Назад в СССР: Классный руководитель, том 2

Глава 12 Концерт

— Ну, что, мальчики, не хотите потанцевать? — к нам подсела эффектная блондинка в золотистом открытом платье, сильно подведённые глаза, ярко очерченные пухлые губы, волосы сплетены в косу и уложены короной на голове. И, конечно, очень низкое декольте едва сдерживало высокий бюст, готовый выскочить наружу.

— Нет, не хочу, — откинувшись на спинку кресла, Борис затянулся сигаретой с золотым ободком, выпустив в воздух струйку ароматного дыма.

— А вы, молодой человек? — она игриво улыбнулась мне, обещая взглядом райское наслаждение.

— Нет, спасибо.

— Ну, если вам, мальчики, друг с другом надоест общаться, обращайтесь, — в голосе девушки звучало явное разочарование.

Но она встала и, покачивая бёдрами, обтянутыми платьем, которое струилось до самого пола, а длинный разрез сбоку открывал ногу с изящной рельефной икрой, пошла мимо столиков. Длину ног ещё больше увеличивали туфли на высоченной шпильке. К ней подскочил лысоватый мужчина под пятьдесят, в белой рубашке и темных брюках. Галстук сбился набекрень, лицо уже пунцовое от выпитого. Взяв девушку за руку, начал что-то горячо говорить, поцеловал около запястья. И когда они вышли в круг, она обвила его за шею, а он так тесно прижал её к себе, что танцевать они могли, только чуть-чуть переступая ногами.

Я обвёл взглядом зал, где кружились в вальсе другие пары — те самые солидные мужчины, которые пришли без жён. Повесив пиджаки на спинки кресел, ослабив узлы дорогих галстуков, расслаблялись вместе с нимфами свободной любви в открытых алых, золотистых, серебристых платьях до полу, но с разрезом сбоку, в туфлях на таких высоких и тонких шпильках, что отсюда казалось, они парят над полом.

— Они бесплатно обслуживают? — поинтересовался я, вернувшись к столу.

— Ага. Все оплачено. Их услуги — тоже. Так, что не стесняйся, выбирай любую. Тут и номера есть, если хочешь.

Почему-то вспомнил мем, который родился в 80-е: «В СССР секса не было». Потом та дама, которая ляпнула это на телемосте, объясняла, что хотела сказать. Что «была любовь». Да уж. Любовь, и в том числе продажная.

— А как с подарками от богини Венеры? — ухмыльнулся я.

— Ну, что ты! — горячо запротестовал Борис, хорошо поняв, что я имел в виду. — Их врачи проверяют. Никаких проблем.

— А чего сам не пошёл? Если все так прекрасно?

— Мясо я жду. Хочу узнать, из чего будет. А ты, если хочешь, возьми любую, какая приглянется.

— Не хочу. Ты лучше мне объясни, где у вас тут «комната для раздумий»?

— Вниз спустишься, налево по коридору. Первая дверь для мужиков, вторая — для дам. Не перепутай. А то наши дамочки тебя зацелуют до смерти, — он бросил на меня хитрый взгляд.

Я прошёл мимо танцующих пар, отметив особенно одну — полный с лысиной коротышка, чем-то смахивающий на актёра Ролана Быкова, обняв за пояс девушку, на две головы выше его, прикрыв глаза, прижимался щекой к животу. Свернул к выходу, заметив, что Мельников не танцует, а в какой-то печальной прострации сидит в одиночестве. Марины и ее мужа за столом я тоже не обнаружил.

Оценив по достоинству чистоту и роскошь туалета, я вышел в коридор, но не успел пройти и пары шагов, как распахнулась дверь, и я еле успел отскочить, чтобы не получить по лбу. Прижавшись к стене, услышал злой голос Марины:

— Игорь! Почему ты не можешь хотя бы в мой день рождения не устраивать мне скандалы?

— А чем этот день отличается от всех остальных? — с издевательской иронией ответил он. — Только тем, что ты стала на год старше? И тебе исполнилось не двадцать три, а двадцать восемь? И поэтому ты думаешь, что этот твой Туманов — последний шанс стать матерью!

— Игорь! — попыталась прервать монолог Марина, но парень продолжал орать:

— Только почему ты решила, что с ним получится? Ты ведь забыла, что была беременна от меня? Забыла? Только тебе не нужен был ребёнок. Ты хотела закончить универ, потом аспирантуру. Тебе очень была нужна диссертация. Ну, прямо жутко необходима. И где она твоя диссертация? Покрылась пылью? А теперь ты бегаешь по врачам, знахаркам, попам, чтобы получить то, от чего сама отказалась!

— Туманов спас мне жизнь! — выпалила Марина, когда Игорь замолк. — Его пригласили, потому что он жизнью рисковал ради меня. Он спас меня от бандитов. Если бы не он, мы бы с тобой здесь не разговаривали!

— О, как ты рьяно его защищаешь. А почему он подарил тебе эти цветы? Откуда он узнал, что ты их любишь? Ты сказала?

— Не говорила я ему ничего. Он купил, что смог. Это ты можешь себе позволить себе ничего не дарить жене на день рождения! И вместо подарка устраивать скандал!

— Послушай, дорогая, — голос Игоря снизился, но стал более ядовитым. — Если я узнаю, что ты с этим Тумановым шуры-муры крутишь, яйца ему оторву.

— Господи, да ты ревнуешь меня к Туманову? — со смешком ответила Марина. — Боишься, что я уйду от тебя? Ты не меня боишься потерять, а тёплое местечко в обкоме, куда тебя пристроил мой отец. А иначе, ты бы так и прозябал Мэ-Нэ-Эсом в занюханной лаборатории.

— Я и без твоего распрекрасного папаши сделал бы карьеру. Мне уже прочили место зама в этой лаборатории. А потом бы я развернулся.

— Он бы развернулся. Рассказывай больше. Ничтожество.

— А ты просто шлюха! — разъярился мужчина. — Ищешь себе самца, чтобы он тебя обрюхатил.

Я вздрогнул от резкого звука звонкой пощёчины. Марина пробежала мимо меня к туалету, всхлипывая и вытирая глаза. Хлопнула дверь. Я постарался унять взбудораженное сердце, готовое выскочить наружу, и главное охладить желание задушить Игоря. Изо всех сил сдержался, досчитав до ста, и когда перестал слышать шаги, осторожно вышел из-за двери и рысью направился обратно в зал. Проскользнул вдоль стенки к нашему столику. И сразу ощутил пьянящей, терпкий пряный аромат жаренного мяса, болью свело челюсти, от вылившейся слюны во рту.

На нашем столе, с которого исчезли все миски с салатами, в центре возвышался небольшой мангал из двух уровней. На верхнем, разделённым на несколько секторов, лежали кусочки мяса, а в низу пылали алым угли.

— Ну, и что нам принесли? — поинтересовался я, усевшись на своё место.

— У, сегодня стерлядь. Плюс кабанина. И по-простому, как всегда — баранина, свинина.

— А ты можешь отличить кабана от свинины?

— Конечно. У дикого кабана совсем другой вкус, мясо более жёсткое, плотное, но такой букет вкуса — не сравнишь с обычной хрюшкой. И здесь шеф-повар — гений кулинарного искусства. Пал Сергееч, если бы в Париже открыл бы ресторан, загребал бы мильоны. Хотя ему и здесь неплохо платят.

Ансамбль играл инструменталку, звучала она незатейливо и ненавязчиво. Танцующих я уже не увидел, но в зале явно наметились пустые места. Упорхнув, стайка прекрасных нимф увела с собой и часть солидных мужчин, жаждущих запретных ласк.

Я наложил в тарелку из каждого сектора несколько кусочков мяса, сдобрил подливой, что стояла в серебряных соусниках, напоминающих лампы Алладина. И положил в рот.

— Вкус «спецфический», — вспомнив я опять юмореску Жванецкого, я попытался воспроизвести фразу, как это делал Райкин.

Борис расплылся в довольной улыбке:

— Олег, скажи честно, ты раньше никогда таких деликатесов не ел?

Что я мог сказать парню? Что ел я всё это в ресторанах, покупал весь этот советский дефицит в обычных магазинах? И столы по праздникам украшали и салаты, и сервелат, и красная икра, хорошее «Бордо», и коньяк «Хеннеси».

— Что-то ел. Моя жена доставала. Она у меня завсекцией в магазине «Ленинград» работает. Достаёт дефицит. Хотя, конечно, без такого размаха.

— Твоя супруга — молодец, уважуха.

Почему-то на ум пришли оскорбления Марины, которые она бросала в лицо мужу. А ведь они так походили на те, которыми награждала меня незабвенная супруга. Неужели с Мариной повторится то же самое? Я даже поёжился от этой мысли, прошиб озноб, похолодели пальцы.

Марина вернулась, присела рядом с отцом, который обнял её, нежно прижал к себе, провёл рукой по её плечу. Девушка ткнулась в его плечо, но потом выпрямилась и застыла. Поскольку ансамбль опять грянул туш, привлекая внимание.

В круг света вступил распорядитель и произнёс имя следующего исполнителя. В голове что-то вспыхнуло, перекрутилось, словно калейдоскоп, я и на миг затаил дыхание, ожидая выхода гостьи. Дверь распахнулась и в зал вошла Она. Примадонна. Хотя пока ещё не достигшая этого уровня. В простом облегающем фигуру тёмно-фиолетовом платье, в свете софитов светлые лишь с рыжиной волосы. Шла пока чуть стесняясь, опустив глаза. Вышла перед ансамблем, взяла микрофон со стойки, который издал едва заметный скрежет.

— Для дорогой именинницы, — зазвучал хрипловатый, но такой узнаваемый голос, от которого меня будто пронзило электроразрядом. — Марины Кирилловны.

Ансамбль попытался изобразить мелодию, но понятное дело, получалось у них плохо. Но голос, драматизм сумел скрыть все недостатки.

По острым иглам яркого огня

Бегу, бегу, дорогам нет конца

Огромный мир замкнулся для меня

В арены круг и маску без лица

Я шут, я Арлекин, я просто смех

Без имени и, в общем, без судьбы

Какое, право, дело вам до тех

Над кем пришли повеселиться вы?

https://yandex.ru/video/preview/11037912458902628736

Я слушал и не верил, что сижу в зале, где передо мной живьём выступает сама Алла Борисовна Пугачёва, угловатая, несовершенная во всем, застенчивая, ещё не вошедшая в свой образ Дивы, Примадонны. Восходящая суперзвезда, которая находилась пока лишь в самом начале своего триумфа. А я с досадой вспоминал, как суперзвезда превратится в «красного гиганта», который будет, расширяя своё влияние, пожирать другие таланты с жадностью, уничтожая их, ревнуя к своему успеху.

Когда она закончила петь, я обвёл взглядом зал, пытаясь понять, какое впечатление произвела эта песня и заметил скучающие, непонимающие лица. Кто-то бездумно наливал себе в рюмку водки, кто-то продолжал в темноте лапать «ночную бабочку», сидевшую рядом за столиком. Никто, кроме меня, не мог оценить того, что сейчас услышал.

Алла, чуть отдышавшись, обернулась к руководителю ансамбля и показала жестом, какую песню будет сейчас исполнять, а я лихорадочно пытался угадать, что это будет. И я это услышал, эту пронзительно-печальную песню:

А ты придёшь, когда темно, когда в окно ударит вьюга

Когда припомнишь, как давно не согревали мы друг друга

Да ты прядёшь, когда темно

И так захочешь теплоты не полюбившейся когда то

Что переждать не сможешь ты трёх человек у автомата.

Почему эта песня так трогала мою душу. Ведь я никогда никого не бросал и меня не бросали, и я не страдал от неразделённой любви. Но я так хорошо представлял этот образ. Это вызывало щемящую боль в груди. Но потом Алла спела весело и задорно свой хит «Всё могут короли»:

Жил да был один король,

Правил он, как мог, страною и людьми.

Звался он Луи Второй,

Звался он Луи Второй,

Но, впрочем, песня не о нем, а о любви

https://vkvideo.ru/playlist/-12929701_37505809/video-12929701_456240377

Под такую музыку хорошо было бы размяться, потанцевать, но все эти солидные мужики сидели, как каменные статуи. Это вызвало непроизвольно у меня улыбку. Когда Алла ушла и ансамбль опять заиграл что-то нейтральное, Борис спросил:

— Ну, и как тебе? Нравится?

— Да, очень. Алла станет мегазвездой нашей эстрады.

— Шутишь? Эта вульгарная дамочка? Не смеши. Сейчас попоёт все это и исчезнет, как будто и не было её. Не пропустят ее в телеящик. Лапин не допустит.

— Борис, ты не прав, — вырвалось у меня непроизвольно.

— Странно, Антонов тебе не нравится, а эта как ее, Пугачёва, простушка с провинциальными манерами, нравится. Я думал, что у тебя получше вкус.

— Да, вкус у меня плохой, это ты прав.

— Слушай, я не говорил, что у тебя плохой вкус, — в голосе Бориса я чувствовал сильнейшее раздражение и причины не понимал. — Я просто удивляюсь, что ты не видишь очевидных вещей.

— Антонов и Пугачёва станут мегазвёздами нашей эстрады.

— Что ты равняешь отличного певца и композитора с какой-то провинциальной певичкой⁈ — Боря начал все сильнее и сильнее заводиться.

Но поссориться мы не успели. Вдруг ярко вспыхнул свет в зале, и я на миг зажмурился, ощутив боль в глазах от резкой перемены от полутьмы к слепящему освещению, который пролился из ламп ребристого потолка. Распорядитель прошёлся по рядам столиком, и жриц свободной любви словно ветром сдуло. Через несколько минут вернулись и остальные гости, на ходу застёгивая пиджаки, затягивая узлы на галстуках. Расселись за столики.

— Чего случилось? — не понял я.

Мой напарник стал серьёзным, даже мрачным.

— Визит большой шишки намечается, — пробурчал он, застёгивая пиджак и поднимая узел галстука повыше.

— Косыгин что ли приедет?

У Бори лицо вытянулось, приоткрылся рот, а глаза стали круглыми, как блюдца:

— А ты откуда знаешь? Кирилл Петрович сказал? Да, приедет.

— Я знаю, что у Косыгина дача тут рядом. Поэтому решил.

— Ты знаешь, где у него дача? — по слогам почти прошептал Боря и по выражению его побледневшего лица я понял, что сморозил глупость — откуда простому советскому человеку знать, где живут партийные небожители? Но я-то знал, потому что в современное время тайной это не было.

В зал вошли несколько плотных, широкоплечих парней в тёмных костюмах, встали у двери, как часовые. Двое прошлись по рядам, заглядывая под столики, обследовали инструменты у ансамбля. И я заметил, как оттопыривается у каждого пола пиджака, скрывая табельный пистолет. Обошли весь зал, заглянув в каждую щель и встали у противоположной стены, у дверей, откуда выходили артисты.

Мельников с Мариной вышли из-за стола и встали напротив двери. Вошёл, тяжело ступая худощавый мужчина в тёмном официальном костюме, седой бобрик волос, сильные залысины, лицо словно из пластилина или необожжённой глины — крупные черты вытянутого лица расплылись, стали бесформенными. Я узнал его, но как живое воплощение оказалось далеко от парадных отретушированных портретов! Я видел тяжело больного человека, которому осталось очень мало. Он пытался спасти страну реформами, но они не просто провалились, о них просто поспешили забыть, вычеркнув из истории.

Косыгин подошёл к Мельникову, взял его за обе руки, пожал, они обнялись, похлопали друг друга по спинам. Потом пришла очередь Марины, её Алексей Николаевич взял за ручку, ласково погладил, что-то сказал. К ним подскочил с букетом белых роз один из охранников. Вместе с цветами девушке передал длинную коробку. Марина открыла её, улыбнулась застенчиво, на щёчках проявились ямочки и заалел румянец.

И короткий визит закончился, тяжело ступая, Косыгин ушёл обратно, за ним быстро двинулись охранники. И через пару минут все уселись обратно за столики, расстегнули пиджаки, ослабили узлы галстуков. Повис в воздухе тихий гомон разговоров.

Руководитель ансамбля вышел вперёд, взмахнул руками, грянула развесёлая музыка. И всё вновь вернулось на свою колею.

— А ты чего рыбу не ешь? — поинтересовался Борис, накалывая очередной кусок. — Стерлядь все-таки. Царская рыба.

— Я не люблю рыбу, — машинально ответил я. — В ней кости.

— Да какие кости? Ты такой рыбы нигде не найдёшь. Мясо нежнейшее. В сливках фаршируют. А какие приправы! Вкуснятина! Язык проглотишь. Попробуй.

А мои мысли находились отсюда очень далеко. Только, что увидел человека, который мог спасти страну. Надо только убедить вернуть его реформы, доказать их необходимость, нужность. Попытаться решить проблемы сейчас, а не тогда, когда они обрушатся на страну, на людей, как обломки разрушенного астероида.

Но, чтобы не ссориться с Борисом, я все-таки положил себе пару кусочков стерляди, попробовал, и просто обалдел от невероятно мягкого и нежного, с горчинкой, вкуса дорогой рыбы, вымоченной в сливках, сдобренный приправами.

— Вкусно, действительно.

— Ну, вот женишься на Марине, будешь есть это часто.

— Смеёшься?

— Она влюблена в тебя. Ты не видел, что ли? — на лице Бориса я не заметил ни малейшей улыбки, а в голосе — издёвки.

— Есть маленькая загвоздка. Марина замужем, и я женат. И вообще я не из когорты партийных небожителей, если ты заметил. Я — голодранец.

— Ну, и что? Марина выгонит этого придурка, а ты просто разведёшься с женой. Какие проблемы? Ты думаешь, Марина в кино пошла просто так? Она из-за тебя пошла на этот фильм. Помнишь в Загорянском? Она тебя сразу приметила в церкви и отправила Костика выяснить, где ты живёшь.

— Вы за мной следили? — поразился я.

— Не следили уж прямо так, — Борис недовольно мотнул головой. — Просто Марина хотела познакомиться с тобой.

— Может быть, ты скажешь, что и бандитов специально пригласили, чтобы я их раскидал?

— Нет, — Борис нахмурился, покачал головой, машинально провёл по косому шраму, который пересекал щеку от уха до подбородка — отметине, что оставили бандиты. — Это мы совсем не планировали. Отморозки эти напали совершенно неожиданно. И я не хотел, чтобы ты встревал. Думал, сами отобьёмся.

Эта тема начала меня напрягать, Борис так бесцеремонно вторгся в мою жизнь, добрался до самой сокровенного места в душе, растревожил, расковырял, возникло ощущение, что я голый посреди зала.

Но тут ансамбль заиграл невероятно знакомую мелодию песни «Лада», и распорядитель воскликнул:

— Встречайте нашего очередного гостя! Вадим Мулерман!

В зал вбежал мужчина в черном костюме-тройке, с жилеткой, с тонким галстуком. И сразу начал петь припев под аккомпанемент ансамбля, ещё не взяв микрофон:

Хмуриться не надо, Лада,

Хмуриться не надо, Лада,

Для меня твой смех — награда,

Лада!

И голос его, сильный, яркий заполнил весь зал, затопил эмоциями, от которых сразу захотелось выскочить к эстраде и затанцевать твист. Певец вышел к оркестровой нише, музыка оборвалась. Он взял микрофон и произнёс короткую речь, улыбаясь:

— Я знаю, почему мы здесь собрались! Чтобы отметить день рождения нашей чудесной, милой, нежной Марины Кирилловны! Дорогая Марина, будь яркой, смелой, пусть каждая минута твоей жизни приносит тебе радость! И для тебя моя песня.

Грянули первые аккорды, и Мулерман начал петь «Лада» с самого начала.

Под железный звон кольчуги

Под железный звон кольчуги на коня верхом садясь

Ярославне в час разлуки

Ярославне в час разлуки говорил, наверно, князь:

«Хмуриться не надо, Лада»

«Хмуриться не надо, Лада»

'Для меня твой смех — награда

Лада!'

https://music.yandex.ru/track/115494488

Этот незабываемый лирический баритон, чёткий рисунок каждой сцены, джазовый темп, отличная дикция. Ведь я никогда не был на его концерте, а тут вот он, совсем рядом, живой, ещё достаточно молодой. Сатрап Лапин уже лишил его радио и телеэфира, но певец не сдаётся, задорно и весело поёт.

Текст следующей песни я вообще не узнал:

Смотри, какое небо звёздное,

Смотри, звезда летит, летит звезда.

Хочу, чтоб зимы стали вёснами,

Хочу, чтоб было так, было всегда.

Загадай желание самой синей полночью

И никому его не назови.

Загадай желание, пусть оно исполнится —

Будет светло всегда, светло в нашей любви!

https://yandex.ru/video/preview/13045466716404100711

Ну, от музыки и особенно начала следующей песни у меня мурашки пробежали по спине. Хит, который вставили даже в одну из серий «Ну, погоди!» — «Король-победитель».

Терьям-терьярим Там-терьям!

Терьям-терьярим Там-терьям!

Терьям-терьярим Там-терьям!

Терьям-терьям Трям-трям…

Железный шлем, деревянный костыль,

Король с войны возвращался домой.

Солдаты пели, глотая пыль,

И пел с ними вместе король хромой.

https://yandex.ru/video/preview/6796224283289254941

Я расслабился, лишь слушал музыку, голос, выбросив из головы все неприятности, они ушли куда-то на второй, третий план: угроза смерти от пахана бандитов, какого-то странного Комиссара Времени, и ссора Марины с Игорем, в лице которого явно приобрёл очередного врага.

Когда музыка закончилась, я ещё какое-то время сидел, витая в облаках.

— Ну, и как тебе это? — Боря вывел меня из приятной расслабленности.

— Хорошо. Очень. Да, а ты говорил, что будет ещё Высоцкий выступать?

— Конечно, будет. Вон он сидит, — спокойно ответил Борис, махнув куда-то за моей спиной.

Машинально я бросил взгляд в сторону, куда указал парень, тут же поймав себя на мысли, от которой бросило в жар, что услышу издевательский смех. Но действительно увидел за столиком у стены Владимира Семёновича, одетого в черную водолазку и обливную кожаную куртку. И сидел он не в одиночестве.

— Он с Мариной пришёл? — поразился я.

— Ну, да, пришёл. А что тебя удивляет? Она часто приезжает, таскает его по больницам. Но уже ничего не сделаешь, — Борис как-то безнадёжно махнул рукой и вновь увлёкся едой.

Я не стал спрашивать, по каким больницам. Во-первых, об этом знали уже все в современное время, а, во-вторых, я читал книгу Влади «Владимир или Прерванный полёт», хотя там вдова Высоцкого кое-то утрировала, преувеличила и не скрывала это. Книжка ее оставила тошнотворное впечатление. Я видел Марину в фильме «Пылающее небо», и она, как актриса мне там понравилась. Но выбросить из головы то, что она написала о Высоцком, так и не смог. И многие не приняли ее взгляд.

И тут музыканты нашего оркестра, который так долго развлекал всех, оставив инструменты, покинули свою нишу. Отодвинув со скрипом кресла, расселись за столом, стоявшим вдоль стены слева от нас, заставленным разнообразными блюдами — мисками с салатами, мангалами с мясом, графинами, бутылками. Бедняги, их только сейчас допустили до еды.

К опустевшей оркестровой нише прошёл распорядитель, и с пафосной интонацией произнёс:

— А сейчас перед нами выступит актёр театра и кино Владимир Высоцкий! Встречайте.

Я следил, как Он взял гитару, чёрную с белой окантовкой по корпусу и резонансному отверстию, вышел к микрофону, в темных брюках и черной водолазке. Куртка осталась висеть на спинке кресла. Такой привычный вид.

— Сделайте свет поярче, — попросил по обыкновению. — Хочу видеть ваши лица.

Свет вспыхнул не так ярко, как для посещения Косыгина, но всё-таки тьма отступила, и сразу стало очевидно, насколько некоторые набрались — пунцовые рожи, осоловевшие глаза. Куда им слушать Высоцкого? Сюда бы хорошо цыганский хор из ресторана «Яръ». Но в финале всегда выступал самый яркий представитель песенного искусства.

Высоцкий провёл по струнам, бросил взгляд в сторону стола, где сидела Марина, не его жена, а дочь Мельникова, но ничего говорить не стал, никаких славословий, а просто запел:

Здесь лапы у елей дрожат на весу

Здесь птицы щебечут тревожно

Живёшь в заколдованном диком лесу

Откуда уйти невозможно

Пусть черёмухи сохнут бельём на ветру

Пусть дождём опадают сирени

Всё равно я отсюда тебя заберу

Во дворец, где играют свирели

https://music.yandex.ru/track/367004

Играл перебором, мелодия выходила простенькая, без студийной аранжировки, которая сопровождала эту песню на миньоне, который соизволила выпустить фирма «Мелодия» в 1970х годах, но зато как трогательно и проникновенно звучал голос, без излишней эстрадности, которую придали студийные звукорежиссёры. И я думал, какой из Марин Владимир Семёнович адресовал эту балладу? Резкий аккорд последний. Аплодисментов я не услышал, но, наверно, в ресторанах, это и не принято. И я лишь сидел и ждал, что услышу следующее.

Второй песней стал грустный романс из полузапрещённого фильма «Опасные гастроли» Юнгвальда-Хилькевича. Я смотрел этот фильм ради Высоцкого, ради его песен. Сценарий писался по воспоминаниям Коллонтай, как она вместе с будущим министром иностранных дел — Максимом Литвиновым ввозила в Россию оружие под видом театрального реквизита. Но в сценарии это заменили на листовки. В Одессе под покровительством мнимого виконта создаётся театр-варьете, который становится невероятно популярным, гастролирует по всей стране, снабжая рабочее движение листовками. Юнгвальд-Хилькевич хотел, чтобы куплетиста Бенгальского играл только Высоцкий. Естественно Госкино наотрез отказалось выполнять просьбу режиссёра, но ему удалось каким-то образом продавить Высоцкого на эту роль. Фильм пустили третьем или четвертым экраном. Но после смерти Высоцкого, его стали показывать на окраинах Москвы, куда я постоянно ездил.

В фильме Владимир пел ее на фоне фотографий Санкт-Петербурга, где выступал театр-варьете, а затем на сцене, уставленной огромными свечами.

Было так, я любил и страдал.

Было так, я о ней лишь мечтал.

Я ее видел часто во сне

Амазонкой на белом коне.

Что мне была вся мудрость скучных книг,

Когда к следам ее губами мог припасть я?

Что с вами было, королева грёз моих?

Что с вами стало, моё призрачное счастье?

https://music.yandex.ru/track/55021490

Я мотался по кинотеатрам Москвы, чтобы только увидеть этот фильм, а тут я слушал вживую романс, ощущая всю ту невероятную энергию, которую излучал голос. И я не сводил глаз с этого человека в простой черной водолазке, что стоял передо мной. Но несмотря на то, что Высоцкий был почти в два раза моложе Косыгина, я понимал, что вижу смертельно больного человека, которому мало осталось. Набрякшие веки и мешки под глазами, склеротичные жилки на лице.

И у меня ком стоял в горле от этого исполнения, будто я слышал в каждом аккорде похоронный колокольный звон, и на глаза навернулись слезы. Но я тряхнул головой, пытаясь отогнать видение свежей могилы, заваленной огромными охапками цветов, почти у самого входа на Ваганьково. Что я мог изменить в этой реальности? Кого спасти? Косыгина, Машерова, Высоцкого? Они все завершат свой земной путь именно в тот день, как я знал об этом, и лишь тоской отзывалась душа от этой мысли.