Назад в СССР: Классный руководитель, том 2

Глава 18 Принцесса и цыган

Вылез из машины, зло хлопнув дверью и, положив руки на крышу, стал наблюдать за серой мозаикой из легковушек, фургонов, грузовиков. Морозный воздух влился в лёгкие, колючками впился в лицо. А я стоял и ждал, когда увижу кортеж из шикарных «Чаек» и «Волг» дорогого Леонида Ильича. Походил около машины, и решил купить газету или журнал. Шагов в двадцати стоял киоск «Союзпечати». Заглянув внутрь в поисках какой-нибудь газетки, я едва не потерял дар речи. Я обнаружил там журнал «Америка», свежий номер за февраль.

— Можно вот этот журнал? — я ткнул в сторону вожделенного образца печатного слова.

— Пятьдесят копеек, — объявил лениво киоскёр, мужчина средних лет, с худым вытянутым лицом, которое украшала смешно торчащая козлиная бородка.

Не веря своим ушам, я протянул ему рубль, он отсчитал сдачу мелочью и выложил журнал, который я машинально схватил, словно в мозгу билась мысль, что у меня его отнимут.

— Ещё что-нибудь желаете? — поинтересовался он, равнодушно бросив взгляд из-под очков в черной толстой оправе.

И я ещё раз изумился, увидев, что в пачке журналов лежит свежий номер «Англии».

— «Англию» тоже дайте, пожалуйста.

— Сорок копеек.

Я отошёл от киоска, держа в руках журналы с ощущением, что я побывал в космосе и инопланетяне сделали мне шикарный подарок.

— Гражданин, предъявите ваши документы.

Я вздрогнул от властного приказа. Рядом стоял с мрачной физиономией мент в шинели, перехваченной портупеей, с толстым ремнём с пряжкой. Скрутив журналы в рулончик, я сунул их под мышку. Расстегнул дублёнку, вытащил «ксиву» из внутреннего кармана пиджака.

Мент с такой же хмурой рожей, перелистнул листки моей темно-бордовой книжицы, отдал.

— Что вы тут делаете? — строго спросил.

Хотел внаглую ответить: «Трамвая жду, разве незаметно?»

— Еду в ГУМ вон в той машине, — я махнул в сторону «Волги», из окна которой вился дымок. — Ждём, когда пропустят. Не подскажите, товарищ милиционер, когда мы сможем поехать?

— Скоро, минут через пять, — ответил мент и приказал: — Вернитесь в свою машину.

Когда уселся на пассажирское место рядом с водителем, Ксения, зевнув, прикрывая ладонью ротик, спросила:

— Что там, Олег Николаевич? Когда поедем?

— Милиционер сказал, что скоро, — ответил я. — Хочешь, вот журнальчики, почитай.

Я повернулся, бросил на сиденье журналы, которые удалось отхватить.

— У, как интересно! — Ксения радостно воскликнула. — Я этот номер ещё не видела.

Она схватила журнал «Англия», сразу долистала до страниц, где на голубом фоне отображались фотографии модной одежды, увлеклась изучением.

Я взял в руки второй журнал, перелистнул. Содержание показалось интересным. Во-первых, статья о джазе, обучении студентов, импровизации. Во-вторых, рассказ Айзека Азимова «О мужчине, женщине и компьютере», и очень интересная статья об экспериментах в области генетики. На миг показалось, что в затхлой атмосфере маленькой комнатки открыли форточку, куда хлынул свежий воздух, и я с удовольствием вдохнул его.

Оглушил резкий звук милицейской сирены, и я машинально бросил взгляд в окно. По встречке проехал кортеж, но какой-то хилый — всего одна «Чайка», которую спереди и сзади конвоировали милицейские «Волги».

Как только звук сирен затих вдали, наш шофёр, затушив недокуренную папиросу, сунул её в пепельницу, встроенную в панель, и завёл мотор. Воздух огласил гул моторов, и весь поток машин, наконец-то, потёк дальше, как огромная река. Мы проехали по Театральному проезду, мимо помпезного здания Большого театра, двухярусного атриума «Детского мира», перекрытого сводом из армированного стекла, который своими высокими витражными арками, беломраморными колонами и балюстрадами, отделкой из гранита, цветного мрамора, и керамики, напоминал увеличенный во много раз кукольный домик, и всех этих старых домов в купеческом стиле. Свернув около округлого входа на станцию метро «Площадь Ногина», выехали на улицу Куйбышева, где слева мрачным символом за высокой чугунной оградой промелькнуло шестиэтажное здание с плоским фасадом, входом с колоннами, над которым огромными латунными буквами красовалась надпись: «Центральный комитет Коммунистической партии Советского союза», в 1991-м красный флаг будет спущен навсегда и начнёт развеваться бело-сине-красный флаг России. И, наконец, добрались до автостоянки рядом с ГУМом.

— Ну, все, дальше вы своим ходом, — объявил водитель. — А я тут подремлю, — он зевнул, поёрзал на сидении и прикрыл глаза.

Я помог Ксении выбраться из машины, и мы направились к зданию ГУМа, фасад которого выходил на Красную площадь и смотрел прямо на Мавзолей, куда вилась огромная очередь. Проходя по брусчатке, я почему-то вспомнил, как бывал в этом саркофаге для основателя советского государства. Странное чувство тогда вызвала ложе, где под стеклянным колпаком лежала мумия Ильича.

Мы подошли к входу, я нашёл незаметный звонок. Сердце у меня колотилось около самого горла, мешая дышать и думать. Ноги подкашивались, внутренности будто бы свело спазмом.

Дверь отворилась, и я увидел короткий коридор и милицейский пост. Высокий, статный милиционер с физиономией палача, бросил изучающий взгляд. И я подал ему ордер на посещение святая святых. Он взял в руки, начал изучать. Потом почему-то снял трубку и сказал:

— Тут двое пришли. Пропустить?

В трубке что-то прошуршало, пробурчало. А я стоял, пытаясь проглотить ком в горле и проклинал все на свете, что согласился на эту авантюру. Мент, повесив трубку на рычаг, отчеканил:

— Ваши документы? — внимательно изучил мой паспорт и Ксении, и я уже совсем не ожидал то, что скажет этот цербер: — Проходите.

И врата в рай отворились. Вначале я увидел отдел сувениров: на полках выстроились шкатулки, подносы, деревянные ложки, керамика, расписанные в стиле Палеха, Жостово, Гжели, Хохломы, матрёшки, игрушки в маленьком масштабе изображавшие сани, мельницы. И в невероятном количестве эмблема будущей Олимпиады — фигурки медвежонка из гуттаперчи, пластика, мишки на стеклянных стаканах, значки, открытки, фарфоровые фигурки. Рядом стояли мягкие кресла, журнальные столики со стопками брошюр и журналов, в основном иностранные, но попадались и наши, но тоже с информацией из капстран — «Америка», «Англия» и я понял, как они оказались в киоске «Союзпечати» — кто-то таскал отсюда и сбывал. Помещение выглядело довольно-таки просторным, высокий потолок, метров восемь, с которого свисало несколько хрустальных люстр, заливавших зал ярко-жёлтым светом. И всё заставлено стеллажами со стопками рубашек, белья, вешалками с платьями, костюмами, стенды с книгами, аудиотехникой. Около потолка проходили балконы с балюстрадой.

— Олег Николаевич, — шёпотом спросила Ксения, — А что мы тут можем выбрать?

— Ксения, все, что нужно нам для постановки: ткани, фурнитуру, шляпы, обувь. Да, не забудь швейные машинки.

Я взял тележку, покатил его по полу, мимо вывешенных на вешалках шарфов, платков, шляп, перчаток. Ничего особенного я не увидел. Все походило на обычный универмаг не самого высшего пошиба. Почему сюда люди могли попадать только с каким-то ордером? Неужели надо стать первым космонавтом Земли, чтобы попасть в магазин, где продаются ничем не примечательные товары? Гагарин получил пропуск в эту секцию всего один раз. Все эти товары я видел в ГУМе, правда, зачастую за ними выстраивались километровые очереди, а здесь царила тишина, пустота, покупателей совсем немного. Ксения подошла к секции, где рядами висели ткани, осторожно, словно боясь повредить, начала осматривать, щупать их.

— И да, Ксения, надо взять побольше, с запасом, второй раз мы сюда уже с тобой не попадём. Имей в виду.

— Да, конечно, Олег Николаевич, я понимаю.

— Ты выбирай, складывай в тележку, а я пойду книжки посмотрю.

Я отправился к стеллажам с книгами. Пока рассматривал, внимание привлёк шум, нарушавший это царствие спокойствия и благостной тишины. Обернувшись, я тут же понял, кто же приехал в той «Чайке». Около отдела с шубами стояла дочка дорогого Леонида Ильича, «бриллиантовая принцесса» со своим очередным фаворитом — Борисом Буряца. Их окружали продавщицы в темных приталенных платьях, которые освежали белые ажурные воротнички, подавали одну шубу за другой. К моему удивлению, Борис оказался совсем не высоким, статным красавцем, как его описывали. Небольшого роста, плотный, даже толстый, цыганскую сущность выдавали иссиня-черные прямые волосы, густые брови. Черты лица крупные и не сказать, что он выглядел мачо. Несмотря на то, что он был явно моложе меня, я уже углядел у него «мамон», который он даже не пытался скрыть. Одет цыган был в просторные брюки, бархатный ярко-бордового цвета пиджак, из-под него выглядывала рубашка-апаш с вшитыми в ворот блестящими камешками. На шее — огромный крест на золотой цепи. Галина Леонидовна с умилением наблюдала, как ее спутник примеривает одну шубу за другой. Накинув очередную шубу, он начинал вертеться возле большого, в полный рост зеркала, поворачивался то одним боком, то другим. Потом на лице возникало кислое выражение недовольство. Шуба сбрасывалась, и продавщица, стоявшая рядом, подавала другую.

Я лишь покачал головой и погрузился в изучение очередного стенда: самые обычные книги, как в любом книжном: Достоевский, Толстой, Чехов, Маяковский, Булгаков, Бунин. Но когда перешёл к следующему, то обнаружил прекрасно изданные на мелованной бумаге томики на иностранных языках и заинтересовался. Подумал, что неплохо бы вставить в спектакль несколько баллад Брехта на немецком, порадовать того специалиста из ГДР, который прибудет на наше шоу.

— Олег Николаевич! — приятный женский голос отвлёк меня, заставив повернуться. — Вас просят подойти. Галина Леонидовна просит, — добавила она тихо. — Пойдёмте со мной.

Ошарашенный этим предложением, я последовал за девушкой и оказался рядом с дочкой самого генсека. Я заметил, что она уже немолода, очень похожа на отца, крупные черты, большой нос, черные густые брови, выщипанные дугой, оплывший овал лица, складки вокруг рта, второй подбородок. Мило улыбнувшись, подала руку, украшенную огромным перстнем с изумрудом, которую я решил галантно поцеловать.

— Олег Николаевич, я хотела увидеть вас, — произнесла она фразу, которая вызвала у меня изумление. — Я слышала, как вы поёте романсы. Мне очень понравилось.

Я тут же лихорадочно стал соображать, каким образом Галина Леонидовна могла услышать моё пение? Ведь в ресторан «Архангельское», когда там праздновали день рождения Марины, она не приезжала. По крайней мере, я не видел её. Но тут же меня осенило. Я вспомнил, что читал о том, что столики в этом ресторане были буквально нашпигованы «жучками». Возможно, Брежнева сумела услышать моё исполнение, благодаря прослушке.

— Спасибо, я польщён, Галина Леонидовна, — выдавил я из себя эти слова, пытаясь справиться с волнением.

— У вас очень приятный баритон. Я бы хотела, чтобы вы спели для меня. Мне очень нравятся цыганские песни.

И тут я заметил прожигающий меня насквозь взгляд Бориса Буряца, на его лице отразилась вся гамма чувств: от ревности до ненависти.

— С удовольствием, Галина Леонидовна.

— А вы здесь что-то конкретно ищете? — мило улыбаясь, она продолжила задавать вопросы.

— Да. Мы с моей ученицей занимаемся закупками для нашего школьного спектакля.

— Ах, вы учитель⁈ И какой спектакль вы решили поставить?

— Мы хотели поставить пьесу Брехта «Трехгрошовая опера», к юбилею писателя.

— Как это замечательно, Олег Николаевич. Мне хотелось сделать вам небольшой подарок. Может быть, гитару?

— Нет-нет, Галина Леонидовна, — от внимания этой дамы хотелось провалиться сквозь землю. — У меня хорошая гитара, цыганская, старинного мастера.

После этих слов я вообще пожалел, что ляпнул эти слова, не подумав, лицо Бориса окрасилось в бордовой цвет и казалось, он вытащит кинжал и прирежет меня прямо тут. Но вместо этого он громко запел одну из самых известных цыганских песен:

Эй, ямщик, гони-ка к «Яру»,

Эх, лошадей, лошадей, брат, не жалей.

Тройку ты запряг, не пару,

Так вези, брат, веселей!

Спеть это я мог не хуже, голос у Буряца оказался не такой уж сильный, Борис лишь форсировал его, широко открывая рот, манерно разводя руками и создавалось ощущение, что поёт настоящий оперный певец, но я немного разбирался в этом и понимал, что это лишь иллюзия. Перед глазами мгновенно промелькнули картинки: грязно-розовое здание гостиницы «Советской», где в начале шёл подъезд, украшенный бронзовым литьём — вход в «Яръ», сам ресторан — белый рояль, хрустальные люстры. И все это перекрыла сцена из фильма «Ширли-мырли», когда Гаркалин-Алмазов восклицает: «Я — потомственный цыган, я — руководитель табора…» И это показалось таким смешным, что я едва сдержал улыбку.

— Боря, ты великолепен, — Галина Леонидовна сжала руку Бориса, но в голосе её звучала нотка досады и усталости.

Когда Буряца, высокомерным жестом запахнув на груди очередную шубу, повернулся к зеркалу, Брежнева мягко продолжила разговор со мной:

— Да-да, у вас хороший инструмент. Но тогда для вашей постановки вам нужна аппаратура. Правда? Студийная, чтобы вы могли записать ваши песни.

— Да, мы обязательно всё закупим, — быстро сказал я.

— А в какой школе вы работаете учителем?

— В десятой города Глушковска.

— Хорошо, — она сделала незаметный жест и рядом нарисовался высокий мужчина в тёмно-сером костюме, и Брежнева сказала ему: — Глеб Егорыч, запишите адрес Олега Николаевича и адрес его школы. Доставьте туда всё, что нужно.

— Я думаю, в этом нет необходимости, — начал я.

Но Брежнева так царственно улыбнулась, что у меня язык прилип к гортани и я больше не посмел перечить «принцессе».

— А какую музыку вы любите слушать?

— Разную. Шопен, Штраус, Вивальди, Бах, Бетховен, — решил начать с классики.

— Ах, какой у вас хороший вкус. Из современного, что вам нравится?

— Высоцкий, Пугачёва, Мулерман, Людмила Зыкина.

— Да, прекрасный выбор, — сказала она, потом обратилась к стоящему рядом мужчине и что-то тихо ему сказала, потом вернулась взглядом ко мне: — Всего хорошего, Олег Николаевич, мне было очень приятно познакомиться с исполнителем романсов.

Вернувшись к прилавку с книгами, я пару минут просто стоял, пытаясь отдышаться и усмирить разрывающее грудную клетку своим боем сердце. Руки ходили ходуном, захолодели пальцы. Разговор с дочерью генсека казался мне плодом моего воображения.

— Что хотела от вас эта старуха? — рядом возникла Ксения, милое личико искажала злобная гримаса, которую я увидел впервые.

Я усмехнулся:

— Ничего. Сказала, что ей понравилось, как я пел романсы.

— А где вы их пели?

Я развернулся к ней, взглянув в ее прекрасные глаза, излучавшие сейчас такую злость, что стало даже смешно.

— Ксения, что за допрос, я спел несколько романсов на дне рождения одного партийного деятеля. Он меня пригласил. Ты сейчас ведёшь себя так, будто ты — моя жена.

Она тяжело вздохнула, прикусила губу, отвела глаза. На щёчках выступил румянец.

— Простите, Олег Николаевич, я действительно веду себя глупо.

— Ксения, ну, пожалуйста, пойми. Между нами, не просто огромная разница в возрасте. Между нами стена, гранитная. Я учитель, а ты моя ученица.

— Ничего, я годик потерплю, — она бросила на меня задорный взгляд. — Когда вы перестанете быть моим учителем.

Хотелось сказать, что пройдёт время, она встретим хорошего парня её возраста, найдёт своё счастье. Но тут сердце защемило от мысли, а что, если ее девичья влюблённость перестанет в страсть, которая ослепит её настолько, что она просто не сможет увидеть кого-то другого?

Мы забили тележку под завязку. Туда же опустили две коробки с электрическими швейными машинками «Veritas» производства ГДР, которые у моей спутницы вызвали полный восторг. В отделе с аудиотехникой я присмотрел «Маяк-001стерео» и акустику «Кенвуд». Мне хотелось взять крутую магнитофонную деку «Akai» с тремя моторами и тремя головками, но цена её в 2,5 тысячи оказалась заоблачной, директор всего выделил три тысячи и угрохать всё только на магнитофон я не мог. Когда подкатили тележку к кассе, Ксения вдруг выпалила, залившись краской:

— Олег Николаевич, мы обувь забыли. Можно мы вернёмся?

Кассирша лишь кивнула с дружелюбной улыбкой, и мы отправились с Ксенией к полкам, заставленной зимней, осенней обувью, тапочками, ботинками, сапогами — мужскими и женскими.

— Вот, Олег Николаевич, примерьте, — Ксения сняла с одной из полок высокие и мягкие чёрные ботинки и подала мне. — Я сверху натяну белую ткань и будет, как у гангстеров.

— Ксения, а зачем мне эти ботинки? Надо купить для Гены Бессонова, ты узнала, какой у него размер?

— Сорок второй.

— Ну вот, а у меня — сорок пятый. Генка утонет в них, будет, как клоун ходить.

— Олег Николаевич, ну вы должны играть главную роль, а не Бессонов!

У меня в горле заклокотала досада и злость, отнимать главную роль у Генки мне совершенно не хотелось, но тут я вспомнил, как я могу занять себя в спектакле.

— Ксения, давай сделаем так. Я буду играть роль от автора, самого Брехта. Он ведь самый главный? Я сейчас присмотрю плащ, Брехт в таком одевался. А ботинки самые обычные. Я буду представлять персонажей, читать стихи Брехта на немецком. А? А вот эти ботинки мы купим для Гены.

Девушка на мгновение задумалась, бросив взгляд в записную книжку, вздохнула:

— Согласна.

Я вернулся в зал, подошёл к вешалкам, где висели плащи, просмотрел и поразился — кожаные плащи производства Франции, я слышал, что их только-только начали закупать, у фарцовщиков они стоили по триста деревянных. Я выбрал свой размер и рост, надел, отошёл в сторону, со стойки снял шляпу с лентой. Взглянув в напольное, во весь рост, увидел субъекта, смахивающего на нуарного детектива из 1930-х годов. И представил, что зеркало станет порталом, куда я шагну и окажусь далеко отсюда, где-нибудь в Париже, или в Нью-Йорке. Безумно захотелось сбежать от всех этих проблем здесь: от врагов и покровителей, друзей и бандитов, многочисленных женщин, которые виснут на мне.

Но я мотнул головой, видение исчезло, и я снял плащ, шляпу. Вернулся к моей спутнице и положил всё в тележку. Оглядев все наше богатство, я подумал, что у меня просто не хватит денег все это оплатить. С собой я взял небольшую сумму, и боялся опозориться.

Но когда кассир пробила все наши товары, она сказала сумму, которая меня поразила:

— Тысяча двести рублей, двадцать пять копеек.

За все вот это в тележке! Просто не поверил своим ушам. Вытащив деньги, которые дал директор, выложил на металлическую тарелочку. Значит, здесь и цены стояли ниже, чем для простых людей. Это выглядело поразительно. Спецмагазин для высших партийных шишек с ценами ниже, чем для всего остального народа!

На выходе нас опять стал проверить мент, пришлось вытащить паспорта, которые он внимательно пролистал. Заглянул в большую канцелярскую тетрадь.

— Олег Николаевич! — рядом возникла запыхавшиеся продавщица. — Галина Леонидовна просит вас присоединиться к ней в столовой.

Я машинально обернулся на девушку, даже не осознав до конца, что она сказала. Цековская столовая. Я о ней знал, но не представлял, чтобы мы сможем с Ксенией туда попасть.

— Хорошо, спасибо. Я отнесу вещи к машине, и мы придём. Ксения, побудь в зале, посиди там в отделе сувениров, журнальчики полистай, а я все нашему шофёру отвезу.

Ксения кивнула и вернулась в зал, а я потащил здоровенные сумки к машине, которую оставили у Исторического музея. Пришлось сделать три ходки, чтобы перетащить все барахло, что мы закупили с Ксенией. Усталый, но довольный я вернулся к спецмагазину и вместе с моей милой спутницей мы отправились в новое закрытое место — столовую для высших партийных бонз.

Продавщица в форменном тёмном платье провела нас по коридору, до двери, около которой я обнаружил охранника в форме, с рацией на поясе и даже с кобурой на поясе. Он мрачно обвёл нас взглядом, взял из рук нашей сопровождающей клочок бумаги, поводил глазами туда-сюда. Заставляя меня нервничать и обливаться холодным потом. Но потом все-таки кивнул и пропустил.

Столовая походила на ресторан средней руки, квадратные столики, покрытые белоснежными скатертями, деревянные стулья со спинкой, обшитыми кожей. И длинная линия раздачи, за которой стояли улыбающиеся девушки в белых халатах и передниках. И запах здесь стоял не тухлого мяса и половой тряпки, а ванили, жаренного мяса и кофе.

Я бросил взгляд на вставленный в пластиковую рамку меню. И поразился разнообразию блюд. Красная и черная икра, форель и осётр, овощные салаты, фрукты, кофе, соки, несколько первых блюд, шпроты, нарезка из колбасы и сыра нескольких сортов. Я взял поднос и прошёлся вдоль раздачи, доставая из-под пластиковых колпаков тарелочки с деликатесами.

Вместе с Ксенией мы заняли столик, расставив тарелки, я присел на стул, и только сейчас ощутил, как устал. Огляделся по сторонам. «Принцесса» со своим ухажёром сидела в центре за столом, где стояла лишь ваза с фруктами и металлическое ведёрко. Над ним стоял Буряца и вливал в него бутылку шампанского. Взял половник, стал размешивать. И я следил за его манипуляциями со все больше возрастающим удивлением.

— Олег Николаевич! — мужской доброжелательный, или скорее подобострастный голос, оторвал меня от созерцания странных действий высокопоставленного цыгана. — Вам в подарок.

Официант в черных брюках, белой рубашке и темной жилетке, поставил на стол бутылку шампанского, достав открывашку, открыл и разлил по бокалам. Проделал всё так быстро, что я не успел даже возразить.

Я обернулся и увидел, как Галина Леонидовна машет мне рукой и улыбается. Я одними губами пробормотал «спасибо», как можно доброжелательней улыбнулся, и официант исчез. Ксения подняла бокал, но я остановил её, заставив поставить бокал на стол.

— Ну, почему, Олег Николаевич? — капризно выпятила губу девушка. — Один глоточек.

— Потом ещё глоточек, и мне придётся ответ держать перед Ольгой Сергеевной, почему я спаивал её дочь.

— Да, она не узнает! Ну, все же пьют!

— Я не пью, — я отставил бокал.

— Почему? Не нравится шампанское?

— Я не пью алкоголь. От него клетки мозга умирают.

— О, господи! — Ксения воздела глаза к потолку. — Да, сейчас все пьют. И ни у кого ничего не умирает.

— Ладно, один глоток! — я тоже поднял бокал, показав Брежневой, что пью за ее здоровье, пригубил.

Ощутил совершенно потрясающий вкус, Взглянув на бутылку, понял, что это не советское шампанское, а настоящее, французское, сухое. Я принялся за еду, ощущая, как зверски голоден, и все эти вкусные вещи вызывали у меня желание проглотить их как можно скорее. И тут Ксения толкнула меня локтем в бок, я взглянул на неё, она молча подняла глаза. И я оторвался от вкуснейшего борща и увидел перед собой Бориса Буряца. Он молча стоял напротив нашего столика и пронзал меня злым взглядом серо-зелёных глаз, которые совершенно не вязались с его смуглой физиономии и чёрными волосами.

— Ну, что, учитель, — проронил он. — Посоревнуемся, кто лучше поёт?

Я отложил ложку в сторону, мельком взглянул на столик, за которым сидела Галина Леонидовна, кажется, она увлечённо с кем-то болтала.

— Зачем, Боря? Ты все равно лучше меня поёшь. Вон даже в Большом театре разные партии исполняешь. Куда мне до тебя?

— А ты струсил, да? — он опёрся на столик, наклонился ко мне, и я ощутил, как от него несёт перегаром. Видно всё ведро с шампанским, которое он наполнял, выпил. — Боишься обосраться вот перед твоей подружкой?

Я ощутил, как у меня дёргается веко, и заливает желание вмазать пьяному цыгану по роже.