, или здесь останешься?

— Здесь останусь, покурю. А ты давай не задерживайся, Кирилл Петрович не любит, когда опаздывают.

Я вылез и быстрым шагом направился к подъезду, взлетел птицей на шестой этаж. Вытащил ключи, но от волнения уронил их на пол. Попытался открыть дверь, но ключ не проворачивался, значит, Людка дома. На звучную и громкую трель звонка долго никто не подходил, и начал уже бить озноб от мысли, что супружница развлекается с очередным любовником и не слышит. Но тут раздался лязг, дверь распахнулась. На пороге стояла жена, одетая в ярко-красный халат с золотой вышивкой:

— Ты чего так трезвонишь? — поинтересовалась она. — Обоссаться что ли боишься?

— Тороплюсь, — объяснил я, и быстро прошёл внутрь.

— А чего цветы не удалось купить? — увидев меня с пустыми руками, удивилась она.

— Купил, купил, просто в машине оставил.

— В машине? Откуда у тебя машина?

— Мне прислали служебную «Волгу», — с шутливой гордостью объяснил я. — С персональным шофёром. Вот так-то, дорогая супруга. Не такой уж твой муж — голодранец. Можешь спуститься вниз и проверить.

Она хмыкнула, развернувшись, ушла в большую комнату, откуда послышались звуки телевизионной передачи «Музыкальный киоск», певица исполняла что-то на французском, сильно грассируя, что я всегда ненавидел. Судя по всему, Мирей Матье.

А я быстро вытащил доску для глаженья, рубашку, брюки от моего лучшего костюма, в которым было бы не стыдно появиться даже в Кремлёвском дворце съездов, надевал я его крайне редко. Нашёл утюг, радуясь, что Людке удалось ухватить «Philips» с глажкой паром. Быстро разделся и нырнул под душ, и затем переоделся в костюм. Постоял у зеркала в прихожей, пытаясь приладить галстук, но произошла та же история — я сразу начинал задыхаться.

Скрипнула дверь. Показалась жена, встала в проёме, сложив руки на груди, наблюдая, как я пытаюсь завязать проклятый узел.

— Ну, вырядился, — хмыкнула жена, скорее одобрительно, чем злобно. — Бабёнка хоть красивая или так себе?

— Я еду для укрепления полезных связей, — бросил на неё хитрый взгляд.

Мысли, как шестерёнки зацепились друг за друга и охватило жаром — вспомнил о Марине, и понял, что забыл взять самое главное. Ринулся в комнату, схватил футляр с кулоном, который купил у Жоры. И тут заметил гитару на стене. На миг задумался, брать или нет? И решил, что возьму. Вынес футляр, поставил рядом со столиком. Жена смерила взглядом и спросила:

— Это чего у тебя? Контрабас что ли?

— Гитара цыганская. Концертная.

— Ты там ещё и петь, что ли собрался?

— Как получится. Чёрт! — я выругался и с досадой кинул галстук на столик. — Не могу завязать, больно.

— Подожди, — сказала жена и исчезла в большой комнате.

Через минуту вынесла мне шёлковый шарфик. И понаблюдала, как я его прилаживаю.

— Спасибо, дорогая, — я театрально чмокнул ее в щеку, словно мы по-прежнему любили друг друга.

Надев полушубок, сапоги, подхватил футляр с гитарой и выбежал из квартиры. Борис ждал меня в машине, курил. На торпедо лежала мятая, почти пустая пачка «Кент». Когда я открыл дверь, в салоне стоял ещё этот приятный аромат дорогого табака. Борис оглянулся, оглядев меня и одобрительно хмыкнул. Движок он не выключал, так что внутри царила уютная атмосфера приятного тепла.

Машина мягко снялась с места и покатила в сторону Ленинградки. Там Борис свернул и лихо помчался по бетонке МКАД, почти пустой, лишь редко мимо проскакивали тяжеловесные грузовики. Ещё поворот, и тут Борис сбросил скорость, и машину начало здорово трясти, словно мы ехали по лесной тропинке, через валежник. По обеим сторонам тянулись заборы, за которыми виднелись одноэтажные деревенские домики, машина ловко лавировала, но меня здорово подбрасывало на ухабах, так что я не выдержал:

— Боря, а чего мы по такой кошмарной дороге едем?

И заметил в панорамном зеркале заднего вида его удивлённый взгляд:

— А где мы должны ехать?

— Мы вообще, куда направляемся? Ты не сказал.

— В посёлок Архангельское, там ресторан у деревни Воронки.

Я вспомнил, что этот ресторан действительно — место для отдыха советской элиты, и не всегда приличного. Но почему Боря решил ехать туда какими-то окольными путями, будто уходил от преследования? Я несколько раз побывал в усадьбе Архангельское, с экскурсиями, потом ездил туда на мотоцикле. Магистраль эта М-9 «Балтия» содержалась в приличном состоянии, гонять на мотоцикле по ней — одно удовольствие. Ресторан в Архангельском я помнил, кажется, его закрыли перед Олимпиадой, а когда вновь открыли, он популярностью не пользовался и пришёл в упадок, и его разрушенный, словно после бомбёжки, остов так торчал среди деревьев, навевая ужас.

— А почему ты по Новорижскому шоссе не поехал, а свернул на какие-то жуткие просёлочные дороги?

Мои слова вызвали у парня изумление, он даже притормозил, оглянувшись с таким выражением, словно я — инопланетянин, или псих, сбежавший из больницы.

— Какое Новорижское шоссе, Олег? Его только строить начали. Здесь это единственный путь — через деревни. Ты не дрейфь, я тут много раз ездил, довезу в лучшем виде. Только потрясёт маленько.

Меня бросило в жар от стыда и досады, что я опять прокололся. Но что я мог поделать? Помнить, когда и что построили за те сорок с лишним лет, что я прожил, я не мог.