Назад в СССР: Классный руководитель, том 2

Глава 5 Схватка

Я решил не цацкаться с бандюками. Сбросил полушубок, чтобы не мешал — на мгновение сковало холодом, поползли мурашки по телу. Но без раздумий я выскочил из своего укрытия, и вложил все силы в удар по ногам верзилы. Сразу объяло жаром. Мужик хрюкнул, ойкнул как-то совсем по-детски и свалился боком. Я наскочил сверху и обрушил град ударов, не разбирая, куда бью — в грудь, по голове, в живот. Длинный бандит дёрнулся и затих.

Вжих, мимо пролетела здоровенный нож, врезался в толстый ствол дуба в паре сантиметров от меня, вырвав куски коры. Коротышка встал в боевую стойку, в руке сверкнуло опасное жало другого ножа. Замах, но я успел отскочить и со всей мочи рубанул по руке бандита. Он выронил нож, схватился за руку, и я тут же приложил его дубинкой. Но удар не рассчитал, хотел шмякнуть по предплечью, но отморозок присел от боли и удар пришёлся в висок. Мужик выпрямился, застыл, глаза широко открылись, челюсть отвисла. Он развёл руки, словно взлететь пытался и свалился кулём на спину.

— Что, красавица? — я обратился к рыжей атаманше, которая, зло щурясь, изучала меня, не вмешиваясь. — Беги, пока я тебя не пришиб.

Она выкрикнула что-то, похожее на боевой клич, взвилась вверх, как пантера, и набросилась на меня, сбив с ног. Я выронил дубинку, она отлетела в сторону. А дамочка вцепилась мне в лицо, начала полосовать, зло рвать ногтями. От дикой боли у меня брызнули слезы из глаз. Я сжался в комок, подтянул колено, отшвырнул тело девушки от себя. Вскочил на ноги, перекувырнувшись, оказался рядом со своей дубинкой. Схватил и успел отпрыгнуть в сторону, как рыжая стерва вновь попыталась броситься на меня. Но промахнулась, проехалась по скользкому снегу. Я не стал её преследовать, стараясь действовать на расстоянии.

В прыжке она развернулась всем корпусом, с лихим криком выбросила правую ногу вперёд, прямо, как заядлая каратистка. Я успел отступить чуть вбок, и дамочка промахнулась. Не удержала равновесие, но перекувырнувшись несколько раз, пружинисто вскочила на ноги. Дубинка в моих руках закрутилась, как пропеллер. Замах, выпад, удар. Но девица умудрялась уклоняться, уходить в сторону, как будто её тело было из гуттаперчи. Это взбесило, я не мог никак решиться нанести такие же мощные удары, как бандитам. Мешала мысль, что передо слабая женщина, а не враг. В голове вспыхнул совет комбата: «Если ты не убил противника сразу, то он убьёт тебя». Меня учили убивать, мгновенно, без сожаления и жалости. Но если бы передо мной был мужик, я бы пришиб его, не задумываясь, а здесь не мог пересилить себя.

А рыжая, вдруг оттолкнувшись от земли, сделала сальто-мортале, оказавшись прямо на моих плечах, свалив с ног. Я приложился затылком, из глаза посыпались искры, и я обмяк. И тут же рукой она придавила мне кадык, дыхание перехватило. В руке девушки сверкнуло тонкое длинное жало. Замахнулась. Удар! Но чудом я сумел увернуться. Ярость и досада придали мне силы, схватив за запястье рыжей, с силой вывернул. Что-то хрустнуло, девушка болезненно обмякла, выронила нож. И я со всей мочи отбросил её назад.

Вскочил и уже не задумываясь, кто передо мной, нанёс несколько ударов, вложив все оставшиеся силы. Один пришёлся по плечу рыжей. Раздался хруст ломаемых костей. Рыжая вскрикнула уже от боли. Отскочила в сторону, правая рука повисла плетью. Но в глазах по-прежнему горело желание убить меня.

И тут я услышал приближающийся вой милицейской сирены. Глаза девицы превратились в щёлочки, сжала губы в тонкую линию, в прыжке оказалась рядом с мужчиной, который успел отползти в сторону от зоны битвы. Схватив «дипломат», решила дать дёру. Но не тут-то было. Чемоданчик оказался слишком тяжёлым, быстро бежать с ним она не смогла. Догнав, со всей силы рубанул её по спине. Рыжая споткнулась, проехалась на животе, выпустив из рук добычу. Но мгновенно вскочила, обернулась, прошипев что-то злобное и умчалась прочь, скрывшись за деревьями.

Пару минут я стоял, согнувшись, уперев руки в колени, с хрипом дышал, пытаясь усмирить разбушевавшееся сердце. Перед глазами то и дело вспыхивали картины битвы. На подкашивавшихся ногах, таща тяжёлый чемоданчик, я вернулся на место побоища. Доплёлся до мужика, ради которого ввязался в эту бодягу. Поставил рядом с ним его сокровище. Он открыл глаза и слабо оборонил:

— Спасибо.

Сзади послышался шум, шаги, хруст снега. И злой окрик:

— Встать, руки за голову!

Я привстал, развернулся. В глаза ударил яркий свет фонарика. Сквозь радужную дымку я лишь узрел тёмные очертания людей.

Но тут же луч фонарика перестал слепить глаза, и я обнаружил несколько милиционеров. Они разбрелись по пятачку, где лежали поверженные бандиты. А один мент, высокий, статный в двубортной шинели, шагнул ко мне, широко улыбнулся, и я узнал Сибирцева:

— Какая встреча, Туманов! Ты что решил у милиции хлеб отбивать? Ну, ты, блин, даёшь. Слушай, может тебе к нам в угро податься? Так мы с тобой всех бандитов переловим.

Мы обнялись. Он похлопал меня по спине. Оторвался и увидев моё лицо, поморщился.

— Хреново тебе пришлось? Но смотрю отморозков уделал. Маладца.

— Дамочка только сбежала. Вы её своей сиреной спугнули.

— Странно. Что ж ты не догнал эту толстую тётку?

— Тётку? Это не тётка вовсе, а рыжая девица. Молодая, сильная.

— Вот как? — он стал серьёзным, нахмурился. — Так-так. Расскажи. Описать сможешь?

— Смогу. Девушка, невысокая, но спортивная. Восточная внешность, прямой нос с горбинкой, глаза вытянуты к вискам. Рыжие кудри. Одета была в спортивный облегающий костюм.

— Рыжая? — у Сибирцева взлетела вверх бровь. — Так это же Злата-Машка. Вот оно как…

— Товарищ майор, смотрите, что мы нашли, — рядом с нами нарисовался один из милиционеров.

В руках он держал парик, завитый седыми буклями, и юбку.

Сибирцев ухватил юбку, развернул и показал мне:

— Смотри, стерва эдакая, что удумала. Вшитые утолщающие накладки.

— Может эта Машка в театре играет? Или в кино?

— Может быть. Может быть, — он на мгновение задумался, отключился

Краем глаза я заметил, как к толпе присоединились ещё трое. Немолодая грузная женщина с накинутым на плечи белым халатом, и двое дюжих мужиков в белых куртках. Врач присела перед жертвой бандитов, что-то ему сказала. Помогла подняться и мужчину уложили на носилки. Рядом поставили дипломат, осторожно унесли.

— Сибирцев, а как вы узнали, что здесь происходит? — я решил отвлечь майора от его мыслей.

— А? Что? Ах да. Так наш агент в том троллейбусе ехал, что и ты. Он нас вызвал и скорую. Мы, понимаешь, давно засаду устроили. Но эти скоты, будто узнавали, что их ведут и прекращали нападать. Но тут повезло.

Я огляделся и действительно приметил вихрастого парня, которого видел в троллейбусе. Тот стоял у дерева, курил. Выражение лица в темноте я разглядеть не мог, но судя по тому, как тот нервно сбрасывал пепел, был расстроен.

— А чего вы так долго возились-то?

— Да, Егор заснул и проворонил, когда эти отморозки жертву очередную уволокли. Он на остановке-то выскочил, начал искать. Услышал крик и позвонил нам. Эти ублюдки давно тут промышляли.

— И никаких свидетелей?

— Свидетели были. Бдительные граждане сообщали о странных контролёрах, которые поздними вечерами шастают. А потом мы труп находим в лесополосе. И фотороботы составили, и разослали ориентировки. Правда, про рыжую дамочку никто не сообщал. Женщину описывали, как полную, немолодую. Теперь знать будем. Но никто, понимаешь, не пытался вмешаться. Кроме тебя. Ты первый.

— Товарищ майор, — опять встрял один из оперов. — Смотрите, мы тут ещё портфель нашли. И куртку.

— Это мой портфель, — объяснил я. — И куртка моя.

Выхватив из рук мента полушубок, надел, поёжился от холода, но попрыгав на месте, постучал себя по плечам, и начал согреваться.

— Твой? И что в нём? — Сибирцев взял портфель из рук опера.

— Учебники по физике и математике.

Майор открыл портфель, вытащил учебник физики за 10-й класс, сунул обратно, передал портфель мне.

— А чего ты так поздно из школы-то едешь? — поинтересовался он. — Или репетиторством промышляешь? А? — он хитро улыбнулся.

Я промолчал, все-таки заниматься репетиторством — нарушение закона, как я признаюсь в этом милиционеру? Даже, если он вроде бы и настроен ко мне дружелюбно.

— Ну, ладно, ладно, — Сибирцев похлопал меня по плечу. — Я не против. Тебе придётся в отделение зайти, описать, что тут произошло. Хотя и так понятно, — он махнул рукой, и приказал: — Тащите этих ублюдков в машину, будем с ними завтра разбираться.

— Товарищ майор! — рядом с нами вытянулся навытяжку один из оперов. — Один похоже того, помер. Чего делать будем?

— Труповозку вызывай, — майор брезгливо скривился и бросил взгляд на меня: — Не переживай, Туманов. В рапорте напишу: «При задержании подозреваемый оказал сопротивление, и был убит». Я бы этих мерзавцев сразу бы убил, — глаза у него сузились, заходили желваки, на виске запульсировала жилка. — Такой кровавый след за ними тянется. Они не только грабили жертв, но и убивали, чтобы свидетелей не оставлять. Представляешь? Один раз какую-то девчушку заодно закололи. Видно, она заметила что-то. Ну и того, побежала, как ты, помочь хотела. А они её… Сволочи! — рубанул рукой в перчатке.

Второго бандита, верзилу, протащили мимо нас. Идти сам он не мог с перебитым коленом, так что его бесцеремонно тащили под руки, скованные сзади наручниками.

— Да, Туманов, вышел бы из тебя отличный опер, зачем ты только в школу подался? Кстати, документы на медаль одобрили там… — он поднял к верху указательный палец. — Скоро награждение. Представляешь, если тебе сам «дорогой Леонид Ильич» медаль будет вручать?

— Главное, чтобы он не перепутал, и себе эту медаль не повесил.

Сибирцев коротко хохотнул, улыбка перешла в кривую ухмылку:

— Ты смотри, такими словами не бросайся. А то, можно и загреметь кой-куда. Хотя… Ладно, не буду тебя задерживать, — протянул мне руку, которую я пожал.

Направился по тропинке к тому месту, где стоял милицейский «газик», и «рафик» скорой. Но когда я проходил мимо, меня вдруг схватил за руку один из санитаров:

— Раненный поговорить с вами хочет, — сипло объяснил он.

И я направился к скорой, что стояла с открытыми сзади дверцами. Залез внутрь. Мужчина лежал на носилках, прикрыв глаза. Кровь с лица ему уже смыли, но был он бледен до синевы. Но когда я подошёл, медленно открыл глаза и тихо, слабо проговорил:

— Спасибо вам, что помогли. Уж не чаял живым остаться.

— Не за что. Как чувствуете себя?

— Нормально. Я вот попросить вас хотел. Передайте мой дипломат жене и скажите ей, что я в больнице. Но со мной всё в порядке, — он протянул мне сложенный вчетверо листок бумаги. — Здесь адрес и записка для жены. — Мою жену зовут Ольга Станиславовна. Я — Илья Петрович Тетерин. Сделаете? Очень вас прошу, — последние слова он произнёс еле слышно, прикрыл глаза, грудь вздымалась, он хрипло и натужно дышал.

— Хорошо, сделаю, — я кивнул, вытащив дипломат из-под носилок, выпрыгнул из скорой.

Накрыла свинцовая усталость. Ехать ещё куда-то совершенно не хотелось, но я не мог отказать, раз согласился. Поплёлся к остановке, и теперь обе руки оттягивала двойная тяжесть — портфель с учебниками и этот проклятый чемоданчик. Тяжёлый, зараза. Одолевало любопытство, что в нём? Вряд ли бумаги, или бутылка водки с батоном. Скорее всего, там деньги, и немалые, а может быть, и золото. Ведь бандиты знали, что этот мужик везёт нечто ценное. Интересно, кто им сообщил об этом?

Троллейбус подкатил быстро, и я успел уехать ещё до того, как разъехались милиция и скорая. Дом по адресу, который я прочёл в бумажке выходил прямо на Ленинградку. Помпезный «сталинский ампир», две высоких тринадцатиэтажные башни квадратного сечения, между ними корпус с девятью этажами. Слева и справа вход в подъезд две арки с плоскими колоннами — нелепое архитектурное излишество.

Несмотря на роскошный вид, в подъезде воняло кошачьей мочой и гнилыми отбросами. Обрадовало отсутствие консьержки. Я сразу шагнул к лифту, заключённый в шахту из металлической сетки, и тот, скрипя и лязгая, поднял меня на восьмой этаж.

Ждать пришлось долго. Трель звонка не возымела никакого действия и я, выругавшись про себя, уже собрался уходить, как раздался лязг замка. Дверь приоткрылась на цепочку, и я увидел немолодую худую даму в бежевом халате.

— Вам кого? — голос звучал испуганно.

— Ольга Станиславовна? Я от вашего мужа Ильи Петровича. Меня зовут Олег Николаевич Туманов.

— А что с ним?

— На него хулиганы напали, он сейчас в больнице. Я принёс его чемоданчик. Я тут поставлю около двери. Заберите, пожалуйста.

Оставив тяжёлую ношу у двери, направился к лифту, считая свою миссию выполненной. Но дверь распахнулась, в коридор выбежала хозяйка. Схватила меня за рукав.

— Подождите, расскажите, что произошло. Пойдёмте.

Она потащила меня в квартиру, и я едва не упал, споткнувшись о тяжёлый «дипломат», который пришлось внести внутрь.

Квартира внутри выглядела не так роскошно, как апартаменты Костецкого, но все же впечатление производила. И потолками выше трех метров, и наборным дубовым паркетом, и обоями в темно-синюю полоску, и встроенными шкафами с зеркальными дверцами, в отражении которых я увидел свою физиономию с бордовыми бороздами от острых ногтей рыжей атаманши и очередным фингалом. И особенно произвёл впечатление элегантный бежевый телефон, висящий на стене под обувницей, обшитой темно-зелёным бархатом. Не с наборным диском, а с кнопками.

Из просторной прихожей коридор вёл в кухню, где даже смогла уместиться стиральная машина, явно импортная. Моющиеся обои: бежевый фон с неярким ажурным орнаментом гармонировал с гарнитуром из светлого резного дерева: кухонный стол, полки, за стеклянными витражными дверцами виднелся дорогой фарфор с рисунком. Высокий холодильник с шильдиком «Philips». Стулья с высокими спинками, обшитые кожзаменителем кофейного цвета.

Единственный минус всей этой роскоши — шум, и гарь, проникающие с проспекта, хотя сейчас машин ехало немного, противный запах все равно пропитал здесь всё.

Я осторожно поставил «дипломат» на длинный обеденный стол, покрытый белоснежной скатертью с бахромой. И передал записку Тетерина в руки женщине, которые едва заметно дрожали. Лицо со следами былой красоты, было бледно, женщина нервно покусывала губы, быстро-быстро моргала длинными ресницами, на которых неровно лежала тушь. Но весь этот страх, что светился в её глазах, казалось, вовсе не из-за того, что муж в больнице. Она присела за стол, развернула записку, едва заметно вздохнула. Мне ужасно хотелось узнать, что в чемоданчике, и жена Тетерина почему-то совершенно не опасаясь меня, быстро набрала код на замке и открыла.

Большую часть заполняли банковские пачки по двадцать пять рублей и пятьдесят, склеенные самодельными лентами. Штук двадцать, если не больше — целое сокровище. По меркам советского времени, конечно. Остальное место занимали сложенные листы серой бумаги с едва заметным текстом.

Женщина вытащила одну упаковку, надорвав её, вытащила две пачки, протянула мне две штуки.

— Не надо, спасибо. Я пойду, пожалуй.

Я попытался встать, но женщина удержала меня.

— Пожалуйста, не отказывайтесь. Расскажите, как все произошло, — она почти насильно усадила меня обратно и выложила передо мной записку Тетерина.

И я машинально прочёл:

«Они нашли меня. Но этот человек меня спас. Доверяй ему. Выдай ему 5 т» и подпись: «Ил.Т.»

— Я ехал в троллейбусе, — начал я рассказывать. — Вошли трое, представились контролёрами. Но я понял, что это бандиты. Они пристали к вашему мужу, высадили его между остановками. А я выскочил следом. Нашёл их и вырубил двух из них. С ними была женщина, она убежала.

— А зачем вы это сделали? — она с доброй, но жалостливой улыбкой взглянула на меня.

— Почему-то решил вмешаться. Потом приехала милиция, скорая. Вот и всё. Если ваш муж возит такие большие деньги, ему надо обязательно нанять охранников, ездить на такси.

— Да я говорила ему об этом. Но он и слушать меня не хотел. Все говорит — так лишь внимание буду привлекать. Всё эти деньги проклятые, — она всхлипнула, вытащила из кармана платочек, приложила к глазам, отвернулась, плечи вздрогнули пару раз.

На языке вертелся вопрос, кем же все-таки муж работает, если возит такие большие деньжищи, да ещё поздними вечерами на троллейбусе.

— Ольга Станиславовна, если не секрет, а кем ваш муж работает?

— Он директор типографии многотиражной при заводе.

Меня словно током ударило. Эх, если бы в такой типографии выпускать наш журнал!

— Вы, наверно, спросить хотели, откуда деньги? — продолжила она. — Ильюша наладил выпуск разных дефицитных журналов, книг.Переснимает и делают набор. Потом реализуют.

— Дело хорошее. Одобряю.

— Если вам, что нужно, то Ильюша вам поможет. Ну, когда из больницы выйдет.

— Было бы здорово. Очень здорово, Ольга Станиславовна. Мы с ребятами затеяли выпускать школьный журнал. Вот если бы, Илья Петрович помог нам, я бы оплатил.

Она вздохнула, невесело качнула головой.

— Олег Николаевич, да мы вам по гроб жизни обязаны. Ильюша вам всё бесплатно сделает. Только обратитесь.

— Посмотрим, Ольга Станиславовна. Посмотрим.Вы дадите мне номер вашего телефона?

— Конечно, конечно. Записывайте.

Машинально я похлопал себя по карманам в поисках смартфона и тут же мысленно отругал за глупость. Вытащил из кармана пухлую записную книжку, нашёл страничку с нужной буквой, вписал номер Тетерина, как директора типографии, поставив рядом два восклицательных знака. И тут вспомнил, куда и зачем я ехал в этом проклятом троллейбусе! Я же хотел купить сувенир для Марины! Нет, ну какой же я — идиот! Самое главное вылетело из головы. Бросил взгляд на часы — да, мастер, наверняка, уже дрыхнет и видит сны. А если попытать счастья?

— Ещё маленькая просьба. Позвонить от вас можно?

— Ну, конечно, Олег Николаевич. Конечно. В прихожей на стене висит телефон. Звоните, куда хотите.

Я вернулся в прихожую, где висел аппарат. Не особо надеясь на ответ, набрал номер. Длинные гудки звучали так безнадёжно долго, что я уже хотел повесить трубку, понимая, что всё бесполезно, как что-то щёлкнуло и гнусавый, с хрипотцой голос, весело спросил:

— Это хто там?

— Мне нужен Георгий Трофимович. Я от Артёма Викторовича. Олег Туманов.

— А, Олег! Помню, Артём говорил.

— Я хотел сувенир купить. Когда я могу подъехать?

— Да приезжай прямо сейчас. У нас веселье в самом разгаре. Пообщаемся. Путь знаешь? — собеседник сразу перешёл на «ты», и голос его звучал как-то чересчур жизнерадостно.

То, что в двенадцатом часу ночи у него веселье, меня напрягло. Скорее всего, попойка с различными излишествами. Я старался не участвовать в таких мероприятиях. Там лился рекой дешёвый портвейн, танцы быстро переходили в слишком раскованные, которые не сдерживала никакая мораль. Порой какая-то девушка очень свободных нравов, а порой и лёгкого поведения, которую пригласили с Пешков-стрит — улицы Горького, вскакивала на стол и показывала стриптиз. Который к тому времени уже мало, кто мог оценить, настолько всё уже набрались.

Дом, где жил продавец сувениров, находился на другом конце Москвы — конечная «зелёной» ветки — метро «Каховская». В современном мире я бы просто вызвал такси через приложение на смартфоне, денег у меня хватало. И с ветерком проехался бы по ночной Москве, разглядывая в свете уличных фонарей, как она изменилась. Но «Волги», выкрашенные в канареечный цвет, с шашечками на борту, пару раз проскочили мимо, и ни одна не остановилась, хотя я голосовал червонцем.

Пришлось плестись до метро «Войковская». У турникета: бандуре, отделанный темно-стальными панелями с щелью на скошенной передней панели, я остановился, лихорадочно соображая, как здесь оплачивают проезд: уж точно не карточкой. А чем? Монетой, жетоном? Помню, какие красивые жетоны были в Питере, гости растаскивали их на сувениры. Но тут рядом со мной нарисовалась полная девица в каракулевой шубе, и высокой меховой шапке, бросила на меня брезгливый взгляд: видно, приняв за «гостя столицы» из далёкого аула. Кинула в прорезь пятикопеечную монету, и проплыла с гордо поднятой головой, прямо как королева. Я пошарил в карманах, вытащил портмоне, перетряс все отделения, но ни одного пятака не нашёл.

На серой стене в ряд висели металлические ящики для размена. Я долго пытался найти монетку на пятнадцать копеек, но, видно, все истратил, играя в «Морской бой». Так что двадцатикопеечная монета меня спасла. Получив заветные четыре пятака, я наконец, прошёл внутрь. С мыслью, что это какой-то квест для испытания моих нервов.

Станция почти не изменилась. Та же отделка стен голубоватой плиткой, белые колоны квадратного сечения. Только исчез интерактивный стенд, и в центре висели стандартные панели с указателями станций и выходов.

Из черного зева туннеля, ярко горя фарами, с шумом и перестуком колёс, выкатился поезд с обшарпанными сине-салатовыми вагонами, протянулся на весь перрон. Я помнил, что такие ходили очень долго, хотя в центре Москвы уже появились более новые. Распахнулись створки, и я словно шагнул в прошлое — бежевые грязноватые стенные панели, на сиденьях — диванчиках, обитых тёмно-коричневым дерматином, сидело с десяток пассажиров — время совсем позднее.

Я прошёлся по вагону, остановившись около схемы метро, старательно пряча, машинально появившуюся улыбку. Наверно, если бы кто-то увидел её, удивился, чему этот мужчина с портфелем может радоваться — схема, как схема. Но такая ностальгия хлынула в душу, когда я увидел эту убогую по сравнению с современной картинку, на которой не только не было многих веток, но вернулись старые, знакомые с детства, названия станций. «Ждановская» вместо «Выхино», «Площадь Свердлова» вместо «Театральной», «Площадь Ногина» вместо «Китай-город». «Лубянка» вновь стала носить имя «железного Феликса». Я не мог никак понять, почему между «Маяковской» и «Площадью Свердлова» образовалась пустота. Что там было раньше? И едва не хлопнул себя по лбу. Ну, конечно! «Горьковская», которая потом, в 90-х, переименовали в «Тверскую», из-за чего автора «Песни о буревестнике» стали в шутку называть Максим Тверской. «Ленинские горы», где я учился в универе, переименовали в «Воробьёвы», а «Площадь Ильича» так и оставили. Растворилась в небытие «серая» ветка, и «темно-синяя». «Речной вокзал» стал вновь конечной.

Поставив портфель на короткий диванчик у окна, за который виднелся следующий почти пустой вагон, я уселся на жёсткое сиденье, где вырванный кусок обшивки вшили грубыми стежками, и решил вздремнуть. Путь предстоял долгий, а проехать свою станцию я никак не мог — она вновь стала последней.

Поезд начал набирать ход, ритмичный перестук колёс убаюкал меня, и я погрузился в лёгкий поверхностный, но приятный сон. Только откуда-то издалека слышал, как объявляли станции. «Площадь Свердлова. Переход на станции Проспект Маркса и Площадь революции». Здесь, видно, весь народ схлынул. И в вагоне уже стало пустынно.

Но на станции «Павелецкая» в вагон ввалилась компания: трое ребят и девушка, уже явно навеселе. Один из парней, с длинными патлами непонятного грязного цвета, невысокий, но крепкий и плотный, в распахнутом полушубке уселся на сиденье с гитарой и её громкое фальшивое бренчанье разбудило меня. Я с неудовольствием оглядел всю группу и отвернулся, решив не обращать внимание.

Но тут заводила, отложив гитару, плюхнулся рядом со мной, обдав вонью дешёвого вина, табака и прелой овчины. Поезд как раз остановился на станции, стих шум и нежданный гость плаксиво, тоненько, как маленький попрошайка, произнёс:

— Дядя, а дядя, дай двадцать копеек. Ну, дай двадцать копеек.

Я зло воззрился на парня, демонстративно засунул руку в карман, пошарил там и выложил двадцатикопеечную монету, понимая, что парень лишь прикалывается.

Пацан, не сводя с меня мутного взгляда, взял монетку, близко поднёс к блеклым глазам и поджал губы.

— Смотрите, дядя дал мне двадцать копеек, — обернулся к своим развесёлым друзьям. — Как нищим. А мы — нищие? А?

— Нет! — хором заорала вся развесёлая компания. — Мы — не нищие!

Они запрыгали на месте, начали орать. Один из компании, высокий, тощий парень в каракулевой шубе, которая была ему явно мала, судя по слишком коротким рукавам, выскочил в проход, исполнив дикий танец, попрыгал, словно орангутанг, выпятив губы и опустив руки. А девушка в приталенном сером пальто, разметав по воротнику из дорогой чернобурки длинные светлые волосы, громко хохотала.

— Или мы рабы? — вновь спросил главарь.

— Нет! Мы не рабы! Рабы не мы!

Они стали прыгать на диванчике, выкрикивая: «Мы не рабы! Мы не рабы!»

— Видишь, дядя, ты нас обидел. Мы не нищие, чтобы в нас копейками кидаться.

— Тебе рупь дать? Или трояк? — поинтересовался я, ощущая, как поднимается жар от ключиц по шее к голове, как повлажнели кончики пальцев, и кулаки непроизвольно сжались.

— Зачем мне трояк твой? Ты вон какой важный. Наверняка, богатый. Лучше отдай портфель свой. А? Дядя?

Я понял, что парень нарывается на драку, и думает, что интеллигент с портфелем в пустом вагоне метро не сможет оказать хоть какое-то сопротивление.

Не мог я объяснить этому пьяному мальцу, что у меня был длинный, длинный день. Что после школы я занимался репетиторством, потом боролся с бандюками, и зверски устал. Что раскалывается голова, зудит рана на шее, и всего, чего я хочу — поспать полчаса, пока еду на другой конец Москвы.

— Слушай, парень. У меня в портфеле учебники. Я — учитель физики. Зачем тебе это? Иди к своим друзьям, — у меня ещё теплилась надежда, что мы сможем разойтись с миром.

Но, как назло, поезд остановился между станциями, шум стих. Померк свет, в окнах проглядывали толстые черные кабели, лоснящиеся под светом круглого фонаря, торчащего прямо над форточкой, где сидели мы. Наступила гнетущая, и словно зловещая тишина. И пацан, скривившись, громко отчеканил:

— Ненавижу школу, физику и тебя, ублюдок.

Он выхватил из кармана заточку с наборной ручкой, явно изделие, созданное в тюряге. Глаза с редкими ресницами сузились, из них полыхнуло такой неприкрытой злобой, что заставило содрогнуться. Он медленно поднял руку с длинным острым лезвием на уровень моей шеи и повторил фразу уже приказным тоном:

— Мани давай. Быстро, или дырку в тебе сделаю.