Назад в СССР: Классный руководитель, том 2

Глава 20 Сокровище для меломанов и воров

— Что не так, Арсений Валерьянович? Мы купили все, что нужно, я вам отчёт полный предоставил.

— Да при чем тут ваш отчёт? — в сердцах бросил директор. — Что теперь школе делать с той аппаратурой, которую привезли? Как её оформить?

— Так мне нельзя было покупать магнитофон? — не понял я. — Но вы не предупредили…

— Олег Николаевич! Что вы дурака-то валяете⁈ — на лице директора выступили пунцовые пятна, а взглядом он готов был сжечь меня дотла. — Я говорю про те вещи, которые привезли от… — он снизил голос почти до шёпота. — Галины Леонидовны.

— Чего-то привезли? — удивился я. — Я не знаю ничего об этом. Только сейчас от вас услышал.

Директор откинулся на спинку кресла, грудь вздымалась от тяжёлого дыхания.

— Олег Николаевич! Вы что издеваетесь? Вы не знаете, что попросили у дочери руководителя нашего государства?

— Я у неё ничего не просил! — вспылил я. — Мы действительно поговорили в секции ГУМа. Я сказал, что готовлю спектакль. И всё. Я ни слова ей не сказал, что нам нужно. И мы все купили сами!

Директор отвернулся к окну, тяжело вздохнул и я понял, что он матерно выругался. Потом, повернув голову ко мне, уже спокойней сказал:

— Вы ничего у неё не заказывали?

— Да нет же! — я начал терять терпение. — Мы с Ксенией попали в эту секцию, все закупили сами. Вот на столе мой отчёт. Галина Леонидовна сказала, что хочет мне сделать подарок, например, гитару. Я сказал, что гитара у меня есть, отличная. И всё!

— Ладно, я вас понял. Проблема в том, что, судя по всему, аппаратура, что привезли, настолько дорогая, что школе придётся её охранять. Вы представляете, что будет, если её украдут⁈

— Господи, да что же там привезли⁈ Белый рояль из золота и бриллиантов?

— Хорошо. Идите, осмотрите всю аппаратуру и составьте список приблизительной стоимости. Мне нужно решить вопрос с охраной всего этого.

— Давайте поставим в подсобке металлическую дверь. Я готов её оплатить, — выпалил я. — На окна стоит поставить ставни покрепче. С замком.

— Надо подумать на эту тему. Вот вам ключ, — он выложил передо мной большой ключ с извилистой бородкой.

— От актового зала тоже дайте.

Я спустился по лестнице и добрался до актового зала, уже издалека услышав шум, выкрики, пение. И когда вошёл внутрь, увидел, как на сцене, завернувшись в блестящую алую ткань, сидит Ксения, болтая ножками в изящных сапожках, что-то напевает весёлое.

На сцене, кроме рояля я ничего не обнаружил, поэтому решил, что всю аппаратуру, что привезли от Брежневой, снесли в подсобку. Генка увязался за мной, и тут подтянулись и все остальное.

Я жестом фокусника вытащил из кармана ключ и распахнул дверь. Темнота, только свет люстр актового зала обрисовал контуры. Я пошарил выключатель на стене. Вспыхнула лампочка, что на толстом шнуре свисала с потолка. Генка тут же засунул нос и произнёс лишь одно слово: «Офигеть!»

Ничего особенного я не увидел, никаких роялей из золота и бриллиантов. Два плоских длинных прямоугольных футляра, большая коробка, длинный плоский чемодан с двумя ручками и дальше у стены несколько коробок, поставленных друг на друга. Что так напугало директора?

Первым делом я подхватил один из плоских футляров, но когда открыл замки и вытащил на свет то, что там лежало, сердце скакнуло в груди и я облился горячим потом. На красном бархатном основании лежала изящная электрогитара из светлого покрытого особым лаком дерева с белой вставкой. На головке грифа я прочёл выжженое название: «Fender Stratocaster».

— Ну, Гена, знаешь, что это за фирма? — я передал Генке гитару.

По его заблестевшим радостным азартом глазам, понял, что парень знает.

— Конечно, Олег Николаевич, это ж ваще клёвая вещь. Фендер! Страт! Отпад!

— Да, на такой Джимми Хендрикс играл. Ричи Блэкмор, Дэвид Гилмор. У, смотри-ка, здесь уже даже переключатель на пять позиций. Новенькая.

Генка посмотрел на меня с таким обожанием, как на высшее божество, которое спустилось с небес, чтобы одарить его невероятным богатством. Во втором футляре тоже лежала гитара, судя по четырём струнам и длинной мензуре — басовая. На головке грифа я прочёл название: «FenderJazz Bass» и задумался, кто у нас сможет на ней играть. Генка уже утащил Страт на сцену, и я услышал, как он подключил шнур и начал уже бренчать. А я решил рассмотреть, что же находится в самом большом футляре, что лежал на столе. Щёлкнули замки и тут у меня губы непроизвольно расползлись в улыбке: в футляре, обтянутом черным винилом, лежал синтезатор Оберхейма 4х голосый. Полифонический. Я вновь закрыл это сокровище в кейс. И задумался, как его поставить на сцене. И тут увидел рядом торчащие ножки. Установив на сцене стойку, я вынес кейс и аккуратно установил синтезатор.

— Ух ты, какая вещь, — рядом оказался Генка. — Ручек сколько, кнопок. А как на этой штуке играть-то?

— Разберёмся, Генка.

Я придвинул к синтезатору стул, уселся. И достал инструкцию. На английском, конечно, стал изучать. Конечно, в своём настоящем я играл на электропианино, органах, и синтезаторах. Но современных. Хотя. Что-то всплыло в памяти, на похожем древнем синтезаторе мне довелось играть в конце 80-х, когда я подрабатывал в клубе РЖД, в то страшное время, когда мою нищенскую зарплату учителя и ту стали задерживать.

— Олег Николаевич, — рядом возникла стройная фигурка Ксении, робко проронила: — Может быть, мы немножко порепетируем?

Я развернулся на стуле, обвёл взглядом всю свою команду: совсем забылся. Я вскочил с и взял с рояля текст пьесы.

— Значит, так, попробуем пройти первую сцену. Когда к Джонатану Пичему, владельцу фирмы «Друг нищего» приходит проходимец, которому набили морду за то, что он посмел собирать милостыню, не спросив разрешения у Пичема. Так, Пичем у нас Аркаша Горбунов. И Филч — Серёжа Кудряшов. Ну, давайте попробуем.

Они начали произносить текст, нудно и монотонно, и в какой-то момент захотелось их задушить, и сыграть все самому.

— Аркаша, Серёга, ну что вы как сонные мухи? — не выдержал я. — Вы видели в метро, электричках нищенок, которые просят милостыню для больных детей?

— Ну, видели, конечно, — пробасил Аркаша. — И что?

— А то, что эти нищенки работают на бандитов. Отдают им половину своей выручки. А ты, Аркаша, как раз такого бандита, главаря нищих играешь. Он человек очень богатый, дерёт с нищих деньги. Взамен даёт лохмотья и выдуманную историю. Вот об этом эта сцена. Твой персонаж — гнусный тип, жадный. Но очень хитрый, умный. Создал целую империю в Лондоне. Он относится к своим подопечным с иронией. Но ему нравится их унижать. Понимаешь?

— Противный чувак, — скривился Аркадий.

— Да, вот ты так и сыграй, чтобы всем стало ясно, какой он мерзкий. А ты, Сергей сыграй оборванца, который работать не хочет, а хочет выбивать из окружающих деньги, давя на жалость.

Аркадий, чуть прикрыв глаза, с насмешкой взглянул на Серёгу, они начали диалог. Филч стал плакаться жалобно, но фальшиво на свою судьбу. Все выглядело пока очень сыро. Но какой-то рисунок ролей я смог рассмотреть. Они дошли до места, где Пичем показывает Филчу манекены с тряпьём, которое соответствует ролям: нищему с культей, бывшему военному.

— А где мы манекены возьмём? — Аркадий бросил на меня растерянный взгляд.

Я представил, что придётся где-то искать эти несчастные манекены в ателье и тут меня осенило:

— Ксения, можем быть лучше ты сделаешь пять костюмов для наших ребят? Они будут изображать нищих.

В пьесе это представление разыгрывал сам Пичем, но мы могли бы вполне придумать комичную танцевальную сценку.

— Конечно, Олег Николаевич, я поняла.

Девушка кивнула, вытащила из карманчика изящный длинный блокнот в пухлой обложке, ручку и все записала. Я успел бросить взгляд, как она быстро набросала эскизы всех пяти костюмов лёгкими, но уверенными штрихами.

После первой сцены, которую мы более-менее сумели пройти, шла свадьба Мэкхита и Полли. Но Генка так увлёкся бренчаньем на Страте, что даже не отозвался на мой призыв. Пришлось подойти к парню и шлёпнуть его по плечу.

— А? Чо? — Генка, быстро-быстро моргая, бездумно взглянул на меня, опустив руку.

— Ничо. Надо сцену репетировать. Снимай гитару, дуй сюда.

Парень с огромным сожалением снял ремень, положил гитару на рояль и медленно, с неохотой подошёл с кислой физиономией к Ксении.

— Ну, давай, текст произноси, Мэкхит-нож хренов.

Генка поднял глаза к потолку, губы у него шевелились, словно он пытался вспомнить урок.

— Что ты там бормочешь, Гена? Проходишь вдоль края сцены и говоришь в зал: «Здесь я играю свою свадьбу с дочерью короля нищих».Ну, давай, — я уже начал терять терпение.

— «Я справляю свадьбу с дочерью короля э…э…э… бедных».

— Нищих, — подсказал я. — Ксения, твоя реплика.

Девушка вышла вперёд и, капризно надув губки, произнесла:

— «Но это же конюшня».

— Гена, мать твою, что ты спишь⁈ — разозлился я. — Твоя реплика! С чувством, толком, расстановкой говоришь своей невесте: «Присядь пока на ясли, Полли». Потом обращаешься в зал, торжественно произносишь: «В этой конюшне состоится свадьба с девицей Полли Пичем, которая выходит за меня по любви…»

Мне хотелось матерно выругаться, видя, как Генка скучает. Схватить его за плечи, потрясти, как грушу. Дать по башке. Парень должен быть центром этой пьесы, самым ярким персонажем, мачо, кумиром.

— Олег Николаевич, — заныл Генка. — А можно я только песни будет петь и играть? Я текст плохо запоминаю.

Я помолчал, взглянул на ребят, сидящих в зале и ожидающих своей очереди, потом на Ксению, в мерцающих глазах которой я видел решение всего этого безобразия, что творилось сейчас. Тяжело вздохнул и, наконец, объявил:

— Гена, я тебя с роли снимаю. Будешь уличным певцом. Буду сам Мэкхита играть.

— Конечно, Олег Николаевич! Конечно! — Ксения, подпрыгнув, радостно захлопала в ладоши.

И я подумал, что видно придётся все это гребанное шоу тащить на себе. Я уже хорошо выучил все реплики всех персонажей. И, естественно, те, которые произносит Мэкхит.

— Петя, — я обратился к рядом стоящему парню, высокому, широкоплечему, почти ростом с меня, с темными патлами, ну просто настоящий бандит. — Твоя реплика, помнишь?

— А то! — хмыкнул он, бросив презрительный взгляд в сторону Генки, который опять нацепил ремень гитары и наигрывал со счастливой рожей какой-то бодренький мотивчик. — «В Лондоне будут говорить, что это самая смелая твоя выходка. Ты увёл из дому единственное дитя господина Пичема», — произнёс Пётр с хитрой усмешкой.

— «А кто такой этот господин Пичем?» — я воспроизвёл реплику Мэкхита.

— «Если его послушать», — с презрительной улыбкой Пётр прошёлся вразвалочку по сцене. — «Так он беднейший человек в Лондоне».

— «Но как же там здесь праздновать свадьбу?»— плаксиво произнесла Ксения-Полли. — «Это же конюшня. Разве можно пригласить сюда господина пастора? И конюшня не наша! Как нехорошо начинать новую жизнь со взлома, Мэк! Это же лучший день в нашей жизни!» — она притворно всхлипнула, вытащила платочек и промокнула глаза.

Я подошёл к ней, взял нежно за руку, плечи у неё вздрогнули, и она с умильной улыбкой взглянула на меня. Я поразился, как она вошла в роль.

— «Милая, всё будет как тебе хочется. Мы создадим здесь шикарную обстановку. Поверь!» Так, ребята, пока декорации не сделали, притащите сюда из подсобки доски, будем имитировать богатое убранство, которое бандиты спёрли.

Пацаны начали притаскивать барахло из подсобки, укладывать рядом на сцене и каждый произносил свою реплику.

— «На Джинджер-стрит, четырнадцать, во втором этаже были люди. Пришлось их сначала выкурить.»

— «На Стрэнде кокнули констебля.»

— «Дилетанты», — проворчал я.

— «Мы сделали все что могли, но в Вест-Энде пришлось убрать троих».

— «Ублюдки», — отозвался я. — «Я вас предупреждал: никакого мочилова! Не выйдет из вас бизнесменов. Полли, как тебе эта мебель?»

— «Бедняги, бедняги», — Полли-Ксения уткнулась в платочек, плечи стали вздрагивать, будто она рыдала, — «Из-за какой-то несчастной мебели».

Когда ребята в образе бандитов заставили все сломанными стульями, досками и тюфяками я сказал:

— «Я попросил бы джентльменов сбросить эти гнусные лохмотья и привести себя в пристойный вид. В конце концов, здесь не чья-то свадьба, а моя. А тебя, дорогая, я попросил бы заняться жратвой. Она в корзинах.»

— «Это свадебный ужин? Неужели все это краденое, Мэк?» — робко произнесла Ксения.

— «Конечно, моя дорогая!», — я подошёл к Ксении, приобнял её, поцеловал в щёчку, заставив девушку вздрогнуть и покраснеть.

Но потом она высвободилась и произнесла, скрестив руки на животе:

— «Хотела бы я знать, что ты будешь делать, если сейчас постучат в дверь и войдёт шериф?»

— «Сегодня это совершенно исключено. Вся конная полиция сейчас в Давентри, сопровождает королеву. В пятницу коронация», — Пётр в роли Матиаса важно поднял указательный палец, и добавил уже обращаясь ко мне: — А дальше нам что делать? У нас пока костюмов нет.

— Ксения, надо для наших бандюков сшить фраки или смокинги, но таким образом, чтобы кому-то они были сильно малы, кому-то велики. Чтобы было заметно, что они краденные. Можно сделать в спинах дырки, будто от пуль, оборвать фалды.

— Да, я понимаю, Олег Николаевич, — Ксения вышла из роли и мягко улыбнулась. — Я уже придумала, как это сделать.

Мы отыграли следующую сцену, где бандиты, Полли и Мэкхит садятся за свадебный ужин, отпуская сальные шуточки. В тексте пьесе их смягчил неизвестный мне цензор, но ребята не видели этих ограничений и с удовольствием произносили всё, как есть.

— А теперь бандиты дарят свадебный подарок молодожёнам, — произнёс я, и задумчиво добавил: — Надо придумать. В пьесе это большие напольные часы.

— Надо просто сколотить ящик с открытой передней частью, внутрь вклеить большой циферблат и маятник, — предложил Петя. — Я готов сделать.

— Хорошо, давай. Теперь перейдём к месту, когда приходит пастор. Вадик! — я позвал полного паренька с короткой стрижкой медно-рыжих волос, он сидел на первом ряду, уткнувшись в книжку. — Поднимайся на сцену.

Парень аккуратно отложил томик, и взбежал по ступенькам на сцену.

— Пацаны! — обратился я к ребятам, которые играли роли бандитов. — Кричим хором: «Добрый вечер, ваше преподобие!»

Ребята вразнобой, но очень громко проорали приветствие. Вадик просеменил по сцене и, наклонив голову немного вбок, произнёс свою реплику с ноткой недовольства:

— «Ну, наконец-то я вас нашёл! Вижу, вы сидите под собственной крышей!»

— «Герцога Девонширского», — подал реплику Матиас-Пётр.

— «Здравствуйте, ваше преподобие», — Ксения, сложив руки в молитвенном жесте с жаром произнесла: — «Ах, как я счастлива, что в прекраснейший день моей жизни его преподобие…»

Моя реплика в ответ должна быть такой: «А теперь я прошу отметить прибытие его преподобия небольшой кантатой», но тут же вспомнил, что у нас нет никакого аккомпанемента. Вообще ничего. И меня пронзила дикая мысль, ожгла, словно электроразряд. У нас же нет фонограммы, никакого музыкального сопровождения. Ноты, клавир есть, но его же ещё надо сыграть! Записать! Я — кретин старый совершенно забыл, что здесь нет интернета, откуда можно скачать все песни. Я беспомощно оглянулся на Генку, который уселся на сцене, скрестив ноги, увлечённо перебирал струны гитары.

— Олег Николаевич, — мои размышления прервала Ксения. — А как мне петь? Я текст выучила, но не знаю мелодии.

— Да, проблема, — я бросил взгляд на часы и ужаснулся, часовая стрелка уже стояла на одиннадцати. — Так, ребята. На сегодня репетиция закончена. Все расходимся по домам. Всем завтра к десяти быть здесь, в актовом зале. Будем дальше репетировать. Я остаюсь.

— Останетесь? — у Ксении округлились глаза, вытянулось лицо. — Зачем? Вы же устали.

— Я постараюсь музыку записать. Чтобы завтра у нас была минусовка.

— «Минусовка»? А это что такое? — спросил Пётр.

— Минусовка — это только музыка, без голоса, — объяснил подошедший Генка, прижимая нежно к себе гитару. — А как вы будете это делать один?

— Попробую синтезатор освоить и записать на магнитофонную плёнку. Потом на кассеты перепишу, чтобы каждый мог послушать свою партию.

Часть пацанов сразу убежали, а я спустился по ступенькам за Ксенией и помог ей надеть полушубок. Краем глаза заметил чернильную тьму за окнами, и по спине проползла ледяная змейка, и в животе стало крутить. В голове билась тревожная мысль: как я отпущу девушку одну в такую темень, когда по окрестностям бродит маньяк-убийца? И охотится за жертвами с внешностью Ксении?

— Гена! Гитару-то оставь, — я подошёл к парню, который надев пальто, уже примерился утащить с собой драгоценный инструмент.

— А? Простите, Олег Николаевич, задумался.

— Слушай, Гена, у меня к тебе важное комсомольское поручение.

— Какое? — выражение лица парня сразу стало кислым.

— Проводи, пожалуйста, Ксению до подъезда. Понимаешь, сейчас уже почти ночь. Ну опасно ходить.

— А! Хорошо, Олег Николаевич! — пацан обрадовался. — Пойдём, Ксюша! — подошёл к девушке, нежно взял её за локоток, и почему-то ревность больно куснула меня в сердце.

Когда они ушли, я закрыл актовый зал на ключ, и вернулся на сцену. Ушёл в подсобку, на сцене стоял микрофон, но я надеялся, что дочь генсека приложила ко всему этому богатству и микрофон получше. Когда зажёг свет обнаружил ещё один чемодан, внушительный, похожий на большой футляр для баяна. Там оказалась массивная прямоугольная панель с многочисленными ручками, кнопками, стрелочными индикаторами. В левой нижней части на черном фоне располагались маленькие рычажки. И все это обрамляли панели из полированного красного дерева с красивым рисунком.

Сбоку я обнаружил значок «N», который мне ни о чем не говорил, а сзади — ряды входов-выходов, похожих на LPT подключение старых принтеров, и трёхштырьковые входы для штекеров DIN. Когда вынес эту штуку наружу и установил на стойку на колёсиках, вдруг совершенно отчётливо вспомнил клип с Queen, где Фредди сидит рядом с такой же панелью, но, конечно, гораздо большей. Микшерный пульт. На обложке инструкции красовалась надпись: «Neve Bcm10/2». Выглядела эта штука солидно, но как разобраться, как всем этим пользоваться? Сюда же я притащил стереомагнитофон, который мы с Ксенией купили в 200-й секции ГУМа, и кучу свежих плёнок BASF, которые я не забыл купить. Микрофона я не нашёл, так что пришлось вернуться в подсобку и разбираться, что за коробки там остались.

В углу оказались аккуратно сложенные барабаны ударной установке чехословацкого производства — Amati. Припоминаю, что такие были очень популярны в Союзе. Разбирать я их не стал, все равно играть на них я не умел. Да и надеялся, что синтезатор сможет воспроизвести хоть какой-то звук ударных.

Наконец-то я нашёл микрофон и стойку к нему, решил начать всё-таки заняться делом, как увидел в самом конце, перед сломанным столом огромную коробку, которая меня заинтересовала. И тут меня ждал настоящий сюрприз: там оказался тот самый магнитофон Akai-230, с тремя моторами и тремя головками, который я видел в 200-й секции, но купить отказался из-за страшной цены в 2,5 тыщи. Выглядел он очень солидно, особенно отделка под красное дерево. Крутой лентопротяжный механизм, входы микрофонов и наушников, ручки регулировки звука, тембра, счётчик ленты, аналоговые индикаторы уровня звука на два канала — все это вызывало уважение, переходящее в щенячий восторг. Сверху лежала небольшая коробочка, в которой я нашёл великолепные мониторные наушники с настоящими кожаными амбушюрами. Настоящее богатство для меломана.

Когда я все соединил, настроил, и присел за синтезатор, установив рядом клавир с нотами, которые нашёл в книжном отделе 200-й секции ГУМа, то на мгновенье задумался. Как легко я бы смог создать фонограмму на компьютере, скачать сэмплы, наложить любой звук. А сейчас, что делать? Вначале я решил попробовать записать мелодии только для фортепиано. Как играть на таком инструменте я ещё не забыл. Да и ноты зонгов были лишь для рояля. Я попытался проиграть самую известную балладу Мэкки-ножа. И, кажется, получилось. Звук пошёл довольно мощный, яркий, хотя нажимать на клавиши поначалу было совсем не удобно, но я как-то приспособился и чисто машинально начал напевать по тексту, который шёл поверх нот. Закончив первую запись, отмотал назад, прослушал. И едва не разрыдался от отвращения и досады. Мне совершенно не понравился собственный голос. Он звучал отвратительно, казалось, вместо сильного баритона слышу писклявый детский голос. Может быть, я что-то неправильно подстроил? Не с той скоростью начал прослушивать? Но ведь музыкальное сопровождение шло совершенно с нормальной скоростью.

Я вскочил с места, походил по сцене, потом вновь уселся за синтезатор. Попробовал остальные настройки: гитара звучала не очень здорово, хотя может быть я не смог настроить верно. А вот духовые, саксофон особенно, дали такой чудесный и правильный звук, что я заслушался. Эх, если бы я был композитором, мог бы написать джазовые композиции. Но тут же заставил себя сосредоточиться. Провёл несколько экспериментов, и что называется, скрипя зубами, записал несколько зонгов с собственным голосом. Конечно, звук в черепной коробке распространяется иначе, чем в воздухе, но не до такой же степени, чёрт возьми, чтобы вызывать отвращение у его владельца?

Из двадцати зонгов я в первую очередь записал те, которые должна петь Ксения: «Пиратка Дженни» и «Песня Полли». А затем уже прошёлся по остальным: «Утренний хорал Пичема», «Свадебная песня». Больше всего я провёл сессий для «Баллады о приятной жизни», я слушал этот зонг в исполнении Боярского, Миронова. Синтезатор давал невероятное количество комбинаций звуков. И так увлёкся, что просто щелкал кнопками, рычажками, передвигал настройки то туда, то сюда. То объединял звуки разных инструментов, то вызывал звучание совершенно фантастической мелодии.

Но в какой-то момент я понял, что невыносимо устал и просто засыпаю. День оказался слишком насыщенным и длинным. Я быстро переписал все, что смог сделать на кассетный магнитофон. И решил поспать хотя бы полчаса, иначе, я мог бы упасть прямо со стула и заснуть.

Около сцены стоял длинный, обтянутый искусственной черной кожей диван. Я вернулся в подсобку, нашёл там какой-то старый плед, пропахший мышиным дерьмом и пылью. Стоило прилечь, как я мгновенно провалился в сон.

Но мозг не дал отдохнуть, придумав невероятно яркий и реалистичный кошмар. Будто я стою на сцене Большого театра, абсолютно голый, а в зале сидят лишь женщины. И я ощущал себя так неловко, хотелось сбежать, но что-то держало меня на краю сцены и заставляло исполнять арию.

Странный шум вырвал меня из мерзкой фантасмагории, я присел и прислушался. Явно кто-то ковырялся в замке. Дверь, скрипнув, отворилась. А я быстро перебрался на сцену и спрятался за портьерой.

— Ну, чо, ушёл этот козёл? — послышался сиплый голос.

Замелькал по стенам, креслам призрачно-белый свет мощного фонаря.

— Свет погашен, не видишь? — отозвался второй баском.

— Хрен его знает, может он здесь где-то.

К первому лучу добавился конус более слабого фонарика. Упёрся в стену за сценой. В мягком лунном свете, лившемся из окон, я уловил контуры двух мужиков. Один повыше, другой более плотный, сутулый. Ступая очень тихо, я спустился со сцены, ползком добрался до своего полушубка, аккуратно вытащил из кармана дубинку. И прячась в проходе между креслами, добрался до двери. Встал рядом и щёлкнул выключателем.

Брызнувший из люстр свет затопил зал, выгнав все тени из углов. Мужики, уже стоявшие у сцены, синхронно обернулись. У того, что выглядел более массивным, на скуластом лице с впалыми щеками, возникло злобное выражение, глаза сузились. Он сунул руку в карман. Блеснула воронёная сталь пистолета.