Мы, монстры. Книга 2: Иные

Глава 20. Ночь

Ночь ласкала его теплым дыханием, и Онхал дышал вместе с ней. Он был ее дыханием. Он был ветром, пока — теплым и неподвижным. Он копил силы — вскоре он станет ураганом. Все они станут ураганом. Единым дыханием Кхаоли.

Он поднялся на крону Вечного древа. Выбросил, простер над лесом руки, и теплый ветер ласковым зверем пронесся под его ладонями .

— Братья! — позвал Онхал, и все замерли. И замер Лес.

Все, как один, подняли взгляды.

Все, как один слушали.

— Пора остановиться, — сказал он, и задрожали, затрепетали ветви, и молчащий Лес будто бы потянулся к нему.

— Вы готовы, — припечатал Онхал, и Лес вновь отшатнулся.

Он все еще не хотел разговаривать со своим новым хозяином. Понадеялся было, что хозяин изменит свое решение — вот и потянулся. А теперь понял, что нет, что Онхал твердо стоит на своем.

“Ничего, — подумал Онхал, король эльфов, глава Совета и сам теперь Совет, — ничего, — подумал он, перебирая бусины в ладони. — Просто пока не время… Совету было проще — их… нас… было Семеро. Я — один. Мне просто нужно больше времени. Да и Лес теперь не единственное место, которое будет меня слушать. Впереди земли и земли… Это даже услуга — после молчания Леса будет проще привыкать и к их молчанию…”

Может, и молчание Аэ призвано служить той же цели?

Она ни слова не сказала с тех пор. И — прямо как упрямый Лес — даже будто бы дышать перестала. Не было больше дуновений весеннего ветра, вплетенных в лесной воздух — тех самых, что он узнавал всегда и везде. Не было ее. Осталась одна лишь пустая стройная фигура, заточенная под корнями Вечного древа.

— Дышите, братья, — сказал Онхал, обращаясь в первую очередь к ней, отказавшейся дышать, быть частью их воздуха. — Вдыхайте. Напитайтесь воздухом Леса. Мы понесем его всем страждущим, всем, кто задыхается, всем, кто не умеет дышать. Мы станем ураганом. И я буду на его острие.

Они дышали.

Аэ — нет.

***

Она слышала и ждала. Она знала, что так же — слышит и ждет — Лес. Что Лес не согласен отпускать их, своих детей, но слово Онхала — закон. Его слово сейчас — слово Совета. И его дыхание — дыхание Семерых.

Лес не будет противиться ему. Не будет и она. Это бесполезно: он слишком силен, слишком упрям, слишком пламенны его речи, слишком жив взор — будто от детей Д’хала заражен. А пламя и воздух — плохие собратья. Воздух раздует пламя, и пламя уничтожит всё вокруг. Так было с детьми Д’хала. Так случится с Онхалом, если он не остановится. Так случится со всеми, кто пойдет за ним: вспыхнет цепная реакция.

Но они идут, потому что больше идти некуда. И остается здесь одна она — заточенная по его приказу в живой темнице, сплетенной из корней Вечного древа.

Он слишком занят собой, слишком горит, чтобы слышать: Лес не спит. Лес не согласен отпускать своих детей, но ее — Аэ — он отпустит. Потому что она пообещала — приложила белую ладонь к обвившемуся вокруг груди корню и пообещала — вернуть всех остальных.

Не сказала только, что пока еще не знает, как.

Не знает как, но она, Аэйлар, остановится Онхала. Остановит и… спасет его?

Можно ли спасти кого-либо от себя самого?

***

Во дворце было холодно, ветры свободно гуляли между распахнутыми дверьми и окнами. Не дворец — подворотни среди зимы. И люди, будто замороженные. Ходят неспешно, бесшумно, серыми тенями, понимают повелителя с полувзгляда.

Как у них это выходит?

Люди!

А Крит — гном, на него не надо смотреть, ему надо сказать, что делать. И он сделает. И получше многих, взгляды понимающих.

И вроде как, это Тейрин знал. По крайней мере, взглядами с Критом общаться не пытался. Только вышел навстречу и пальцами щелкнул, приказывая следовать за собой. И повел в еще одну и такую же холодную, как все здесь, комнату. Крит шагнул следом, предусмотрительно прикрыл за собой дверь. Но не успел сделать и шага, как дверь распахнулась и с грохотом захлопнулась вновь, будто сама по себе.

Крит чуть не подпрыгнул от неожиданности, а Тейрин, уже упавший в кресло у столика, на котором стояла доска с фигурками, коротко покосился на дверь, перевел взгляд на Крита и холодно, коротко, очень четко проговорил:

— Щеколда.

Крит спешно задвинул щеколду. Кажется, Тейрин опять сердился. Но откуда Крит мог знать, что здешние сквозняки (или призраки) так громыхают дверьми? Откуда он мог знать, как именно закрывать за собой дверь? А если бы мальчик еще кого-нибудь ожидал?

Покосился на Тейрина. Тот уже будто и не злился, будто вообще забыл о нем: таращился на свою доску с игрушками. А может, он и до того не злился, может, это показалось.

— Ты играешь, Чистильщик? — задумчиво спросил Тейрин, и все так же глядя в доску, ткнул пальцем в пустое кресло напротив себя. Приглашал, значит, сесть.

— Нет, — пробормотал Крит, прошагал к креслу, сел. Кресло оказалось неожиданно твердым.

“Что за дворец такой?! — раздраженно подумал. — Во дворце должно быть много мягкой мебели, по-настоящему мягкой, а не вот такой… Должно быть шумно, людно, должны бегать слуги, играть музыка… А здесь — ничего, вообще ничего! Из развлечений для повелителя — одни чертовы деревянные фигурки!”

— Жаль, — пробормотал себе под нос Тейрин, все еще не глядя на него, изучая доску. Развернул ее, передвинул фигурку. — Жаль...

Впервые за все время, что Крит находился рядом с Тейрином, он услышал в голосе мальчика искреннюю нотку — тому действительно было жаль. И Крита вдруг пробрал озноб. Но не из-за очередного распахнутого окна, в которое то и дело врывался ледяной ветер, врезался в закрытую дверь и мчался обратно. Крит просто вдруг понял, что сидит напротив ребенка. Не посланника высших сил, не полубога, обычного человеческого ребенка. И этот ребенок не жалеет ни о чем, кроме того, что новый Чистильщик не сможет сыграть с ним партию.

Сидит, уставившись на доску, медленно передвигает фигурки.

Держит в руках судьбу Верхних земель. И собирается совершить очередной безумный поступок. И никто его не остановит, потому что никто не видит, что ребенок не в себе. Потому что никто не слышал, как ему хочется с кем-нибудь поиграть.

Крит, конечно, в силах его остановить. Но… Дальше что? Что будет дальше с ним самим? Нет уж, лучше выжидательная тактика. Держать ухо востро и надеяться, что Тейрину опять повезет с его очередной странной затеей. А если не повезет — вовремя уйти в тень. Это они, люди Ордена Чистильщиков, воспитанники Бордрера, всегда умели.

Тейрин в третий раз повернул доску, в третий раз бросил кости, взялся за одну из игрушек, поднял над доской, но не поставил на клетку. Вместо этого спросил:

— Ты собрал людей?

Это было первым поручением после представления, устроенного им на встрече с хозяевами Орденов: “Собирай своих людей”

Крит тогда даже поперхнулся. Своих людей! Ну, пару-тройку тех, кто не был в рухнувшей башне, он, положим, знал. Еще с парой воров доводилось работать время от времени… Те шустрые ребята, хоть и слабенькие. Зато знаются со стайками головорезов-соек, гуляющих по подворотням. С теми, существование которых якобы всячески старались пресекать стражи, а на самом деле смотрели сквозь пальцы, получая за это свой процент с улова.

Но они не подготовлены совершенно. Уровень не тот, даже не стражей Мерела. Они только на злости и голоде выезжают. И количеством берут. К тому же способны к командной работе, если очень ненадолго. Ходячий хаос. Друг друга передушат, как пауки в банке, если в одном помещении запереть.

С другой стороны никто ведь не просил запирать их в одном помещении.

Более того — никто не просил делать из них Чистильщиков навсегда. А вот если ненадолго... И за деньги...

— Сколько заплатишь? — спросил Крит тогда и тут же ответил на задумчивый, обращенный внутрь себя, но все же поднятый на него взгляд небесных глаз. — Не мне! Наших почти не осталось. Надо выходить на наемников.

— Сколько будет нужно, — спокойно ответил Тейрин, выслушав тираду. И не дав больше сказать ни слова, круто развернулся, зашагал к карете, что ждала за углом. Чиркнул по воздуху белый плащ, полетел следом.

А Крит растерянно замер, не понимая, идти ему следом или оставаться тут и мгновенно бросаться на поиски людей.

И таращился в белую спину, пока Тейрин, не оборачиваясь, не взмахнул рукой, как-то лениво и в то же время нетерпеливо, призывая следовать за ним. Крит и последовал. А людей отправился собирать на следующий же день. И на следующий после него.

Тейрин почти не мешал ему работать. Вызывал к себе редко и по делу, все остальное время Крит был предоставлен себе.

“Правильно, — сердито думал он сейчас, когда осознал наконец, что с ребенком имеет дело, — нечего детям путаться у взрослых под ногами…”

И именно потому, что времени у него было достаточно, на сегодняшний вопрос ребенка он смог ответить утвердительно.

— Собрал, — сказал он.

— К темноте приведешь сюда, — приказал Тейрин.

— Привести-то приведу... — Крит задумчиво пожевал губу. — И они, конечно, готовы пойти на многое... Но, господин, воевать с колдунами — опасно. Они непредсказуемы...

— Ошибаешься, — перебил Тейрин, передвинул наконец свою фигурку и снял с доски другую, побежденную. — К тому же, Чистильщик, мы воевать не будем. Мы будем уничтожать.

***

Колдуны куда более предсказуемы, чем обычные люди. Колдун не огреет тебя ломом по голове. Колдун будет использовать свое, только ему известное, самое мощное заклинание. Призывать химер. Бить огненными шарами. Проваливаться в тень. Каждый будет делать что-то, что, как они уверены, нападающий не сможет ни предвидеть, ни отразить. Только вот нападающий будет точно знать, к чему готовиться. Потому что знает Тейрин. Осведомитель из их племени был его глазами и ушами не только у Чистильщиков.

— Приведешь людей, — повторил Тейрин гному. — Только тихо. Никто не должен знать.

Тот кивнул, вскочил слишком поспешно, как показалось Тейрину, — будто хотел поскорее убраться отсюда. Или спешил выполнить приказ?

— Не рано ли? — спросила Сорэн, как только дверь за гномом захлопнулась и распахнулась вновь — ветром. — Они должны быть уничтожены. Должны. Но уверен ли ты, дитя, что это своевременный ход?

— Да, — ответил Тейрин, повернул доску.

Сейчас — самое время.

Ситуация в Нат-Каде так и не вышла из критической точки. Главы Орденов, скорее всего, уже начинают перешептываться о том, что Тейрин не держит слово. А все их люди из стана колдунов, предупрежденные и всполошившиеся было, успокоились, осели… Муть осела, и вода вновь прозрачная. Так видно, куда бить. Демонстративно, упреждающе. И бить по якобы страшным колдунам, которые на самом деле разрозненны и слабы, — лучшее на данный момент решение, чтоб удержать под контролем систему.

Чьими именно руками Тейрин это сделает, под покровом ночи не увидит никто, зато все смогут рассмотреть с утра пепелища от домов. И ужаснуться силе правителя Верхних земель, который не побоялся в открытую выступить против колдовской братии.

Ни у кого не возникнет вопросов, куда делись они сами. А ему они пригодятся. Ему ведь все еще нужно тренироваться. Тейрин любил комбинации, благодаря которым поражаешь сразу несколько ключевых точек на схеме противника.

— Жаль, что ты не играешь... — пробормотал он, и только потом осознал, что сказал это Сорэн.

Сжал в ладони камень, но тот уже был прохладным. Сорэн ушла. Ее сил пока не хватало на то, чтобы быть рядом постоянно. И только кровь могла вернуть ее. Много крови.

Вот что станет следующим его ходом. Ходом, которого он так ждал много лет. Он подождет еще немного, пока рано идти вперед — надо обеспечить почву, чтоб идти. Вернуть расшатавшуюся систему в равновесие. Но, возвращая, он потренируется добывать кровь.

Сорэн колдовская кровь не поднимет: ей нужна чистая. Он просто потренируется.

Ну а некоторые из колдунов ему еще и живыми пригодятся. Мало сказала одна сумасшедшая старуха — можно попытаться спросить с другой…

***

К ее дому с приходом темноты он направился лично. Нужна она ему — значит, он должен сам за ней и сходить. Так ведь будет правильно?

К тому же — на ком еще проверить, работают ли расписанные схемы, а точнее — схемы-то расписывал он, они не могут не работать — работают ли предоставленные в его распоряжение люди по этим схемам.

Как только те распахнули калитку, навстречу им прыгнули монстры — химеры. Он знал, что Алеста использует их, правда, не предполагал, что бросит сразу троих. Зато не выбежал сторожевой пес. Потому схема, рассчитанная на двух тварей и пса, оказалась действенной.

Трое людей из собранной гномом шайки заскочили во двор и начали клоунаду: замахали руками, прячась под толстыми шкурами, и химеры тотчас бросились на них, не успев разобрать, что к чему. Те рухнули, умело прикрылись, и когда звери начали с треском рвать шкуры, в воздухе свистнули стрелы — в бой вступили чудом оставшиеся в живых пару чистильщиков. В дальний бой. Они были нужны Тейрину совсем не для того, чтобы тягаться со зверьем. Впереди их ждало зверье похлеще. У этой троицы был расписан свой маршрут по обиталищам служителей Лаэфа точно так же, как у двух десятков других, приведенных гномом.

Тейрин мысленно усмехнулся. Страшные колдуны!

Все, что нужно, чтобы справиться с Алестой — нанять парочку псарей. Химеры затихли, псари кивками подтвердили, что те мертвы на этот раз окончательно. Тейрин взмахнул рукой, приказывая им обойти дом. Потом вскинул руку повыше — приказ стрелкам наблюдать и следовать.

Люди двинулись по двору.

Зашли за угол. Вышли.

Развели рукам.

“Где же чертов пес?”

Тейрин кивком приказал людям уйти. Руку вновь вскинул: стрелкам следить дальше.

Сама по себе Алеста уже не представляла опасности: три химеры — это слишком, даже для нее. Но вот пес… У нее должен быть огромный свирепый пес.

Люди ушли, а Тейрин прошагал к двери домика и попытался толкнуть ее рукой, но та не поддалась. Тейрин сделал шаг назад. Ударил ногой. Дверь распахнулась с пронзительным скрипом — будто он сделал ей больно.

Внутри было темно, но Алесту он разглядел хорошо: бледное старушечье лицо почти светилось белым. И светились зеленые огоньки глаз. Она полулежала на своих шкурах, опираясь на стену, будто пыталась сесть, но не смогла. Глядела исподлобья, недобро щурясь.

Тейрин стремительно преодолел несколько шагов. Замер над ней, глядя сверху вниз, медленно вынул из-за пояса кинжалы. Она странно нахмурилась, будто то ли вспомнить что-то хотела, то ли воспоминание отогнать. И совсем не боялась его, явно думала о чем-то своем.

Сказала наконец, хрипло и с неуместной жалостью:

— Глупый ребенок…

Тейрин поднес лезвие к ее лицу, качнул головой. Бросил равнодушно:

— Не думаю, — и не меняя тона, добавил. — Вставай.

— Руку не подашь? — криво усмехнулась она в ответ.

— У меня там кинжалы, — напомнил он.

— Я знаю, — она вдруг оскалилась и резко вскочила, перехватила запястье… Движение было быстрым и точным, да только сил ей не хватило. Он рванулся назад, и она отпустила, пальцы соскользнули с его руки. Алеста вновь осела на пол. Тейрин сдержал желание тут же вытереть руку — нельзя, там же кинжалы, а еще — где-то рядом может быть пес.

Повторил:

— Вставай.

— Вы, дети, так похожи друг на друга… — пробормотала она и поднялась, на этот раз нарочито медленно, удерживаясь за стену. Но он держался на расстоянии теперь. На всякий случай. Кто ее, бешеную, знает… — Все так похожи…

Алеста наконец поднялась, пошатываясь, побрела к выходу. Он вышел следом, остановился на крыльце, оглядел двор и взмахнул рукой в третий раз, отпуская лучников, — у них еще полно работы.

Но стоило выйти на улицу и пройти половину квартала — шагов десять оставалось до кареты — как пес появился: метнулся из-за чужого забора.

Хитрая собака, видимо, сбежала, когда они вошли, и дождалась теперь своего часа. Впрочем… собака ли? Правда, обо всем этом Тейрин подумал позже, а тогда — даже не успел понять, что происходит, разобрал лишь глухой рык где-то поблизости, краем глаза увидел бросок огромного сгустка тьмы к нему. И успел развернуться, вцепившись в рукояти кинжалов. Но куда там кинжалам против такого…

— Стой! — хрипло каркнула над ухом Алеста, и черное пятно прыгнуло не на него, рядом, и тут же, еще одним прыжком, вновь скрылось во тьме.

Тейрин медленно сунул кинжалы за пояс, нарочито медленно, чтобы проверить руки. Не дрожат — это хорошо.

Так же медленно поднял на ведьму взгляд. Жаль, взгляд никак не проверить, не увидеть со стороны… Спросил:

— И чего ты хочешь?

— Хочу помочь, — зеленые глаза блеснули в темноте странно, непонятно. — Я колдунья, я этим и занимаюсь, Тейрин. Помогаю людям.

— Людям? — зачем-то переспросил он, и сам услышал, как прозвучал вопрос.

Мол, а я-то здесь причем?

Я не человек.

Я, наверное, никогда им не был.

Не успел.

— Вперед, — тут же приказал он, чтоб и она не задумалась о его интонациях. Пусть не будет времени задумываться, пусть за свою судьбу переживает. — Это, — кивнул в сторону, куда прыгнул пес, — ничего не изменит… Ничего не изменится…

Последняя фраза прозвучала совсем уж горько, и он решил замолчать.

А она о чем-то все-таки успела задуматься. О чем-то своем. Он заметил: за мгновение до того, как она развернулась, чтоб идти, острый взгляд затуманился, померк, и снова нахмурилась: будто что-то хотела вспомнить. Или забыть.